Текст книги "Вернувшиеся (сборник)"

Пауза.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (сдержанно, с расстановкой). Господин пастор, вы высказались. И завтра будете держать речь о моем супруге. Я завтра ничего говорить не буду, но сейчас, по вашему примеру, хочу кое-что вам сказать.

М а н д е р с.   Разумеется. И принести извинения за свои поступки…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Нет. Я просто хотела кое-что рассказать.

М а н д е р с.   Да?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Все, что вы только что сказали обо мне, моем муже и нашей совместной жизни после того, как, говоря вашими словами, вернули меня на путь долга, – обо всем этом вы знаете понаслышке, ибо ни разу у нас с тех пор не бывали, хотя прежде навещали что ни день.

М а н д е р с.   Вы с супругом сразу же перебрались за город.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да, и при жизни мужа вы к нам не приезжали. Бывать у меня вас заставляют бумажные дела, с тех пор как вы занимаетесь нуждами приюта.

М а н д е р с   (тихо и неуверенно). Хелена, если это упрек, я просил бы взвесить…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   …меру ответственности, проистекающую из вашего положения. К тому же я беглая жена. А с такими бешеными бабами никакая осторожность лишней не бывает.

М а н д е р с.   Дорогая… госпожа Алвинг, это чрезмерное преувеличение…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Ладно, оставим это. Я хотела лишь одно сказать – вы судите о моем браке, сполна доверившись суждениям обывателей.

М а н д е р с.   Допустим. И что же?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Так вот, Мандерс, сейчас я скажу вам правду. Я поклялась себе однажды, что вы ее узнаете, вы один!

М а н д е р с.   И что же это за правда?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Правда в том, что мой муж умер таким же растленным бесхребетником, каким прожил всю свою жизнь.

М а н д е р с   (нащупывая стул). Что вы сказали?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   На двадцатом году брака он был тот же растленный развратник – по крайней мере, в желаниях, – что и когда вы нас венчали.

М а н д е р с.   И эти выходки, соблазны юности, если угодно, распущенность – вы называете растленной жизнью?!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Это выражение нашего семейного врача.

М а н д е р с.   Я вас не понимаю.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да и не нужно.

М а н д е р с.   У меня голова кругом идет. Получается, ваш брак, долгие годы совместной жизни – все это на самом деле была бездна, сокрытая от чужих глаз. И ничего более?!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Ничего. Теперь вы это знаете.

М а н д е р с.   У меня попросту не укладывается в голове. Рассудок отказывается понимать. И принимать. Разве это возможно? Неужто такое удается сохранить в тайне?..

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Это была нескончаемая битва, изо дня в день… После рождения Освальда Алвинг как будто бы чуточку выправился, но ненадолго… И с тех пор это превратилось для меня в войну на два фронта, я билась не на жизнь, а на смерть, лишь бы никто не заподозрил, что за отец у моего ребенка. И вы ведь помните Алвинга? Он всех к себе располагал. Плохого о нем никто и помыслить не мог. Он был из тех, кто кажется лучше, чем есть. Но, Мандерс, мы еще не дошли до главного, самого гнусного.

М а н д е р с.   Куда же более?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Я приноровилась так жить, хотя и знала, на стороне он вытворяет невесть что. Но когда тебя втаптывают в грязь в родных стенах…

М а н д е р с.   Что вы такое говорите?! Здесь?!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да, здесь, в нашем доме. Вот тут (показывает на первую дверь направо), в столовой, я впервые наткнулась на это. Мне что-то понадобилось, дверь была приоткрыта… Подходя, я услышала, что наша горничная вошла в столовую, принесла из сада воды для цветов.

М а н д е р с.   И?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   И тут же я услышала, что следом в столовую зашел Алвинг. И что-то ей сказал. А потом я услышала (короткий смешок)… До сих пор на душe скребет, так это чудовищно и смехотворно… Я услышала, как моя собственная горничная шепчет: «Пустите, господин камергер! Не троньте меня».

