Текст книги "Талисман"

***

Незаметно пролетели скупые остатки лета, наступил сентябрь, занятия в школе ещё не начинались, вместо них ученикам школы предстояло ещё поработать, то есть пройти практику в совхозе на уборке сахарной свеклы. Работа не очень тяжёлая, но монотонная и заключалась в том, что ученики, вооружившись острыми тесаками, отрубали от клубней, собранных в большие кучи, лиственную часть. Всё бы ничего, но погода была, прямо сказать, неласковая. Почти ежедневно шли дожди вперемежку с мокрым снегом, дул противный ветер, было слякотно и холодно. Но всё когда-нибудь заканчивается, завершилась и практика, начались занятия в школе.

Для Димы это был выпускной учебный год, который начался с неожиданностей. Он вздохнул с облегчением, когда узнал, что их бывший классный руководитель, учитель по математике Илья Петрович, который обещал ему волчий билет, уехал на другое место жительства. Математику теперь им будет преподавать их новая классная руководительница – Зинаида Ивановна Решетова, именно та молодая учительница, которая вместе с ними ездила летом на турбазу «Юность». Сменился и учитель по физике. Сергей Петрович, который так доставал их решением задач, также уехал, теперь этот предмет будет преподавать молоденькая выпускница МГУ – Сироткина Серафима Семёновна. Новая учительница по физике, в отличие от Сергея Петровича в своём преподавании делала акцент на теорию. После того, как она неоднократно при рассмотрении той или иной темы, предупреждала, что тема в учебнике изложена некорректно, Дима, купив, по случаю, в районном центре пособие по физике, для поступающих в ВУЗы, в учебник по физике просто перестал даже заглядывать. Особые последствия для него наступили после знакомства с новым учителем по немецкому языку – Альфредом Фридриховичем Кохом. Войдя в класс на свой первый урок, тот просто подавил всех учеников общением исключительно на немецком языке. Конечно, отдельные слова учениками с трудом, но улавливались, но основная часть его безукоризненной речи на немецком языке была для них тайной за семью печатями. По выражению лиц учеников поняв, что он разговаривает сам с собой, Альфред Фридрихович внезапно перешёл на русский язык. «Будем устранять, мягко выражаясь, ваши пробелы в знаниях немецкого языка. Откройте тетради и записывайте литературу, которую, для внеклассного чтения, всем необходимо приобрести через новосибирский посылторг», – закончив вступительную часть, он принялся перечислять литературу. Дима, сидевший на первой парте, прямо перед учительским столом, равнодушно воспринимал происходящее. Учитель, заметив его бездействие, обратился к нему:

– Снегирёв, почему не записываешь?

Встав из-за парты, и ленивым жестом подняв с её угла учебник немецкого языка, он спокойно ответил:

– Если я буду знать всё то, что здесь написано, мне этого будет абсолютно достаточно.

– Садись, единица! – услышал он в ответ.

– За что? – искренне удивился ученик.

– Не работаешь на уроке, – невозмутимо ответил учитель.

Дима, подавленный простотой аргумента, сел на место. Первой его мыслью было, в пику такой, по его мнению, несправедливости, вообще прекратить заниматься немецким языком. Уверенность в этом своём решении не покидала его на протяжении всего учебного дня. Придя после школы в интернат, он, успокоившись, мысленно проанализировал возможные последствия своего решения и пришёл к неутешительному выводу, что, кроме плохой отметки в аттестате, ничего хорошего не произойдёт. Неожиданно для себя он принял противоположное решение о том, что необходимо заняться самым серьёзным образом изучением немецкого языка и этим самым доказать учителю, что тот не прав. Дав себе клятву, что с сегодняшнего дня и ежедневно не будет ложиться спать, пока не выучит новые двадцать слов, он с воодушевлением принялся за дело.

Первое время особой сложности с выполнением задуманного не было, но уже через несколько дней возникла серьёзная проблема. Она заключалась в том, что, выучив очередные, новые двадцать слов, приходилось повторять ранее выученные, чтобы не забыть их. Количество слов для повторения росло, как снежный ком! Это стало походить на добровольную каторгу, но и отступать было обидно. Пришлось стиснуть зубы и продолжать ежедневную зубрёжку, так ненавистную ему по определению. Между тем, Альфред Фридрихович с удивлением стал замечать, что Снегирёв стал всё осмысленнее реагировать на его монологи на немецком языке, а когда ученик стал, хотя и с огрехами, встревать в них, то невольно между ними стали возникать диалоги, которые стали занимать существенное время, отведённое на урок. Одноклассников такой поворот вполне устраивал, ведь вопросов к ним со стороны учителя становилось всё меньше и меньше.

