Текст книги "Свет во тьме светит"

Глава 16
«А была ночь». Образ Иуды

Умыв ноги ученикам во время последней трапезы, перед тем, как начать Свою прощальную беседу, Иисус неожиданно заговаривает о том, что «один из вас» Его предаст. «Тогда ученики начали озираться друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит» (Ин 13: 22), а Петр подает знак любимому ученику, «чтобы тот спросил, кто это, о ком Он говорит». Иисус не указал на будущего, а по сути, уже состоявшегося предателя, но, «обмакнув кусок, подал Иуде» (Ин 13: 26). Ψωμίον (уменьшительное от ψωμός) или buccella (опять-таки деминутив!) в латинском переводе у блаженного Иеронима – это даже не кусок, но именно кусочек пресного хлеба, скорее всего, почти незаметно или просто незаметно для остальных отломленный Иисусом от того куска, который Он держал в руке, потому что ел Сам.

Зачем подает его Иисус Иуде? Не для того ли, чтобы указать ему на то, что Он знает о его намерении и готов не только простить, но и забыть всё, если тот остановится? Иуда, «приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь» (Ин 13: 30). Вероятно, он понял, что имел в виду его Учитель, и именно поэтому «тотчас» (εὐθύς) вышел, надо полагать, ощущая, что, задержавшись на два-три мгновенья, уже не сможет привести в исполнение свой план, ибо Иисус уже почти остановил его, подав ему этот одному ему понятный и полный особенной, если так можно выразиться, ненавязчивой нежности знак любви.

Первая часть «Божественной комедии» Данте – «Ад» – заканчивается тем, что поэт спускается к замерзшим водам озера Коцит, где «мучительной державы властелин», или «царь ада», или rex inferni, как по-латыни называет его поэт, терзает зубами трех самых страшных грешников:

 
Тот, наверху, страдающий всех хуже, —
Промолвил вождь, – Иуда Искарьот;
Внутрь головой и пятками наруже.
А эти – видишь – головой вперед:
Вот Брут, свисающий из черной пасти;
Он корчится и губ не разомкнет!
Напротив – Кассий, телом коренастей…[9]9
  Перевод М.Л.Лозинского. – Прим. ред.


[Закрыть]
 

Данте считает, что Иуда должен мучиться в аду вместе с Брутом и Кассием, самыми большими (с точки зрения автора «Божественной комедии») грешниками в истории человечества. Два других – Брут и Кассий, убийцы Юлия Цезаря, который и сам был достаточно жестоким и безнравственным человеком. Такое соседство нам кажется неожиданным, хотя для Данте именно оно имеет огромное значение: в его сознании миссия Иисуса – не только дело личного спасения каждого из нас, но и всемирный процесс. Для Данте ясно, что не случайно Иисус рождается в то самое время, когда сначала Цезарь, а потом его преемник Октавиан, получивший прозвище Август, объединяют под своей властью самые разные земли, создают всемирное государство и устанавливают на его территории мир – pax Romana. Христос объединяет человечество воедино в духовном плане, Юлий Цезарь – в плане политическом. Именно поэтому убийцы Цезаря в аду оказываются рядом с Иудой.

Кассий и Брут, решительные и смелые заговорщики, справедливо видевшие в Цезаре диктатора, попирающего республиканские идеалы, с которыми была связана вся история Рима, убивают его, как злодея. Однако, с точки зрения Данте, они совершили самое предательское убийство в истории. Тем более что Брут был лично близок к Цезарю, а возможно, был и его сыном. Не случайно же умирающий Цезарь спрашивает Брута, увидев его среди заговорщиков: καὶ σὺ, τέκνον? – «И ты, о дитя?» Иуда предстает в Дантовом «Аде» таким же активным злодеем, как и они, чуть ли не единственным человеком, виновным в смерти Иисуса. Но так ли это на самом деле?

Об Иуде написано очень много, однако задача всякого, кто читает Евангелие, заключается не в том, чтобы построить ту или иную теорию, но в том, чтобы понять, какое занимает место Иуда в Новом Завете и какую играет он роль в евангельской истории. Если внимательно читать Евангелие, можно заметить: Иуда всегда во тьме, а вокруг Спасителя всегда свет. Иуда уходит в ночь, чтобы предать Иисуса. Когда Иуда приходит в Гефсиманский сад с теми, кто должен арестовать Иисуса, Тот восклицает, что наступает власть тьмы (Лк 22: 53). Именно таков зрительный и цветовой ряд у текстов об Иуде.

В богословском же аспекте Иуду очень часто представляют как instrumentum providentiae, орудие в руках Провидения. Ведь кто-то должен был предать Иисуса, прежде чем Его схватили, и таким человеком становится Иуда. Он словно орудие в деле Спасения: предает Иисуса, и Тот оказывается на Кресте. Один из богословов обосновывает это тем, что и предательство Иуды, и отдание Богом Сына Своего на смерть выражено в Евангелии с помощью одного и того же греческого слова. Поэтому-де в Иуде надо видеть не предателя, а «отдателя», своего рода инструмент, с помощью которого Отец отдает Сына Своего Единородного, чтобы мир не погиб, а был спасен.

