Текст книги "Секретный дьяк"

А бес, как известно, не дремлет, он все подталкивал и подталкивал Ивана.

И дотолкался. Знал, что делает. Иван робко, но сунул руку в шкап, прикинул на глазок содержимое кем-то початого шкалика и, перекрестившись, сделал большой глоток.

Глотку обожгло. Сладкая истома прошла горячей волной по телу.

Усмехнулся: он ведь только один такой глоток и сделает, чтобы легче было думать о странном. Читал в умных книгах: в морях, в тех, что лежат далеко к северу и на восток, чем дальше плывешь, тем больше удивительного. Можно даже заплыть так далеко, что летом будет вокруг один только день без ночи, а зимой наоборот – ночь без лучика света. Вот и думай, как там жить? Ежели плыть дальше, то совсем погибнешь. Там дальше воздух от мороза становится твердым, как коровье масло, хоть ножом его режь.

Задумался. Это как же? Получается, что там в году всего один день и всего одна ночь? А вечер? Как думающему человеку жить без вечера? Или то же утро божие? Как узнать, когда надо с постели подниматься? Представил для ясности пропавшего в Сибири неукротимого маиора Саплина. Наверное, маиор идет по колено в снегу, сильно озяб, борода курчавится инеем. И диво дивное видится неукротимому маиору: ночь жгучая и темная, и никуда дальше идти нельзя, так плотен от хлада воздух. Конечно, кострами в воздухе можно выжигать коридоры, но это сколько понадобится дров даже на то, чтобы пройти полверсты? И вообще, растут ли там дрова?

Думая так, радовался своим мыслям тихо и умиленно.

Потом неторопливо вытянул из бумаг заветный чертежик, развернул на столе, умно в него уставился. Острова, островки. Иван каждый отдельный островок тушью обвел. Всего, как и положено, двадцать две штуки. А за ними – Матмай, Нифонское государство с робкими солдатиками. Может, именно на острове Матмай стоит большая гора серебра, найти которую приказано маиору Саплину. Ох, далеко получается. Не добраться до той горы. Но если добрался до горы маиор, какое облегчение выйдет государству! Топорами будем рубить серебро, Усатый доволен будет. Даст маиору дышать.

Подумал озабоченно: надо, очень даже надо туда плыть в Апонию!

А после еще одного большого глотка совсем почувствовал себя сильным, плечи раздвинул. Ну, что с того, что он простой секретный дьяк? Многие начинали в простоте. Например, Волотька Атласов всего-то сын якутского казака, а присоединил к России Камчатку, принят был самим государем.

Зябко повел плечом. Понимал, что он не Волотька Атласов.

Он даже не сын якутского казака, он сын московского стрельца, что гораздо хуже.

Думный дьяк Матвеев не раз говорил, что у Усатого отменная память. Случайно глянет на Ивана и сразу поймет, кто перед ним. Это ведь твой отец-стрелец, грозно спросит, бегал на поклон к лютой царице Софье? Это ведь твой отец хотел сжечь Москву, истребить немцев, убить истинного царя и возвести на престол царевну Софью? Тут не до милости, тут бы голову сохранить. У царя Петра Алексеевича при одном только воспоминании о царице Софье страшно дергается щека, перекашивает шею от гнева. Оно, конечно, Иван к отцу, убитому шоромбойскими мужиками, давно не имеет никакого отношения, но ведь яблоко от яблони…

Вздрогнул испуганно, затрепетал, судорожно сунул секретную маппу под груду бумаг – сильно, будто ее выбили ногой, открылась входная дверь. Услышал громкое:

– …немцы, Петрович, обыкли говорить много и длинно. Нам так нельзя. Нам некогда говорить длинно. Секи, Петрович, нещадно своих толмачей. У сеченого дьяка ум тоньше. Помни, Петрович, в длинных немецких рассказах всякая суть тонет, заставляй толмачей придерживаться краткости.

Голос прокуренный – сиплый, сильный.

Мундир полковничий, преображенский, потертый.

