Текст книги "Вернувшиеся (сборник)"
Автор книги: Генрик Ибсен
Жанр: Зарубежная классика, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Э н г с т р а н д. Ко мне?
М а н д е р с. Да, премного рад буду выказать вам мою благожелательность.
Э н г с т р а н д. Ну… тогда и повод аккурат есть. Я маленько подзаработал тут, и эти деньги благословенные хотел бы вложить в такой, знаете, дом для морских странников.
Г о с п о ж а А л в и н г. Вот как?
Э н г с т р а н д. Да, можно назвать его приютом. Несть числа искушениям, стоит моряку стать странником на суше. А тут я бы за ними по-отечески приглядел.
М а н д е р с. Что скажете на это, госпожа Алвинг?
Э н г с т р а н д. Начинать мне придется с малым, да умножится оно божьим промыслом. Но протяни мне добрый благодетель руку помощи…
М а н д е р с. Хорошо, хорошо, мы рассмотрим ваше дело внимательно. Ваш замысел мне чрезвычайно симпатичен. Но теперь идите вперед и все приготовьте, зажгите свечи, чтобы было празднично. Мы проведем с вами время в общей молитве, ибо теперь вы к этому готовы.
Э н г с т р а н д. Мне тоже так кажется. Прощайте, хозяйка, благодарствуйте, да за-ради меня заботьтесь о Регине хорошенько. (Утирает слезу.) Кровинушка Юханны-покойницы… Даже странно, как крепко она вросла в мое сердце. Но что есть, то есть. (Откланивается и уходит.)
М а н д е р с. И что вы теперь скажете об этом человеке, госпожа Алвинг? В его изложении все выглядит совсем иначе.
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, отличие налицо.
М а н д е р с. Вот видите, надо быть очень осторожным, когда берешься осуждать ближнего. Но зато какая огромная радость узнать, что ты ошибался! Что скажете теперь?
Г о с п о ж а А л в и н г. Скажу, что вы как были большим ребенком, так и остались.
М а н д е р с. Я?
Г о с п о ж а А л в и н г (кладет обе руки ему на плечи). И еще скажу, что мне хотелось бы обнять вас.
М а н д е р с (резко отстраняясь). Нет-нет, спаси вас Бог… подобные желания…
Г о с п о ж а А л в и н г (с улыбкой). Зря вы меня так боитесь.
М а н д е р с (у стола). Вы временами эксцентричны в своих порывах. Так, сначала мне надо собрать документы и сложить все в папку. (Делает, как сказал.) Вот так. А теперь я откланяюсь. Присмотритесь к Освальду, когда он придет. Я еще загляну к вам. (Берет шляпу и уходит в прихожую.)
Госпожа Алвинг, вздохнув, замирает у окна, потом обходит гостиную, наводя порядок, и делает шаг в столовую, но останавливается в дверях, тихо охнув.
Освальд, ты все еще тут!
О с в а л ь д (из столовой). Хотел докурить сигару.
Г о с п о ж а А л в и н г. Я думала, ты вышел пройтись.
О с в а л ь д. В такую погоду?
Звякает бокал, госпожа Алвинг, оставив дверь открытой, садится на диванчик у окна и принимается за свое рукоделье.
О с в а л ь д (из столовой). Это пастор Мандерс сейчас ушел?
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, в приют отправился.
О с в а л ь д. Хм.
Снова звякают графин и бокал.
Г о с п о ж а А л в и н г (с беспокойством во взгляде). Освальд, дорогой, ты поаккуратнее с этим ликером, он забористый.
О с в а л ь д. Зато хорош от промозглости.
Г о с п о ж а А л в и н г. Не хочешь перейти сюда, ко мне?
О с в а л ь д. Там курить нельзя.
Г о с п о ж а А л в и н г. Ты же знаешь, что сигары можно.
