Текст книги "О любви"

Жена

Иза (Изочка, Изанька, Изёнок) была маленькой изящной девушкой с большой привлекательной грудью, тонкой шеей, черными чуть волнистыми волосами и живыми яркими глазами. При первой же встрече она очень мне понравился, и я сразу же пригласил ее к себе домой. Предлог был под руками – мне только что удалось переписать у кого-то на свой маг модных тогда сестер Бэрри. Прийти одной ей, видимо, было неловко, и она привела с собой своего брата Володю, который был на 2 года моложе меня. Мы слушали идышские песни в джазовой обработке, болтали о том, о сем. Когда гости ушли, я увидел на столе оставленную Изой авторучку. «Это знак, – подумал я. – Может быть, этим она дает мне повод позвонить ей, значит, она девочка скромная тактичная. Хотя и наивная, неужели я не нашел бы способ достать ее?»

Я позвонил на следующий день, повел ее на концерт популярного в то время блестящего танцора Махмуда Эсамбаева. Потом мы стали часто встречаться, вскоре дело дошло до поцелуев, объятий, она невероятно сильно меня возбуждала, и я умирал от желания. И я всерьез задумался над тем, что вот уже, пора.

А ведь то был период пика моей половой активности, и я вел совсем не монашеский образ жизни, но все же я не был таким уж конченым повесой и прислушивался к голосу разума, озвученному, в частности, моей мудрой бабушкой. Застав меня как-то с очередной пассией, она пробурчала сердито: «Прекратил бы ты, наконец, зря болтаться, пора и детей заводить, а то семя несвежее будет». И, вняв этому призыву, я решил, что вот, действительно, пора обзаводиться семьей, жениться. Тем более что, вроде бы, и кандидатура на сей раз была вполне подходящая.

В очередной раз я в этом уверился, когда понаблюдал за Изой на вечеринке по случаю наступления 1961-го, года. В нашей молодецкой компашке было этакое негласное правило – встречать новый год с новыми девчонками. Вот я и позвал на ту вечеринку свою новую невесту. В противоположность большинству других приведенных моими приятелями девиц, которые с ножкой на ножке были погружены в светский трёп, Иза, скинув зимнее пальто, сразу же принялась споро крутить салаты, нарезать колбасу, расставлять на столе тарелки, ставить стаканы. «Хозяйственная, деловая, не белоручка», – сказал я себе.

Позже я отметил и еще один позитив, выгодно отличавший ее от многих своих эгоистичных сверстниц, с которыми мне до нее доводилось встречаться. Кто бы и когда Изу какой-нибудь вкуснятиной не угощал, она обязательно ею делилась. В том числе и каждую подаренную ей мною коробку конфет или даже простую шоколадку она тут же распечатывала и отдавала мне добрую половину.

Познакомившись с Изой в ноябре, я в августе сделал ей предложение и 15-го числа мы с ней зарегистрировались. Причем, не в каком-то там задрипанном ЗАГС-е, а в только что открывшемся тогда новом и единственном в Москве специальном «Дворце бракосочетаний» у метро Кировская. Свадьба была скромной, застолье прошло в доме изиных родителей (комната в коммунальной квартире).

За долгие годы совместной жизни мои отношения с женой почти точно следовали теории известных в математической логике Эйлеровых колец. Они то сливались в один круг, и мы подолгу жили душа в душу единым божьим существом, не отвлекаясь ни на что, кроме себя самих. То наши кольца в большей или меньшей степени просто накладывались окружностями, пересекались – в эти периоды мы жили вместе в любви и согласии, но вследствие разности интересов и забот часто отрывались друг от друга. Однако бывали времена, когда наши круги только касались в одной точке, а, бывало, даже отделялись на какое-то расстояние.

Именно в такие периоды я поворачивал оглобли к другим женщинам, хотя и не так уж часто это случалось. Но я в этом измену не вижу, мои связи не были серьезными, капитальными. Я любил Изу, испытывал к ней самые нежные чувства, она удовлетворяла меня во всех отношениях и, в принципе, мне никто, кроме нее, не был нужен. Почему же я позволял себе время от времени «ходить налево», как тогда говорили?