Рост под потолок, плечи при этом узкие, а в руках мерзкая глиняная трубка – издалека пахнет табаком. Иван сразу решил: привел, наверное, думный дьяк Матвеев одного из тех полковников, которые собирают новый поход в Сибирь. Раньше посылали маиоров, теперь мирные дни, можно послать полковника. Даже преображенского. Да и куда, как не в Сибирь, посылать таких долгоногих? Успокаиваясь, незаметно усмехнулся своей мысли. Вишь, как красиво подумал: раньше маиоров посылали в Сибирь, а теперь полковников.

– …не жалей своих толмачей, Петрович! Немцы пустыми историями любят заполнять свои книги, чтобы самая ничтожная немецкая книга казалась великой. А нам суть важна. Ничего, кроме краткого перед всякою вещью разговора, вообще переводить не надо. Всякий праздный разговор отсекай напрочь. Если какой разговор писан только ради красоты, так вообще не воспроизводи его. Пусть толмачи дают только то, что впрямую служит для вразумления и направления к делу. Я, Петрович, сам намедни выправил один немецкий трактат о хлебопашестве. Возьми как пример.

Выпустив клуб вонючего дыма, грубый преображенский полковник повторил, сердито топнув при этом долгой ногой:

– И запомни, Петрович, ничего лишнего! Вообще ничего! Нет у нас времени! Не разрешаю толмачам тратить время на красивые рассказы!

Думный дьяк Кузьма Петрович Матвеев охотно и часто кивал, почтительно дрейфуя за преображенским полковником вдоль канцелярии. Как палубный корабль за многопалубным, опять красиво подумал Крестинин. Одергивал почтительно зеленый венгерский кафтан, весь колебался от усердия, как жирное морское создание медуза, изображенное на кунштах к известной книжке Олауса Магнуса.

А вот полковник держался как дома. Играл значение преображенский мундир. Темно-зеленый, украшенный медными пуговицами и красными отворотами. Уверенно держался полковник, трогал руками все, что хотел потрогать. Сразу видно, что указ о секретах писался не для таких, как он. Глаза пронзительные, круглые, полные ночи, лицо одутловато, но обветренно, и усы встопорщены, как ночные кусты. Ни о чем полковник слова не произнес спокойно – то ли злился на кого, то ли от природы не был наделен миролюбием.

Вдруг увидел Ивана. Глаза черные, страшные вонзились, будто это таракан стоял перед ним. Зато губы у полковника, удивился Иван, были совсем как у сенной девки Нюшки – по-женски тонкие.

– Кто таков?

– Секретный дьяк Иван Крестинин, – охотно пояснил думный дьяк Кузьма Петрович Матвеев, незаметно подмаргивая Ивану из-за высокого, но узкого полковничьего плеча. – Зело усердный и аккуратный дьяк. Очень способен к совершенству. Новым ученым вещам как бы даже не учится, а просто вспоминает. Многих превзошел в учении. Если в чем ему еще не хватает, так я не сержусь. Учится.

И опять странно и непонятно подморгнул Ивану.

Видно было, что побаивается полковника. Может, правда посылан тот полковник к Матвееву в Сибирский приказ самим Усатым.

А полковник тем временем, досадливо оглядев Ивана, потянул на себя первую из лежащих на столе бумаг. Зачел вслух:

– «Ослов и мулов – ноль. Верблюдов и быков – ноль. Католиков – ноль. Протестантов – ноль. Посеяно ржи – ноль. Собрано ржи – ноль. Посеяно овса – ноль. Собрано овса – ноль. Кожевенных заводов – ноль. Салотопенных заводов – ноль. Медных рудников – ноль. Поденная плата мужская – ноль. Поденная плата женская – ноль. Итого всего – ноль».

