Текст книги "Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1"

XVIII. ЗАГОВОР В ЛЮКСЕМБУРГСКОМ ДВОРЦЕ

– Вы получили мое приглашение, герцог? – спросила Мария Медичи вошедшего в ее кабинет д'Эпернона, низко поклонившегося ей и герцогу Орлеанскому, брату Людовика ХШ.

– Как видите, ваше величество, я исполняю ваш приказ, и маркиз де Шале также будет иметь честь явиться к вам…

– Садитесь, любезный герцог, я намерена собрать здесь совет, и разговор наш будет касаться на этот раз не произведений искусства, а предметов гораздо более важных, касающихся блага государства и престола! Я чувствую, что старею, и это заставляет меня приступить к решительным действиям…

– Не сочтите за лесть, ваше величество, если я осмелюсь утверждать, что вы вполне сумели сохранить всю силу и свежесть молодости так же, как и ваш всесторонний ум и верный проницательный взгляд.

– Благодарю, любезный герцог, благодарю! Но, несмотря на это, годы безостановочно подвигаются вперед, и герцог Гастон прав, обращая внимание мое на вещи, которые я должна исполнить, пока владею еще всеми моими способностями!..

– Позвольте мне прибавить к этому, герцог, – сказал младший брат короля, – что я обязан оберегать свои права и заботиться о неприкосновенности наследственного престола моего отца! Король Людовик, наверное, не будет иметь наследников, а потому считаю необходимым позаботиться о своей будущности…

– Совершенно справедливо и как нельзя более естественно, господин герцог, – отвечал д'Эпернон, – вы прямой наследник престола после смерти бездетного короля!..

В это время разговор был прерван дежурным камергером, доложившим о маркизе де Шале.

Мария Медичи приказала просить его и милостиво приветствовала маркиза.

– Будьте так добры запереть двери, маркиз, – сказала королева-мать, – у нас здесь тайное совещание, и мы желаем, чтобы нам не мешали!..

Придворный поспешно исполнил желание королевы-матери и сел к покрытому письмами и бумагами столу, за которым, кроме Марии Медичи, сидели уже герцоги Орлеанский и д’Эпернон.

– Мы намерены говорить об испытанном нами новом горьком разочаровании, глубоко нас поразившем, – начала королева-мать. – У престола возникла новая опасность! Я не знаю, известно ли вам, что кардинал Ришелье формально объявил нам необходимость покориться!..

– Это меня удивляет, – признался д'Эпернон.

– Неслыханно! Какая неблагодарность! – сказал маркиз.

– Неблагодарность! При дворе, любезный маркиз, к этому слову надо привыкнуть или даже совсем забыть его! Вы правы. Священник Ришелье обязан мне и положением и своей кардинальской мантией, но это забыто! Кардинал Ришелье не стыдится между тем интриговать против меня, он подавляет короля своей властью до такой степени, что государство и трон подвергаются опасности, ведь Ришелье хочет править не только Францией, но и королем, моим сыном.

– Употребить все силы, чтобы воспрепятствовать этому, я считаю моей священной обязанностью, – прибавил Гастон.

– Престол моего отца не должен быть ареной деятельности человека, использующего самые вредные и опасные для государства средства, чтобы приобрести власть более сильную, чем власть своего короля.

– Вы, вероятно, слышали, – продолжала Мария Медичи, – что кардинал формирует свою собственную лейб-гвардию и везде вербует для нее людей. Таким образом, у него будут телохранители, иметь которых есть привилегия только царственных особ. Я спрашиваю вас, не является ли это прямым знаком того, что престолу Франции угрожает опасность от этого человека, осмеливающегося равняться с королем, если не становиться еще выше?

– Просто неслыханные вещи, – сказал герцог д'Эпернон.

– Во дворце можно видеть гвардию кардинала, несущую караулы около его покоев, а на улицах вы встретите его солдат в красных мундирах, расхаживающих с дерзким вызывающим видом, – сказал маркиз де Шале.

– Долготерпение и снисходительность короля, моего брата, просто непонятны, – воскликнул герцог Орлеанский.