Во-первых, это было этаким ненасытным мужским любопытством к чему-то новому, еще неизведанному, и многие встречные женщины часто готовы были удовлетворить мой интерес к этому делу, чем я не мог не пользоваться. А как можно было не податься искушению, при случае, получить наслаждение от обладания податливым женским телом, ощутить тепло ласковых рук и горячесть сладких поцелуев?

Кроме того, свои адюльтерные утехи могу еще объяснить естественной реакцией на изину сварливость и ругачесть, которую я по своей упертой обидчивости не способен был сразу же прощать. В действительности же, идиллию счастливой семейной жизни портили оба наши характера – ее нервный, взрывной, истеричный и мой обидчивый, неотходчивый, злопамятный.

Уже в первые дни свадебного отпуска (в Архипо-Осиповке, на Черноморском побережье Кавказа) Иза стала налетать на меня по всяким пустякам. То она злилась, что мы куда-то опаздываем, а я медленно собираюсь, то психовала, когда я по ее мнению долго застаивался у лотка с местными сувенирами. Сначала она, как бы извиняясь, объясняла свои взрывы естественной причиной: перестройкой организма – потерей девственности и резким скачком судьбы, который, говорила она, не мог пройти для нее просто так.

В момент очередного раздражения Иза как-то даже заявила, что у нас, по-видимому, вообще психологическая несовместимость, и надо подумать, не расстаться ли. Но я ее успокаивал, говорил, что все обойдется, надо не нервничать, надо постараться проглотить эту ложку дёгтя – она, наверно, неизбежна и бывает у всех новобрачных. А сам про себя копил обиду, дулся, и думал, может быть, и правда, надо разбежаться. Но тут же себя останавливал, рассуждая «вот столько выбирал-выбирал, наконец нашел, чего ж теперь…».

Вскоре вопрос сам собой рассосался – несмотря на все наши неуклюжие старания предохраняться, противные толстые баковские презервативы не выдержали напора молодой страсти и порвались. Моя жена забеременела и 4 июня 1962 года родила дочку Лену.

В будущем наша в целом счастливая совместная жизнь неоднократно глупо омрачалась изиными нервными взбрыкиваниями и моими неадекватными ответными вспышками гнева. Вместо того чтобы очередную ссору представлять себе простой размолвкой и отшучиваться, я начинал злиться, усугублял конфликт, и тоже орал по-базарному. В результате какой-то пустяковый повод становился причиной целого скандала. Вслед за этим я обычно поворачивался и уходил ночевать к маме.

Кстати, если бы не она, скорее всего, я, озлобясь, ушел бы совсем, развелся и переселился к какой-нибудь очередной своей пассии. А куда еще мне оставалось бы исчезать? Так что, зря Иза валила на свекровь свои беды – та, наоборот, на многие годы сохранила нашу семью. Поэтому ей надо было бы быть моей маме благодарной, а она ее всячески поносила, причиняя боль мне и, фактически, настраивая дочек против их бабушки.

Несмотря на все это я Изу любил, изо всех сил старался не обижаться и все терпел.

Наиболее широкая расщелина прорезала нашу семейную равнину в канун 1971 года, когда я почти на две недели застрял в родительском доме на Суворовской. Хотя со своей Леночкой я видеться не переставал, забирал ее после школы, приводил к бабушке. И как-то эта моя 9-тилетняя отрада, опустив глаза и поджав губы, тихим голосом произнесла:

– Пап, давай женись опять на маме.

Ну, как тут было не растрогаться…

Я вернулся к Изе, мы снова зажили нашей обычной семейной рутиной с заботами о покупке нового холодильника, лечении простудившегося ребенка, квашении капусты и закручивании банок с солеными помидорами на зиму. Происшедший перерыв в наших отношениях сильно раскочегарил мою сексуальную активность, Иза тут же снова подзалетела, и 16 августа 1972-го у нас образовалась вторая моя дочь – Инночка.

Мы прожили вместе 30,5 лет. Почему такая точность после запятой? А потому, что наше супружество оборвалось в тот день, когда я проводил в Шереметьеве Изу с Инночкой на ПМЖ (постоянное место жительства) в Лос Анджелес. Там с 1990 года уже находилась старшая дочь Лена с мужем и внуком Сеней.

