Текст книги "Учение о бытии"

В существовании определенность его отличается, как качество; в нем, как существующем, есть различение – реальности и отрицания. Но поскольку эти различения присущи существованию, постольку же они уничтожены и сняты. Реальность сама содержит в себе отрицание, она есть существование, а не неопределенное, отвлеченное бытие. Равным образом, и отрицание есть существование, не долженствующее быть отвлеченным ничто, а положенное, как оно есть, есть в себе, как сущее, принадлежащее существованию. Таким образом, качество вообще не отделено от существования, которое есть не что иное, как определенное, качественное бытие.

Это снятие различения есть более, чем простое его отнятие и внешнее отбрасывание, или чем простое возвращение к простому началу, к существованию, как таковому. Различение не может быть отброшено, так как оно есть. Итак, фактически даны: существование вообще, различение в нем и снятие этого различения; существование не как безразличное, какое свойственно началу, но как снова ставшее равным себе, чрез снятие различия, простота существования, как опосредованная чрез это снятие. Это состояние снятия различения есть собственная определенность существования; таким образом, оно есть внутри себя (Insichseyn); существование есть существующее, нечто.

Нечто есть первое отрицание отрицания, как простое сущее отношение к себе. Существование, жизнь, мышление и т. д. существенно определяется, как существующее, живущее, мыслящее и т. д. Это определение в вышей степени важно, так как оно позволяет не останавливаться на существовании, жизни, мышлении и т. д., а также на божественности (вместо Бога), как на обобщениях. Нечто справедливо представляется, как нечто реальное. Тем не менее нечто есть еще очень поверхностное определение; как реальность и отрицание, существование и его определенность, правда, уже не суть более пустые бытие и ничто, но суть тем не менее вполне отвлеченные определения. Поэтому они суть также самые употребительные выражения, и неразвитая философски рефлексия употребляет их особенно часто, вливая в них свои различения и полагая, что обладает в них чем-то хорошо и твердо определенным. Отрицание отрицания, как нечто, есть лишь начало субъекта, – еще вполне неопределенное бытие внутри себя. Оно определяется далее прежде всего, как сущее для себя и т. д., доколе лишь в понятии приобретает конкретную напряженность субъекта. В основе всех этих определений лежит отрицательное единство с самим собою. Но при этом отрицание, как первое, отрицание вообще, должно быть, как следует, отличаемо от второго, от отрицания отрицания, которое есть конкретная, абсолютная отрицательность, между тем как первое есть лишь отвлеченная отрицательность.

Нечто есть сущее, как отрицание отрицания; ибо последнее, как восстановление простого отношения к себе, тем самым есть вместе нечто, опосредование себя собою самим. Уже в простом нечто, далее, еще определеннее в бытии для себя, в субъекте и т. д. дана определенность себя самим собою, в становлении же вполне отвлеченное опосредование; опосредование собою в нечто положено, поскольку оно определяется как простое бытие внутри себя. Можно обратить внимание вообще на присутствие опосредования вопреки принципу предполагаемой простой непосредственности знания, из которой опосредование должно быть исключено; но затем нет нужды особенно обращать внимание на момент опосредования, так как он находится и содержится всюду в каждом понятии.

Это опосредование собою, которое есть нечто в себе, взятое лишь как отрицание отрицания, не имеет конкретной определенности; таким образом оно совпадает с тем простым единством, которое есть бытие. Нечто есть и оно же есть также существующее; далее, оно в себе есть также становление, которое, однако, уже не имеет своими моментами только бытие и ничто. Один из них, бытие, есть уже существование и далее – существующее. Второй есть также существующее, но определенное, как отрицание нечто, – другое. Нечто, как становление, есть переход, моменты которого суть также нечто, и которое, поэтому, есть изменение, ставшее уж конкретным становлением. Но нечто изменяется ближайшим образом лишь в своем понятии; оно еще не положено, как опосредывающее и опосредованное; оно определяется, лишь как просто сохраняющее себя в своем отношении к себе, и его отрицание себя, как также качественное, лишь как другое вообще.

a. Нечто и другое; они сначала взаимно безразличны; другое есть также непосредственно существующее, нечто; т. обр. отрицание находится вне их. Нечто в себе противополагается своему бытию для другого. Но определенность принадлежит его бытию в себе и есть;

b. его определение (Bestimmung), также переходящее в состояние (Beschaffenheit)[8]8
  Термин «Beschaffenheit» я перевожу словом «состояние», так как оно означает в нечто то, что подвергается изменению (см. далее). Комментатор Гегеля Мэк-Теггерт переводит этот термин словом «модификация» (Mac-Taggart, А commentary on Hegels Logic 1910, параграф 27 и сл.). – Прим. перев.