– Нам необходимо действовать немедленно, в противном случае могущественный кардинал, формирующий себе отдельное войско, не замедлит присвоить право по своему усмотрению свергать и возводить на престол королей Франции, – продолжала Мария Медичи. – Король, мой сын, по своему простосердечию, дает ему полную волю, а потому на нас лежит прямая обязанность отвратить опасность от престола Франции! Для этого я созвала вас сюда, я знаю, что всегда могу на вас положиться, знаю, что вы искренне преданы мне и герцогу Гастону! Герцог д'Эпернон и маркиз де Шале поклонились.

– Мы должны посоветоваться, каким образом нам следует противостоять действиям кардинала. Я уже решилась! Мой союз с ним прерван, хотя я и должна пока для вида сохранять хорошие отношения. Нам следует быть очень осторожными, если мы хотим иметь успех!

– Повелевайте мной, ваше величество, – сказал д'Эпернон. – Я готов отдать все свои оставшиеся силы на службу вам и господину герцогу Орлеанскому.

– Я знаю это и надеюсь на вас, – сказала Мария Медичи. – Кардинал внешне благоволит к вам, но между тем я знаю, что он ваш, как и мой, скрытый враг, втайне все еще опасающийся нас. Поверьте мне, любезный маркиз, – обратилась она к де Шале, – что и вы не в числе его фаворитов.

– Я давно знаю и чувствую это, ваше величество!

– Много говорят о сыне маркиза д'Эффиа, о молодом Сен-Марсе, – продолжала королева-мать, – к нему кардинал особенно благоволит.

– Это правда, маркиз де Сен-Марс назначен гардеробмейстером короля, – объявил маркиз де Шале. – Кардинал не мог приставить к моему брату лучшего шпиона, чем его гардеробмейстер.

– У нас с маркизом есть общий друг, молодой Франсуа де Ту, – продолжал де Шале.

– Вероятно, сын известного президента де Ту?

– Он самый, ваше величество! Если позволите, то я привезу де Ту в Люксембургский дворец. Ему известно многое из того, что делается в Лувре.

– Я желаю, чтобы вы представили мне господина де Ту, – сказал герцог Орлеанский.

– А что ваш друг говорил вам о маркизе де Сен-Марсе? – спросила Мария Медичи.

– Он говорил, что кардинал очень расположен к Сен-Марсу, обязанному ему своим влиятельным положением при дворе.

– Вы должны постараться, любезный маркиз, сблизиться с господином Сен-Марсом.

– Я уже сделал это!

– И каков результат вашего сближения?

– Прежде всего то, ваше величество, что маркиз де Сен-Марс преследует свои собственные планы и далек от мысли безгранично покоряться власти кардинала.

– Это известие удивляет и радует меня, – призналась королева-мать, переглянувшись со своим сыном Гастоном, – но не можете ли вы доставить нам еще более подробные сведения о Сен-Марсе, любезный маркиз?

– Мой друг де Ту устраивает иногда небольшие праздники и постоянно приглашает меня. На последнем празднике я познакомился с маркизом Сен-Марсом, известным среди своих друзей и при дворе под прозвищем «Мистер ле Гранд».

– Мистер ле Гранд, – улыбаясь повторила королева-мать, – это очень хорошо и, вероятно, имеет какое-нибудь значение?..

– Как я слышал от де Ту, ваше величество, Сен-Марс обязан этим прозвищем растущим расположением к нему короля! Он, впрочем, не только молод и хорош собой, но и чрезвычайно любезен и обходителен. Из довольно продолжительного разговора с ним я понял, что он никогда не будет сильным орудием в руках кардинала! Само собой разумеется, я расспрашивал с величайшей осторожностью и из ответов его узнал, что, хотя король и не препятствует Ришелье в формировании роты телохранителей, но в сущности обстоятельство это ему очень не нравится. Потом я узнал, что в последнее время кардинал старается сблизиться с герцогиней де Шеврез.

– Об этом нам говорила уже маркиза де Вернейль, – перебила Мария Медичи, – но я полагаю, что эту герцогиню кардиналу, несмотря на всю его ловкость и ум, не удастся провести! Он надеется воспользоваться ею для своих планов, но как бы не вышло совсем наоборот!..

