Текст книги "Вернувшиеся (сборник)"

Б е р н и к.   А нас – нас ждет долгий важный день в трудах, особенно меня. Пусть наступает. Только бы вы были рядом, мои верные женщины, солдаты правды. Это я тоже понял за последние дни: вы, женщины, и есть столпы общества, его опора.

Л о н а.   Не много же ты понял, зять. (Кладет руку ему на плечо.) Нет, столпы общества – дух свободы и дух правды.

Кукольный дом
Пьеса в трех действиях, 1879

Действующие лица

А д в о к а т   Х е л м е р.

Н о р а,   его жена.

Д о к т о р   Р а н к.

Г о с п о ж а   Л и н д е.

С т р я п ч и й   К р о г с т а д.

Т р о е   д е т е й   четы Хелмер.

А н н е – М а р и я,   их няня.

Г о р н и ч н а я   в доме Хелмеров.

П о с ы л ь н ы й.

Действие происходит в квартире Хелмеров.

Действие первое

Уютная гостиная. Обставлена со вкусом, но недорого. В дальней стене две двери: справа – в прихожую, слева – в кабинет Хелмера. В простенке между дверями – фортепиано. В стене слева еще одна дверь и ближе к зрителям – окно. Перед ним круглый стол, диванчик и кресло. По правую руку в глубине – дверь, ближе к авансцене – изразцовая печь, подле нее два кресла и кресло-качалка. Между дверью и печкой – столик. Гравюры на стенах. Этажерка с фарфоровыми фигурками и безделушками. Небольшой шкаф с дорогими изданиями. Ковер на полу. Топится печь. Зимний день.

В прихожей раздается звонок, потом хлопает дверь. В гостиную, довольно напевая, входит   Н о р а   в пальто. Она нагружена свертками, складывает их на столик справа, в открытую дверь видно прихожую, где топчется   п о с ы л ь н ы й   с елкой и корзиной. Он отдает то и другое открывшей им   г о р н и ч н о й.

Н о р а.   Хелен, спрячь елку получше, чтобы ребята не углядели. Пусть увидят ее вечером, сразу нарядную. (Посыльному.) Сколько с меня?

П о с ы л ь н ы й.   Пятьдесят эре.

Н о р а.   Вот, возьми крону. Нет, нет, оставь сдачу себе.

Посыльный благодарит и уходит. Нора закрывает за ним дверь; снимает пальто, тихо и довольно посмеиваясь.

Н о р а   (достает из кармана пакетик миндальных печеньиц, съедает несколько штучек; потом осторожно подходит к двери кабинета, прислушивается). Ага, он дома. (Тихонько напевая, идет к столику рядом с печкой.)

Х е л м е р   (из кабинета). Это ласточка моя там щебечет?

Н о р а   (распаковывая свертки). Ласточка.

Х е л м е р.   Белочка моя там чем-то шуршит?

Н о р а.   Угадал.

Х е л м е р.   А давно белочка домой вернулась?

Н о р а.   Только что. (Прячет печенье в карман и утирает рот.) Торвалд, иди сюда, посмотри, что я купила.

Х е л м е р.   Не отвлекай меня! (Чуть погодя приоткрывает дверь и выглядывает в гостиную, с пером в руках.) Купила, говоришь? Эту огромную кучу? Похоже, моя маленькая свистушка опять спустила уйму денег…

Н о р а.   Знаешь что, в этом году нам не грех и гульнуть немножко. Первое Рождество, когда не надо считать каждый грош.

Х е л м е р.   Сорить деньгами нам все равно не по средствам, даже не думай.

Н о р а.   Не сорить, Торвалд, но чуточку шикануть мы ведь можем? Правда? Самую чуточку. У тебя теперь жалованье большущее, ты будешь зарабатывать много-много-много.

Х е л м е р.   С нового года. А получу новое жалованье только в конце квартала.

Н о р а.   Подумаешь! Можно пока занять.

Х е л м е р.   Нора! (Подходит к ней и в шутку берет ее за ухо.) У кого-то сегодня ветер в голове гуляет, да? Представь себе: я займу тысячу крон, ты профукаешь их за Рождество, а в Новый год слетит с крыши черепица – и нет меня.

Н о р а   (зажимает ему рот рукой). Фу! Не говори гадости!