Ничего не поняв, изумленно выдернул другую бумагу:

– «Матвей Репа – пятидесяти лет от роду. Сиверов Лука – тридцати семи лет от роду. Серебряников Иван – сорока семи лет от роду. Сорокина (Бубнова) Лушка – тридцати трех лет от роду. Рыжов Стёпка – семнадцати лет от роду. Шуршунов Пётр – сорока семи лет от роду. Селиверстов Иван – тридцати лет от роду. Богомолов Иван – двадцати трех лет от роду…» – Полковник изумленно задрал брови: – «Итого всей деревне – две тысячи тридцать лет от роду».

– Это как? – побагровел полковник и страшно выпучил черные, сразу обезумевшие глаза. – Что сие значит, Матвеев? От чего это?

– От дикости, – охотно пожаловался Матвеев. – Сидит некий дьяк-фантаст в далеком граде Якуцке, ведет скучные книги анбарные да статистику и сам скучает. Похоже, совсем задичал.

– Стар?

– Под тридцать, – сразу ответил Матвеев. – А именем Тюнька. В дурном не замечен, только фантаст. Сам просматриваю Тюнькины отписки, сам сильно дивлюсь. Он как бы правда фантаст. Он как бы даже монстр некий. В Якуцке все знают дьяка-фантаста Тюньку.

– Монстр?

Преображенский полковник моргнул и вдруг захохотал – густо и неожиданно.

Правда, острые прокуренные усы дергались без всякого добродушия. Сощуренными глазами, взгляд которых так и ввертывался в замирающее сердце Ивана, уставился на него. Будто враз забыл дьяка-фантаста. Теперь как на монстра поглядывал на бедного Ивана, пытаясь взглядом пронзить его. Так поглядывая, пронзая, вытянул из-под груды бумаг торчащий уголком тайный чертежик. Иван сразу заледенел. А думный дьяк Кузьма Петрович Матвеев, не зная, что там снова уцепили цепкие руки преображенского полковника – вдруг очередное сочинение все того же монстра якуцкого дьяка-фантаста Тюньки? – быстро заговорил, пытаясь заглянуть в чертежик через высокое, но узкое плечо полковника:

– У нас сейчас работа идет над маппами. У нас сейчас всякий чертежик в дело. Тайные отписки с мест, скаски. Вот ходил какой казак в новый лес, видел там какие новые речки – все к нам. – Даже потянулся, чтобы самому перехватить незнакомый чертеж, но полковник просипел, оттолкнув его руку:

– Помолчи, Петрович. Захочу что узнать, спрошу.

А сам прокуренным до желтизны пальцем уже стремительно путешествовал по чертежику Ивана через башкиров к калмыкам, от калмыков к самоедам – минуя волости Кипчанскую, Капканинскую, Бардаковскую, Байгульскую и все прочие на маппе отмеченные дистрикты. Задержался секундно на Камне, но дальше, дальше пошел, попав сразу за туманный Урал. Спешил, досадливо ведя прокуренным пальцем по Сибири, распугал, наверное, местных птиц. Густо несло от полковника голландским табаком, перегаром, крепким мужским потом и еще чем-то, чего заледеневший от ужаса Иван никак не мог определить. Одна только мысль и билась в голове Ивана – вот как бы сейчас для смелости приложиться к шкалику! А потом подумал: чего боюсь? Что может понимать в маппах какой-то полковник, пусть даже преображенский? Полковник обязан быть способным к военному делу, а мои маппы ему непонятны. Если полковник спросит о чем-то, он ответит. От внезапного этого ощущения своей безопасности Иван даже чуть раздражился: вишь, как быстро ведет по маппе пальцем полковник, будто впрямь можно всю страну пробежать за одну минуту!

А ведь это еще не вся страна, подумал снисходительно.

Если брать всю страну Россию, она лежит до самого океана.

Не каждому полковнику, даже преображенскому, дано такое постигнуть.