– Да, действительно, герцогиня де Шеврез, должно быть, очень умна и ловка, если даже сама маркиза де Вернейль отдает ей в этом справедливость, – согласился герцог д'Эпернон.

– Мистер ле Гранд был со мной так любезен, что я решусь, пожалуй, завести с ним дружеские отношения, – продолжал маркиз де Шале.

– И прекрасно сделаете, любезный маркиз!

– Он признался мне во время нашего разговора, что сам Ришелье не столько ему антипатичен, как его, так называемая, правая рука. Вы, вероятно, слышали о патере, известном, в противоположность кардиналу, под именем «Серой эминенции». Влияние этого патера, говорят, растет с каждым днем! Рассказывая мне об этом, маркиз, улыбаясь, переглянулся с одним знатным мушкетером, приглашенным на праздник, и, вероятно, его близким знакомым.

– Уж не опять ли это беарнский виконт? – спросила королева-мать.

– Мне представили его под именем графа Фернезе, – отвечал маркиз, – но между своими товарищами он, говорят, носит странное прозвище «Каноник»…

– Фернезе, – повторила Мария Медичи.

– Без сомнения, он происходит из состоящего с нами в родстве княжеского дома, насчитывающего в числе своих потомков одного папу и одного военачальника, отличившегося своей беззаветной храбростью. К тому прибавлю, что маркиз, по-видимому, имеет большое влияние в Лувре. Это окончательный результат моих наблюдений. Де Ту говорил мне вчера во время нашей верховой прогулки, что Сен-Марс через несколько лет станет незаменим для короля!..

– У нас, стало быть, уже есть сила, превосходящая силу кардинала, и он сам создал ее, быть может, себе же на погибель, – сказала Мария Медичи. – Ему будет отмерено той же мерой, какой он мерил другим. Все, что он сделал мне, воздастся ему сторицей маркизом, и он почувствует, что значит пригреть змею на своей груди…

Королева-мать встала. Все последовали ее примеру.

– Любезный герцог, – сказала она, – мы надеемся, что в силу нашего сегодняшнего разговора вы позаботитесь как можно больше навербовать приверженцев для нашей партии…

– Вы понимаете, герцог, – дополнил Гастон, – что нам необходимо быть готовыми на всякий случай, чтобы не остаться изолированными, когда придет время действовать…

– Я очень хорошо понимаю это, – отвечал герцог д'Эпернон с поклоном.

– А вы, любезный маркиз, – обратилась королева-мать к де Шале, – вы постараетесь еще ближе сойтись с мистером ле Гранд.

– Я сделаю все от меня зависящее, ваше величество!

– Привезите этого маркиза де Сен-Марса и господина де Ту ко мне как можно скорее. Я желаю, чтобы оба были мне представлены, – сказал своим повелительным надменным тоном герцог Орлеанский, – от них можно будет получить гораздо более обстоятельные сведения.

– И притом можно будет воспользоваться ими для наших планов, – прибавил, откланиваясь, маркиз де Шале.

Когда оба придворных удалились, королева-мать сказала сыну.

– Мы приближаемся к цели, если и медленно, то, по крайней мере, верно!

– Кардинал должен пасть, хотя бы мне пришлось встать во главе заговора против него, – с жаром проговорил брат Людовика XIII.

XIX. ТЕЛОХРАНИТЕЛИ КАРДИНАЛА

Ришелье достиг своей цели, он был властелином Франции, он управлял государством, в его руках была судьба нации! Без меры честолюбивый, руководимый единственным желанием – стать могущественным правителем Франции, он, шаг за шагом, медленно взбирался по лестнице, ведущей его к цели. Теперь он был на самом ее верху, теперь король боялся своего кардинала! Однажды Людовик решился высказать ему свое неудовольствие, произнеся слова не понравившиеся кардиналу, и на другой же день Ришелье принес ему свой портфель министра вместе с просьбой об отставке. Этот решительный шаг испугал короля. Он просил кардинала не оставлять своей должности, и только после долгих просьб Ришелье согласился снять с плеч короля «всю тяжесть» государственных дел. Поэтому, если король и видел, что кардинал переступает границы своей власти, он терпел и молчал.