М а н д е р с.   Какое безобразное легкомыслие! Но, сударыня, всего лишь легкомыслие и ничего более. Уж поверьте мне.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Чему мне верить, выяснилось довольно быстро. Камергер добился своего от нашей горничной – и эта связь возымела последствия, пастор Мандерс.

М а н д е р с   (словно окаменев). Господи, такое – в этом доме! В этом доме!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   В этом доме я претерпела многое. Чтобы он не уходил из дома на вечер – и ночь, – мне пришлось стать его собутыльницей. Тайком кутить с ним вдвоем, в его комнате. Чокаться, пить, слушать его бессмысленный вздор, драться, чтобы загнать его в постель.

М а н д е р с   (потрясенно). Как вы только выдержали!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   У меня был на руках маленький мальчик, ради него на все пойдешь. Но все же такого надругательства, когда моя собственная горничная… тогда я дала себе клятву, что положу этому конец. И взяла всю власть в доме – и над ним, и вообще всю – в свои руки. Видите ли, теперь у меня было оружие против него, он пикнуть не смел. Вот тогда я и отослала Освальда из дома. Ему шел седьмой год, он стал многое замечать и задавать вопросы, дети прозорливы. Этого я выдержать не могла, Мандерс. Мне казалось, грязный воздух этого дома отравит ребенка. Поэтому я отдала сына чужим людям. И при жизни отца больше не пускала Освальда домой. Теперь вы понимаете почему, но знали бы вы, чего мне это стоило!

М а н д е р с.   Вам и впрямь досталось в этой жизни.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Я бы ни за что не выстояла, не будь у меня работы. Не буду скромничать, я тянула лямку и тяну. Новшества в земледелии, закупка полезных машин, всякие приспособления, улучшения, все это прославило Алвинга и сделало ему имя – вы думаете, у него были силы и желание этим заниматься? Да он с утра до вечера был занят одним делом – валялся на диване со старым календарем. А я подталкивала и подстегивала его в моменты просветления, и мне же приходилось тащить весь воз в одиночку, когда он снова уходил в загул или в хандру и становился несчастным и никчемным.

М а н д е р с.   И память о таком человеке вы хотите увековечить?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Видите, до чего сильна лукавая совесть?

М а н д е р с.   Лукавая?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Я всегда знала, что правда неминуемо выйдет наружу и все в нее поверят. А приют нужен, чтобы пресечь пересуды на корню, не оставить места сомнениям.

М а н д е р с.   Тут вы в расчетах не ошиблись, госпожа Алвинг.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   У меня был и второй резон. Я не хотела, чтобы мой мальчик, Освальд, унаследовал хоть что-то от своего отца.

М а н д е р с.   Так это на деньги Алвинга?..

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да. Я год за годом откладывала на приют, пока не накопился в точности тот капитал – я скрупулезно высчитала, – благодаря которому капитан Алвинг в свое время считался выгодным женихом.

М а н д е р с.   Понимаю.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   За столько сребреников меня купили. Я не хочу, чтобы эти деньги попали в руки Освальда. Мой сын унаследует только деньги, заработанные мной.

О с в а л ь д   А л в и н г   входит во вторую дверь справа. Шляпу и пальто он снял еще снаружи.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (порывисто дернувшись навстречу Освальду). Уже вернулся? Мальчик мой, дорогой мой мальчик!

О с в а л ь д.   Что делать на улице в беспросветный дождь? Но я слышу, уже зовут к столу. Вот и замечательно.

Р е г и н а   (входя из столовой с пакетом в руках). Госпожа Алвинг, вот прислали. (Протягивает пакет.)

Г о с п о ж а   А л в и н г   (взглянув на пастора Мандерса). Наверно, сборник песен к завтрашним торжествам.

М а н д е р с.   Хм…

Р е г и н а.   Кушать подано.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Очень хорошо, мы сейчас придем, я хотела только… (Надрывает пакет.)

Р е г и н а   (Освальду). Господин Алвинг, вам портвейн белый или красный?

О с в а л ь д.   Мне оба, фрёкен Энгстранд.

Р е г и н а.   Бьен… Очень прекрасно, господин Алвинг. (Уходит в столовую.)