Однажды у Димы наступил перелом, видимо, словарный запас достиг минимально необходимого уровня, после которого, его дальнейшее пополнение уже не требовало приложения столь титанических усилий. Это заметил и учитель немецкого языка, который принялся за ликвидацию пробелов в грамматике у способного ученика. Само собой, как-то получалось, что, когда урок немецкого языка завершал учебный день, учитель с учеником оставались в классе вдвоём на сверхурочное время. Дальше, больше, учитель стал приносить для ученика художественные книжки на немецком языке захватывающего содержания. Дима много читал художественной литературы, но то были книжки на родном языке, а тут на иностранном. Было не очень удобно их читать, отвлекаясь на словари, порой в них и слов-то некоторых не было, приходилось где-то доходить по смыслу. Возможно, такие моменты побудили его, дабы не отвлекаться от сюжета, всё больше и больше доходить до смысла незнакомых слов без обращения к словарю, что превратилось со временем в привычку, и однажды он поймал себя на мысли, что читает книгу, не переводя её на родной язык, и понимает! Воодушевлённый успехами ученика, Альфред Фридрихович принялся за постановку разговорного языка, стал приносить специально для этого пластинки с разговорной речью на различных диалектах немецкого языка.

***

Ближе к Новому году домой в отпуск из армии приехал старший брат Димы, к этому времени у Тони от него родился сын, назвали его непривычным именем Жак. За время отпуска сыграли свадьбу. По настоянию брата, Дима на свадьбе выпил несколько рюмок водки, сначала хмель приятно кружил голову, было необычно весело и легко. Но молодой, неокрепший ещё организм, не привыкший к таким напиткам, не выдержал, юношу выворачивало наизнанку, лицо побелело, как полотно. Мама охала и ахала, хлопоча около сына. После этого случая он зарёкся прикасаться к спиртному.

Дима сидел в своей интернатовской комнате один, сосед куда-то ушёл. Вспомнил, что в прошлом письме Света просила написать ей одно из своих стихотворений, подумал и решил, что лучше написать новое, получится, вроде как на заказ, за одним и письмо можно написать. Строчки ложились легко и непринуждённо, стихотворение сложилось быстро, ещё раз пробежал глазами по рифмам.

 
«Когда-нибудь в седые времена мои
            я вспомню свои прожитые годы.
Они нахлынут и согреют душу мне
            и отодвинут, хоть на миг, мои невзгоды.
 
 
И вспыхнут в памяти погасшие мечты,
            твои глаза, твой смех неугомонный.
Как по песчаному откосу ты
            летишь, и светится твой лик одушевлённый.
 
 
Как будто вновь ты тихо скажешь мне:
           «Вот правильно»! – И счастью нет предела!
А может быть, придёшь ко мне во сне,
           доскажешь то, что раньше не успела…
 
 
И зазвенят тогда колокола,
           и души успокоятся, сольются.
Пускай в мечтах, но память обрела
           слова, которые из детства раздаются…»
 

Набросав письмо, он вложил его вместе со стихами в конверт и заклеил, вышел на улицу и опустил письмо в почтовый ящик, который висел на здании интерната. Через несколько дней неожиданно быстро получил сразу два ответных письма, удивился, с нетерпением вскрыл конверт и прочитал.

«Здравствуй, Дима!

Представляешь? Только спустила письмо (к тебе) в ящик, пришла домой – письмо от тебя. Отвечаю скорей, чтобы ты написал ответ сразу на два.

Погода у нас – чудо. Днём 7—8 градусов, без ветра, тихий – тихий снегопад. Хорошо. А по немецкому задают на урок по 5 тем сразу. Учи и не смей по улице шастать. Вот и учу. Конечно, от тебя я безнадёжно отстала. Удивительно ровно ты всё время учишься. Про немецкий я вообще молчу, прямо даже не верится. Ну, прямо талантливый ты какой-то.

Сейчас главное. О твоих стихах.