Таким образом, кардинал Ришелье, встав выше короля Франции, решился, наконец, сделать то, на что до сих пор не осмеливался ни один королевский любимец, ни один министр, ни один принц королевского дома! Он захотел иметь свою лейб-гвардию, своих телохранителей.

Это неслыханное новшество еще более увеличило авторитет могущественного министра. Как только распространилась в народе весть, что у кардинала своя гвардия, разница между ним и королем исчезла совершенно; вскоре все привыкли ставить его даже выше Людовика, хотя ему одному он был обязан своим возвышением и могуществом!

Ришелье сидел в своем кабинете, когда ему доложили о приходе капитана Девере, он приказал впустить его и встал со своего места.

Капитан появился на пороге и приветствовал кардинала, отдав ему честь по воинскому ритуалу.

– Подойдите сюда и расскажите мне о результатах вашей вербовки, любезный Девере, – сказал кардинал начальнику своей лейб-гвардии, – повторяю вам, я ничего не пожалею для этого дела.

– Оно идет отлично, ваша эминенция!

– Сколько людей собрали вы, капитан?

– Около восьмисот человек, ваша эминенция.

– Удалось ли вам отыскать и завербовать в число моих гвардейцев известного вам Жюля Гри?

– Сегодня он уже получил свое обмундирование, ваша эминенция!

– Я желаю, чтобы он был назначен в мое личное распоряжение, капитан.

– Теперь он стоит на часах у подъезда вашей эминенции.

– Прекрасно, любезнейший Девере, вы имеете дар предупреждать мои желания. Есть ли у вас еще в числе новичков замечательные личности?

– Три молодых авантюриста из старинных дворянских фамилий, ваша эминенция.

– Этому я очень рад, капитан, с такими людьми я смогу выдержать конкуренцию с мушкетерским полком. Расскажите мне подробнее о новых гвардейцах.

– Один из них – потомок известного капитана де Рансон, – начал Девере.

– Де Рансон!? Не был ли он капитаном дворцовой стражи королевы Екатерины? – спросил Ришелье.

– Так точно, ваша эминенция, капитан был убит во время Варфоломеевской ночи, сын же его, объездивший почти весь мир, живет теперь в Париже без всяких средств. Он и поступил к вам на службу…

– Де Рансон? Дальше!..

– Еще я нашел внука генерала Мулена, шевалье требует жалованья двадцать розеноблей в месяц…

– Не с ума ли сошел шевалье де Мулен?

– Он ссылается на то, что мушкетеры получают такое же содержание…

– Положим, но…

– Если мы исполним его желание, он не станет просить капитана мушкетеров об определении его в полк…

– Сделайте исключение для него, Девере… Представителен ли он?

– Он молод, строен, с красивой черной бородой, красный мундир очень идет ему, ваша эминенция!..

– Пусть же будет исполнено его желание! Дальше!

– Дальше, ваша эминенция, у меня есть солдат не совсем молодой, но из старинного дворянского рода…

– Как его зовут?

– Клод де Пеллерон, ваша эминенция!

– Не родственник ли он Шербургскому коменданту?..

– Сын его родного брата!..

– Вы говорите, он стар?

– Он очень опустился, но седые волосы и множество шрамов на лице придают ему воинственный вид, ему должно быть уже далеко за сорок, – докладывал Девере.

– Это мне нравится! Надеюсь, вы позаботитесь об его обмундировании?..

– Все уже сделано, ваша эминенция! Я полагаю, что эти дворяне-авантюристы будут нам очень полезны. Это для нас хорошая находка! Люди такой закалки не испугаются и самого черта!..

– Я перехвачу у короля самые лакомые кусочки. Пожалуйста, капитан, постарайтесь набрать для нашей гвардии побольше людей решительных и с громкими именами!..

– Я постоянно хлопочу об этом, ваша эминенция!..

– Еще одно слово, Девере! За свои денежки я желал бы дать моим молодцам какую-нибудь работу, способную меня потешить. Вы, капитан, могли бы мне помочь в этом?

– Приказывайте, ваша эминенция!..