Х е л м е р.   Ну а вдруг. И что тогда?

Н о р а.   Тогда кошмар. Но мне было бы совершенно все равно, есть у меня при этом долги или нет.

Х е л м е р.   А людям, у которых я занимал?

Н о р а.   Ой, да какая разница?! Они мне чужие.

Х е л м е р.   Нора, Нора, имя тебе женщина… Но шутки в сторону: ты мою позицию знаешь. Никаких долгов. Никогда ни у кого денег не занимать. В доме, построенном на долгах и займах, всегда есть что-то несвободное, некрасивое. Смотри, как стойко мы с тобой держались до сих пор, уж потерпим еще немножко, осталось всего ничего.

Н о р а   (отходит к печи). Конечно, Торвалд, как скажешь.

Х е л м е р   (идет за ней). Ну вот. Ласточка моя маленькая сразу крылышки повесила. И белочка теперь дуется, да? (Достает портмоне.) Нора, угадай, что у меня здесь?

Н о р а   (стремительно оборачивается). Деньги!!

Х е л м е р.   Держи-ка. (Протягивает ей несколько купюр.) Господи, а то я не понимаю, сколько трат в Рождество.

Н о р а   (считает). Десять-двадцать-тридцать-сорок. О, спасибо, Торвалд. Теперь мне на все хватит.

Х е л м е р.   Да уж, постарайся.

Н о р а.   Конечно, еще бы, само собой. Но иди посмотри, что я купила. И так дешево! Вот, это Ивару – обновки и сабля. Бобу лошадка и труба. И куколка с кроваткой для Эмми. Совсем простенькая, да она все равно мигом сломает. Прислуге отрезы на платья и шали. Старухе Анне-Марии надо бы что-нибудь получше, конечно.

Х е л м е р.   А что там в пакете?

Н о р а   (вскрикивает). Нет, Торвалд, чур до вечера не смотри!

Х е л м е р.   Ладно, ладно. А скажи, мотовка маленькая, себе ты что-нибудь присмотрела?

Н о р а.   Мм… вот незадача… А мне ничего не надо.

Х е л м е р.   Конечно, надо. Давай, придумай что-нибудь разумное. Чего бы тебе хотелось?

Н о р а.   Торвалд, я правда не знаю. Хотя…

Х е л м е р.   Что?

Н о р а   (игриво теребит его пуговицы, не поднимая глаз). Если ты хочешь сделать мне подарок, ты мог бы… мог бы…

Х е л м е р.   Ну говори же…

Н о р а   (скороговоркой). Ты мог бы дать мне денег, Торвалд. На свое усмотрение… А я бы на днях сходила и купила себе что-нибудь.

Х е л м е р.   Нора, но…

Н о р а.   Торвалд, милый мой, добрый мой, очень, очень тебя прошу. А я заверну денежки в золоченую бумажечку и повешу на елку. Правда смешно?

Х е л м е р.   А как зовут этих птичек-невеличек, которые вечно пускают деньги на ветер?

Н о р а.   Мотовки, помню, помню. Но давай все-таки сделаем, как я говорю, Торвалд. У меня будет время подумать, что мне нужнее всего. Скажи, это самое разумное, правда?

Х е л м е р   (улыбаясь). Было бы самое разумное при одном условии – если на деньги с елки ты и впрямь купишь себе дельный подарок. Но ведь все уйдет на хозяйство, потратится на всякую ерунду, а я потом снова раскошеливайся.

Н о р а.   Ну Торвалд!

Х е л м е р.   Нора, малышка моя (обнимает ее за талию), факты упрямая вещь: мотовка прелестна, но деньгам она счета не знает. Невероятно, в какую сумму встает содержание такой птички.

Н о р а.   Фу, как тебе не стыдно так говорить? Я экономлю везде, где только могу.

Х е л м е р   (смеется). Золотые слова – где только могу. В том и дело, что ты нигде не можешь.

Н о р а   (напевая и довольно улыбаясь). Торвалд, знал бы ты, сколько расходов у нас, ласточек и белочек.

Х е л м е р.   Я тебе поражаюсь, Нора. Ты копия своего отца. Готова наизнанку вывернуться, лишь бы раздобыть денег. А чуть в руки возьмешь – и нет их, утекли между пальцев быстрее воды; куда делись, ты никогда не знаешь. Ничего не попишешь, такая уж ты. У вас это в крови, по наследству, видно, передается. Да, да, да.