О с в а л ь д.   Пойду помогу откупорить бутылки… (Уходит в столовую, оставляя дверь приоткрытой.)

Г о с п о ж а   А л в и н г   (уже открыв пакет). Так и есть, пастор Мандерс, это песни на завтра.

М а н д е р с   (махнув рукой). Но как мне теперь говорить завтра хвалебную речь?..

Г о с п о ж а   А л в и н г.   О, уж с этим-то вы справитесь.

М а н д е р с   (тихо, чтобы не услышали в столовой). Да, оскорблять чувства нам ни к чему.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (тихо, но твердо). Ни к чему. Но на этом конец затянувшейся комедии. Начиная с послезавтра даже духу этого мертвеца в усадьбе не будет, точно он здесь и не жил. Росенволд станет домом только для мальчика и его матери.

В столовой с грохотом падает стул.

Р е г и н а   (резко, но шепотом). Освальд! Ты с ума сошел?! Пусти меня!

Г о с п о ж а   А л в и н г   (в ужасе вскочив). Ах!

Она как в бреду и не сводит глаз с приоткрытой двери. За дверью Освальд откашливается и начинает напевать, с хлопком откупоривая бутылку.

М а н д е р с   (потрясенно). Что это, госпожа Алвинг? Что это такое?

Г о с п о ж а   А л в и н г   (хрипло). Привидения… Опять та же парочка, опять там же.

М а н д е р с.   Что вы такое говорите? Регина? Так она?!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да. Идемте. Ни слова. (Берет пастора Мандерса под руку и нетвердой походкой идет в столовую.)

Действие второе

Та же зала. За окнами тяжелый сырой туман.   П а с т о р   М а н д е р с   и   г о с п о ж а   А л в и н г   входят в залу из столовой.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (в дверях). На здоровье, господин пастор. (Обращается в столовую.) Освальд, ты к нам придешь?

О с в а л ь д   (из столовой). Нет, спасибо. Я лучше прогуляюсь.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да, прогуляйся. Как раз дождь на минутку перестал. (Закрывает дверь в столовую, подходит к двери в прихожую.) Регина!

Р е г и н а   (из прихожей, не входя). Да, госпожа Алвинг?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Ступай в гладильню и помоги с гирляндами.

Р е г и н а.   Иду.

Убедившись, что Регина ушла, госпожа Алвинг закрывает дверь.

М а н д е р с.   Он ведь нас оттуда не услышит?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Когда дверь закрыта, ничего не слышно. К тому же он хотел прогуляться.

М а н д е р с.   Никак в себя не приду. Обед великолепный, но кусок в горло не лез…

Г о с п о ж а   А л в и н г   (с трудом сдерживая волнение, ходит по комнате). Мне тоже. Но что теперь делать?

М а н д е р с.   Вот именно – что делать? Ума не приложу, я в этих делах, видит Бог, полный профан.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Я уверена, никакой беды пока не случилось.

М а н д е р с.   Пока, спаси и сохрани, нет. Но вот эти вот… отношения… исключительно неприличны.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Для Освальда это минутный порыв, уж поверьте мне.

М а н д е р с.   Да, да. Повторюсь, я в этих делах не разбираюсь… но по чести говоря…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Ее нужно отослать из дома. Немедленно. Это ясно как день.

М а н д е р с.   Да, да, разумеется, само собой.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Но куда? Мы ведь не можем…

М а н д е р с.   Что значит «куда»? В отчий дом, разумеется, к отцу.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   К кому, вы сказали?

М а н д е р с.   К ее… Ах да… Энгстранд не отец ей… Нет, Бог мой, это никак невозможно. Вероятно, вы все-таки ошибаетесь, сударыня.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Как ни прискорбно, но и в этом я не ошибаюсь. Юханне пришлось признаться мне – так что Алвинг не смог отвертеться. Но что с этим можно было поделать? Только тихо замять дело…

М а н д е р с.   Да-да, ничего другого не оставалось.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Девица тотчас попросила расчет и получила более чем внушительную сумму, чтобы и впредь помалкивать. Все остальное она сладила сама. Перебралась в город, возобновила давнее знакомство с плотником Энгстрандом, ненароком намекнула, что она при деньгах, наплела про какого-то иностранца, будто его яхта стояла у нас летом на рейде. И мигом обвенчалась с Энгстрандом. Да вы сами их и венчали.