Не знаю, что писать: раньше, читая стихи в сборниках, журналах, как-то не понимала, что их пишут простые люди. Считала их необыкновенными (да и сейчас так). А здесь: вместе учились, почти всё время за одной партой, друг, хороший друг – и он пишет стихи…

Я знала это давно, но как-то… не знаю…

Они мне понравились. «Когда-нибудь, в седые времена мои…» Не знаю, насколько я понимаю стихи и могу судить о них, но твои стихи мне понравились… и всё!

И, вообще, получила твоё письмо, и как-то нарушилось равновесие моей размеренной, вообще-то, жизни. Всё делаю как прежде, а что-то не то. Да и, вообще, сейчас я стала какой-то, спокойнее, что ли. Часто думаешь о чём-то туманном, сама не знаешь о чём. Наверное, как говорят взрослые: «влияние возраста». Громкие слова. Наверное, у всех такое.

Я часто думаю (и мне становится стыдно) о том, как я вела себя, когда ты приехал. Рассматривая сейчас своё поведение издали, я поняла, что, наверное, показалась тебе… легкомысленной (что ли?) Сама не знаю, почему, но непроизвольно у меня сменилось поведение, когда тогда Вовка привёл меня к вам. Зачем я была такой?

Это ничего не меняет: ты – мой друг – и всё, но мне стыдно за себя, ту…

И ещё… Что-то изменилось в моём отношении к тебе. Сама не знаю, что. Но я не могу себе представить, как это будет: ведь не вечно нам оставаться такими, какие мы есть, изменится весь наш образ жизни… и что будет? Сейчас просто: ты пишешь, я отвечаю и наоборот. А потом???

Думаю, думаю. Уже поздно, а завтра в школу.

Пиши. И стихи, пожалуйста.

До свидания, Дима.

Света.

3 февраля 1970г.

Закончив чтение, Дима задумался: «Странное письмо, противоречивое, эмоциональное. Впервые такое длинное, обращение с восклицательным знаком, много недосказанности в нём…» В памяти всплыл последний приезд его в Барнаул, и неожиданное появление Светы в компании с Володькой Чудовым во дворе Вадькиного дома. Беспечный её вид неприятно резанул, и он даже не подошёл к ней, не поздоровался. Она потопталась недолго и, не дождавшись проявления к себе внимания с его стороны, в сопровождении Володьки покинула двор…

***

Наступил апрель, неумолимо приближалось время окончания школы, перед выпускниками стоял вопрос – что делать после получения аттестата? Дима неожиданно для себя решил, что будет поступать в высшее военное лётное училище, даже подобрал конкретное – в г. Качинск. Его одноклассник Сергей, собирался поступать в институт, Дима долго его склонял к поступлению вместе с ним в лётное училище и, в конце концов, тот согласился.

В середине апреля их от военкомата отправили в Барнаул для прохождения медкомиссии. Весна была в разгаре, снег практически уже сошёл, дороги развезло, поэтому ехать по ним было невозможно. Друзьям предстояло, по крайней мере, до районного центра, до которого было тридцать пять километров, идти пешком. Облачившись в резиновые сапоги и накинув на плечи демисезонные куртки, они отправились в неблизкий путь…

Первое препятствие путников поджидало на берегу реки, по которой шёл ледоход. В том месте реки, куда они подошли, образовался ледовый затор. Походили вдоль берега в надежде отыскать лодку, удача им не сопутствовала, приняли решение перебежать по шаткому затору ледовых нагромождений. Пробежка оказалась удачной, если не считать того, что Дима почти у самого противоположного берега провалился и намок по пояс. По иронии судьбы, на берегу они обнаружили лодку с вёслами, решили запомнить место, лодка могла пригодиться на обратном пути. Дима выжал брюки и портянки, друзья отправились дальше. Оставшийся путь до районного центра был хоть и нелёгкий, но без приключений и серьёзных препятствий, к трём часа дня они добрались до Усть– Чарышской Пристани. До Алейска, поездом из которого они должны были добраться до Барнаула, было ещё 75 километров. Автобусные маршруты из-за распутицы отменили, перспектива идти пешком и дальше не вдохновляла. На счастье незадачливых путешественников, их прихватили с собой на попутном бортовом газоне, в Алейске они сели на поезд и благополучно прибыли в Барнаул.