[Закрыть], составляющее тожественное с первым имманентное и вместе отрицаемое бытие для другого, границу (Grenze) нечто, которая;

c. есть имманентное определение самого нечто, вследствие чего последнее есть конечное.

<…>

1. Нечто и другое оба суть, во-первых, существующее или нечто.

Во-вторых, каждое есть также другое. Безразлично, какое называется прежде, и оно поэтому просто считается за нечто (по-латыни, когда они вместе встречаются в предложении, они оба называются aliud или одно из другого, aliud alium; при их противоположности аналогическим выражением служит alter alterum). Если мы некоторое существование называем А, а другое В, то тем самым В определяется, как другое. Ho A есть в той же мере другое относительно В. Оба в равной мере суть другие. Для фиксирования различения и утвердительно признаваемого нечто служит слово это. Но словом это мы именно и выражаем, что такое различение и выделение одного нечто есть обозначение субъективное, находящееся вне самого нечто. В этом внешнем показывании заключается вся определенность; самое выражение это не содержит в себе никакого различения; все и каждое нечто суть так же эти, как и другие. Есть мнение, что словом это выражается нечто вполне определенное; но при этом упускается из виду, что язык, как произведение рассудка, высказывает лишь общее, за исключением названий единичных предметов; но индивидуальное название есть нечто бессмысленное именно в том отношении, что оно не выражает чего-либо общего, и является поэтому просто положенным, произвольным по тому же основанию, по которому собственные имена могут быть произвольно принимаемы, даваемы и изменяемы.

Таким образом, инобытие является определением чуждым так определенному существованию, или, иначе, другое – находящимся вне некоторого существования; существование определяется, как другое, отчасти лишь чрез сравнение с чем-либо третьим, отчасти лишь ради другого, находящегося вне его, но не для себя. Вместе с тем, как сказано, всякое существование, даже для представления, определяется, как другое существование, так что не остается существования, которое было бы только существованием и не находилось бы вне некоторого существования, т. е. не было бы само другим.

Оба, поэтому, определяются столько же, как нечто, сколько и как другое, и таким образом, суть одно и то же, и между ними не оказывается никакого различия. Но эта однозначимость определений также есть результат внешней рефлексии, сравнения их; а так как другое положено ближайшим образом, то оно хотя и для себя есть то же самое в отношении к нечто, но также для себя и вне его.

Поэтому другое, в-третьих, должно быть взято, как изолированное, в отношении к самому себе, как отвлеченно другое, как το ετερον Платона, который противополагает его одному, как один из моментов всей полноты сущего, и таким образом приписывает другому некоторую собственную природу. Лишь так понимаемое другое есть другое, как таковое, не другое чего-либо, но другое в себе самом, т. е. другое себя самого. По такому своему определению другое есть физическая природа; она есть другое духа, и это ее определение – простая относительность, выражающая не качество самой природы, но лишь одно внешнее для нее отношение. Но поскольку дух есть истинно сущее, а поэтому природа в себе есть лишь то, что она есть в противоположность духу, то, поскольку она берется для себя, ее качество в том и состоит, чтобы быть другим в себе самом, сущим вне себя (в определениях пространства, времени, материи).

Другое для себя есть другое в нем самом, тем самым другое себя самого, т. е. другое другого, – следовательно, просто неравное внутри себя, отрицающее себя, изменяющееся. Но оно остается также тожественным себе, ибо то, во что оно изменилось, есть другое, которое не имеет никакого своего дальнейшего определения; изменяющееся же определяется лишь так, что оно есть другое; поэтому в последнем оно само с собою совпадает. Таким образом оно положено, как рефлектированное в себе со снятием своего инобытия, как тожественное с собою нечто, по отношению к коему инобытие, будучи вместе с тем его моментом, есть нечто отличенное, не причастное ему, как самому нечто.