Уезжали они непросто. Все было на нервах, Иза волновалась, психовала.

Я помогал собирать вещи, упаковывать чемоданы и баулы, доводил их «до ума», по нескольку раз взвешивал и менял размеры, чтобы благополучнее пройти бандитский тогда таможенный досмотр. И очень гордился своей изобретательностью. Например, тем, что сообразил, как обмануть пограничные рентгеновские лучи, вложив «матрешкой» кастрюлю в кастрюлю, а в самой маленькой спрятав семейную реликвию – старинную серебряную сахарницу с именным клеймом ювелира царского времени. Ой, как Иза беспокоилась, что не пропустят этот еще бабушкин раритет.

Потом мы расстались на долгие годы. Я стал получать от Изы этакие деловые письма – то она просила прислать ей с оказией какие-то бумаги, то передать приветы и всякие вещевые подарки ее подругам. Никакой лирики, никакого призыва скорее приехать, даже намека на то, что меня она ждет. А в 1994-м от приехавшей на каникулы в Москву Инночки я с некоторым недоумением узнал, что Иза завела себе boy-frienda, некого ливанского армянина Вартана.

Тогда я и понял, почему так часто улавливался холодок в ее письмах и телефонной трубке. Хотя внутренний голос говорил мне, что все это временно, что изина связь так же несерьезна, как и мои прошлые левые ходки, за них вот она мне по справедливости отомщает. Но приехав в Америку в 1997 году, понял, что я «кинут» на самом деле. Иза не встретила меня в аэропорту и не проявила никакого интереса к возврату прошлого.

Позже, через месяцы, а потом и годы, она пыталась исправить положение и несколько раз под разными предлогами назначала мне встречи (по телефону-то мы с ней продолжали общаться, как ни в чем не бывало). Но я закусил удила и не мог заставить себя забыть обиду.

Иза серьезно болела диабетом, почками, последние несколько лет жила на диализе и ушла из жизни в 2011-м, который был годом нашего 50-тилетнего юбилея, когда мы могли бы отметить Золотую свадьбу.

Теперь-то я понимаю, что, конечно, мы расстались по глупости, и я до сих пор корю себя, что не сумел помочь сохранить ей здоровье. И что не смог убедить ее заниматься физкультурой: ходить со мной на стадион, заниматься ОФП («Общей Физической Подготовкой»), бегать на лыжах или хотя бы делать по утрам зарядку. И не смог побороть свой обидчивый злопамятный характер. Увы, прошлого не вернуть.

Глава 3
И еще раз про любовь

Чувство и чувственность

Сотни миллионов стихов, романов, романсов, опер, мюзиклов, пьес, картин и прочей литературной, музыкальной, художественной и театральной продукции произвело сексуально озабоченное человечество. Причем, качели неуемного интереса к этой проблеме то туда, то сюда непрерывно прыгали во времени и пространстве. Временами буйствовала декамероновская, сексуально-революционная половая распущенность, свобода любви, порно, сменявшаяся пуританской воздержанностью, целомудренностью, строгостью нравов. И непонятно было, что лучше, что хуже.

А иногда происходило такое смешение любовно-сексуальных стилей и предпочтений, что только диву даешься, сколько же идиотов, считающихся мудрецами, живет на этом свете. Вот взял я для смеху еще моими родителями подброшенную когда-то мне, четырнадцатилетнему подростку, пожелтевшую от времени брошюру «Половой вопрос с коммунистической точки зрения» (ОГИЗ, 1930 г). В ней некий умник-еврей А.Залкинд выдает такие вот забавные сентенции:

«Вместе с другими отрицательными элементами доставшегося пролетариату буржуазного наследства рабочий класс получил от эксплуататорского строя также и попорченную половую жизнь. Это приводит к постепенному ее прогниванию. Половое удовольствие оказалось оторванным от непосредственной своей цели – размножения – и превратилось в само довлеющее наслаждение.