Н о р а.   О, я не прочь унаследовать побольше папиных черт.

Х е л м е р.   А я хочу, чтобы ты не менялась и оставалась всегда такой же маленькой милой ласточкой. Но послушай-ка, я вот еще что хотел спросить. У тебя сегодня такой – слова не подберу – заговорщицкий вид.

Н о р а.   Неужели?

Х е л м е р.   Нет, правда. Ну-ка посмотри мне в глаза.

Н о р а   (смотрит на него). Так?

Х е л м е р   (грозит ей пальцем). Сластена часом не гульнула в городе?

Н о р а.   Нет. Как ты мог такое подумать?

Х е л м е р.   Неужели сластена не заглянула в кондитерскую?

Н о р а.   Нет, уверяю тебя, Торвалд, не заглядывала.

Х е л м е р.   Ни ложечки варенья?

Н о р а.   Да нет же.

Х е л м е р.   Ни штучки или парочки миндальных печеньиц?

Н о р а.   Нет, Торвалд, я же сказала…

Х е л м е р.   Ну, ну, ну, я просто шучу.

Н о р а   (идет к столику с подарками). Мне и в голову не придет делать тебе наперекор.

Х е л м е р.   Да я знаю, знаю. К тому же ты дала мне слово. (Подходит к ней.) Ладно, радость моя, не буду выпытывать у тебя твои рождественские тайны. Как свечи на елке вечером зажгутся, так мы всё и узнаем.

Н о р а.   Ты не забыл позвать доктора Ранка?

Х е л м е р.   Забыл, но он разумеется празднует с нами. Днем заглянет, приглашу его. Я заказал очень хорошего вина. Нора, милая моя, как я радуюсь сегодняшнему вечеру! Ты себе не представляешь.

Н о р а.   И я тоже. А уж дети в каком восторге будут!

Х е л м е р.   Ох и приятное это дело, скажу тебе: получить хорошую, надежную должность, иметь солидное жалованье! Даже просто думать об этом и то большое удовольствие, правда?

Н о р а.   Да, чудесно!

Х е л м е р.   Помнишь прошлое Рождество? Три недели кряду ты каждый вечер запиралась и чуть не до утра мастерила цветы на елку и сюрпризики для нас. Мне кажется, так долго я никогда не скучал.

Н о р а.   Мне было не до скуки.

Х е л м е р   (смеясь). Но результат превзошел все ожидания.

Н о р а.   Опять будешь меня дразнить, да? Ну чем я виновата, что кот пробрался в комнату и все разодрал?

Х е л м е р.   Конечно, не виновата, бедная моя Нора, малышка моя. Ты очень хотела порадовать нас, вот что главное. Но хорошо, что безденежье позади.

Н о р а.   Да, это чудесно!

Х е л м е р.   Теперь мне не надо вечерами скучать одному, а тебе не надо ломать любимые мои глазки и нежные мягкие пальчики…

Н о р а   (хлопает в ладоши). Ничего такого не надо, да, Торвалд? Все позади, ура! Как чудесно это слышать! (Берет его под руку.) Вот послушай – я уже придумала, как мы все устроим. Сразу после Рождества… (Звонок в дверь.) Звонят. (На ходу наводя порядок.) Явился кто-то. Вот докука.

Х е л м е р.   Если ко мне, меня дома нет, не забудь.

Г о р н и ч н а я   (в дверях). К вам дама незнакомая…

Н о р а.   Хорошо, проводи ее сюда.

Г о р н и ч н а я   (Хелмеру). И доктор тоже пришел.

Х е л м е р.   Он прошел прямо ко мне?

Г о р н и ч н а я.   Да.

Хелмер уходит к себе в кабинет. Горничная провожает в гостиную   г о с п о ж у   Л и н д е,   одетую в дорожный костюм, и закрывает за ней дверь.

Г о с п о ж а   Л и н д е   (нерешительно). Здравствуй, Нора.

Н о р а   (не узнавая). День добрый…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Не узнаёшь.

Н о р а.   Признаться, я… хотя… (Всплескивает руками.) Кристина? Ты? Не может быть!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я.

