Текст книги "Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1"

XXIII. В ПРИЕМНОЙ

Людовик XIII очень быстро одарил своим расположением молодого маркиза де Сен-Марса. Ришелье представил его ко двору и ввел в круг самых близких к королю людей с тем, чтобы иметь среди них своего постоянного шпиона. Сначала де Сен-Марс беспрекословно повиновался воле всемогущего кардинала, но скоро роль шпиона стала ему так ненавистна, так отвратительна, что он задумал уклониться от нее во что бы то ни стало. Впрочем, он тщательно скрывал свои намерения, и Ришелье даже не подозревал ничего подобного. Кардинал рассчитывал, что молодой человек обязан ему своим блестящим положением и никак не ожидал, что он осмелится иметь самостоятельные планы и расчеты.

А между тем всемогущий кардинал сам указал ему этот путь, отрекшись от королевы-матери после того, как она ввела его к королю и утвердила его положение среди королевских приближенных. Поэтому Мария Медичи имела полное право говорить, что Ришелье несет на себе тяжесть своих собственных грехов.

Заговор против кардинала, зародившийся в Люксембургском дворце, начал принимать все более и более серьезный характер. Королева-мать и герцог Орлеанский твердо решили исключить влияние всемогущего министра, но в то же время ни один из них не решался вступить в эту борьбу открыто. Оба хорошо знали ум и силу своего врага, а потому предпочитали исподволь подыскивать людей, способных стать надежным оружием в их руках.

Удаче их планов могло содействовать единодушие герцога д'Эпернона и маркиза де Галиаса, и отношения с ними поддерживались по-прежнему, но в строжайшей тайне. Герцог Орлеанский был слишком малодушным человеком для того, чтобы выступить против Ришелье открыто, а у Марии Медичи были еще слишком свежи в памяти печальные для нее последствия недавнего дворцового переворота.

Маркиз де Галиас привез однажды маркиза де Сен-Марса и друга его де Ту к герцогу Орлеанскому, и тот, разговаривая с молодыми дворянами, вскоре убедился, что это были именно такие люди, каких он подыскивал. Нужно было только умело повести дело.

Сближение с ними представляло еще и ту выгоду, что Людовик с каждым днем, видимо, все сильнее привязывался к своему красивому и ловкому гардеробмейстеру и все внимательнее прислушивался к его словам. Партии королевы-матери необходимо было воспользоваться этим обстоятельством.

Кроме того, Марии Медичи казалось, что даже сам Людовик смотрел на быстрое возвышение и растущее могущество Ришелье далеко неблагосклонно, он терпел его лишь потому, что не имел достаточной воли устранить его или ограничить его чрезмерное властолюбие. Это открытие подало ей надежду склонить на сторону заговорщиков даже самого короля.

Между тем герцог д'Эпернон предложил поехать в Испанию и там объединить нескольких сторонников их замыслов против ненавистного кардинала.

Ришелье был в дурных отношениях с испанским двором. Кроме того, там знали, что Анне Австрийской пришлось пережить немало тяжелых минут благодаря его интригам. Таким образом, в Испании было нетрудно найти влиятельных и сильных людей, готовых действовать против Ришелье.

Но герцог Гастон Орлеанский придумал какой-то собственный план, держал его в глубокой тайне и временами хвастал перед своими приближенными, что скоро произойдет нечто необыкновенное. Поверенным своим он избрал маркиза де Галиаса, считая его человеком, наиболее подходящим для осуществления задуманного. Он решил издали любоваться тем, как другие станут таскать для него каштаны из огня. Если они обожгут себе при этом пальцы, то он, стоя поодаль, не почувствует боли, а если им удастся довести свое дело до конца, то главная часть успеха выпадет на его долю. В обоих случаях он был бы в выигрыше, а такое положение дел было именно в его вкусе. Открыто Выступить против ненавистного врага, смело взглянуть ему в глаза было не в характере брата короля.

Вследствие того, что у короля так долго не было детей, многие смотрели на Гастона, как на наследника престола, и это служило поводом ко множеству интриг и раздоров.