М а н д е р с.   Но разве я мог заподозрить? Я хорошо помню, как Энгстранд пришел сговориться о венчании. Он горько раскаивался, что они с невестой нагреховодничали, и жестоко корил себя за легкомыслие.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Разумеется, ему пришлось взять вину на себя.

М а н д е р с.   Как это все-таки бесчестно с его стороны! Так поступить со мной! Скажу по правде, не ожидал я этакого от Якоба Энгстранда, не ожидал. Немедленно призову его к ответу по всей строгости, пусть не сомневается. Ради денег! Да в таком союзе есть что-то развратное даже… И какую сумму получила девица на устройство дел?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Тысячу двести крон.

М а н д е р с.   Подумать только, ради жалких двенадцати сотен позволить связать себя узами брака с падшей женщиной!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Что же вы скажете обо мне, позволившей связать себя узами брака с падшим мужчиной?

М а н д е р с.   Господи, помилуй нас! Что вы такое говорите? Падший мужчина!..

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Неужто вы думаете, что Алвинг, когда я шла с ним к алтарю, был чище Юханны, которую повел под венец Энгстранд?!

М а н д е р с.   Эти случаи различны как земля и небо…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Разница куда как невелика. Разве что в цене – жалкие двенадцать сотенных и целое состояние.

М а н д е р с.   Зачем вы равняете несопоставимые вещи? Вы вняли голосу сердца и советам близких.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (не глядя на него). Я думала, вы понимаете, что в тот раз голос моего сердца взял неверную ноту…

М а н д е р с   (отстраненно). Если б я это понимал, не стал бы ежедневно бывать в доме вашего мужа.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Одно ясно – к себе самой я тогда не прислушалась.

М а н д е р с.   Зато прислушались, как и заповедано, к своим самым близким людям – матушке и тетушкам.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Верно. Они втроем и решили за меня эту арифметическую задачку. Удивительно, как легко у них сошелся ответ, что не принять такое великолепное предложение будет чистым безумием. Видела бы матушка, чем обернулось то великолепие…

М а н д е р с.   Вину за результат никто нести не может. Но, по крайней мере, ваше супружество состоялось в полном соответствии с законом и принятым порядком.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (от окна). Вот именно – закон и порядок. Я часто думаю, не в них ли причина всех бед в мире.

М а н д е р с.   Госпожа Алвинг, грех так говорить.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да, с этим ничего не поделаешь; подстраиваться под уложения, принимать в расчет соображения я больше не стану. Не могу! Работать и заработать свободу, вот что я должна.

М а н д е р с.   Что вы имеете в виду?

Г о с п о ж а   А л в и н г   (барабаня пальцами по подоконнику). Зря я все годы покрывала Алвинга. Но мне казалось, иначе нельзя – и не ради себя, понятное дело. Я слишком трусила.

М а н д е р с.   Трусила?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Чем бы кончилась молва о его похождениях? Все бы стали его жалеть: бедный муж, конечно, он в своем праве: жена из дому сбегает, загуляешь тут.

М а н д е р с.   Для таких суждений есть некоторые основания.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (пристально глядя на него). А надо было по-другому, не трусить, а призвать к себе Освальда и сказать: видишь ли, сынок, твой отец был пропащий человек…

М а н д е р с.   Но Боже милостивый…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   …и рассказать ему все, что рассказала вам, от и до.

М а н д е р с.   В этом я против вас, сударыня.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да, знаю. Знаю! Во мне самой все возмущается при этой мысли. (Отходит от окна.) Вот до чего я труслива.