Н о р а.   Кристина!! А я-то хороша, тебя не узнала. Но и то сказать… (Тихо.) Кристина, ты очень изменилась.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да уж наверно. За девять-десять лет долго ли…

Н о р а.   Неужели мы так долго не виделись? Да, получается так. Ничего себе! Последние восемь лет пролетели как одна счастливая минута. Так ты приехала в город?! Не испугалась далекого путешествия по зимней дороге? Героиня!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я приехала нынче утром, на пароходе.

Н о р а.   Решила весело провести Рождество. Вот молодчина. Уж мы повеселимся! Но что ж ты не снимаешь пальто? Ты ведь не мерзнешь, нет? (Помогает ей.) А ну-ка, давай устроимся поуютнее, здесь, у печки. Нет, нет, лучше садись в кресло! А я в качалку. (Берет гостью за руку.) Вот так хорошо, и лицо снова твое, прежнее… это только в первую секунду… но ты как будто побледнела. И похудела вроде.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И очень, очень постарела.

Н о р а.   Ну, может быть, чуть-чуть. Самую-самую малость. Совсем незаметно. (Вдруг серьезнеет и собирается с духом.) Да что ж я все трещу, безмозглая болтушка! Милая, дорогая Кристина, прости меня, пожалуйста.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   О чем ты, Нора?

Н о р а   (тихо). Бедная моя, ты ведь овдовела.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да. Три года назад.

Н о р а.   Я читала в газетах. Кристина, поверь, все время думала написать тебе, но раз за разом откладывала. То одно отвлечет, то другое…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я понимаю, дорогая Нора.

Н о р а.   Нет, Кристина, я дурно поступила. Ох, бедная, сколько же тебе пришлось пережить… И он ведь не оставил тебе ничего?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Не оставил.

Н о р а.   И детей нет?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет.

Н о р а.   Выходит – совсем ничего?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ничегошеньки. Даже тоски по себе, чтобы хоть страдать и горевать, и той не оставил.

Н о р а   (смотрит на нее недоверчиво). Неужто так бывает?

Г о с п о ж а   Л и н д е   (невесело улыбается, приглаживает волосы рукой). Иногда бывает, Нора.

Н о р а.   Одна-одинешенька. Как же это, наверно, тяжело. А у меня трое чудесных малышей. Жаль, не могу их тебе показать, пошли с нянюшкой погулять. Но расскажи подробно…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет, нет, лучше ты рассказывай.

Н о р а.   А вот и нет, ты первая. Сегодня я своему эгоизму воли не дам, поговорим о твоих делах. Только одно скажу, и все. Ты уже слышала, какая у нас большая радость?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет. Какая?

Н о р а.   Муж стал директором в Акционерном банке! Представляешь?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Твой муж?! Вот так счастливый поворот…

Н о р а.   Ужасно счастливый! Адвокатские заработки ненадежны, особенно если человек готов иметь дело только с порядочными и безупречными фирмами. Торвалд именно так и работал, и я совершенно с ним согласна. Знала бы ты, как мы рады! Он вступит в должность прямо с нового года, ему положили большое жалованье и солидный процент. Теперь мы заживем совсем, совсем по-другому, сами себе хозяева. О, Кристина, какое же это облегчение. Я просто счастлива! Господи, как замечательно иметь много денег, чтобы все время о них не думать, скажи?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, прекрасно иметь все необходимое.

Н о р а.   Нет, не просто самое насущное, а по-настоящему много-много денег!

Г о с п о ж а   Л и н д е   (улыбаясь). Нора, Нора, смотрю, практичности в тебе не прибавилось. В школе ты слыла мотовкой и транжирой.

Н о р а   (тихо смеясь). Вот и Торвалд так же говорит. (Грозит пальцем.) Только не такая ваша Нора мотовка, как вы изволите думать. Да и что мне было транжирить, когда мы жили в обрез. Работали оба, иначе не получалось.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты тоже работала?

Н о р а.   Да, по мелочи: шитье, вышивка, вязанье, (вскользь) другое разное. Ты знаешь, наверное, что после нашей свадьбы Торвалд ушел из министерства. Повышения там не предвиделось, а ему надо было зарабатывать больше прежнего. Он как прóклятый вкалывал, с утра до вечера, да еще все время искал приработок. А сил ему не хватило, надорвался. К концу года так заболел, что врачи сказали – умрет, если не вывезти его на юг, в жаркий климат.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, помню, вы целый год в Италии провели.