После смерти первой жены Гастона, царственный брат его и кардинал Ришелье пытались втянуть его во всякого рода гибельные излишества, но Гастон вовремя понял их планы, сблизился с матерью и принялся вместе с ней интриговать против брата.

Людовик XIII большую часть года проводил в обширном и мрачном дворце Сен-Жермена и с удовольствием охотился в окружавших его дремучих лесах. С некоторых пор Анне Австрийской тоже начал нравиться Сен-Жермен, и она даже выстроила себе маленький летний дворец в лесу, где часто проводила по несколько дней.

Однажды маркиз Галиас отправился в своем роскошном экипаже в Сен-Жермен, чтобы добыть там по поручению герцогов Орлеанского и Булонского некоторые секретные и весьма важные сведения. Галиас знал, что друг его де Ту уже уехал навестить молодого Сен-Марса и спешил воспользоваться этим случаем, чтобы переговорить с ними обоими вместе.

Наступил уже вечер, когда он приехал во дворец и узнал от офицеров в передней, что король на охоте и возвратится поздно. Он спросил де Ту и узнал, что тот не поехал на охоту и теперь сидит наверху в приемной вместе с Сен-Марсом.

Галиас очень обрадовался этому и тотчас же поднялся наверх в те комнаты, где обыкновенно сидели приближенные короля.

Он застал обоих друзей в отдаленной приемной за весьма оживленным разговором.

Увидя вошедшего маркиза, де Ту приветливо поспешил к нему навстречу. Сен-Марс тоже встал со своего места и вежливо раскланялся с ним, так как они были уже немного знакомы.

Все трое уселись опять и продолжали разговор о всевозможных новостях и происшествиях, но Галиас свел его к личности Ришелье.

– Вы были в Люксембурге и можете рассказать нам все, что сделано для того, чтобы поубавить спеси у кардинала, – сказал де Ту. – Пожалуйста, говорите все, не стесняясь. Мой друг по-прежнему не принадлежит к числу его приверженцев.

– В Люксембурге толкуют о весьма важных новостях, – сказал Галиас многозначительно.

– Так будьте же так добры, расскажите нам о них, маркиз, – вскричал Сен-Марс.

Галиас со страхом оглянулся вокруг.

– Я не уверен, – проговорил он нерешительно, – что и здесь стены без ушей.

– Не беспокойтесь! – сказал де Ту. – Здесь нет никого, кто мог бы вас подслушать.

– Предупреждаю, господа, что нам придется откровенно говорить о вещах чрезвычайно важных и секретных! Начнем с того, что Черный союз объявил кардиналу войну.

– Как! Тайное общество, насчитывающее в своих рядах знатнейших людей государства! – с удивлением проговорил Сен-Марс. – Но откуда вы это узнали?

– Из самых достоверных источников.

– Укажите их нам, если можно.

– С некоторых пор герцог Булонский стал очень часто бывать в Люксембургском дворце, – ответил Галиас.

– Да, я слышал, что он имеет весьма значительное влияние в Черном союзе.

– Недавно он сделан главой этого союза, – продолжал Галиас, – его соединение с герцогом Орлеанским – факт тоже весьма важный. Но теперь должно произойти еще одно соединение.

– Вы, вероятно, говорите об Испании?

– Нет, вы ошибаетесь, я говорю о соединении гораздо более важном и гораздо более чреватом последствиями, и оно должно произойти в Париже, при дворе.

– Это чрезвычайно любопытно! – вскричал де Ту. – Скажите, кто же это?

– Королева, – ответил Галиас, понижая голос.

– Она уже давно не расположена к кардиналу, – заметил Сен-Марс, – но я никак не думал, чтобы она когда-нибудь решилась на энергичные действия и сблизилась бы с Люксембургским дворцом.

– Итак, весь план военных действий уже составлен? – спросил де Ту.

– Именно, как и требует сила, с которой нам предстоит бороться! Но главная часть того, что я могу вам сообщить, еще впереди.

– А знаете, маркиз, ведь с вашей стороны это была просто гениальная мысль – приехать сюда и разделить наше уединение! – сказал де Ту, дружески пожимая его руку. – Продолжайте, ведь эти вещи интересуют нас больше всего.