Медкомиссию оба прошли успешно, хотя многих других претендентов отбраковывали по тем или иным недостаткам физического здоровья. Довольные результатом, друзья отправились на железнодорожный вокзал, Дима купил журнал в надежде убить время до подхода поезда, но не тут-то было, строчки расплывались перед глазами. Это были последствия прохождения на медкомиссии одной из процедур, когда им закапывали какие-то капли в глаза перед тем, как завести в тёмную комнату, где проверяли на реакцию их зрение.

***

В Алейск поезд прибыл около шести часов утра, автобусное движение до Усть– Чарышской Пристани по-прежнему было приостановлено. Постояв с полчаса на перекрёстке, в надежде поймать попутную грузовую машину и, не дождавшись, сокрушённо вздохнув, отправились в Усть-Чарышскую Пристань пешком. Дорога представляла собой отвратительное месиво, сапоги вязли в нём, идти было тяжело. Только на второй половине пути их нагнал трактор с тележкой, на которой они и добрались до районного центра, в который прибыли к одиннадцати часам вечера, Сергей предложил до утра здесь переночевать, Дима, прикинув, что до утра могли бы добраться до родного села, убедил его не останавливаться, они продолжили путь дальше. Когда прошли километров десять, погода неожиданно испортилась, поднялся пронизывающий холодный ветер, закружилась колючая снежная крошка, видимость, и без того ночью неважная, свелась практически к нулю. Дима, потеряв всякую ориентацию на местности, заметив рядом стог сена, предложил в нём переночевать. Теперь уже Сергей категорически не согласился, Дима вынужден был довериться и следовать за ним. Прошли ещё с десяток километров, перед их взором открылась безбрежная гладь воды, которая ещё недавно умещалась в русле реки. Невероятно, но вскоре Сергей вывел его прямо к лодке, не мешкая, сели в неё и поплыли. Ветер стихал, прекратился снег, но придавил мороз, небосклон на востоке робко посветлел. Ноги в резиновых сапогах сильно коченели, приходилось причаливать к редким островкам и бегать, чтобы согреться. Стало заметно светать, на воду опустился неплотный туман, сквозь который, наконец-то, они заметили купола коробейниковского церковного храма. Культовые обряды в нём давно, ещё до войны были прекращены, а само здание было приспособлено под склад ядохимикатов и других совхозных нужд, и вот сейчас его возвышающиеся купола оказались очень хорошим ориентиром для изрядно уставших, продрогших и проголодавшихся колумбов. Мороз, между тем, крепчал и, когда они, казалось, уже приблизились к своей цели, водный путь к селу Коробейниково, образовавшийся от обширного разлива реки, стал непреодолим из-за образовавшегося за ночь ледового покрова. Было обидно, оставалось, если по воде, не более километра, а по суше через село Нижнеозёрное не меньше шести вёрст. Дима предложил попытаться всё-таки добраться напрямик, Сергей не стал даже слушать и направился в обход. Его попутчик решился продолжить путь напрямик, хотя идти было очень неудобно. Образовавшийся лёд, меньше сантиметра толщиной, выдержать его не мог, ломать же лёд тоже было проблематично. Пройдя метров тридцать, сокрушая лёд, подросток неожиданно провалился почти по грудь и, решив не испытывать судьбу дальше, повернул назад. Утро, между тем, выдалось солнечное, мороз вскоре сошёл на нет, идти стало веселее. Настроение, было, испортилось, когда на пути появилась преграда в виде неширокой искусственной протоки, но быстро пришло в норму, так как у берега стояла лодка, хотя и без вёсел. Как выяснилось впоследствии, её с противоположного берега толкнул Сергей, который здесь прошёл раньше и вынужден был переплывать протоку, но позаботился о товарище, понимая, что тому всё равно придётся идти следом за ним. Благополучно перебравшись через водную преграду, Дима зашагал дальше. К его огорчению, это было не последнее препятствие, вскоре путь преградила такая же протока, но лодки уже не было, пришлось перебираться вплавь. Солнце стояло в зените, когда путешественник уже подходил к селу Коробейниково, навстречу ему шли после занятий в школе одноклассницы – жительницы села Нижнеозёрное. Вид у него, конечно, был не блестящий – помятое лицо с двухдневной щетиной (Дима был вынужден уже почти два года ежедневно бриться), да и уставший, к тому же, изрядно. Не обращая внимания на их подзадоривания, он, буркнув что-то им в ответ, поспешил к интернату. Зайдя в свою комнату, разделся и завалился спать.