Н о р а.   Нам, как ты догадываешься, непросто было сняться с места, Ивар только что родился. Но и не поехать было нельзя. О, мы чудесно путешествовали. И Торвалд вернулся к жизни. Но стоило это огромных денег, Кристина.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Еще бы, могу себе представить.

Н о р а.   Тысяча двести спесидалеров. Четыре тысячи восемьсот крон. Это серьезные деньги, знаешь ли.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да. Но счастье, когда в таких обстоятельствах они у человека есть.

Н о р а.   Конечно. Нам их дал папа, скажу тебе честно.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Вот оно что. Он ведь как раз в то время и умер, да?

Н о р а.   Аккурат тогда. Представляешь, я не смогла поехать ухаживать за ним. Ивар должен был родиться со дня на день. Бедный Торвалд, приговоренный врачами к смерти, требовал моих забот. Милый мой, добрый мой папочка, так я и не повидалась с ним. Ни о чем я так не горюю, как об этом.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я знаю, ты его очень любила. Но в Италию вы все-таки уехали?

Н о р а.   Уехали. Деньги у нас теперь были, врачи торопили, и месяц спустя мы тронулись в путь.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И муж там действительно вылечился?

Н о р а.   Да, домой он вернулся как огурчик.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   А тогда почему доктор?

Н о р а.   Какой доктор?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я пришла одновременно с доктором. Мне послышалось, горничная сказала «доктор».

Н о р а.   А, так это доктор Ранк. Он просто в гости зашел. Ранк наш ближайший друг, хоть раз в день непременно заглянет. Нет, Торвалд с тех пор больше не хворал, и дети крепкие и здоровые, и я сама. (Прыгает и хлопает в ладоши.) Боже, Боже, что за чудо – жить и быть счастливой! Ой, я опять себя дурно веду, говорю все о себе да о себе. (Садится на скамеечку рядом с Кристиной и кладет руки ей на колени.) Не сердись на меня! Скажи, а ты правда не любила своего мужа? Зачем же ты вышла за него?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Мама была еще жива, но уже слегла и нуждалась в уходе. А кроме нее, двое младших братьев тоже на моем содержании. Я посчитала невозможным отказать ему.

Н о р а.   Да, ты была права, наверно. А он тогда был богач?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Во всяком случае, весьма состоятельный, пожалуй. Но дела вел очень рискованно. После его смерти все пошло прахом, и я осталась ни с чем.

Н о р а.   И?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Пришлось биться за жизнь. То лавочку открою, то уроки даю, бралась за все подряд. Три последних года были для меня как один бесконечный рабочий день. Но теперь всё. Бедная моя мама больше во мне не нуждается, отошла с миром. И мальчикам я не нужна – оба пристроены, служат и содержат себя сами.

Н о р а.   Какое, должно быть, облегчение для тебя…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет, что ты, одна только неописуемая пустота. Для кого мне жить? (Нервно встает.) Потому я и сбежала из нашего медвежьего угла, не выдержала. Здесь наверняка легче найти себе применение. Если мне посчастливится получить постоянное место, какую-нибудь работу в конторе, например…

Н о р а.   Кристина, конторская служба страшно выматывает, а у тебя и без того изможденный вид. Лучше тебе все-таки поехать на воды.

Г о с п о ж а   Л и н д е   (встает у окна). Нора, у меня нет папы, который ссудил бы мне денег на поездку.

Н о р а   (вставая). Кристина, не злись на меня.

Г о с п о ж а   Л и н д е   (обернувшись). Это ты на меня не злись, дорогая Нора. Самое плохое в моем положении, что становишься желчным. Зарабатывать не для кого, а все равно приходится наизнанку выворачиваться, кормиться-то по-прежнему надо. Вот и делаешься эгоисткой. Когда ты рассказала мне о счастливых переменах в вашей жизни, я – ты не поверишь – обрадовалась не столько за вас, сколько за себя.

Н о р а.   Почему? А, понимаю, понимаю. Ты думаешь, Торвалд сумеет помочь тебе.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, у меня мелькнула такая мысль.