2. Нечто сохраняется в своем несуществовании; оно есть существенно и одно и не одно с ним самим. Следовательно, оно находится в отношении к своему инобытию, но не есть просто свое инобытие. Инобытие вместе и содержится в нем, и еще отделено от него; оно есть бытие для другого (Seyn für Anderes). Существование, как таковое, есть непосредственное, безотносительное, или оно есть в определении бытия. Но существование, как включающее в себя небытие, есть определенное, самоотрекшееся бытие и потому прежде всего другое; но поскольку оно вместе с тем также сохраняется в своем отрицании, оно есть лишь бытие для другого.

Оно сохраняется в своем несуществовании и есть бытие; но не бытие вообще, а как отношение к себе в противоположность своему отношению к другому, как равенство с собою в противоположность своему неравенству. Такое бытие есть бытие в себе (Ansichseyn).

Бытие для другого и бытие в себе образуют собою два момента нечто. Здесь даны две пары определений: 1. Нечто и другое. 2. Бытие для другого и бытие в себе. В первой паре содержится безотносительность ее определений: нечто и другое находятся одно вне другого. Но их истина есть их отношение; поэтому в бытии для другого и в бытии в себе эти определения положены как моменты одного и того же, как определения, которые суть отношения и остаются в их единстве, в единстве существования. Тем самым каждое само содержит в себе, вместе с тем, и свой отличенный от него момент.

Бытие и ничто в их единстве, которое есть существование, уже не суть бытие и ничто; – они таковы лишь вне их единства; в своем беспокойном единстве, в становлении, они суть происхождение и уничтожение. Бытие в нечто есть бытие в себе (Ansichseyn). Бытие, отношение к себе, равенство с собою, есть уже не непосредственное, но отношение к себе, лишь как к небытию инобытия (как к рефлектированному в себе существованию). Равным образом небытие, как момент нечто в этом единстве бытия и небытия, есть не вообще несуществование, но другое, и определеннее, по отличию бытия от себя, вместе отношение к своему несуществованию, бытие для другого.

Тем самым бытие в себе есть, во-первых, отрицательное отношение к несуществованию, оно имеет инобытие вне себя и противоположно ему; поскольку нечто есть в себе, оно отнимается от инобытия и бытия для другого. Но, во-вторых, оно само имеет небытие также в себе, ибо оно само есть небытие бытия для другого.

Но бытие для другого есть, во-первых, отрицание простого отношения бытия к себе, которое должно быть прежде всего существованием и нечто; поскольку нечто есть в некотором другом или для другого, оно лишено собственного бытия. Но, во-вторых, оно не есть несуществование, как чистое ничто; оно есть несуществование, которое указывает на бытие в себе, как на свое рефлектированное в себя бытие, так же, как, наоборот, бытие в себе указывает на бытие для другого.

3. Оба момента суть определения одного и того же, именно нечто. Нечто есть в себе, поскольку оно возвратилось внутр себя из бытия для другого. Но нечто имеет также определение или обстоятельство в себе (здесь ударение падает на в) или в нем, поскольку это обстоятельство есть внешним образом в нем, есть бытие для другого.

Это приводит к дальнейшему определению. Бытие в себе и бытие для другого прежде всего различны; но что нечто имеет то же самое, что оно есть в себе, также в нем и наоборот, что оно есть в себе то же, что оно есть для другого, – в этом состоит тожество бытия в себе и бытия для другого, согласно тому определению, что нечто само есть тожество обоих моментов, и что, следовательно, они в нем нераздельны. Формально это тожество оказывается уже в сфере существования, но отчетливее в рассмотрении сущности и затем отношения внутреннего и внешнего, и еще отчетливее в рассмотрении идеи, как единства понятия и действительности. Обыкновенно полагают, что словами в себе (an sich) выражается нечто более высокое, чем словом внутреннее; но то, чем нечто бывает только в себе, есть также только в нем; в себе есть лишь отвлеченное, а потому внешнее определение. Выражения: в нем нет ничего, или в нем есть нечто, указывают, хотя смутно, что то, что есть в чем-либо, принадлежит также к его бытию в себе, к его подлинной внутренней ценности.