– Да, да! – подтвердил Сен-Марс. – Итак, перейдем к главному. Кого это касается?

– Разумеется, кардинала! – сказал де Ту.

– Понятно, его, но ведь и еще кое-кого.

– Кого же именно, назовите! – горячо торопил Сен-Марс.

– Ведь между нами нет тайн! Вас, маркиз.

– Меня?! – с удивлением отшатнулся Сен-Марс.

– Я приехал предостеречь вас.

– Странно! Чрезвычайно странно! В чем же дело?

– Поймите, маркиз, что я приехал сюда не только ради своих личных интересов и влечений. Люди, стоящие очень высоко, интересуются вами и хотят предупредить вас о несчастье, приближающемся незаметно и готовом разразиться над вами, если вы не примите энергичных мер, чтобы отразить его.

– Однако вы пугаете меня, маркиз! – сказал де Ту озабоченно.

Сен-Марс тихо опустил руку на плечо своего друга.

– Успокойся! – сказал он. – Не следует волноваться. Маркиз Галиас расскажет нам, в чем дело, и тогда мы сможем обсудить мое положение.

– Оно серьезнее, чем вы думаете, – заметил Галиас. – Неизвестно, каким образом Ришелье узнал, что вы становитесь для него опасным, и он начинает бояться вас.

– Ришелье – меня?1 – с недоверчивой улыбкой воскликнул Сен-Марс. – Мне кажется, до вас дошли неверные слухи.

– Не пренебрегайте моим предостережением, – проговорил Галиас очень серьезно, – иначе вам придется горько пожалеть об этом.

– Не скрывайте от нас ничего, маркиз! – попросил де Ту. – Сен-Марс слишком доверчив, слишком самонадеян.

– Сказать вам все – является моей обязанностью, – ответил Галиас. – Кардинал задумал устранить вас со своей дороги, а вы знаете, что на эти дела он мастер, и если примется, то уж добьется своего.

Сен-Марс продолжал недоверчиво улыбаться.

– Должен вам признаться, что я не очень-то верю во все это, – сказал он наконец.

– Я могу представить доказательства!

– Буду вам очень благодарен!

– Ваш приезд сюда просто неоценим, маркиз! – с жаром произнес де Ту. – Ведь нам никто даже не намекнул на что-нибудь подобное.

– Начну с того, что одному из солдат кардинальской стражи приказано напасть на вас при подходящем случае.

Вы сами знаете, господа, что это значит. Среди гвардейцев кардинала есть люди, превосходно владеющие кинжалом.

– Это верно! – согласился де Ту.

Но Сен-Марс все еще, видимо, колебался.

– Этот солдат красной стражи, которому поручено «устранить» вас, – продолжал Галиас, – любит, впрочем, кошельки с деньгами больше своего кардинала, хотя и присягал ему служить верой и правдой. Но что значит клятва для таких людей, как этот Гри. Шевалье де Мармон…

– Это доверенный принца Орлеанского?

– Именно он. Шевалье знавал этого молодца еще тогда, когда он изображал из себя какого-то слепого или немого на улице Сен-Дени.

– Так вот откуда набирает кардинал свою гвардию! – вскричал Сен-Марс. – Признаюсь, я этого никак не ожидал.

– Этот Гри, который носит теперь мундир кардинальской гвардии, никто иной, как сын Пьера Гри, а о нем вы, вероятно, уже слыхали.

– Пьер Гри? Нет, мы ничего о нем не знаем! – сказали друзья в один голос.

– Одним словом, этот Гри – сын человека, обучающего воров, мошенников и тому подобных мастеров их ремеслу. Он содержит постоялый двор на одном из островов Сены. Можете себе представить, на что способен сын такого отца. Его эминенция для достижения своих планов не стыдится использовать даже таких людей, но на этот раз он упустил из виду одно обстоятельство…

– А именно?..

– А именно то, что люди, подобные этому Гри, не всегда держат свое слово и служат усерднее тому, кто лучше платит. Это-то и пришло в голову шевалье Мармону, когда он встретил и узнал Гри. Он взял его с собой в Люксембургский дворец и представил его герцогу как самого лучшего солдата его эминенции.