О с в а л ь д. Хорошо, хорошо. Иду. Вот сейчас последнюю капельку… Все, иду. (С сигарой в руке входит в гостиную и закрывает за собой дверь.)
Короткая пауза.
О с в а л ь д. А где же пастор?
Г о с п о ж а А л в и н г. Я же сказала – пошел в приют.
О с в а л ь д. Ах да, правда.
Г о с п о ж а А л в и н г. Не стоит так засиживаться за столом, Освальд.
О с в а л ь д (держа сигару за спиной). Мама, это же так приятно. (Ласково похлопывает ее.) Я же домой приехал, мне всего хочется – посидеть за маминым столом и в маминой гостиной, наесться бесподобной маминой еды…
Г о с п о ж а А л в и н г. Мальчик мой дорогой!
О с в а л ь д (с некоторым раздражением, продолжая ходить и не переставая курить). А чем мне еще заняться? Работать я не могу…
Г о с п о ж а А л в и н г. Почему не можешь?
О с в а л ь д. В такую погоду? Здесь темно, за весь день ни лучика солнца… (Ходит по комнате.) О, не работать, не иметь сил работать!..
Г о с п о ж а А л в и н г. Ты забыл про это, да? Вернулся, а…
О с в а л ь д. Так надо было, мама.
Г о с п о ж а А л в и н г. Знаешь, я готова десять раз отказаться от счастья видеть тебя дома, лишь бы ты…
О с в а л ь д (останавливаясь у стола). Мама, скажи, ты правда так рада заполучить меня домой?
Г о с п о ж а А л в и н г. Правда ли я рада?
О с в а л ь д (комкая газету). Я думал, тебе все равно, дома я или нет.
Г о с п о ж а А л в и н г. Зачем же ты так говоришь матери, Освальд? У тебя сердце есть?
О с в а л ь д. Но раньше ты отлично жила без меня.
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, я жила без тебя, это правда…
Молчание. За окнами медленно сгущаются сумерки. Освальд ходит по комнате. Сигару он отложил.
О с в а л ь д (останавливаясь рядом с матерью). Мама, можно я сяду рядом с тобой?
Г о с п о ж а А л в и н г (подвигается, освобождая ему место). Конечно, мой дорогой.
О с в а л ь д (усевшись). Я должен тебе кое-что сказать.
Г о с п о ж а А л в и н г (с любопытством). Вот как!
О с в а л ь д (глядя перед собой). Я не могу больше держать это в себе.
Г о с п о ж а А л в и н г. Держать в себе? Ты о чем?
О с в а л ь д (прежним тоном). Я не сумел придумать, как тебе об этом написать, а раз уж приехал домой…
Г о с п о ж а А л в и н г (хватая его за руку). Освальд, о чем об этом?
О с в а л ь д. И вчера, и сегодня я старался отогнать от себя эти мысли, освободиться от них. Но ничего не выходит.
Г о с п о ж а А л в и н г (вставая). Освальд, говори начистоту!
О с в а л ь д (снова усаживая ее рядом с собой). Сиди, пожалуйста, я постараюсь сказать тебе все. Я жаловался, что с дороги устал…
Г о с п о ж а А л в и н г. Да. И что?
О с в а л ь д. Дело в том, что моя усталость – она не просто от дороги…
Г о с п о ж а А л в и н г (порываясь вскочить). Ты ведь не заболел, Освальд?
О с в а л ь д (снова усаживая ее). Мама, не вскакивай. Прими все спокойно. Я не болен как обычно болеют… (Сцепляет руки над головой.) Я духовно сломлен… раздавлен… Я больше не могу писать. (Закрыв лицо руками, громко рыдает в объятиях матери, всхлипывая и прерывисто дыша.)
Г о с п о ж а А л в и н г (побледнев, дрожа). Освальд, посмотри на меня. Нет, это неправда! Нет, нет!
О с в а л ь д (подняв на мать полные отчаяния глаза). Я никогда не смогу больше работать, понимаешь? Никогда не смогу рисовать! Никогда! Жить живым мертвецом… Мама, представь себе, что это будет за ужас!