Можно заметить, что здесь обнаруживается смысл вещи в себе, которая есть весьма простая отвлеченность, но в течение некоторого времени считалась весьма важным определением, как бы чем-то знатным так же как выражение, что мы не знаем, что такое вещи в себе, признавалось за многозначительную мудрость. Вещи считаются в себе, поскольку отвлекается от всякого бытия для другого, т. е. вообще поскольку они мыслятся без всякого определения, как ничто. В этом смысле, конечно, нельзя знать, что такое вещь в себе. Ибо вопрос: что такое? требует, чтобы были указаны определения; но поскольку вещи, в отношении к которым они требуются, должны быть вместе вещами в себе, т. е. именно без определений, то в вопросе необдуманным образом уже заключена невозможность ответа, или иначе, задается бессмысленный вопрос. Вещь в себе есть то же самое, что то абсолютное, о котором ничего неизвестно, кроме того, что в нем все объединено. Поэтому мы знаем очень хорошо, что есть в этих вещах в себе; они, как таковые, суть не что иное, как ложные, пустые отвлеченности. Но что есть поистине вещь в себе, что в ней есть истинного, – это излагается логикою, причем, однако, под словом в себе разумеется нечто лучшее, чем отвлеченность, а именно то, чтó есть в понятии чего-либо; понятие же конкретно в себе; как понятие, оно вообще понятно, и как определенное, и в связи своих определений познаваемо в себе.

Бытие в себе прежде всего имеет своим противоположным моментом бытие для другого; но первому противополагается также положение (das Gesetzseyn); хотя в этом выражении заключается бытие для другого, но оно определительно содержит в себе уже исполненный возврат (Zurückbeugung) того, что не есть в себе, в то, что есть его бытие в себе, чрез что оно есть нечто положительное. Бытие в себе понимается обыкновенно, как отвлеченный способ выражения понятия; положение же относится собственно к сфере сущности, объективной рефлексии; основание полагает то, что им обосновано; причина в еще большей мере производит действие, такое существование, самостоятельность которого непосредственно отрицается, и смысл которого заключается в том, что оно имеет свою суть (seine Sache), свое бытие в некотором другом. В сфере бытия существование происходит лишь из становления, т. е. с нечто положено другое, с конечным – бесконечное, но конечное не производит бесконечного, не полагает его. В сфере бытия самоопределение понятия само есть лишь в себе, и в этом смысле именуется переходом; даже рефлектирующие определения бытия, как нечто и другое, или конечное и бесконечное, хотя они равно существенно указывают друг на друга или суть бытие для другого, признаются, как качественные, имеющими значение для себя; другое есть, конечное считается сущим так же непосредственно и прочно стоящим для себя, как и бесконечное; его смысл является законченным и без его другого. Напротив, положительное и отрицательное, причина и действие, хотя они могут быть взяты и как сущие в отдельности, вместе с тем не имеют никакого смысла одно без другого; им самим присуща их показность в другом, показность в каждом его другого. В различных кругах определения и в особенности в последовательном ходе изложения, или скорее, в последовательном движении понятия к его изложению, главная задача состоит в том, чтобы постоянно правильно различать то, что еще в себе, и что положено, определения в самом понятии и определения, как положенные или как сущие для другого. Это есть различие, принадлежащее лишь диалектическому развитию и неизвестное метафизическому философствованию, к которому принадлежит также и критическое; определения метафизики, равно как их предположения, различия и следствия, стремятся утвердить и произвести лишь сущее и именно сущее в себе. Бытие для другого в единстве нечто с самим собою тожественно со своим бытием в себе; таким образом бытие для другого есть бытие в нечто. Рефлектированная таким образом в себя определенность тем самым становится снова просто сущею, т. е. снова некоторым качеством – определением.

Бытие в себе, в которое рефлектируется нечто из своего бытия для другого, уже не есть более отвлеченное в себе, но, как отрицание своего бытия для другого, опосредовано последним, которое таким образом есть его момент. Оно не есть только непосредственное тожество нечто с самим собою, но такое тожество, чрез которое нечто есть то, что оно в себе, также в нем; в нем есть бытие для другого, ибо в себе есть его снятие, есть внутри себя, из него самого; но также уже и потому, что оно отвлеченно, т. е. существенно поражено отрицанием, бытием для другого. Здесь даны не только качество и реальность, сущая определенность, но определенность сущая в себе, и ее развитие состоит в том, чтобы положить ее, как эту рефлектированную в себя определенность.