– Только не говорите, что это мое желание, Девере, – этого я не хочу. Но мне было бы очень приятно, если бы когда-нибудь случилось, что три новые гвардейца, о которых вы сейчас мне говорили, поспорили бы с некоторыми мушкетерами. Было бы даже не худо, если бы дело дошло до дуэли. За последствия отвечаю я; случай какой-нибудь, вы понимаете, Девере?..

– Совершенно, ваша эминенция!..

– В особенности меня интересуют четыре мушкетера, имена которых часто упоминаются, им даже король оказывает некоторое предпочтение. Я не знаю, известны ли они вам?..

– Большая часть мушкетеров известна мне, ваша эминенция, так как я сам прежде служил в этом полку…

– Я приблизительно объясню вам, кого из них я имею в виду, Девере! Кажется, между товарищами их называют: Маркиз, Каноник и Милон Арасский, последнее прозвище, говорят, означает необыкновенную геркулесовскую силу этого мушкетера…

– Прозвище не лжет и не преувеличивает, ваша эминенция. Этот мушкетер действительно обладает редкой силой и необыкновенным мужеством…

– Кроме этих трех, там есть еще виконт д'Альби…

– Беарнец! Знаю и его…

– Я очень желал бы, Девере, чтобы случай свел когда-нибудь моих гвардейцев де Рансона, Мулена и де Пеллерона с этими четырьмя мушкетерами, чтобы они повздорили с ними и хорошенько проучили бы их!..

– Вы не знаете мушкетеров, вовлечь их в поединок очень легко, но за исход его я не ручаюсь.

– Как, капитан, и вы мне это говорите?

– Позвольте вам сказать, ваша эминенция, я слишком хорошо знаю этих четырех мушкетеров, они не вьщадут друг друга. Они стоят один за другого стеной и сражаются все четверо, как один человек! Их соединяет, говорят, священная клятва! Не знаю, правда ли это, но верно, что между ними истинно братский союз, и одолеть их – дело нелегкое!..

– Но я этого хочу, Девере, слышите? Это мое непременное желание. Говоря между нами, пообещайте трем вышеупомянутым гвардейцам награду сто розеноблей, если они побьют мушкетеров!..

– Это хорошая приманка, способная поощрить их, ваша эминенция.

– Ведь им не надо выбирать минуту, чтобы все четыре мушкетера были вместе. Иногда хорошо придуманная хитрость заменяет силу, Девере!

– Я позабочусь, чтобы желание ваше было исполнено, ваша эминенция, – отвечал капитан. – Думаю, что разговоров в Лувре было бы немало.

– Я ничего не пожалел бы, если бы мне пришлось услышать: гвардейцы кардинала победили мушкетеров! Кроме того, стали бы спрашивать имена победителей, а в ответ бы услышали имена старинных дворянских фамилий – де Рансон! Мулен! Де Пеллерон!

– Обещаю вам, ваша эминенция, что рано или поздно эта встреча устроится. Без кровопролития не обойдется, это я знаю наперед, потому что при рукопашной схватке всегда бывают разбитые головы!

– Оно так, любезный капитан, действительно так, но как бы дело ни кончилось, лишь бы победа осталась за моими гвардейцами! Я, так сказать, гордился бы этим! Что же касается последствий, то моим молодцам нечего бояться, всю ответственность я беру на себя, слышите? Всю! Только вы не говорите им, что я высказал вам это желание.

– Я устрою все так, ваша эминенция, как будто это моя собственная мысль. Быть может, я даже сам приму участие в деле, если увижу, что могу положиться на трех дворян. Имеете вы еще что-нибудь приказать мне?

– Нет, любезньш, Девере, притом я слышу голоса в передней. Надеюсь вскоре получить от вас хорошие известия, прощайте!

– Госпожа маркиза де Вернейль, – доложил лакей.

– А! Неожиданная и приятная гостья! – воскликнул кардинал, откидывая сам портьеру, чтобы встретить и принять маркизу со всей любезностью вежливого кавалера. – Какой приятный сюрприз, маркиза!

– Вы один, ваша эминенция?

– Один, и весь к вашим услугам, маркиза!