Г о с п о ж а А л в и н г. Несчастный мой мальчик, какая ужасная беда! Откуда она на тебя?
О с в а л ь д (выпрямляется). Вот этого я никак не могу ни понять, ни объяснить себе. Я никогда не вел разгульной жизни. Ничем таким не занимался. Мама, ты не думай, я правда ничего такого не делал!
Г о с п о ж а А л в и н г. Я и не думала, Освальд.
О с в а л ь д. И все равно оно случилось со мной, это чудовищное несчастье…
Г о с п о ж а А л в и н г. Но все переменится, мальчик мой, моя отрада. Ты просто переутомился, поверь мне.
О с в а л ь д (мрачно). Поначалу я тоже думал точно так. Но нет, не переменится.
Г о с п о ж а А л в и н г. Расскажи мне все по порядку.
О с в а л ь д. Я и пытаюсь.
Г о с п о ж а А л в и н г. Когда ты заметил неладное?
О с в а л ь д. Сразу, когда вернулся в Париж после прошлой поездки домой. У меня начались невыносимые головные боли – особенно в затылке. Кажется, будто от шеи и выше все стискивает железным обручем.
Г о с п о ж а А л в и н г. И?
О с в а л ь д. Сперва я думал, это обычная головная боль, помнишь, я подростком сильно от нее мучился.
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, да…
О с в а л ь д. Но увы, я быстро увидел, что это другое. Я не мог работать. Начал было писать большое полотно, но как будто все мои таланты и умения изменили мне, силы пропали, я не мог собраться, образы не вырисовывались четко, все кружилось, расплывалось… чудовищное состояние! В конце концов я послал за доктором. И он открыл мне правду.
Г о с п о ж а А л в и н г. Какую?
О с в а л ь д. Это один из лучших тамошних докторов. Я рассказал ему, что со мной, а он стал задавать вопросы, к делу вроде бы не относящиеся. Я не мог взять в толк, куда он клонит…
Г о с п о ж а А л в и н г. И?
О с в а л ь д. И под конец он сказал: вас точит изнутри червь, вы таким родились, дословно он сказал «вермулю».
Г о с п о ж а А л в и н г (напряженно). Что это значит?
О с в а л ь д. Я тоже не понял и попросил его объяснить. А этот старый циник… (Сжимает кулаки.) …О!
Г о с п о ж а А л в и н г. Что он сказал?
О с в а л ь д. Он сказал: воздастся детям за грехи отцов их.
Г о с п о ж а А л в и н г (медленно поднимаясь). Грехи отцов!..
О с в а л ь д. Я чуть пощечину ему не влепил.
Г о с п о ж а А л в и н г (ходит по комнате). Грехи отцов…
О с в а л ь д (натужно улыбаясь). Можешь себе представить? Конечно, я заверил его, что ни о чем таком и речи быть не может. Но ты думаешь, он отступился? Ничуть, уперся на своем. И только когда я достал твои письма и перевел ему все, что касается отца…
Г о с п о ж а А л в и н г. И тогда?
О с в а л ь д. Тогда он поневоле признал, что ошибся. И открыл мне правду. Непостижимую правду! Блаженные, радостные дни счастья с товарищами юности оказались мне не по силам. Мне нельзя было веселиться наравне со всеми. Я сам во всем виноват.
Г о с п о ж а А л в и н г. О нет, Освальд, не верь ему!
О с в а л ь д. Другого объяснения нет, сказал доктор. О, как ужасно! Жить до конца дней гниющей развалиной – и все по собственному безрассудству… А я столько хотел в жизни совершить… Даже думать об этом теперь не смею… не могу… О, если бы я только мог прожить жизнь заново – и все, что я натворил, растаяло бы без следа!