– Прекрасно! Отлично! – вскричал де Ту, весело смеясь.

– Мсье Гри был очень польщен этим новым знакомством, а когда герцог бросил ему кошелек с золотом, он стал даже весьма разговорчив и скоро признался, что ему приказано наблюдать за маркизом Сен-Марсом. А вам, вероятно, известно, что значит это слово на языке его эминенции.

Лицо Сен-Марса заметно омрачилось.

– Эта новость привела герцога Орлеанского в бешенство, потому что он искренне расположен к вам, – продолжал Галиас. – При солдате он, разумеется, воздержался и ничем не выдал своего участия к вам, но как только он ушел, герцог разразился самым горячим негодованием. Вчера же я получил от него приказание, как можно скорее отправиться сюда и предупредить вас.

– Искренне благодарю вас, маркиз, и прошу передать принцу выражение моей почтительнейшей благодарности. Эта весть только укрепляет мое давнишнее решение восстать против кардинала.

– То есть, как это следует понимать? Что я должен сказать в Люксембурге о ваших намерениях?

– Пока ничего, маркиз! Я только говорю, что решился восстать против кардинала, и сделаю это! Начну я с того, что приобрету для нашего общего дела одного всесильного сторонника.

– Меня крайне интересует… – начал было Галиас радостно…

– О ком это ты говоришь, Генрих? – спросил де Ту.

– Склонить его на нашу сторону можно только со временем, а потому я убедительно прошу вас, господа, пока никому не говорить о том, что я намерен сделать.

– Можешь быть в этом уверен! О ком же ты говорил?

– О короле Людовике XIII! – гордо ответил маркиз де Сен-Марс.

XXIV. ТАЙНЫЙ АГЕНТ

С тех пор, как беарнец приезжал к Габриэли де Марвилье, прошло два дня. На второй день после этого кардинал Ришелье созвал в Лувре совет из важнейших сановников государства для обсуждения некоторых правительственных мероприятий и открыл заседание в отсутствие короля. Прения затянулись до вечера, и Ришелье присутствовал при них до конца. Когда заседание было окончено и кардинал вышел в прихожую, К нему с озабоченным лицом подошел ожидавший его камердинер.

– В чем дело? – спросил кардинал, по своему обыкновению коротко и быстро.

– Какая-то дама под густой вуалью желает говорить с вашей эминенцией, – ответил лакей, понижая голос.

– Она сказала тебе свою фамилию?

– Госпожа де Марвилье, – уже окончательно прошептал лакей.

– Где она?

Лакей несколько смутился.

– Ждать здесь она не захотела, а вызывать вашу эминенцию я не посмел.

– Ну, так где же она?

– Я провел ее черным ходом наверх.

– Во флигель ее величества?

– Так точно, она возле комнаты с серебром.

– Проводи меня! – приказал кардинал. Ему не нравилось место, где предстояло говорить с Габриэль, но он решился все-таки принять ее, думая, что если Габриэль так тщательно скрыла свое лицо и согласилась ждать его в каких-то отдаленных переходах дворца, значит, она имеет сообщить ему нечто крайне важное.

Прежде чем рассказать о встрече этих двух таинственных союзников, необходимо ввести читателя в комнату с серебром и объяснить, как сложились отношения Белой голубки с господином Шарлем Пипо.

После разговора с Милоном, Жозефина, как ни в чем не бывало, возвратилась в комнату с серебром и принялась за свое дело. С этого дня она говорила с господином Пипо только о самых необходимых вещах, сохраняя при этом тон безукоризненной вежливости.

Управляющий действительно словно преобразился. Если он и притворялся, что ничуть не сердится на новую придворную судомойку, то делал это так искусно, что невозможно было отличить игру от истины. Но если он действительно решил отказаться от своего влечения к Жозефине и мести за свое фиаско, то это могло быть лишь результатом того почтения и страха, какой внушал ему мушкетер.

Жозефина была чрезвычайно довольна наступившей переменой. Она усердно работала, оказывала господину Пипо свое уважение, как начальству, и была вполне счастлива в своем новом положении, тем более, что хоть изредка, случайно, но все-таки виделась с Милоном и чувствовала в нем надежного защитника и покровителя.