М а н д е р с.   То, что вы именуете трусостью, есть ваш долг и прямая обязанность. Или вы забыли, что ребенку надлежит любить и почитать отца своего и мать свою?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Давайте не будем рассуждать абстрактно. Давайте поставим вопрос так: должен ли Освальд любить и почитать камергера Алвинга?

М а н д е р с.   Неужто ваше материнское сердце не отговорит вас от этого шага – опорочить идеалы сына?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да, но как же истина?

М а н д е р с.   Да, но как же идеалы?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Идеалы, идеалы… Ах, не будь я так труслива!

М а н д е р с.   Не замахивайтесь на идеалы, сударыня, – они жестоки и мстительны. К тому же речь об Освальде. У него идеалов почти нет, к сожалению. Но как раз в отце он видит идеал, насколько я понял.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Так и есть.

М а н д е р с.   И это отношение вы сами привили Освальду и сами питали его своими письмами.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да, под гнетом обстоятельств и так понимая свой долг, я врала своему мальчику, обманывала год за годом. О, как труслива я была… и как малодушна!

М а н д е р с.   Вашими стараниями он всерьез поверил в счастливую иллюзию, госпожа Алвинг. Не стоит ее обесценивать.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Хм… Теперь непонятно, так ли это хорошо. Но никаких интрижек с Региной я точно не потерплю. Не хватало только, чтобы он сделал несчастной бедную девушку.

М а н д е р с.   Только не это, Боже милосердный! Это было бы чудовищно.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Будь я уверена, что у него серьезное чувство и оно принесет ему счастье…

М а н д е р с.   И? Каким образом?..

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Но оно не сулит ему счастья, Регина, к сожалению, не такова…

М а н д е р с.   И что? О чем вы?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Не будь я так труслива, так малодушна, я бы сказала ему: женись на ней или живите, как хотите, но чтобы никакой лжи.

М а н д е р с.   Господи, спаси и помилуй! Законный венчанный брак! Это же чудовищно! Это неслыханно!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Неслыханно, говорите? Положа руку на сердце, пастор Мандерс, – вы правда думаете, в этой стране мало семей, где супруги в таком же близком родстве?

М а н д е р с.   Я вас не понимаю.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да все вы прекрасно понимаете.

М а н д е р с.   Видимо, вы полагаете, что, возможно, бывают случаи, когда… Да, как ни прискорбно, семейная жизнь не всегда настолько чиста, как следовало бы. А уж то, на что вы намекаете, никогда не бывает известно доподлинно. Здесь же как раз наоборот… И при этом вы, мать, хотите позволить своему…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Я не хочу. И ни за что на свете не позволю этого, вот что я говорю.

М а н д е р с.   Но только по причине своей трусости, как вы заявили. То есть не будь вы трусливы, то… Бог мой, это же совершенно возмутительные отношения!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Должна заметить – мы все произошли от отношений аккурат такого рода. И кто именно, пастор Мандерс, устроил все в нашем мире так, как оно устроено?

М а н д е р с.   С вами я подобные вопросы не обсуждаю, сударыня. Для этого у вас слишком неправильный настрой. Но как вы смеете заявлять, что вам всего лишь не хватает смелости!..

Г о с п о ж а   А л в и н г.   А я вам объясню. Мне противно, что привиденский дух есть во мне самой, и от него нельзя избавиться, вот что страшно.

М а н д е р с.   Как вы сказали?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Привиденский. Когда я услышала Освальда с Региной, я как будто опять застала тех двоих за… Хотя я почти готова думать, что все мы, пастор, привидения. Что-то вдолбили в нас родители, плюс мертвая вера, старые мертвые истины… Жизни в этом нет, лежит мертвым грузом, но и вытравить из себя невозможно. Стоит открыть газету, и только и слышно, что привидения заводят свою шарманку. Не иначе привидениями заселена вся страна. Их как песка на море. Вот откуда у нас такая жалкая всеобщая боязнь света.

М а н д е р с.   Ага – вот они, ваши книжечки. Воистину прекрасные плоды чтения! Ох уж эти мерзкие, бунтарские, вольнодумные сочинения!