Непомерно разбухшая и запутавшаяся сексуальность лежит в социальном хаосе эксплуататорского строя, сдавливающим и уродующим все остальные – законные, здоровые биологические и социальные проявления человеческого организма. В этом хаосе создаются нелепейшие, вреднейшие перемещения внутри телесной энергии, которая вместо творческих путей направляется по линии паразитизма, путаницы и болезни».

Эта белиберда была бы смешна сама по себе, если бы мы не знали, что всего лет за 5 до этих умствований «коммунистическая точка зрения» на половой вопрос была совершенно противоположной и полностью совпадала с той именно, которая теперь Залкиндом называлась буржуазной. В те послереволюционные годы семья объявлялась «устаревшей, ненужной и свое отжившей социальной конструкцией». В Москве на углу Арбата и Смоленской строился многоэтажный «дом коммунистического быта» или, иначе, «полового равенства и сексуальной раскрепощенности», где коридорная система крохотных комнат-общежитий допускала любые формы свободной любви всех с каждым и каждого со всеми.

Однако, укрепление сталинской имперской государственности, восстановление по новому образцу старого крепостного права, беспаспортное закрепление крестьян, принудительный труд, гулаг и прочие прелести строившегося социализма полностью исключили какие-либо свободы, в том числе, конечно, и сексуальные. Новые «законы коммунистической морали» возвращали в страну поначалу торопливо отброшенные революцией стародавние традиции царских времен. И это, несмотря на одновременно лживо провозглашавшееся искоренение «пережитков капитализма в сознании людей». На домостроевскую идеологию и работал бред типа того, который только что я процитировал.

Да, диву даешься, как стремительно меняется уровень морали. Еще в начале ХХ-го века мой юный дед тащил свою подругу на вокзал, чтобы целоваться на перроне под видом прощающихся у пульмановского вагона. И, когда в 50-х годах я как-то высказал удивление тому пуританству, бабушка вздохнула: «А где нам было еще обниматься? Не в подъезде же, как делают нынешние молодые».

Но уже в 80-х никто не стеснялся прилюдно взасос целоваться не только в подъезде дома, но и на метрополитеновском эскалаторе. Что тут говорить о чуть более позднем времени, когда уши прохожих где-нибудь в парке Сокольники могли по вечерам ловить ничем не приглушенные звуки страсти, несшиеся из придорожных кустов, а любому четырнадцатилетнему мальчишке стали доступны самые горячие интернетовские порно сайты. О, времена, о, нравы!

* * *

Вот вопрос, который стоит за моими наукообразными разглагольствованиями. А более, не менее правильный и, если хотите, однозначный ответ дает, хотя бы, мой долгий жизненный опыт, который, как бабушкин сундук, доверху набит многообразными встречами, знакомствами, дружбами с сотнями разных людей. Их часто совсем непростые судьбы на моих глазах или по их рассказам складывались (и расцеплялись) в разнокалиберные и разноцветные семейные и любовные пары. В одних из них энергетическими вампирами оказывались женщины, пившие кровь с шампанским и лобстерами у своих мужей, любовников и партнеров. В других зависимыми оказывались женщины, обслуживавшие мужиков своим телом, тарелкой, а нередко и банковской карточкой.

Но вот какой главный вывод хочется мне сделать из моих многочисленных более чем полувековых, наблюдений. Самыми крепкими и благополучными все-таки становятся те парные союзы, где в лидерах пребывают именно дамы. Они, опора семьи, хранители очага, руководят семейным бытом, экономикой платяного шкафа и холодильника. И в трудные времена очень нередко именно женщины служат паровозами, вывозящими свои семьи из ужасов войн, погромов, беспорядков, из бедствий пожаров и землетрясений, из жизненных неурядиц и денежных кризисов.

Недаром в мудрой идышской интерпретации на вопрос «Вер гейт ин ды ойзен?» (кто ходит в брюках?) звучит ответ «ды ваб»(жена).

Одним из ярких примеров локомотивной личности в доме была моя бабушка, которая без серьезных потерь протащила нашу семью через 2 громовые русские революции, через кровавую гражданскую и 2 страшные мировые войны, через сталинский голодомор индустриализации, невероятные трудности послевоенной разрухи и трагические преследования безродных космополитов конца 40-х и начала 50-х годов.