Падает ничком на диван. Госпожа Алвинг, ломая руки и борясь с собой, ходит по комнате. Немного погодя Освальд приподнимается на локте, повернувшись к ней лицом.
Будь болезнь хотя бы наследственная, чтоб хоть не я был виноват. Но вот так постыдно, бездумно, беспечно промотать свое счастье, свое здоровье, все на свете… свое будущее и всю жизнь!
Г о с п о ж а А л в и н г. Нет, нет, мальчик мой дорогой, любимый, этого не может быть! (Склоняется к нему.) С тобой все не так ужасно, как тебе кажется.
О с в а л ь д. Ты просто не знаешь… (Вскакивает.) Невыносимо, что я так тебя огорчаю… А я-то мечтал-надеялся, что, может, не так тебе в сущности и дорог…
Г о с п о ж а А л в и н г. Мне? Освальд, мальчик мой единственный. Кроме тебя, у меня ничего нет в этом мире, я дорожу только тобой.
О с в а л ь д (хватает ее руки и целует их). Да-да, вижу. Когда я дома, я это ясно вижу. И сердце разрывается. Но теперь ты все знаешь. Не будем сегодня больше о моих делах. Я не в силах подолгу о них думать. (Ходит по комнате.) Мама, налей мне что-нибудь.
Г о с п о ж а А л в и н г. Ты хочешь попить? Что тебе налить?
О с в а л ь д. Да что угодно. У тебя наверняка пунш холодный найдется.
Г о с п о ж а А л в и н г. Но Освальд, дорогой…
О с в а л ь д. Не надо с этим бороться, мама. Пожалуйста! Мне необходимо чем-нибудь залить эти разъедающие мозг мысли. (Уходит на веранду.) Да еще эта темень здешняя…
Госпожа Алвинг звонит в сонетку, висящую справа.
И дождь без конца. Неделю за неделей, месяцами напролет, без проблеска солнца. Сколько я дома ни бывал, ни разу не видел, чтобы здесь светило солнце.
Г о с п о ж а А л в и н г. Освальд, ты думаешь уехать от меня.
О с в а л ь д. Хм. (С тяжелым вздохом.) Ни о чем я не думаю. Не могу ни о чем думать. (Очень тихо.) Тут уж не до того.
Р е г и н а (из столовой). Вы звонили, хозяйка?
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, принеси нам лампу.
Р е г и н а. Сию минуту. Она уже зажжена. (Уходит.)
Г о с п о ж а А л в и н г (подойдя к Освальду). Освальд, не скрывай от меня ничего.
О с в а л ь д. Я не скрываю. (Подходит к столу.) По-моему, я тебе достаточно наговорил.
Р е г и н а приносит лампу, ставит ее на стол.
Г о с п о ж а А л в и н г. Знаешь, Регина, принеси-ка нам полбутылку шампанского.
Р е г и н а. Хорошо, хозяйка. (Снова уходит.)
О с в а л ь д (берет лицо госпожи Алвинг в ладони). Вот так-то оно и правильно! Я знал, мама не станет морить своего мальчика жаждой.
Г о с п о ж а А л в и н г. Бедный мой, любимый, как я могу в чем-нибудь отказать тебе теперь?
О с в а л ь д (оживленно). Ты серьезно, мама? В самом деле?
Г о с п о ж а А л в и н г. Что?
О с в а л ь д. Мне ни в чем не будет от тебя отказа?
Г о с п о ж а А л в и н г. Но, Освальд, дорогой…
О с в а л ь д. Тсс! Тише.
Р е г и н а вносит поднос с полбутылкой шампанского и двумя бокалами, ставит на стол.
Открыть?
О с в а л ь д. Нет, спасибо. Я сам.
Регина уходит.
Г о с п о ж а А л в и н г (садясь к столу). Что ты имел в виду – в чем я могла бы тебе отказать?
О с в а л ь д (откупоривая бутылку). Сперва бокальчик – или два.