– Вы умеете льстить, когда захотите и когда вам это выгодно, – сказала маркиза с легкой иронией в голосе, усаживаясь в предложенное Ришелье кресло. – Я человек бывалый, ваша эминенция, и признаюсь, потеряла веру в льстивые речи и любезности. Опыт отнял у лести всякое очарование и заставляет меня всегда видеть одну нагую действительность. Это гадко, очень гадко и досадно, ваша эминенция!

– Извините, маркиза, но выражение искреннего чувства нельзя смешивать со словами лести, и вы положительно несправедливы ко мне, потому что я не только на словах, но и на деле питаю к вам глубочайшее уважение! Но скажите, что делают в Лувре после возвращения из Венсенского замка?

– В Лувре сплетничают и интригуют, ваша эминенция! Боже мой! Как времена изменились! Все удовольствия и увеселения прекратились, при дворце царствует строгое и меланхолически-спокойное настроение духа! Право, королеву нельзя осуждать, если, утомленная этим печальным однообразием, она позволяет себе маленькие не совсем дозволенные развлечения.

– Всему, конечно, виной король, его скучный мрачный характер! Но что же делает живая и веселая герцогиня де Шеврез?

Маркиза засмеялась.

– Вы с некоторых пор, кажется, не шутя интересуетесь герцогиней, ваша эминенция, и веселая госпожа де Шеврез, исподтишка посмеиваясь, не отказывается от нового союза. Но я полагаю, вы ошибаетесь, господин кардинал!

– В чем именно, маркиза?

– В своих предположениях, что герцогиня будет вам верной союзницей.

– Будет ли она верной или неверной союзницей, это решит время, но я люблю быть в хороших отношениях с дамами.

– Как, со всеми? И это говорите вы – человек, не имеющий права на законном основании обладать даже одной женщиной! Это забавно, ваша эминенция!

– Да, кстати, маркиза, не открылось ли чего-нибудь нового по поводу таинственного рандеву в Венсенском замке?

– Чему же тут еще открыться, ваша эминенция? Рандеву было – это несомненно. Бекингэм был в Венсене, я знаю это наверное.

– Но его непонятное исчезновение?

– Без сомнения, дело вашего нового друга герцогини де Шеврез, так же, как и устройство свидания, – сказала маркиза.

– При всем том я не постигаю, как незнакомому с замком Бекингэму удалось уйти из западни, тогда как король действовал очень решительно и тотчас же расставил часовых у всех входов и выходов.

– Вы, стало быть, еще очень мало знакомы с хитростью женщин, ваша эминенция. Несмотря на то, что вы великий политик, они всегда вас перехитрят. Бекингэй, зная это, вступил в союз с герцогиней.

– Но разве у меня нет такой же могущественной и верной союзницы в вашем лице, маркиза?

– Несмотря, однако, на всю мою бдительность, он ушел от нас самым непонятным образом, одно только объяснение, по моему мнению, довольно вероятно, ваша эминенция.

– Я с нетерпением желаю узнать его!

– Через несколько дней после события я пошла с моей горничной в сторожевую башню, чтобы внимательно осмотреть ее. Мы пришли в такую комнату, где оказался громадный камин с непомерной величины решеткой! Моей камеристке прежде всего пришла в голову мысль, что человек очень легко может спрятаться в этом камине. Я не хотела верить этому, но она доказала мне истину своих слов, спрятавшись за, или лучше сказать, под эту решетку.

– И вы в самом деле считаете возможным, маркиза, чтобы герцог Бекингэм, первый министр Англии, любимец короля, гордый, самоуверенный баловень женщин согласился унизиться до того, чтобы забраться за каминную решетку?

– В любовных приключениях нет унижений, господин кардинал, там заботятся только о том, чтобы не изменить себе!

– Все-таки я сомневаюсь…

– Позвольте мне досказать. Я привела к камину одного из солдат, сопровождавших короля с факелами при обыске башни, дала ему денег и спросила, заглядывали они в камин и отодвигали решетку во время обыска?

– Что же отвечал солдат?

– Он отвечал, что помнит все происходившее в ту ночь, но никто не трогал каминной решетки, так как никому и в голову не пришло, что там мог спрятаться человек!

– В таком случае, конечно, предположение ваше, быть может, и справедлива.