1. Качество, которое в себе в простом нечто есть по существу в единстве с другим его моментом, с бытием в нем, может быть назван его определением, поскольку это слово отличается в точном своем значении от определенности вообще. Определение есть утвердительная определенность, бытие в себе, в соответствии с коим остается нечто в его существовании вопреки своей связи с другим, чрез которую оно определяется, сохраняется в своем равенстве с самим собою, проявляет последнее в своем бытии для другого. Оно выполняет свое определение (назначение), поскольку более широкая определенность, вырастающая прежде всего из многообразного отношения его к другому, сообразно его бытию в себе, составляет его полноту. Определение указывает на то, что то, чем нечто бывает в себе, также есть в нем.

Определение человека есть мыслящий разум: мышление есть вообще его простая определенность; которою он отличается от животного; он есть мышление в себе, поскольку оно отличается также от его бытия для другого, от его собственной природности и чувственности, которыми он непосредственно связывается с другим. Но мышление есть также в нем; человек сам есть мышление, он есть там, как мыслящий, оно есть его существование и действительность; и далее, поскольку оно есть в его существовании, а его существование в мышлении, оно конкретно, должно быть понимаемо, как содержательное и полное, оно есть мыслящий разум, и в этом смысле – определение человека. Но опять-таки самое это определение есть лишь в себе, как долженствование (Sollen), т. е. оно с тою полнотою, которая сращена с его бытием в себе, вообще в форме бытия в себе, противоположно несращенному с ним существованию, которое есть еще лишь внешним образом противостоящая, непосредственная чувственность и природа.

2. Наполнение бытия в себе определенностью вместе с тем различно от той определенности, которая есть лишь бытие для другого, и остается вне определения. Ибо в области качественного непосредственное, качественное бытие остается противоположно различениям и в их состоянии снятия. То, что нечто имеет в нем, таким образом разделяется, и с этой стороны есть внешнее существование нечто, которое есть также его существование, но не принадлежит к его бытию в себе. Такая определенность есть состояние (Beschaffenheit). Находящееся в том или ином состоянии нечто подвержено внешним влияниям и отношениям. Это внешнее отношение, от коего зависит состояние и определение чрез некоторое другое, является, как нечто случайное. Но качество нечто в том и состоит, чтобы быть преданным внешности и испытывать состояние.

Поскольку нечто изменяется, изменение касается состояния; оно есть в нечто то, что становится другим. Оно (нечто) само сохраняется в изменении, которому подвергается лишь эта непостоянная поверхность его инобытия, а не его определение.

Итак, определение и состояние различны между собою; нечто по своему определению безразлично относительно своего состояния. Но то, что нечто имеет в нем, и есть связывающий их средний термин этого умозаключения. Между тем, бытие в нечто оказалось, напротив, распадающимся на эти две противоположности. Простая середина есть определенность, как таковая; к ее тожеству принадлежат и определение и состояние. Но определение само переходит в состояние, и наоборот. Это явствует из предыдущего, и связь мыслей ближайшим образом такова: поскольку то, чем нечто бывает в себе, есть также в нем, оно причастно бытию для другого; стало быть, определение, как таковое, тем самым подпадает отношению к другому. Определенность есть также и момент, но содержат вместе с тем качественное различие, состоящее в том, что она отлична от бытия в себе, есть отрицание нечто, другое относительно него существование. Эта таким образом вобравшая в себя другое определенность, соединенная с бытием в себе, вносит в него или в определение инобытие, вследствие чего определение понижается до состояния. Наоборот, бытие для другого, положенное как состояние, изолированно и для себя, есть в нем то же, что другое, как таковое, другое в нем самом, т. е. другое себя самого; но таким образом оно есть относящееся к себе самому существование, т. е. бытие в себе с некоторою определенностью, следовательно, определение. Вследствие того, поскольку оба (состояние и определение) должны быть также удержаны одно вне другого, то состояние, хотя оно обосновано в некотором внешнем, вообще в другом, оказывается также зависящим от определения, и внешняя определенность определяется, вместе с тем, чрез собственную, имманентную определенность нечто. Но далее состояние принадлежит к тому, что нечто есть в себе; с изменением состояния и нечто изменяется.