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Ошибаетесь, дорогой пастор. Это вы подстрекатель. Вы толкнули меня к этим размышлениям, за что вам хвала и благодарность.

М а н д е р с.   Я?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Да. Когда вы заставляли меня, говоря вашими словами, надеть на себя ярмо долга и послушания, когда вы называли возмутительные вещи правильными и похвальными, я решила разобраться, какими нитками оно шито, ваше учение. Думала ковырнуть один узелок, но стоило развязать его, как все распустилось. И я поняла – белыми нитками все у вас шито.

М а н д е р с   (тихо и потрясенно). И это все, что принесла моя победа в самой тяжкой для меня схватке?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Лучше уж называйте ее своим самым жалким поражением.

М а н д е р с.   Нет, Хелена, то была моя главная в жизни победа. Победа над собой.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Это было преступление против нас обоих.

М а н д е р с.   Когда вы в ослеплении прибежали ко мне с криками: «Вот она я, возьми меня», я постарался вернуть вас в разум и сказал: «Женщина, твое место рядом с законным супругом». Это было преступлением?

Г о с п о ж а   А л в и н г.   По-моему, да.

М а н д е р с.   Мы совсем друг друга не понимаем.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Теперь уже нет.

М а н д е р с.   Я ни разу – даже в самых сокровенных фантазиях – не думал о вас иначе, как о чужой жене.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Неужто?

М а н д е р с.   Хелена!..

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Люди так легко путаются в своих воспоминаниях.

М а н д е р с.   Но не я. Каким я был, таким и остался.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (меняя тему). Понятно, понятно… Пожалуй, оставим разговоры о прошлом. У вас не счесть хлопот в советах и комиссиях, а я тут знай борюсь с привидениями-мертвецами вокруг меня и во мне…

М а н д е р с.   От тех, что вокруг, я помогу вам избавиться. После всего, что я с содроганием выслушал от вас сегодня, я не могу с чистой душой и совестью позволить юной барышне оставаться под вашей крышей.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Вы не думаете, что хорошо было бы обеспечить ее будущее? Удачно выдать ее замуж, проще говоря.

М а н д е р с.   Без сомнения. Полагаю, это было бы желательно со всех точек зрения. Регина в том как раз возрасте, когда… Хоть я в этом и не разбираюсь, но…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Регина рано созрела.

М а н д е р с.   Вот именно. Мне смутно помнится, что, когда я готовил ее к конфирмации, она выглядела старше своих лет. Но пока суд да дело, ей надлежит вернуться домой, под присмотр отца. Ах да, Энгстранд ей не… Как он мог – он! – утаить от меня правду!

Стук во входную дверь.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Кто бы это был? Войдите!

Э н г с т р а н д   (в выходном костюме, топчется в дверях). Я очень извиняюсь, но…

М а н д е р с.   Ага! Хм…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Энгстранд, это вы?

Э н г с т р а н д.   Никого из прислуги в прихожей не было, и я дерзнул постучаться.

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Хорошо, хорошо. Заходите. Вы хотели со мной поговорить?

Э н г с т р а н д   (входит в комнату). Благодарствую, но нет, однако. Я с господином пастором хотел перемолвиться словом.

М а н д е р с   (ходит по комнате). Угу. Вот оно что. Вы хотите поговорить со мной? Да?

Э н г с т р а н д.   Да, уж очень бы мне надо…

М а н д е р с   (останавливаясь перед ним). И о чем вы хотите поговорить, позвольте узнать?

Э н г с т р а н д.   Смею доложить, господин пастор, что аккурат сейчас мы, строители, получаем в приюте расчет – премного благодарствуем, госпожа Алвинг. Работа закончена. Вот мне подумалось, мы трудились вместе, так оно бы правильно и помолиться нам вместе на прощанье.

М а н д е р с.   Помолиться? Прямо там в приюте?

Э н г с т р а н д.   Ежели господин пастор не находит это уместным, то…

М а н д е р с.   Да нет, отчего же, только…

Э н г с т р а н д.   Я все время вечерами устраивал у нас там молитвы…

Г о с п о ж а   А л в и н г.   Вы?