Пробка выстреливает. Освальд наливает один бокал и тянется налить второй.
Г о с п о ж а А л в и н г (прикрывает бокал рукой). Спасибо, мне не надо.
О с в а л ь д. А мне как раз надо. (Выпивает бокал, снова наливает и пьет до дна, потом садится к столу.)
Г о с п о ж а А л в и н г (выжидательно). Так что?
О с в а л ь д (не поднимая на нее глаз). Слушай, а скажи… мне показалось, у вас с пастором Мандерсом какой-то странный вид, и вы оба сидели как пришибленные весь обед.
Г о с п о ж а А л в и н г. Ты заметил?
О с в а л ь д. Да. Хм… (Помолчав.) Скажи, а что ты думаешь о Регине?
Г о с п о ж а А л в и н г. Что я думаю?
О с в а л ь д. Да. Разве она не прелесть?
Г о с п о ж а А л в и н г. Милый мой, ты не знаешь ее так хорошо, как я…
О с в а л ь д. И?
Г о с п о ж а А л в и н г. К несчастью, она слишком долго прожила в родительском доме. Мне надо было забрать ее раньше.
О с в а л ь д. Да, но выглядит она прелестно, правда, мама? (Снова наливает себе.)
Г о с п о ж а А л в и н г. У Регины много серьезных недостатков.
О с в а л ь д. Какая разница. (Пьет.)
Г о с п о ж а А л в и н г. Но она все равно мне дорога. К тому же я за нее отвечаю и ни за что на свете не хотела бы, чтобы с ней случилась беда.
О с в а л ь д (вскакивая). Мама, Регина – мое единственное спасение.
Г о с п о ж а А л в и н г (вставая). Что ты имеешь в виду?
О с в а л ь д. Я не могу жить здесь и ни с кем не делить мои душевные муки.
Г о с п о ж а А л в и н г. Разве у тебя нет матери, чтобы разделить их с тобой?
О с в а л ь д. Я так думал, потому к тебе и приехал. Но оказалось – нет. Все идет не так. Жизнь здесь для меня невыносима.
Г о с п о ж а А л в и н г. Освальд!
О с в а л ь д. Я должен жить иначе, мама. Поэтому мне надо съехать от тебя. Не хочу, чтобы все было у тебя на глазах.
Г о с п о ж а А л в и н г. Мальчик мой бедный! Но, Освальд, пока ты так болен…
О с в а л ь д. Будь дело только в болезни, я остался бы при тебе. Ты мой самый главный в мире друг, мама.
Г о с п о ж а А л в и н г. Но ведь и правда?..
О с в а л ь д (беспокойно мечется по комнате). Но эти муки, угрызения, раскаянья, а больше всего смертный страх. О, этот ужасающий страх!
Г о с п о ж а А л в и н г (идет за ним). Страх? Какой страх? О чем ты?
О с в а л ь д. Не спрашивай. Я не знаю. Я не могу его описать.
Госпожа Алвинг отходит направо и дергает сонетку.
О с в а л ь д. Зачем это?
Г о с п о ж а А л в и н г. Затем, чтобы мой мальчик повеселел. Я не хочу, чтобы ты ходил тут мрачнее тучи и страдал. (Регине, показавшейся в дверях.) Еще шампанского. Бутылку.
Регина уходит.
О с в а л ь д. Мама!
Г о с п о ж а А л в и н г. Думаешь, мы тут в деревне жить не умеем?
О с в а л ь д. Разве она не прелестна? А какие стати! И здоровая крепость врожденная.
Г о с п о ж а А л в и н г (садится к столу). Освальд, сядь и давай поговорим спокойно.
О с в а л ь д (садится). Мама, ты не знаешь, но на мне должок перед Региной, придется вернуть.
Г о с п о ж а А л в и н г. На тебе?
О с в а л ь д. Вернее, мелкая неосмотрительность, если угодно. Совершенно невинного свойства, кстати. Когда я приезжал домой последний раз…
Г о с п о ж а А л в и н г. То что?