***

Проснулся Дима глубокой ночью весь в сильнейшем жару, в комнате он был один, к его соседу по койке приехал в отпуск из армии старший брат, и он, отпросившись в школе, укатил домой, в посёлок Краснодарский. Поднявшись с кровати и прихватив с собой вафельное полотенце, Дима, словно зомби, направился в туалетную комнату. В интернате была полная тишина, все спали. Намочив полотенце холодной водой из-под крана, он вернулся в комнату и, положив холодный компресс на лоб, лёг на кровать. Через некоторое время полотенце высохло, жар не спадал. Он проделал водную процедуру ещё несколько раз, жар, вроде бы, спал, зато голова словно стала раскалываться от нестерпимой боли. Пытаясь уйти от неё, он старался уснуть, сон не приходил, бедолага не мог понять, сколько сейчас времени, оно словно остановилось. Включил динамик радиосети, тот ещё молчал, какой-то предательский страх охватил больного, ему казалось, что дни его жизни сочтены. Под утро он забылся сном…

Дима почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо, проснувшись, увидел воспитательницу Ирину Петровну, которая спрашивала его:

– Почему в школу не идёшь?

– Я заболел.

– Вставай и не выдумывай!

– Я сейчас умру, – отрешённым голосом ответил он.

Ирина Петровна, положив на его лоб свою ладонь, тут же выскочила из комнаты и вскоре вернулась с горстью таблеток. Дима равнодушно проглотил их, запив водой, и закрыл глаза, воспитательница вышла из комнаты, оставив его в покое.

После обеда приехала тентовая машина, которая увозила их на выходной день в посёлок Краснодарский. Самочувствие подростка улучшилось, но осталась слабость, он сидел на жёсткой скамейке, когда трясло на ухабах, ему казалось, что рёбра впиваются в его внутренности. Машина, наконец, прибыла в посёлок, он зашёл в дом и столкнулся в дверях с мамой.

– Детка, как ты вовремя. Сходи, пожалуйста, к тёте Шуре, возьми у неё нашу мясорубку. Будем пельмени делать.

– Мама, я плохо себя чувствую.

Она с тревогой посмотрела на сына, потрогала его лоб.

– Ой, да ты весь горишь! Пойдем в спальню, приляжешь.

Уложив сына в постель и дав ему аспирин, мать выскочила из дома. Вскоре в комнату вместе с ней вошла молодая хрупкая женщина в белом халате. Подсев к больному, она поставила ему градусник и стала прослушивать через фонендоскоп. Термометр показал температуру почти сорок градусов по цельсию. Дима ужаснулся, прикинув, какая же у него была температура ночью! «Похоже, что воспаление лёгких, – закончив его прослушивать, изрекла фельдшер и продолжила. – Подождём до утра, я подойду, а пока, вот лекарства. Лежать, не вставать!»

К следующему утру улучшение не наступило, столбик термометра как будто застыл на одной отметке. Фельдшер сделала жаропонижающий внутривенный укол и попрощалась. Вечером всё повторилось без изменений, фельдшер озабоченно произнесла:

«Если к утру температура не спадёт, будем вызывать вертолёт, чтобы отправить больного в районный центр».

К утру температура упала ниже отметки 36 градусов, все с облегчением вздохнули.

***

Выздоравливал Дима долго, в школу вышел накануне начала выпускных экзаменов. На удивление все предметы он сдал легко, получил только одну четвёрку – по физике, остальные сдал на «отлично».

На экзамене по немецкому языку Альфред Фридрихович устроил целый спектакль. Когда Дима зашёл в класс, где сдавали экзамен по этому предмету, там царила гнетущая тишина, члены экзаменационной комиссии откровенно скучали. Подойдя к столу, он взял первый, попавшийся на глаза билет, и, даже не заглянув в него, спросил по-немецки:

– Можно отвечать?

Члены комиссии оживились.

– Если готов, отвечай, – снисходительно ответил Альфред Фридрихович, на том же языке.

Дальше члены комиссии только переводили взгляды с учителя на ученика и обратно, выслушивая их диалог на немецком языке, сами мало чего понимая в нём. Диалог затянулся, Альфред Фридрихович время от времени, делал недовольную гримасу и продолжал задавать вопросы, Дима отвечал. В конце концов, остальные члены комиссии зашикали на придирчивого учителя и отпустили экзаменуемого с отличной оценкой.