Э н г с т р а н д.   Изредка и, так сказать, келейно, но молился. Однако ж я человек простой, заурядный, дарами не наделенный, вот и подумал, что раз уж господин пастор Мандерс прибыли, так…

М а н д е р с.   Энгстранд, не могу прежде не спросить вас: готовы ли вы к такой общей молитве? Чиста ли совесть ваша, легка ли?

Э н г с т р а н д.   Господи милосердный, пожалуй, не стоит нам говорить о совести, господин пастор.

М а н д е р с.   Нет уж, как раз об этом и поговорим. И ответ ваш каков?

Э н г с т р а н д.   Совесть-то, она ведь иной раз шибко грызет.

М а н д е р с.   Ага, это вы все-таки признаете. А не соблаговолите ли чистосердечно рассказать мне всю историю с Региной.

Г о с п о ж а   А л в и н г   (поспешно). Пастор Мандерс!

М а н д е р с   (примирительно). Позвольте мне…

Э н г с т р а н д.   С Региной? Господи, как вы меня напугали! (Взглянув на госпожу Алвинг.) С ней ведь никакой беды не стряслось, да?

М а н д е р с.   Нет, надо надеяться. Я имел в виду ваше с Региной родство. Вы всегда называли себя ее отцом, так?

Э н г с т р а н д   (мнется, неуверенно). Ну… хм… вы, господин пастор, знаете, как оно вышло у нас с Юханной-покойницей.

М а н д е р с.   Извольте говорить всю правду без утайки! Ваша покойная супруга, отказываясь от места, поведала госпоже Алвинг истинную правду.

Э н г с т р а н д.   Ну, ежели так, то… и тогда… Все-таки сказала… Эх…

М а н д е р с.   Энгстранд, вас разоблачили.

Э н г с т р а н д.   А ведь божилась и клялась всеми святыми…

М а н д е р с.   Божилась?!

Э н г с т р а н д.   Нет, только клялась. Но так истово, так искренне.

М а н д е р с.   И все эти годы вы утаивали от меня правду. От меня! А я всецело верил вам.

Э н г с т р а н д.   Да, каюсь, есть за мной такой грех.

М а н д е р с.   Разве я заслужил от вас подобное отношение, Энгстранд? Не я ли был всегда готов помочь в меру моих сил, словом и делом? Ответьте мне! Так было?

Э н г с т р а н д.   Не будь в моей жизни вас, пастор Мандерс, она бы не раз приняла куда худший оборот.

М а н д е р с.   И вот как вы мне отплатили… По вашей милости я занес в церковную книгу неверные сведения, и вы годами утаивали от меня истинное положение дел, пренебрегая вашим долгом передо мной и перед святой истинной правдой. Ваш поступок, Энгстранд, нельзя оправдать, так что отныне все между нами кончено.

Э н г с т р а н д   (со вздохом). Да понял я, понял.

М а н д е р с.   Разумеется, поскольку оправдаться вам нечем?

Э н г с т р а н д.   А что ей было делать-то? Еще больше срамиться, рассказывая всем о своем позоре? Когда бы господин пастор попробовал поставить себя на место Юханны-покойницы…

М а н д е р с.   Я?!

Э н г с т р а н д.   Свят, свят, я не аккурат про такие обстояния, конечно же. Я для сравнения, ну, если б вдруг за пастором было что постыдное в глазах людей, как говорится. Нам, мужскому полу, не след судить их женский пол строго, господин пастор.

М а н д е р с.   Я и не сужу. Мои обвинения, заметьте, адресованы вам.

Э н г с т р а н д.   А позволено ли мне будет задать господину пастору маленький вопросик?

М а н д е р с.   Извольте.

Э н г с т р а н д.   Разве человеку не заповедано поднимать падшего?

М а н д е р с.   Безусловно.

Э н г с т р а н д.   И разве не должен человек держать слово, коли дал его?