О с в а л ь д. Она все время расспрашивала меня о Париже, и я ей рассказывал то да се. И помню, как-то раз у меня вырвалось: «А вы не хотите приехать и сами все увидеть»?
Г о с п о ж а А л в и н г. И?
О с в а л ь д. Она так и зарделась. И сказала: я бы очень хотела, конечно. А я ответил в том смысле, что это легко устроить.
Г о с п о ж а А л в и н г. И потом?
О с в а л ь д. Ну и забыл все в ту же секунду, понятное дело. А сейчас приехал и спрашиваю, рада ли она, что я поживу дома…
Г о с п о ж а А л в и н г. А она?..
О с в а л ь д. Она смерила меня каким-то странным взглядом и спросила: а как же моя поездка в Париж?
Г о с п о ж а А л в и н г. Ее поездка?!
О с в а л ь д. И постепенно я выведал у нее, что она приняла мои слова всерьез, что все это время только обо мне и думала и уже начала учить французский…
Г о с п о ж а А л в и н г. Так вот зачем!..
О с в а л ь д. Но когда я увидел перед собой эту роскошную красотку, пышущую прирожденным здоровьем, – раньше-то я и не замечал ее никогда, а тут стоит, словно ждет меня, раскрыв объятия…
Г о с п о ж а А л в и н г. Освальд!
О с в а л ь д. …мама, до меня вдруг дошло: она мое спасение! Понимаешь, я вижу в ней радость жизни.
Г о с п о ж а А л в и н г (изумленно). Радость жизни? Неужто она может стать спасением?
Р е г и н а (войдя из столовой с шампанским в руках). Простите, что я так долго, пришлось в подвал спускаться. (Ставит бутылку на стол.)
О с в а л ь д. Спасибо. И принеси-ка еще один бокал.
Р е г и н а (удивленно глядя на него). Бокал хозяйки стоит вот тут, господин Алвинг.
О с в а л ь д. А нужен бокал для тебя, Регина.
Регина вздрагивает, искоса бросает быстрый взгляд на госпожу Алвинг.
О с в а л ь д. В чем дело?
Р е г и н а (тихо и неуверенно). А хозяйка?..
Г о с п о ж а А л в и н г. Принеси бокал, Регина.
Регина выходит в столовую.
О с в а л ь д (глядя ей вслед). Ты обратила внимание, как она ходит? Какая у нее твердая и уверенная походка?
Г о с п о ж а А л в и н г. Нет, Освальд, этого не будет!
О с в а л ь д. Дело решенное, мама. Сама видишь. Спорить без толку.
Р е г и н а приносит бокал, но держит его в руках.
О с в а л ь д. Садись, Регина.
Регина вопросительно смотрит на госпожу Алвинг.
Г о с п о ж а А л в и н г. Сядь.
Регина садится на стул у двери в столовую, бокал она так и держит в руках.
Г о с п о ж а А л в и н г. Освальд, что ты там говорил о радости жизни?
О с в а л ь д. Да. Радость жизни… Вы тут мало о ней знаете. Я никогда ее здесь не чувствую.
Г о с п о ж а А л в и н г. Не чувствуешь рядом со мной?
О с в а л ь д. Не чувствую в этом доме. Но тебе не понять.
Г о с п о ж а А л в и н г. Да нет, мне кажется, я почти поняла тебя – сейчас.
О с в а л ь д. И вторая радость – работать. По сути, это одно и то же. Но эта радость вам тоже неведома.
Г о с п о ж а А л в и н г. Возможно, ты прав, Освальд. Расскажи мне подробнее.
О с в а л ь д. Все просто: по-моему, здесь людям внушают, что работа – это проклятие и кара за грехи, а жизнь до того печальная штука, что чем быстрее перешел в лучший мир, тем больше повезло.