В то время как кардинал взбирался по лестнице и шел по коридорам туда, где ожидала его Габриэль де Марвилье, господин Пипо, закрыв шкафы с серебром, надел свой старомодный серо-желтый камзол и взял палку и шляпу, чтобы идти домой. Он совершенно равнодушным тоном» пожелал Жозефине доброй ночи и остановился лишь на минуту, чтобы почистить свою допотопную шляпу. Жозефина, ответив ему поклоном, пошла в свою комнату и закрыла за собой дверь на ключ.

Управляющий кладовыми с серебром собирался уже открыть дверь в коридор, как вдруг она распахнулась сама, и к великому его удивлению на пороге появилась дама, вся в черном, с густой вуалью на лице, а за нею сам кардинал.

– Прошу пожаловать сюда, – произнес Ришелье, – здесь вы можете говорить свободно.

Пипо низко поклонился.

– Вы здешний ключник? – спросил Ришелье, останавливаясь.

– Точно так, к услугам вашей эминенции. Я Пипо, управляющий кладовыми с серебром.

– Мне нужно переговорить с этой дамой несколько минут, так постойте там, за дверью, – приказал Ришелье, соображая, что таким образом превращает свидетеля в сторожа. – Разговор этот очень важен и нам никто не должен мешать. Вы здесь одни?

– Так точно, ваша эминенция, совершенно один! – ответил Пипо с достоинством, забывая, что Жозефина была в своей комнате, или, может быть, не желая упоминать об этом.

– Разговор наш протянется недолго, а потом вы можете закрыть комнату с серебром и уйти, – проговорил Ришелье.

Пипо низко поклонился и поспешно вышел в коридор. Ему совсем не нужно было закрывать дверь той комнаты, где был кардинал с таинственной дамой, потому что серебро помещалось в шкафах других комнат, а они были давно уже закрыты.

В этом же зале стоял посредине большой дубовый стол, где управляющий и Жозефина расставляли вещи, принося их по мере надобности из других кладовых. Остальную мебель составляли старинные с высокими спинками стулья, пустой шкаф и большая, украшенная резьбой лохань. В каждой стене было по одной двери. Одна вела в кладовые, другая– в коридор, третья – в комнату Жозефины. На четвертой стене были огромные окна, выходящие на дворцовый двор. В двери комнаты Жозефины было небольшое окошечко, закрытое занавеской, чтобы придворная судомойка всегда могла наблюдать за дверью, ведущей в кладовые.

Начинало уже смеркаться, и в комнате царил полумрак.

Ришелье подвел свою собеседницу к окну.

– Теперь мы совершенно одни. Прошу вас, расскажите мне ваши новости! – сказал он.

Жозефина прислушивалась уже к разговору кардинала с Пипо, но в первую минуту не могла понять, в чем дело.

Она тихонько подкралась к двери, осторожно раздвинула занавеску окна и таким образом могла не только ясно видеть даму под вуалью и красную фигуру кардинала, но и совершенно отчетливо слышать все, что они говорили. Только некоторые слова, произносимые ими уже совершенно шепотом, ускользали от нее, тем не менее общий смысл разговора был для нее вполне понятен.

Сначала она смотрела на странных собеседников, удивляясь, почему им вздумалось разговаривать именно здесь, но скоро поняла, что им приходилось вести свой разговор в строжайшей тайне.

– Я не позволила бы себе приехать сюда, ваша эминенция, если бы меня к тому не вынудило чрезвычайно важное и секретное известие, – сказала дама, – но никто не должен видеть меня здесь и даже подозревать о моем присутствии.

– Поэтому-то мы и встретились с вами именно здесь. Меня очень интересуют ваши новости. Была у вас герцогиня де Шеврез?

– Была сегодня, несколько часов тому назад.

– Так значит, это правда! Мне говорили, что она собирается к вам, но я этому не верил.

– Герцогиня чувствует ко мне глубочайшее доверие.

– Да, вы действительно прекрасно ведете свою роль.

– И кажется, мне удалось уверить герцогиню в моей преданности и дружбе, по крайней мере она дала мне такое доказательство этого, которое удивит вас. Я и приехала именно потому, что завтра же должна уехать.