И опять подумал снисходительно: если прокуренный палец полковника и доберется до обозначенных им таинственных островов, глупый полковник не обратит на них никакого внимания. Откуда ему знать о землях, лежащих далеко – там, куда не ходил ни один полковник? Даже обидно стало. Вот почему так? Вот почему он, простой секретный дьяк, знает далекий путь в богатую серебром и деревянной лаковой посудой Апонию, а высокий преображенский полковник, явно приближенный к царю, ничего такого не знает? И думный дьяк Сибирского приказа дядя родной Кузьма Петрович Матвеев тоже ничего такого не знает. И тот и другой ходят рядом с царем, скачут на ассамблеях козлами, перегаром от них несет, а спроси их Усатый: как, мол, прыгуны такие, побыстрее попасть в Апонию? – никто, небось, не ответит, ни преображенский полковник, ни думный дьяк.

Прокуренный палец вдруг наткнулся на цепочку островов.

– Это что? Евреинов да Лужин подали весточку?

– Было, докладывали, – кивнул, обрадовавшись, Матвеев. – К ним сейчас Выродов, мореход, присоединился.

– Вышли в море?

– Должны.

– Без уверенности говоришь, – недовольно покосился полковник.

– Вышли, вышли в море, – уже увереннее кивнул дьяк.

Почему-то сообщение Матвеева расстроило полковника.

– Мне бы хорошего штурмана, Петрович, ну хотя бы подштурмана, но настоящего, – пожаловался он. – Кого-нибудь из тех, кто самолично ходил в Америку, кто видел американские берега. Смотрел вчера карту Гомана, Петрович, так на ней пролив Аниан указан у самых камчатских берегов. Верно ли это? – Задумался, вперив взор в маппу, забормотал угрожающе: – Земля Эзонис… Земля Жуана де Гамы… Терра бореалис… – И вдруг замер, ткнул прокуренным пальцем в острова, обозначенные Иваном: – Что такое? – Даже трубку изо рта вынул.

Думный дьяк Матвеев опасливо наклонился к бумаге, но Иван уже ответил: «Новые острова». Произведенный недавно большой глоток из найденного в темном шкапу шкалика сильно помог Ивану. Не произведи он того глотка, может, заробел бы сейчас отвечать строгому полковнику. Но ответил. И левой покалеченной рукой потянулся к маппе.

– Где палец потерял, дьяк?

Иван сам удивился дерзости своего ответа:

– Известно где. В самой Сибири.

– Ну? – отрывисто удивился полковник.

Подумал про себя, наверное: вот опытный дьяк.

– Почему новые острова? Быстрее ворочай, дьяк, языком!

А не все знать полковникам, хоть и преображенским, уверенно и весело хмыкнул про себя Иван. Сильно поддержал его тот глоток из шкалика. Да и откуда знать какому-то, пусть и преображенскому полковнику про острова? Для такого полковника все острова, наверное, новые. Даже пожалел, что нельзя прямо сейчас для пущей уверенности сделать еще глоток.

– Новые острова, – объяснил. Но теперь стал говорить чуть быстрее. – Густо заселены, но не объясачены. На том несем большие убытки, – солидно, понимающе объяснил. – А лежат новые острова за камчатской Лопаткой. Коль плыть на юг от острова к острову, непременно приплывешь к Матмаю. – И добавил значительно, смеясь про себя над смятением думного дьяка Матвеева и над диковатым удивлением грубого преображенского полковника: – То есть путь в Апонию.

– Врешь, дьяк! Откуда тебе знать такое?

Матвеев испуганно вжал голову в плечи, будто это полковник на него крикнул, но Иван нисколько не испугался. Хлебное винцо, оно и маленького человечка бодрит. Потому и повторил важно:

– То есть путь в Апонию.

Полковник быстро и грозно глянул на Матвеева.

Думный дьяк, как корабль под шквальным порывом, даже подался к шкапу, будто шкап мог его защитить. На Ивана, на родного племянника, думный дьяк больше не смотрел. Зачем ему смотреть на сумасшедшего? Понятно, что государству не может быть иначе, как только к вящей пользе и славе, ежели будут в нем люди, точно знающие течение тел небесных и времени, знающие мореплавание и географию всего света и тем более путь в Апонию, но Иван-то! Племянник родной! Подвел, подлец!