Г о с п о ж а А л в и н г. Юдоль печали, да. И мы честно и добросовестно делаем ее такой.
О с в а л ь д. А в большом мире никто так жить не хочет. И в эти догмы не верит. Там восторг вызывает сама мысль, что ты живешь. Заметила, что все мои картины – они о радости жизни? Всегда и непременно о радости жизни. В них свет, солнце и дух праздника – и лица людей лучатся радостью. Поэтому я и боюсь остаться здесь, у тебя дома.
Г о с п о ж а А л в и н г. Боишься? Чего ты боишься?
О с в а л ь д. Я боюсь, как бы все, что во мне есть, не выродилось тут во что-нибудь гадкое.
Г о с п о ж а А л в и н г (пристально глядя на него). Думаешь, так случится?
О с в а л ь д. Уверен. Живи я здесь той же жизнью, что и там, – все-таки жизнь получится совсем другая.
Г о с п о ж а А л в и н г (выслушав его с напряженным вниманием, встает и задумчиво говорит). Теперь я вижу эту связь.
О с в а л ь д. Cвязь c чем?
Г о с п о ж а А л в и н г. Впервые увидела здесь взаимосвязь. И теперь готова рассказать.
О с в а л ь д (вставая). Мама, я тебя не понимаю.
Р е г и н а (в свою очередь вставая). Наверно, мне лучше уйти?
Г о с п о ж а А л в и н г. Нет, останься. Теперь я готова все сказать. Сейчас, мой мальчик, ты узнаешь все как есть. А дальше выбирай сам. Освальд, Регина!
О с в а л ь д. Молчи. Пастор…
М а н д е р с (входя из прихожей). Ну вот, очень мы душевно провели время в приюте.
О с в а л ь д. И мы тут тоже.
М а н д е р с. Энгстранду надо помочь с его пристанищем для моряков. Регина должна переехать к нему и быть на подхвате.
Р е г и н а. Нет, спасибо, господин пастор.
М а н д е р с (заметив ее). Что?.. Почему вы здесь? Да еще с бокалом?
Р е г и н а (торопливо поставив бокал). Пардон.
О с в а л ь д. Регина уезжает со мной, господин пастор.
М а н д е р с. Уезжает?! С вами?!
О с в а л ь д. Да, как моя жена. Если захочет.
М а н д е р с. Господь милосердный…
Р е г и н а. Я тут ни при чем, господин пастор.
О с в а л ь д. Или остается здесь, если я останусь.
Р е г и н а (невольно). Здесь?
М а н д е р с. Госпожа Алвинг, вы меня убили.
Г о с п о ж а А л в и н г. Ничего этого не будет, потому что я наконец хочу все рассказать.
М а н д е р с. Вы этого не сделаете. Нет, нет, нет!
Г о с п о ж а А л в и н г. Я могу и хочу все сказать. Идеалы не рухнут.
О с в а л ь д. Мама, что ты от меня скрывала?
Р е г и н а (вслушиваясь). Хозяйка, слышите? Там кричат у дверей! (Идет в зимний садик и выглядывает на улицу.)
О с в а л ь д (глядя в окно слева). Что случилось? Откуда зарево?
Р е г и н а (кричит). Приют горит!
Г о с п о ж а А л в и н г (в сторону окна). Горит!
М а н д е р с. Как горит? Не может быть! Я только что оттуда.
О с в а л ь д. Где моя шляпа? Да все равно теперь… Отцовский приют!.. (Выскакивает в сад и убегает.)
Г о с п о ж а А л в и н г. Мою шаль, Регина! Посетил Господь, горим.
М а н д е р с. Чудовищно! Вот он, огонь, карающий дом беззакония, госпожа Алвинг!
Г о с п о ж а А л в и н г. Да, да, еще бы. Скорей, Регина. (Поспешно уходит вместе с Региной.)
М а н д е р с (всплеснув руками). И страховки нет! (Выходит следом за всеми.)
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.