Н о р а.   Он и поможет конечно же. Только доверь это дело мне, о, я все устрою в лучшем виде, тонко и деликатно. Подлащусь как он любит. Ой, мне ужас как хочется помочь тебе!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, какая ты милая: переживаешь за меня, хочешь помочь, хотя сама трудной жизни не нюхала. Меня это трогает вдвойне.

Н о р а.   Я не нюхала?

Г о с п о ж а   Л и н д е   (улыбаясь). Бог мой, Нора, твое шитье-вышиванье… Ты как дитя.

Н о р а   (мотнув головой, принимается ходить по комнате). Зря ты так высокомерно.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Прости?

Н о р а.   Вот все вы так. Думаете, ни на что серьезное я не гожусь…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ну…

Н о р а.   …что никаких испытаний в этом сложном мире мне не выпадало…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Дорогая Нора, ты только что рассказала мне обо всех своих злоключениях…

Н о р а.   Ха, да это мелочи. (Тихо.) О настоящих я тебе не рассказывала.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Настоящих? О чем ты?

Н о р а.   Ты меня уж совсем ни в грош не ставишь, Кристина, и напрасно. Вот ты гордишься, что не год и не два на износ работала ради матери.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я не заношусь, не дай Бог. Но действительно радуюсь и горжусь, что сумела сделать последние мамины годы пусть не совсем безбедными, но все же.

Н о р а.   А еще ты гордишься, вспоминая, сколько сделала для братьев.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Мне кажется, я вправе гордиться.

Н о р а.   И мне так кажется. Но если хочешь знать, мне тоже есть чем гордиться и с радостью вспоминать.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   В этом я нисколько не сомневаюсь. Но к чему ты клонишь?

Н о р а.   Говори тише! Чего доброго Торвалд услышит. Ни за какие коврижки он не должен узнать… и никто не должен, одна ты, Кристина.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Узнать? Что именно?

Н о р а.   Иди поближе. (Тянет ее, усаживает рядом с собой на диван.) Да, мне тоже есть чем гордиться и чему радоваться! Это я спасла жизнь Торвалда!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Спасла? Что значит – спасла?

Н о р а.   Я же рассказывала тебе о поездке в Италию. Если бы не она, Торвалд бы не выкарабкался.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да. И твой папа дал необходимую сумму.

Н о р а   (улыбнувшись). Торвалд и все кругом так и считают, хотя…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Хотя что?

Н о р а.   Папа не дал нам ни гроша. Все деньги на поездку раздобыла я.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты? Эту огромную сумму?

Н о р а.   Тысячу двести спесидалеров. Четыре тысячи восемьсот крон. Ну, что теперь скажешь?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, да это невозможно. Если только ты в лотерею выиграла…

Н о р а   (высокомерно). В лотерею? (Фыркает.) Тоже мне заслуга.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Как же ты их раздобыла?

Н о р а   (напевает с заговорщицким видом). Траля-траля-ля-ля-ля…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Занять деньги ты не могла…

Н о р а.   Да? Почему не могла?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Жена не может взять в долг без согласия мужа.

Н о р а   (вскинув голову). Однако если у этой жены есть сметка и практическая жилка и она возьмется за дело с умом, то…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, я не совсем понимаю…

Н о р а.   И не надо. Никто и не говорит, что я занимала деньги. Я могла достать их иначе. (Откидывается на спинку дивана.) Мне их мог подарить обожатель. С такой привлекательной внешностью, как у меня…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты сумасшедшая.

Н о р а.   Зато ты сейчас лопнешь от любопытства.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, милая, ты ведь не натворила глупостей сгоряча?

Н о р а   (выпрямляясь). Разве спасти мужа такая уж глупость?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Глупость – делать это тайком, не посвятив мужа в свои планы.

Н о р а.   В том и дело, что его ни во что нельзя было посвящать! Господи Боже, пойми, ему даже не говорили, что он болен смертельно. Это мне врачи сообщили, что речь о жизни и смерти и спасти его может только переезд на юг. Думаешь, я не начала с простых заходов? Уши ему прожужжала, что теперь принято после свадьбы путешествовать за границу и я тоже мечтаю о медовом месяце, умоляла и пускала слезу, даже спекулировала своим интересным положением, мол, изволь исполнять мои прихоти, ну и намекнула, что он мог бы взять заём. Как он разъярился, Кристина! Заявил, что я совсем рассудок потеряла и он как муж обязан пресекать мои вздорные капризы – как-то так он их назвал. А я думала: говори, говори, спасать тебя надо немедленно; ну и нашла выход…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И муж не выяснил у отца, что деньги не от него?