– Теперь уже дела не поправишь, он выскользнул из наших рук, – сказала маркиза.

– Но он возвратится!

– Едва ли! По крайней мере, нескоро. Вы не знаете, возвратился ли он в Лондон?

– К чему такой вопрос, маркиза? Я не сомневаюсь в этом, так как получил уже известие из Лондона, не допускающее никаких сомнений на этот счет. У нашего посланника в Лондоне есть свояченица, прелестная и ловкая молодая вдова, и очень богатая. Она имеет дом близ Парижа и живет попеременно – то здесь, то в Лондоне.

– А как зовут ее, ваша эминенция?

– Мадам де Марвилье!

– О, мы вчера видели ее в великолепном экипаже. Маркиза д'Алансон обратила на нее мое внимание, а герцогиня де Шеврез знакома с ней.

Ришелье улыбнулся.

– Мадам де Марвилье говорила мне, что видела герцога Бекингэма в Лондоне после той ночи и даже разговаривала с ним, он, по-видимому, заинтересовался прелестной вдовой.

– По обыкновению всех мужчин, не способных жить без нескольких любовных интриг одновременно. А давно ли госпожа де Марвилье в Париже?

– Позвольте узнать, маркиза, к чему вы спрашиваете об этом?

– Я сейчас объясню вам, ваша эминенция, но прежде ответьте мне на мой вопрос.

– Несколько недель, я полагаю.

– А когда она думает возвратиться в Лондон?

– Это зависит от обстоятельств, быть может, и скоро.

– Мне кажется, ваша эминенция, что вы приобрели в ней тайного агента при английском дворе, это очень разумно с вашей стороны. Для некоторых вещей нет лучших дипломатов, чем женщины, тем более молодые, прекрасные и богатые. Ваш новый агент-дама говорила вам, что она видела Бекингэма в Лондоне, и я бы хотела обратить ваше внимание на одно обстоятельство.

– Вы преувеличиваете мои отношения с мадам Марвилье, маркиза!

– Позвольте задать вам один вопрос, ваша эминенция. Не предполагаете ли вы, что герцог Бекингэм после отъезда из Лондона этой дамы мог также тайно уехать в Париж и скрываться теперь здесь?

– Почему вы так думаете, маркиза?

– Я приехала к вам с тем, чтобы сообщить нечто, как я полагаю, еще совершенно новое для вас.

– Я весь превращаюсь в слух, маркиза! О, я понимаю, чем я обязан вам, и смею вас уверить, что никогда не принадлежал к числу людей, не умеющих ценить и забывающих одолжения и дружеские услуги! Вы для меня всегда будете первой моей союзницей и лучшим другом!

– Известно ли вам, ваша эминенция, кто живет в доме номер 21 на улице д'Ассаз? – спросила маркиза, не обращая никакого внимания на любезность Ришелье.

– Улица д'Ассаз, – проговорил он, как бы припоминая что-то, – номер 21, не помню что-то.

– Дом великолепный, большой, отлично меблированный.

– Я напрасно стараюсь припомнить, маркиза! Надо полагать, что мне ничего об этом доме не говорили!

– Я также не знаю, кто живет там, но знаю только, что королева сегодня во второй уже раз украдкой посещала этот дом.

Ришелье стал еще внимательнее, черные глаза его загорелись зловещим огнем.

– Как! Королева, и украдкой?

– Да, ваша эминенция! В сопровождении одной только обергофмейстерины, королева сегодня уже во второй раз, не объявляя, куда ока едет, отправилась на улицу д'Ассаз, номер 21 и возвратилась в Лувр спустя несколько часов.

– Каким же образом вы узнали улицу и номер дома?

– Моя горничная полюбезничала с лейб-кучером королевы и заставила его проговориться. Влюбленный дурак все выболтал, несмотря на строгое приказание молчать и не говорить никому адреса!

– А вы уверены, что он сказал правду?

– Он слишком глуп, чтобы перехитрить мою камеристку, – отвечала с усмешкой маркиза, – я уверена, что он не солгал. Он не успел придумать ложь, так как она напала на него врасплох со своими расспросами. Но кто бы мог жить на улице д'Ассаз, в 21-м номере?