Однако, о какой именно любви идет речь, вся ли она такая одинаковая? И если этих любовей на свете много и они все разные, то сколько их? По числу жителей планеты, объясняет интернет, то есть, 7,5 млрд. – ведь у каждого человека любовь своя собственная, особенная, неповторимая.

Но это далеко не полный ответ. Извечная потребность людей кучковаться, объединяться, а также присваивать всему разные имена принуждает их наводить и здесь порядок, все раскладывать по полочкам – придумывать разные виды, подвиды, типы, классы. Поэтому бытует любовь счастливая и несчастная, щедрая и скупая, платоническая и плотская, страстная, неразделенная, верная, случайная…. Можно перечислять и перечислять.

Помимо этого, обозначенное этнографами количество живущих на Земле людей в нашем контексте надо бы еще и увеличить в несколько раз, потому что каждый человек в течение своей жизни любит по-разному. В молодости любовь – парное молоко, в зрелости – тягучая сгущенка, а в старости – жидкая простокваша (но нередко бывает и сладким йогуртом).

Сперма бурлит молодым вином

Юности свойственна любовь, носящая имя древнего философа-грека Платона, давшего миру не только легенду об Атлантиде. Правда, платоническая любовь, вопреки смыслу, придаваемому по традиции этому названию, вовсе не исключает требовательной тяги разнополых половозрелых друг к другу. А потому отношения могут начаться не только с первого взгляда, но и с первого полового акта.

Пятнадцатилетние мальчишки из старшей группы пионерского лагеря продырявливают дырки в фанерных перегородках душевых камер и впиваются глазами в мокрые скаты девичьих плеч, испытывая от этого неистребимое волнение между ног. Также вниз неудержимо тянутся пальчики быстро взрослеющих девчонок, и они одновременно с прокалыванием ушей для сережек нередко прорывают ноготками и свою завесу невинности.

И все-таки больше всего именно в нежном возрасте душа довлеет над телом, и чувство опережает чувственность. Именно тогда нам открывается старая истина, что лишь секс можно получить за деньги, а любовь ни за что не купишь.

Но вот приходит срок, когда юношеская сперма взрослеющих юношей начинает неуемно бурлить и бродить молодым вином, настойчиво требуя немедленного выхода. Одновременно и у девиц набирает крепость некая бормотуха, по ночам делающая сочным персик внизу живота. А в дневные часы их женское нутро начинает излучать какие-то фантастические волны, от которых у парней голова идет кругом, и штаны впереди неприлично топорщатся.

Ну, как не вспомнить здесь ту командировку на Урал, где четверо не обремененных какими-либо моральными предрассудками молодых сослуживцев всласть попахали на почве местного совсем не стихийного бедствия. Стояло жаркое лето 1957-го года и в южно-уральском Каштыме («Челябинск-40») только что прогремел атомный взрыв, сравнимый по силе с будущим Чернобылем и бывшей Хиросимой. Именно по этой причине на десятки километров вокруг не только погибли растения и животные, но пострадали и высшие творения природы. Мужчины поголовно перестали ими быть, а женщины потеряли необходимость предохраняться.

Потому-то дееспособная бригада москвичей поспела как раз вовремя. Каждый из них в меру своих способностей и возможностей за неполные две недели отоварил с десяток молодых телефонисточек со станции Горсвязи, официанток ближайшего ресторана, горничных гостиницы, продавщиц из соседнего продмага и продторга. Кто только не побывал в их небольшом четырехместном номере, где была установлена очередь приема гостей по две сразу. Сколько же миллионов сперматозоидов было произведено на тех привозных яичных фабриках!

Я согласен с давним утверждением: каждому в жизни отмерено строго определенное количество всего, что суждено потребить. Например, если кому-то положено съесть 2 тонны мяса, то больше ему нипочем не осилить – то ли с какого-то времени нечем будет его жевать, то ли нечем будет переваривать, а может быть, за отсутствием того и другого вопрос отпадет сам собой. Точно также каждому мужчине дано извергнуть за его жизнь определенное количество живчикового бульона. Правда, по-разному – одному ведро (бочку?), другому только кастрюлю (банку?). И большинство тех, кто этот долг перед будущим человечества уже выполнил в молодости, всю остальную жизнь живет, ну, если и не евнухом, то почти монахом.