Н о р а.   Нет, не выяснил. Отец умер в те же дни. Я собиралась посвятить его во все подробности и попросить не выдавать меня, но он был уже совсем плох… А потом нужда просить отпала, к несчастью.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И ты до сих пор не призналась мужу?

Н о р а.   Нет. Упаси Бог, как ты себе это представляешь? Про займы у него позиция жесткая. К тому же для Торвалда это удар по мужскому самолюбию, представь, как унизительно и мучительно было бы ему знать, что он так мне обязан. Это совершенно испортило бы наши отношения, лишило наш милый, счастливый домик радости.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты что же – никогда ему не признаешься?

Н о р а   (задумчиво, с полуулыбкой). Почему никогда? Через много-много лет, когда я уж буду не такая красавица… Что ты смеешься?! Я всего-навсего имела в виду – когда Торвалд охладеет ко мне, ему станет не в радость, как я для него танцую, наряжаюсь и декламирую, тогда неплохо бы иметь козырь в запасе. (Спохватывается.) Чур меня! Такие времена не настанут никогда!.. Ну, что ты теперь скажешь о моей главной тайне? Я совсем-совсем ни на что не гожусь? И уж поверь, эта история попортила мне немало крови. Так трудно платить по всем долгам в срок! Понимаешь, в деловом мире есть то, что они называют квартальными процентами, плюс взносы в счет погашения займа. И всякий раз ужасно трудно собрать деньги на очередную выплату. Приходится выгадывать на всем. На хозяйстве сильно не ужмешься, Торвалд должен жить хорошо. Дети не могут ходить плохо одетые, что мне на них дают, то я сполна на них и трачу, по-честному. Сладкие мои малыши, благословение мое!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Бедная Нора, так тебе приходилось урезать свои траты?

Н о р а.   Конечно. Это же больше всех меня касается. Когда Торвалд дает мне денег на платья или обновку, я никогда не трачу больше половины, всегда беру все самое простое и дешевое. Господи, счастье, что я в любом наряде хорошо смотрюсь и Торвалд ничего не замечает. Но самой иногда так тяжко… Ведь хочется одеваться хорошо, правда же?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Еще бы.

Н о р а.   Но бывают и другие доходы. Прошлой зимой мне посчастливилось – дали перебелить целую стопку. Я закрывалась в комнате и по полночи переписывала. Бывало, иной раз устану, сил нет. А все равно приятно: вот я тружусь, деньги зарабатываю, почти как мужчина.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Но много ли ты сумела выплатить таким манером?

Н о р а.   Точно не скажу. Понимаешь, в этих делах не так легко проверить. Но одно знаю твердо: на долг шло все, что мне удавалось наскрести. Сколько раз я думала, что не выпутаюсь! (Улыбается.) Сидела и грезила наяву, как в меня влюбился пожилой богатый старик…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Что? Какой старик?

Н о р а.   Никакой, это мои выдумки… И вот он умирает, вскрывают его завещание, а там крупными буквами написано: все мои сбережения должны быть немедленно выплачены наличными дражайшей госпоже Хелмер.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Кто был этот старик, дорогая Нора?

Н о р а.   Господи, ты не поняла? Не было никакого старика, но часто, когда я не находила денег к очередной выплате, ломала голову, как быть, и не видела выхода, то утешала себя этой сказочкой. Но теперь всё: старикашка докучный, завещание его меня больше не вол-ну-ют. Всё, отныне я сама беззаботность! (Вскакивает.) Господи, какое блаженство даже думать об этом! Беззаботность! Безбедно жить без забот. Играть и дурачиться с детьми, украшать и устраивать дом, как нравится Торвалду. А ведь скоро весна, высокое голубое небо… Вдруг мы сможем куда-нибудь поехать? И я опять увижу море?! Как же чудесно жить и быть счастливой!

В прихожей раздается звонок.