М а н д е р с.   Конечно, но…

Э н г с т р а н д.   Когда с Юханной случилось несчастье через этого англикашку – или америкашку, или там русского, как его назвать-то, – она воротилась в город. Мне она, бедная, до того раз, нет, два даже давала от ворот поворот, потому как заглядывалась на красоту, а у меня вон нога увечная. Господин пастор помнит, поди, что однажды я осмелился на танцах призвать к порядку пьяную матросню. Они перепились и буянили, я стал проповедовать им новую жизнь, тут они…

Г о с п о ж а   А л в и н г   (от окна). Хм…

М а н д е р с.   Я помню, Энгстранд. Эти дикари тогда спустили вас с лестницы. Вы уже рассказывали мне об инциденте. Свою увечность вы несете с честью.

Э н г с т р а н д.   Я себе это в заслугу не ставлю, господин пастор. Так я вот что рассказывал – она пришла ко мне и со скрежетом зубовным, заливаясь слезами, во всем призналась. И скажу вам, господин пастор, у меня сердце зашлось от ее рассказа.

М а н д е р с.   Вот оно что, Энгстранд. И тогда?

Э н г с т р а н д.   И тогда я сказал ей так: американец бороздит мировой океан, сказал я. А ты, Юханна, совершила грехопадение и есть существо падшее. Но Якоб Энгстранд, сказал я, он крепко стоит на своих двух ногах – это я так образно выразился, господин пастор…

М а н д е р с.   Прекрасно вас понимаю. Продолжайте, пожалуйста.

Э н г с т р а н д.   Вот так я поднял падшую и женился на ней честь по чести, чтоб народ не прознал, как она заблуждалась по части иностранцев.

М а н д е р с.   Поистине прекрасный поступок, Энгстранд. Но как вы могли опуститься до того, чтобы взять деньги? Я отказываюсь это понимать.

Э н г с т р а н д.   Деньги? Я? Да ни гроша!

М а н д е р с   (глядя вопросительно на госпожу Алвинг). Вот как…

Э н г с т р а н д.   Хотя погодите – припоминаю… Да, какая-то мелочь у Юханны была. Но я к ней касательства не имел. Нет, сказал я, это мамона, возмездие за грех. Эти грязные монеты – а может, бумажки, но все едино – мы швырнем взад поганому америкашке. Но он, господин пастор, как ушел в море, так и сгинул.

М а н д е р с.   В самом деле, дорогой Энгстранд?

Э н г с т р а н д.   Ну да. И порешили тогда мы с Юханной потратить деньги на ребенка, чтоб воспитанье дать. Ну вот и потратили, я вам за каждый эре отчитаться могу.

М а н д е р с.   Но это весьма меняет дело.

Э н г с т р а н д.   Вот так оно все вышло, господин пастор. И осмелюсь сказать, что по-честному был Регине отцом, насколько сил хватало, хотя, конечно, я человек слабый.

М а н д е р с.   Ну, ну, дорогой мой Энгстранд…

Э н г с т р а н д.   И смею сказать: ребенка я вырастил, жил с Юханной-покойницей в любви, а дом вел крепкой строгой рукой, как заповедано. Но мне и в голову бы не пришло явиться к пастору Мандерсу и начать себя нахваливать, мол, я доброе дело сделал. Якоб Энгстранд, он не таков, он добро делает тайком. Да и нечасто, к сожалению. А когда я к пастору прихожу, всегда спешу о своих слабостях да проступках поговорить. Я уже сказал, да повторю: совесть иной раз так и грызет…

М а н д е р с.   Вашу руку, Якоб Энгстранд!

Э н г с т р а н д.   Чтоб я сдох! Господин пастор…

М а н д е р с.   Никаких отговорок. (Жмет ему руку.) Вот так-то!

Э н г с т р а н д.   И коли я смиренно и почтительно попрошу у господина пастора прощения…

М а н д е р с.   Вы? Наоборот, это я должен просить у вас прощения.

Э н г с т р а н д.   Нет, Боже сохрани!

М а н д е р с.   Да, да, извините, говорю я от всего сердца. Простите, что подозревал вас. И более всего хотел бы в полной мере выразить вам мое раскаянье и благое к вам расположение.