– Должны? – переспросил Ришелье.

– Дружба к герцогине побуждает меня поступить именно так, а не иначе.

– Вы взялись исполнить какое-нибудь поручение?

– В том-то и дело. И такое важное и таинственное, ради которого я должна завтра же уехать в Лондон.

– Начинаю подозревать нечто очень интересное.

– Ваша поверенная докажет вам, кардинал, что она знает свое дело.

– В этом я никогда не сомневался! Однако возвратимся к вашему поручению! – проговорил Ришелье с нетерпением.

– Третьего дня герцогиня де Шеврез несколько раз справлялась о том, когда именно я уезжаю в Лондон, из этого я заключила, что у нее есть для меня важное поручение.

– Заключение совершенно верное. Оно подтверждается и моими данными, и тем, что герцогиня, несмотря на все свое расположение к вам, не пыталась удержать вас от поездки в Лондон.

Габриэль де Марвилье холодно улыбнулась.

– Вы вполне ясно поняли наши отношения! Герцогиня очень привязалась ко мне и была бы рада, если бы я осталась здесь. Но так как у нее было важное поручение, которое она могла исполнить только через меня, она и подчинила свое желание быть в моем обществе необходимости воспользоваться моими услугами.

– Значит, это просто дружеская услуга?

– Да, ваша эминенция.

– Говорите же, говорите, прошу вас.

– Герцогиня под строжайшим секретом передала мне эту шкатулку, ваша эминенция, – с этими словами Габриэль вынула из-под своего широкого плаща, прекрасно отделанный ящичек.

Ришелье с жадностью схватил его и принялся осматривать со всех сторон.

– На нем нет адреса, – заметил он, – вы, вероятно, получили вместе с ним письмо!?

– Нет, письма мне не дали.

– В таком случае герцогиня должна была на словах сказать вам, кому его доставить! Так кому же?

– Она действительно сказала это мне – герцогу Бекингэму! – медленно произнесла Габриэль, наблюдая за впечатлением, произведенным этими словами на Ришелье.

– Герцогу Бекингэму! – повторил он тихо, покачивая ящик, точно пытаясь по весу определить его содержимое. Должен признаться, что вы сделали действительно неожиданное открытие! Однако позвольте задать еще один вопрос. Герцогиня не говорила вам, сама ли она отправляет этот ящик или по чьему-нибудь поручению?

– Да, она говорила со мной и об этом и призналась, что когда-то была с герцогом в дружеских отношениях.

– О, если бы вы знали, какую жертву принесла гордая герцогиня де Шеврез, признаваясь в этом!

– Она, бедняжка, думала, что я поверю этой басне, и действительно разыграла свою роль довольно сносно. Я думаю даже, ваша эминенция, что не будь эта женщина герцогиней, ее можно бы назвать величайшей актрисой нашего времени.

– А что она говорила вам о содержимом этого ящика?

– Она говорила, что когда-то Бекингэм дал ей свой портрет, но она не желает его теперь видеть, при этом она так тяжело вздыхала! – расхохоталась Габриэль де Марвилье, стараясь заглушить свой голос. – Скажите сами, ваша эминенция, ну разве это не уморительно смешная история?

– Я думаю, что здесь лежит действительно портрет, но только не герцога, а совсем другого лица, – сказал Ришелье, снова осматривая ящик со всех сторон, точно пытаясь найти возможность открыть его каким-нибудь незаметным способом.

– Я подозреваю то же самое, ваша эминенция.

– Да, но нам нужно во что бы то ни стало убедиться в этом, необходимо вскрыть ящик.

– Как! Вы хотите открыть его?!

– Непременно!

– Ради самого Бога, ваша эминенция! Ведь вы видите, что он со всех сторон заколочен маленькими гвоздиками.

– Так что ж?! Мы их вынем.

– А печати?

– Они останутся почти нетронутыми.

– Ну, а если герцог Бекингэм все-таки заметит, что кто-то открывал ящик?

– Тогда вы скажете, что открывали на таможне того порта, где вы проезжали.

– Всю ответственность за это дело я возлагаю на вас, ваша эминенция.