Так что зрелость – это чаще всего застой, стагнация или, именуя успокоительнее, стабильность, а, говоря образнее, сохнущая горбушка хлеба, которую есть еще можно, но уже не так вкусно. Вот почему значительная часть мужчин, достигая с возрастом определенного уровня возможностей, в основном довольствуется своими женами (ну, изредка, чужими). И если обзаводится любовницами, то, в лучшем случае, лишь на раз в неделю, а то и в две.

И приближающиеся к климаксу представительницы прекрасного пола частенько становятся льдышками в кровати. О своей близости с партнером от них можно услышать паскудное: «я ему дала» (будто, сама ничего не взяла), что звучит для мужского уха противнее, чем остывшая манная каша во рту. А как обидно, когда некая дура, не достигшая на этот раз верха, вдруг со злостью шипит своему уже кончившему мужу: «ну что, выписался в меня?». Или другая, бесчувственная фригидка, вообще никогда не знавшая оргазма, заявляет, что любовь любовью, а «секс – это для здоровья, а для чего еще».

Впрочем, не менее чем эти перлы, неприятны моему уху и суконно-канцелярские названия («влагалище, вагина») самого прекрасного места в теле женщины. Уж, лучше то самое матерное слово.

Правда, есть и дамы, которые от природы не дамы. Сколько не увлажняй им половинки наслюнавленным пальцем, никак не раскроешь. Я знал одну старую деву, не встретившую своего единственного, обладателя отмычки к ее стальному зажиму. Так она и прожила свою жизнь нераскупоренной.

А, с другой стороны, есть такие природно удачливые, у которых все эротические точки снаружи, и они кончают от одного лишь пальпирования.

Но если женщине ничего не нужно, то какая может быть романтика? Никакая.

И скисает прежняя любовь, окухониваются отношения, теряется новизна, и бывшая яркая трепетная связь превращается в тягомотину. Не потому ли мужья именно в районе своих 45-50 заводят любовниц и бросают надоевших жен, «уходят к молодым», хотя и те чаще всего оказываются не такими уж молодыми, но зато умеющими ловко имитировать любовную страсть, оргазм и прочие заманки доверчивой мужской души.

А им, мужикам, так хочется найти оправдание своих измен. И они обычно говорят: мы – петухи, нам недостаточно, как наседкам, сидеть подолгу в курятнике на одной и той же жердочке, мы почаще менять ее хотим. Нам вообще недосуг кудахтать, жаловаться, что проса мало и ячменя не стало. Нам ведь не только кур обработать надо, а еще и решить мировые проблемы – во-время прокукарекать, объявить, что уже светло, что солнце встало. Да, и себе просигналить, что пора бы сбегать, вон ту пеструшку помять.

Недаром почти все трубадуры, менестрели, барды, поэты-лирики петушиного рода.

И еще одно замечание. Именно из-за своего природного самцового плюрализма мужчина до конца дней продолжает любить всех женщин, которых когда-то любил. А женщина, наоборот, чаще всего терпеть не может того, с кем рассталась, хотя бы и по ее собственной вине.

Однако лето кончается, и наступает возраст, когда осенними листьями волосы принимаются падать с головы и зубы валятся с десен, когда эротика становится экзотикой, и соитие – событием, а не бытием.

Так, что, совсем уж чувства притупились, от поцелуев уста устали, сердца сердиться вовсе перестали?

Ничего подобного. Недаром этот период жизни называют временем независимости. От всего: от надоевших начальников и сослуживцев, от постылых обязанностей и забот. Живи в свое удовольствие, ходи в парк, спортивный клуб, гоняй бильярдные шары, расписывай пульку в преферансе, читай книги, разгадывай кроссворды, играй с внуками на детской площадке или, на худой конец, забивай с мужичками козла во дворе своего дома.