Г о с п о ж а   Л и н д е   (вставая). Звонят. Мне, пожалуй, лучше уйти.

Н о р а.   Нет, нет, останься. Сюда никто не придет, это к Торвалду.

Г о р н и ч н а я   (заглядывая в комнату из прихожей). Прошу прощения. Госпожа Хелмер, здесь хотят поговорить с адвокатом.

Н о р а.   Ты хотела сказать: с господином директором банка.

Г о р н и ч н а я.   Да, с директором банка. И я вот не знаю, у него уже доктор…

Н о р а.   А кто его спрашивает?

С т р я п ч и й   К р о г с т а д   (из прихожей). Это я, госпожа Хелмер.

Кристина Линде вздрагивает от удивления и отворачивается к окну.

Н о р а   (делая шаг в его сторону, нервно, вполголоса). Вы? Что такое? О чем вы собрались говорить с моим мужем?

К р о г с т а д.   Банковские дела, так сказать. Я служу в Акционерном банке, мелкая должность, а ваш муж, как я слышал, станет теперь нашим директором…

Н о р а.   То есть…

К р о г с т а д.   Разговор строго о банке, ничего больше.

Н о р а.   В таком случае будьте любезны, пройдите прямо в кабинет, следующая дверь. (Равнодушно простившись, закрывает дверь в прихожую и идет проверить печку.)

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, кто это был?

Н о р а.   Стряпчий Крогстад.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Так вправду он…

Н о р а.   Ты знаешь его?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Знала когда-то давно, много лет назад. Он одно время служил уполномоченным в наших краях.

Н о р а.   Да.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Он очень изменился.

Н о р а.   Крогстад был крайне неудачно женат.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   А теперь овдовел?

Н о р а.   И детей семеро по лавкам. Все, занялся огонь.

Закрывает дверцу печки и отодвигает кресло-качалку чуть подальше.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Говорят, он обделывает делишки разного толка.

Н о р а.   Правда? Вполне может быть. Я не знаю. Но давай не будем о делах, это так скучно…

Из кабинета Хелмера выходит   Д о к т о р   Р а н к.

Д о к т о р   Р а н к   (еще за дверью). Нет, нет, не хочу тебе мешать. Загляну лучше к твоей жене. (Затворяет дверь и тут замечает госпожу Линде.) Виноват, простите. Нынче я везде помеха.

Н о р а.   Нет, нет. Ничуть. (Представляет.) Доктор Ранк. Госпожа Линде.

Р а н к.   Вот оно что! Знакомое имя, часто звучит в этом доме. Мне кажется, я обогнал вас на лестнице.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, мне подниматься трудно, еле тащусь наверх.

Р а н к.   Что так? Неполадки в механизме?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Скорее обычное переутомление.

Р а н к.   И только? Так вы приехали в город хорошенько отдохнуть и походить по гостям?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я приехала искать работу.

Р а н к.   От переутомления самое верное средство.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Жить-то надо, господин доктор.

Р а н к.   Да, мнение, что жить необходимо, широко распространено.

Н о р а.   Бросьте, доктор, пожить вы и сами не прочь.

Р а н к.   Да уж не прочь. Как моя жизнь ни убога, а готов страдать и дальше. И все мои пациенты тоже. Да и с нравственными калеками та же песня. Один такой моральный безнадежный сейчас сидит у Хелмера…

Г о с п о ж а   Л и н д е   (глухо). О-о!

Н о р а.   Вы о ком?

Р а н к.   Там пришел некто Крогстад. Стряпчий, вы его не знаете. У него системное повреждение совести. Однако ж и он начал как с непреложного факта, что ему надо жить.

Н о р а.   Да? А о чем он пришел говорить с Торвалдом?

Р а н к.   Не понял, слышал только, что речь об Акционерном банке.

Н о р а.   Я и не знала, что Крог… Что этот стряпчий Крогстад связан с банком.

Р а н к.   Да, он как-то пристроился туда. (Госпоже Линде.) Не знаю, водится ли в ваших краях этот вид: носятся как заведенные, вынюхивая моральное разложение, тянут смердятину на всеобщее обозрение и неплохо на том выезжают в смысле завидных должностей. А морально здоровые скромно остаются не у дел.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Больные особенно нуждаются в том, чтобы их не отвергали.