Думный дьяк незаметно потянул носом. Неужто пьян Ванюша, голубчик, сыть мерзкая? Но попробуй уловить в густом перегаре, как облако окружившем высокого преображенского полковника, кто тут пил, а кто совсем трезв? Вроде везде пахнет горьким винцом, подумал тоскливо. Не повезло милой сестре, соломенной вдове Саплиной. Сперва неукротимый маиор сгинул в сендухе, наверное, не дошел до горы серебра, теперь дурака сироту Ванюшу прикажут бить плетями до умопомрачения и вскинут на виселицу.

Думный дьяк думал так не напрасно. Совсем недавно случилось: государь Петр Алексеевич в своем кабинете в присутствии генерал-адмирала Апраксина Федора Матвеевича сказал следующее. «Худое здоровье нынче часто заставляет меня сидеть дома. Зато думаю много. Вот вспомнил о деле, которым всегда мечтал заняться: об отыскании пути, который через Ледовитый океан может нас соединить с Китаем и Индией. Известно, что на некоторых маппах обозначен пролив, называемый Анианом. Так думаю, что обозначен он там не напрасно. Должен быть такой пролив. Нужно проверить только. Так что, оградя славное отечество безопасностью от неприятеля, надлежит теперь находить славу государству через различные мирные искусства и науки. Может, в отыскании новых путей окажемся мы гораздо счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались обыскивать те же американские берега?»

И раздраженно повел глазами.

Генерал-адмирал Федор Матвеевич согласно пожевал сухими губами.

А чего ж? – означало это. С востока много доходит слухов. И с северо-востока много доходит слухов. О диковинных зверях, о целых горах серебра, даже об очень горючем камне, коим впору заменить дрова. Государь на это кивнул, но и фыркнул раздраженно – вот как пространна Россия! Нелегко владеть страной, во многих уголках которой никогда не бывал и никогда уже не побываешь.

Вот почему сейчас думный дьяк Матвеев в испуге отшатнулся.

– Врешь! – Преображенский полковник на глазах думного дьяка ухватил сироту Ивана за кафтан и сильно притянул на себя. В лицо Ивана пыхнуло табаком и крепким перегаром. Из-за высокого полковничьего плеча страшно и непонятно подмаргивал непонятливому племяннику думный дьяк. То ли давал знак, дурак, мол, кайся! – то ли приказывал не сдаваться, стоять на своем.

Иван выбрал второе и, не пытаясь вырваться из крепких рук, объяснил смиренно:

– Вот путем горького жизненного опыта составил новую маппу. Путь жизненного опыта горек, но правилен. Знаю, что лежат за камчатским носом Лопатка новые острова, а за ними страна Апония.

– Так близко? – не поверил полковник.

– Так близко, – подтвердил Иван, осторожно высвобождаясь из вдруг ослабевших полковничьих рук.

– А путь? – одними узкими губами спросил полковник. – Какой срок тебе надобен, глупый дьяк, чтобы добраться от Парадиза до берегов острова, который ты называешь Матмай?

– Ну, тысяча верст до Тобольска, может, немного больше… – послушно и знающе посчитал Иван. – А от Тобольска сибирскими реками до Якуцкого городка… Оттуда по рекам Лене, Алдану, Мае, Юдоме… В Охотске бусы поставим и двинем морем вдоль новых островов… А можно поставить бусы на самом юге Камчатки, – сказал рассудительно, – там лес богатый, получится быстрее. На Камчатке строить суда можно прямо на берегу. Смотришь, через год, через два… Ну, может, через три…

Сказал честно:

– Не знаю.

Полковник аж застонал:

– Три года, глупый дьяк! Да как же буду знать о развитии предприятия?

И крикнул нетерпеливо:

– Петрович! Винца крепкого!

Думный дьяк Матвеев побледнел. Весь заколыхался, как морское животное, не решаясь броситься к дверям, боясь оставить строгого полковника наедине с несчастным Ванюшей, явно сошедшим с ума.