Это изменение нечто уже не есть первое его изменение просто по его бытию для другого; первое изменение было изменением лишь сущего в себе, принадлежащим внутреннему понятию; теперь же изменение также положено в нечто. Само нечто получает дальнейшее определение, и отрицание полагается, как имманентное ему, как его развитое бытие внутри себя (Insichseyn).

Прежде всего взаимный переход определения и состояния есть снятие их различия, чрез что вообще положено существование или нечто; и поскольку оно есть результат этого различия, которое обнимает собою также качественное инобытие, оказываются два нечто, но не вообще другие одно относительно другого, не так, чтобы это отрицание было еще отвлеченным и зависело от сравнения, а так, что оно уже стало имманентным для нечто. Они, как существующие, безразличны одно относительно другого, но это их утверждение уже не непосредственное, каждое относится к самому себе чрез посредство снятия инобытия, которое – в определении – рефлектировано в бытие в себе.

Нечто относится, таким образом, из самого себя к другому, так как инобытие положено в нем, как его собственный момент; его бытие внутри себя включает в себе отрицание, чрез посредство которого оно вообще имеет свое утвердительное существование. Но от последнего другое также качественно отличено и тем самым положено вне нечто. Отрицание своего другого есть самое качество нечто, ибо оно есть нечто, лишь как это снятие своего другого. Тем самым собственно другое само вступает в противоположность с некоторым существованием; первому нечто другое противополагается лишь внешним образом, но поскольку они в действительности просто, т. е. по самому своему понятию, взаимно связаны, их связь состоит в том, что существование перешло в инобытие, нечто в другое, и таким образом нечто, как и другое, есть другое. Поскольку же бытие внутри себя есть небытие содержащегося в нем инобытия, но вместе с тем отличается, как сущее, то нечто само есть отрицание, прекращение другого в нем; оно положено, как относящееся к нему отрицательно и тем самым сохраняющее себя; это другое, бытие внутри себя нечто, как отрицание отрицание, есть его бытие в себе, а вместе с тем это снятие есть в нем простое отрицание, именно отрицание внешним образом другого относительно него нечто. Это есть некоторая его определенность, которая тожественна с бытием внутри себя нечто, как отрицанием отрицания, а также, поскольку эти отрицания взаимно противоположны, как разные нечто, она из них самих связывает их, а равно, отрицая каждое от другого, взаимно отделяет их – граница (Grenze).

3. Бытие для другого есть неопределенное, утвердительное общение нечто с его другим; в границе же выдвигается небытие для другого, качественное отрицание другого, которое тем самым отстраняется от рефлектированного в нем нечто. Следует обратить внимание на развитие этого понятия, обнаруживающее себя впрочем скорее, как запутанность и противоречие. Последнее вместе с тем проявляется в том, что граница, как рефлектированное в себя отрицание нечто, идеализованно содержит в себе моменты нечто и другого, и они же, как различенные моменты, вместе с тем положены в сфере существования, как реальные, качественно различные.

α. Таким образом нечто есть непосредственно относящееся к себе существование и имеет границу прежде всего в отношении к другому, которая есть небытие другого, а не самого нечто; последнее в своей границе ограничивает свое другое. Но другое само есть вообще нечто; следовательно граница, которую имеет нечто в отношении к другому, есть граница другого, также как нечто, граница того, чем отстраняет от себя первое нечто, как свое другое, т. е. она есть небытие этого нечто; таким образом она есть не только небытие другого, но небытие как того, так и другого нечто, небытие нечто вообще.

Но она есть также существенно небытие другого, так что нечто вместе с тем есть вследствие своей границы. Поскольку нечто есть ограничивающее, оно, правда, низводится к тому, чтобы самому быть ограниченным; но его граница, как прекращение другого в нем, есть вместе с тем сама лишь бытие нечто; последнее есть посредством нее то, что оно есть, имеет в ней свое качество. Это отношение есть внешнее явление того, что граница есть простое или первое отрицание, другое же есть вместе с тем отрицание отрицания, бытие внутри себя нечто.