Да, и о любви грех забывать, прав Пушкин, ей «все возрасты покорны». Она, конечно, не добавляет годы к нашей жизни, но добавляет жизни к нашим годам. Старея, мы не перестаем любить, но стареем, переставая любить. Причем, любовь снова становится другой, более целомудренной и возвышенной, чем раньше. Как и в юности, ее душевная романтическая составляющая делается главнее секса, а значение самого полового акта поднимается на новый куда более высокий уровень. Именно редкость делает его особенно сладостным, ценным и важным, он становится уже не противной овсяной кашей в кухонной кастрюле, а шоколадным тортом на праздничном столе.

Впрочем, этот феномен можно объяснить и без громких фраз. Просто в отличие от молодежи у пожилых людей секс безопасен, как безопасная бритва – женщина не боится подзалететь, а мужчина не боится куда-то опоздать. Ни на работу, ни к жене. И если когда-то целью постели было детопроизводство, то теперь она служит лишь для удовольствия, наслаждения, радости. Ощущаете, как хороша такая перемена приоритетов?

Что же касается разнообразия форм и видов секса, то я лично только за нормальный половой акт, то есть, в цифровой метафоре – 1 на 0 (1×0). Никакие контакты оральные – 6 на 9 (6×9), мужские гомосексуальные – 1 на 1 (1×1) или женские лесбиянские – 0 на 0 (0×0), пренебрегающие детопроизводством, не могут быть полноценными. Так же, как контрабас с виолончелью, сколько бы ни спали вместе, скрипки не сделают.

Недаром, среди гомиков так мало долговременных прочных связей. И вся их упорная борьба за легализацию отношений и надежда на законный брак – одна химера.

Впрочем, что это со мной, о чем я? Дело детопроизводства, конечно, важно для каждого из нас, но оно – из сферы будущего, а я хочу быть счастливым сегодня, сейчас, сей миг. Разве можно какой-то арифметикой, цифрами, нулями оценить спущенную с Неба таинственную интимную связь двух разнополых половинок?

Ведь как оно великолепно это сплетение рук, ног, волос, судеб. С чем сравнить радость слияния губ, дыханий, мыслей, чувств? Что может быть выше, значительнее той минуты соединения друг с другом, когда ты входишь в нее, и вы вместе замираете в непередаваемом словами сказочно прекрасном наслаждении. Вокруг вас никого и ничего, вы одни на всем белом свете. И вслед за этим откуда-то изнутри само собой возникает изумительное сладостное движение, вперед-назад, вперед-назад, все глубже, быстрее, чаще. Еще, еще, еще…. Вы стонете от восторга, впиваетесь друг в друга языками, кончиками пальцев, ногтями, коленками. У вас одно тело, одна душа, и вы одним существом в едином порыве взлетаете вверх, все выше, выше, выше. И вдруг… ВЗРЫВ! Огромный, безграничный. Там, в вашей глубине с пронзительным вскриком рождается неизвестное будущее, из маленькой точки, из молекулы, из ничего возникает новая Вселенная, зарождается новый Мир.

Остановись мгновение – ты прекрасно!

Мудрый В. Гюго когда-то сказал, что «влюбленность – это душа, а любовь – это тело». Но что же сильнее – платоническая любовь или плотская, что из них властнее? Не знаю, не знаю… Хотя большинство задумывающихся об этом, наверно, ответят, что, конечно, власть пола сильнее и страсть побеждает чувство. Но, скорее всего, настоящая сила в слиянии души и тела – двигателе внутреннего сгорания мощностью в миллионы лошадиных сил. Огонь этого мотора сжигает все на своем пути. Сколько примеров этого в человеческой истории.

Английский король Генрих YIII в пламени любви к Анне Болей спалил мосты к римскому папе, запретившему ему развод с законной женой ради брака с простолюдинкой. А тот из-за этого, вопреки почти тысячелетней истории католичества в своей стране, ввел новую государственную религию – англиканство, которое с тех пор уже 5 веков исповедуется в Англии. Точно также через четыреста лет его потомок король Эдуард YIII, влюбившись по уши в двойную разведенку американку Уоллис Симпсон, вообще отказался от трона в пользу своего младшего брата Георга.

Вот какова сила любви!