– Вы, надеюсь, маркиза, знаете?

– Я еще ничего не знаю, наша эминенция, кроме того, что только что сообщила вам. Больше узнать не имела времени, так как спешила сюда.

– Благодарю, тысячу раз благодарю, любезная маркиза! Так вы в самом деле полагаете, что герцог…

– Там, где дело идет о любви, нельзя ни за что ручаться, ваша эминенция. Вдруг Бекингэм инкогнито живет в этом доме?

– Немыслимо, маркиза, положительно невозможно!

– Для любящей женщины нет ничего невозможного, ваша эминенция.

– Я молча преклоняюсь перед вашей опытностью в этом отношении, маркиза.

– Вам будет нетрудно еще сегодня же получить более подробные сведения об этом доме. – На дворе уже смеркается, только будьте осторожны, ваша эминенция, действуйте как можно осмотрительнее, я полагаю, что мои сообщения очень важны, и было бы жаль, если бы мы и на этот раз не имели удачи! Желаю вам доброго здоровья, ваша эминенция!

– Прощайте, маркиза, еще раз душевно благодарю вас за ваши сведения, – сказал Ришелье, провожая статс-даму до передней. В эту минуту взор его упал на стоящего там на часах гвардейца из числа его телохранителей, имевшего в своем красном мундире и черной шляпе очень красивый вид. Лицо солдата показалось кардиналу знакомым. Проводив маркизу, он обратился к нему и спросил:

– Давно ли ты поступил в мою гвардию?

– Всего два дня, ваша эминенция!

– Получил ли ты жалованье вперед?

– Получил, ваша эминенция!

– Лицо мне твое знакомо, как тебя зовут?

– Жюль Гри, ваша эминенция!

Едва заметная улыбка пробежала по лицу кардинала. Он так был заинтересован рассказом маркизы, что даже не узнал сына Пьера Гри, хотя нужно сказать, что и красивый военный костюм совершенно изменил его наружность.

– Иди за мною, – приказал Ришелье. Жюль Гри, несколько примирившийся с кардиналом с тех пор как ему платили по десять розеноблей в месяц за то, что он носил красный мундир, последовал за могущественным министром в его кабинет.

– Ты сыграл со мной скверную шутку, несколько времени тому назад, – начал Ришелье.

–Что делать, ваша эминенция, своя рубашка ближе к телу! Я безвинно сидел в тюрьме, и того и глядел, что попаду из огня да в полымя!

– Я заметил, что ты молодец не без способностей, и потому простил тебя!

– Вы снимаете камень с моего сердца, ваша эминенция! – отвечал Жюль Гри, расшаркиваясь.

– Ты теперь принадлежишь к моей лейб-гвардии и присягал мне в верности!

– И намерен держать свою клятву, ваша эминенция, по крайней мере до тех пор, пока мне будут исправно платить жалованье!

– Я хочу, чтобы ты сослужил мне службу, и я заплачу тебе отдельно, если ты аккуратно исполнишь мое поручение.

– Ваша эминенция, можете положиться на меня!

– Я еще раз хочу испытать тебя, если и в этот раз я ошибусь, то пеняй сам на себя, терпению моему будет конец. Я считаю тебя парнем ловким, осторожным, знающим местность. Я думаю также, что ты можешь молчать, если захочешь!

– Так точно, ваша эминенция! Я могу сделать почти все, что от меня требуется!

– Есть у тебя плащ, под которым ты бы мог скрыть свой мундир?

– Никак нет, ваша эминенция, капитан Девере еще не выдал нам плащей!

– Так потребуй от него плащ, капитан Девере теперь, наверное, внизу, в вахтенной комнате! Этим плащом ты прикроешь свой мундир, чтобы там, куда я тебя пошлю, в тебе не узнали солдата моей лейб-гвардии!

– А какого рода будет поручение, ваша эминенция, и куда прикажете мне отправляться? – спросил сын Пьера Гри.

– Закутайся хорошенько в плащ и иди на улицу д'Ассаз, отыщи там дом номер 21, войди в него и разузнай, кто там живет. Но смотри, будь осторожен и, главное, не проболтайся, по чьему приказанию ты действуешь!