Ришелье озабоченно оглянулся. Он искал подходящий инструмент. Ему хотелось воочию убедиться в том, что в таинственном ящике лежало именно то, что он предполагал.

Он увидел нож, лежавший в шкафу, схватил его, осторожно просунул между крышкой и стенками и ловко вскрыл ящик. Перед глазами кардинала очутилась вторая, роскошно отделанная золотом и перламутром крышка футляра. Он осторожно вынул его и тотчас же заметил, что в ней была пружина.

Кардинал дрожащими руками нажал ее, крышка отскочила точно по волшебству.

Ришелье взглянул и бессознательно отступил на несколько шагов.

Перед ним, в роскошно отделанной бриллиантами рамке, лежал портрет Анны Австрийской. Это была работа великого Рубенса, поражавшая живостью и сходством и еще более подчеркивавшая красоту Анны.

– Королева! – прошептала Габриэль.

– Мои подозрения оправдались! – коротко и сухо сказал Ришелье, как говорил всегда, когда был взволнован. – Мы не должны никому говорить о том, что видели. Нам следует осторожно заколотить этот ящик. Да, это дело серьезное. Королева тайно посылает свой портрет герцогу… Ну, теперь в моих руках есть верное оружие, и я одержу полную победу!

– По вашему мнению, мне следует отвезти портрет в Лондон?

– Вне всякого сомнения. Он только тогда и будет иметь для нас настоящее значение, когда достигнет своей цели. Он станет моим страшным оружием именно тогда, когда будет в руках герцога Бекингэма.

– Но, скажите, пожалуйста, за что вы так страшно мстите красавице-королеве? – с легкой насмешкой спросила Габриэль де Марвилье.

– За то, что она не хотела быть моей союзницей, – отвечал Ришелье, бледнея. – Я знаю, что при дворе у меня есть еще враги, но я хочу всех их уничтожить, обессилить! Я заставлю их почувствовать и признать мое значение! Мне нужно сделать на этом портрете какую-нибудь метку, так, чтобы ее не могли подделать и заменить другой.

– Так что же вы думаете сделать?

– Видите на оборотной стороне маленькую золотую пластинку со штемпелем ювелира! На ней я сделаю свою отметку.

Ришелье снял с пальца кольцо с большим бриллиантом.

– Ваша правда. Бриллиантом можно писать по золоту совершенно четко. Отчего это вы написали букву А? Это значит Анна?

– Оно может означать и Арман.

– Значит, первую букву имени вашей эминенции?

– Ну, теперь дело сделано! Никто не знает, что я поставил здесь эту букву, а благодаря ей всегда можно будет узнать этот портрет.

Ришелье уложил портрет обратно в ящик, осторожно опустил крышку так, что гвоздики приходились как раз над самыми отверстиями и при небольшом давлении снова вошли в них.

– Не беспокойтесь, ваша эминенция! Я сама позабочусь, чтобы он был закрыт по-старому. До свидания, и желаю вам всякого успеха. Завтра я буду уже на дороге в Лондон, а как только доставлю портрет герцогу Бекингэму, – тотчас же извещу вас о том.

– Хорошо, хорошо, друг мой, – ответил Ришелье, – я же сумею доказать вам свою благодарность. Очень может быть, что отсюда будут сделаны попытки возвратить этот портрет обратно. Я, разумеется, устрою так, чтобы это оказалось невозможным. Но все-таки при дворе есть люди, совершающие в подобных случаях истинные чудеса быстроты, храбрости и решительности.

– Кто же это, ваша эминенция?

– Некоторые из мушкетеров.

– А кто именно?

– Трое или четверо очень дружных между собою молодых людей. Зовут их Маркиз, Каноник, Милон и виконт д’Альби.

Габриэль де Марвилье гордо и самоуверенно улыбнулась.

– Не беспокойтесь, ваша эминенция! Опасаться этих людей нечего. Если они поедут в Лондон…

В комнате послышался тихий шорох, Габриэль смолкла. Ришелье стал пристально всматриваться в окружающий полумрак.

– Что это? Вы слышали, ваша эминенция, – проговорила Габриэль тревожно, – мне показалось, что шорох слышался оттуда. И она указала на дверь в комнату Жозефины.