– Не побрезгуйте… – пожалел родного дядю Иван и нетвердо, но решительно приоткрыл книжный шкап. – У нас на случай скорой болезни… Оно ведь известно как… Шкалик…

– Пьешь? – От страшного удивления круглые глаза полковника еще более округлились, правая щека дернулась.

– Не пью, только употребляю, – смиренно оправдался Иван и уважительно отступил на шаг от стола, на который выставил початый шкалик. Никак не мог понять, почему думный дьяк Матвеев так боится полковника? Дюж, конечно, так ведь и шкалик дюж.

А полковник тем временем, крепко приложившись к шкалику, занюхал выпитое потертым рукавом и протянул оставшееся Ивану:

– Допей. Разрешаю.

– Да мы ж…

– Допей!

– Да мы ж… – смиренно покачал головой Иван и на глазах умирающего от ужаса думного дьяка Матвеева под дьявольскую одобрительную усмешку странного полковника решительно опорожнил посудинку. – Мы знаем меру…

От выпитого сразу стало хорошо.

– Ну? – быстро сказал полковник. – Говори, дьяк.

И не выдержал, торопясь, не дождался никакого ответа:

– Ну, дойдешь до Апонии? А много в Апонии военных людей?

– Может и много, только в большинстве своем они робки, стеснительны, стараются мир чинить и военного артикулу совсем не знают. – Откуда у Ивана и слова такие находились? Уверенно заговорил. – Апонцы все больше выращивают сорочинское зерно, им и питаются, а оттого малы ростом. Головы и бороды у мущин бриты, оставляют только длинные волосы над затылком и на висках. Эти волосы собирают вместе и на самой маковке, перевязав крепко тонким белым шнурком, загибают перед пучком вершка в полтора. Так и ходят.

И для себя неожиданно добавил:

– И крепкое винцо у них в основном из риса.

– Из риса? – Преображенский полковник поморгал изумленно. – А пушки? А флот? Коль по соседству с нами живут, почему я ничего не знаю? Почему не слышал ни о каких чужих парусах?

– А они не стремятся, – с особым значением объяснил Иван. – Все у них есть – и флот, и пушки, однако не стремятся. К себе иноземцев не приглашают и сами никуда в гости не ходят. Думаю так, – твердо сказал он полковнику, явно пораженному выложенными перед ним сведениями. – Думаю так, что следует вывести к Матмаю-острову пять или шесть судов и дать сразу залп всеми бортами. Они, апонцы, и возражать не станут, сразу ясак понесут.

– Ну, понесут, – нетерпеливо требовал полковник. – А что у них есть?

– Золото в пластинках, серебро, ткани тонкие шелковые, посуда лаковая, железо.

– Ну, золото! Ну, серебро! – дернул щекой полковник. – А как такой груз доставить в Россию?

– А что ж, Сибирь не Россия, что ли? – дерзко спросил Иван. – В Сибирь доставить, это в Россию доставить. Станет богаче одна часть страны, вся страна станет богаче.

Полковник ошеломленно посмотрел на Ивана.

Потом ощетинившиеся усы дернулись:

– Дай поцелую тебя, дьяк!

И правда наклонился, придавил к жесткой груди, сильно сжал, уколол встопорщенными усами, обдал запахом крепкого табака и тяжкого перегара. Потом на ходу бросив Матвееву:

– Сними, Матвеев, допрос, отбери с дьяка скаску. Так думаю, большого ума человек сей твой дьяк.

И в дверях обернулся еще раз:

– А монстра статистика, который скучает в Якуцке, повесить. Повесить того дьяка-фантаста, чтобы впредь дело знал!

Дернул плечом, усы шевельнулись. Добавил, леденящими глазами не мигая глядя на Ивана, с угрозой, ничем не скрываемой:

– Видел, как воров вешают, дьяк? Коль окажешься таким заворуем, повешу на самом видном месте. Чтобы и ты, Петрович, видел вора в окне.

И вышел так, что дверь за ним хлопнула.

Сразу раздались во дворе голоса:

– Карету государю!