Итак, нечто есть, как непосредственное существование, граница в отношении к другому, но оно имеет ее в нем самом и есть нечто чрез посредство того, что есть также его инобытие. Оно есть то опосредование, чрез которое нечто и другое настолько же суть, как и не суть.

β. Поскольку же нечто в своей границе есть и не есть, и эти моменты представляют собою непосредственное, качественное различие, то несуществование и существование нечто внешним образом распадаются. Нечто имеет свое существование вне (или, как это себе также представляют, внутри) своей границы; равным образом и другое, поскольку оно есть нечто, есть вне ее. Она есть средина между ними, в которой они прекращаются. Они имеют существование по ту сторону одно другого, начиная от их границы; граница, как небытие каждого из них, есть другое в отношении к каждому.

В силу такого различия нечто от его границы, линия является линиею лишь вне своей границы, точки, поверхность – поверхностью вне линии, тело – телом лишь вне ограничивающей его поверхности. С этой точки зрения, на которой прежде всего останавливается представление, – на вне себя бытии понятия, – обсуждают преимущественно и пространственные предметы.

γ. Но далее нечто, как сущее вне границы, есть нечто неограниченное, лишь существование вообще. Таким образом оно не отличается от своего другого; оно есть лишь существование, следовательно имеет одинаковое определение со своим другим, каждое из них есть лишь нечто вообще, или каждое есть другое, т. е. оба суть одно и то же. Но это их ближайшим образом непосредственное существование положено с определением границы, с которою оба суть то, что они суть, – т. е. отличающиеся между собою. Но она есть равным образом общее им различие, их единство и различие, как и существование. Это двойное тожество обоих их, существование и граница, приводит к тому, что нечто имеет свое существование лишь в своей границе, и что, поскольку граница и непосредственное существование оба вместе суть отрицания друг друга, нечто, сущее лишь в своей границе, равным образом отделяется само от себя и указывает за собою на свое небытие, причем высказывает его, как свое бытие, и таким образом переходит в него. В применении к предыдущему примеру можно сказать, что некоторое определение, нечто, есть то, что оно есть, лишь в своей границе; таким образом, например, точка есть граница линии, не только в том смысле, что последняя кончается в первой и имеет существование вне ее; линия есть граница поверхности, а поверхность – тела не только в том смысле, что последние кончаются в первых. С точки линия также и начинается; первая есть безусловное начало второй; даже если линия в обе свои стороны продолжена безгранично или, как нередко выражаются, бесконечно, то точка составляет ее элемент, как линия – элемент поверхности, поверхность – элемент тела. Эти границы суть начала того, что они ограничивают; подобно тому как единица, будучи, как сотая, границею, есть также элемент всей сотни.

Другое определение есть беспокойство нечто в его границе, которой имманентно быть противоречием, стремящимся превзойти себя самого. Так, точка, как диалектика себя самой, стремится стать линиею, линия – поверхностью, поверхность – целостным пространством. Второе определение линии, поверхности, всего пространства состоит в том, что чрез движение точки возникает линия, чрез движение линии – поверхность и т. д. Но это движение точки, линии и т. д. считается чем-то случайным, лишь представляемым так. Но такое мнение собственно тут же берется назад признанием того, что те определения, из которых должны происходить линия и т. д., суть их элементы или начала, а последние суть не что иное, как их границы; поэтому происхождение считается уже не случайным или только так представляемым. Что точка, линия, поверхность для себя, противореча себе, суть начала, которые сами себя отталкивают, и что точка тем самым из себя, посредством своего понятия, переходит в линию, движется в себе и производит ее и т. д., – это заключается в понятии имманентной нечто границы. Но самое это применение принадлежит к рассмотрению пространства; для того, чтобы здесь только намекнуть на него, мы можем сказать, что точка есть вполне отвлеченная граница, но в некотором существовании; последнее берется еще вполне неопределенно, оно есть так называемое абсолютное, т. е. отвлеченное пространство, просто непрерывное вне-бытие. В связи с тем, что граница не есть отвлеченное отрицание, но есть в этом существовании, что она есть пространственная определенность, и что точка пространственна, она есть противоречие отвлеченного отрицания и непрерывности и тем самым совершающийся и совершившийся переход в линию и т. д., – ибо собственно точки, как таковой, также нет, как и линии и поверхности.