– Комнаты с серебром всегда тщательно закрываются, – успокаивал ее Ришелье, – в коридоре на страже стоит ключник. Это, вероятно, затрещало рассыхающееся дерево.

– Нет, нет, я не могла ошибиться, – настаивала Габриэль, – и твердыми шагами подошла к двери с окошком.

Занавеска слегка шевельнулась, но Габриэль не заметила этого и взялась за ручку.

– Дверь закрыта, – проговорила она, – и заглянуть туда невозможно, потому что окно занавешено.

– Уверяю вас, что вы встревожились совершенно напрасно, – сказал Ришелье, – это, вероятно, затрещало сухое дерево! Ведь совершенно невозможно, чтобы кто-нибудь вошел сюда. Все двери закрыты, а у тех, что ведут в коридор, стоит ключник. Уверяю вас, что нигде мы не были бы в такой безопасности от непрошенных свидетелей, как здесь. Скажите мне лучше, почему вы думаете, что мушкетеры для нас не опасны!

– Уже совсем темно, ваша эминенция, разойдемся лучше. Скажу вам только, что если мушкетерам придется быть в Лондоне, то они прежде всего явятся к Габриэль де Марвилье.

– Должен признаться, что вы – настоящая волшебница! – польстил ей Ришелье.

– Скажите лучше, что я хороший тайный агент и умело веду свое дало! Прощайте же! Выходить отсюда вместе нам нельзя. Ведь никто не должен даже подозревать о нашем свидании.

– Так позвольте пожелать вам доброго пути и попросить вас не оставлять меня без известий о том, как идут дела, – закончил Ришелье и проводил свою собеседницу до дверей, выходивших в коридор.

Несколько минут спустя после ухода Габриэль он также вышел из комнаты с серебром, где ему удалось получить такие важные сведения. На лице его запечатлелось гордое выражение торжества. Он думал о том, что ему теперь предстоит делать.

Пипо все еще стоял в коридоре.

Он низко раскланялся с незнакомой ему дамой и согнулся еще ниже, когда проходил кардинал.

– Закрыть! – приказал Ришелье по своему обыкновению коротко и сухо, и, не останавливаясь, прошел мимо ключника. Но Пипо считал неудобным возражать таким высокопоставленным лицам и промолчал, хотя ему следовало сказать:

– Ваша эминенция, эта дверь не закрывается. Он только молча поклонился кардиналу.

– Так и знал, так и знал! – ворчал ключник, плотно затворяя дверь, оставленную Ришелье полуотворенной. – Они устроили здесь любовное свидание. Да и то сказать, отчего бы такому важному и еще молодому господину не поболтать иногда о любви с хорошенькой женщиной! Это очень естественно и совершенно понятно! Ну, вот теперь я стал поверенным великого и знаменитого кардинала! Никому ни за что не скажу, что здесь было! Может быть, они часто станут приходить сюда! И кто знает, ведь бывало, что на таких делах люди могли построить свое счастье. А ведь он может, пожалуй, сделать меня гофмейстером или егермейстером.

Преисполненный такими смелыми надеждами, Пипо тихо вышел из Лувра.

Когда Ришелье ушел, Жозефина, подслушавшая весь разговор, тяжело вздохнула.

– Благодарю тебя, Боже! – прошептала она, отодвигая занавеску, чтобы убедиться-, что в зале действительно уже никого нет. – Уже совсем темно, дверь заперта, значит, я свободна! Боже ты мой, что я слышала! Жаль, не все поняла! И кто такая эта черная госпожа? Однако мне нужно хорошенько припомнить все их слова, а то у меня голова идет кругом. Да… портрет! То был портрет королевы. Они еще разговаривали и о Милоне. Кажется, дело идет о каком-то герцоге. Только как же его зовут-то? Ах, пресвятая Богородица! Вот я и забыла! Говорили они еще и про герцогиню де Шеврез. Черная-то госпожа представляется, что дружна с нею, а между тем все это только одна фальшь. Чует мое сердце, что затевается что-то недоброе, какое-то несчастье, только я не могу понять, какое именно. Что бы мне сделать такое?