Однако такое понимание роли Иуды идет вразрез со всем, что можно назвать христианским персонализмом, с евангельским видением каждого человека, его уникальности в свете Божией любви к нему. Бог не может использовать человека как инструмент – такое ви́дение по сути своей не евангельское. Иуда не орудие, а живой человек, который почему-то предает Иисуса. Нам же нужно просто понять мотивы этого его шага. Нужно подумать, основываясь на евангельском тексте, что за причина была у Иуды предать Христа? Возможно, Иуда разочаровался в своем Учителе. Ждал от Иисуса чего-то другого. Некоторые исследователи считают, что само прозвание его – Искариот – происходит от арамейского слова шикарайя, которое, в свою очередь, восходит к латинскому sicarius – «кинжальщик». Отсюда можно предположить, что Иуда, как и Симон Канонит, был зилотом – сторонником вооруженной борьбы с римлянами, лишившими иудеев независимости.

Известно, что некоторые зилоты, или кинжальщики, присоединились к Иисусу, видя в Нем Мессию, например Симон Зилот. Присоединился к Иисусу и Иуда, надеясь, что этот Мессия сделает именно то, чего он, Иуда, ждет от него: освободит страну от римлян, восстановит могучее царство в Иудее и станет тем царем, которого они, патриоты иудейской земли, так ждут.

Но Иисус идет по другому пути, отсюда – разочарование. Иуда, прежде обожавший своего Учителя, отворачивается от Него и либо начинает его ненавидеть (в подобных ситуациях это часто бывает) и предает Его как не оправдавшего надежд, либо (есть сторонники и такой точки зрения!), не до конца разочаровавшись в Учителе, пытается подтолкнуть Его к решительным действиям, сыграть роль катализатора, активизировать события, сделать будущее настоящим… Этой точки зрения придерживаются многие комментаторы Нового Завета. А некоторые (в особенности писатели) считают, что не столько Иисус, сколько Иуда – главная трагическая фигура евангельской истории. Ведь, по их мнению, это Иуда толкает Иисуса на страдания, поднимает Его на Крест и тем самым обрекает себя на вечную ненависть всего человечества. Эта точка зрения мало чем отличается от первой, сторонники которой называют Иуду instrumentum providentiae. Правда, здесь Иуда выступает не как орудие в руках Бога, а как самостоятельно действующий религиозный вождь, но всё равно становится той пружиной, что возносит Иисуса на Крест. И в конце концов, не всё ли равно – Бог его сделал такой пружиной или нет…

Однако что-то не устраивает нас ни в одном из такого рода взглядов на Иуду. И здесь встает самый существенный вопрос: а был ли Иуда предателем Иисуса? Может быть, это наше воображение нарисовало портрет Иуды как предателя, потому что нам всегда нужен враг? И если вокруг Иисуса есть преданные Ему ученики, то должен быть и предатель? Евангелие говорит об Иуде очень мало и без всякой ненависти. Это – главное.

Иисус идет на смерть добровольно. Об этом говорится в Евангелии, это закреплено в церковной традиции, в церковных песнопениях. Сам Иисус говорит: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее» (Ин 10: 17). И если бы не было предателя, Он всё равно пошел бы на смерть и всё равно бы умер. Так кто же такой Иуда – пружина, несчастнейший человек, которого Бог использует, чтобы механизм евангельской драмы пришел в действие?

Правомерно возникает вопрос: а нужен ли был вообще предатель, чтобы схватить Иисуса? Ведь Иисус не был незаметной фигурой, и очень многие люди знали, где Он бывает и проповедует. Он Сам говорит об этом: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня» (Мф 26: 55). Из других мест Евангелия мы видим, что Иисус ежедневно появлялся в одних и тех же местах, так что схватить Его днем, вечером или ночью не составляло никакого труда.

Итак, Иуда не был нужен для того, чтобы Иисус был схвачен. Он лишь выглядит пружиной, которая приводит в действие механизм Провидения. Он только выглядит человеком, который подталкивает своего Учителя к действию. На самом деле это не так. В отличие от предателя, который открывает ворота города, чтобы в него вошли вражеские войска, Иуда ворот не открывал. Он вообще предал не Учителя. Он предал свое ученичество, свою верность Учителю. Он отшатнулся от Него, присоединился к Его противникам и еще получил за это деньги. Но если быть точным, при этом Иисуса он в буквальном смысле этого слова не предает. Иисус был бы схвачен и без него. Более того, когда воины приходят за Иисусом в Гефсиманский сад, Иуда первым выходит из темноты и, подойдя к Учителю, восклицает: «Радуйся, Равви!» – чтобы все увидели, что это он, Иуда, сделал, привел отряд. Это восклицание прекрасно объясняет мотивы его поведения. Иуда больше всего хотел показать тем, кому он продался, что он сыграл в происходящем какую-то роль, хотя на самом деле это не так.

Наверное, именно то, что он предал свое ученичество, свою верность Учителю, свое «я», и оказалось для него невыносимым. Именно поэтому он пытается отдать деньги, полученные от старцев и книжников, пытается что-то изменить, но изменить уже ничего нельзя. Именно поэтому, бросив злополучные деньги, он ушел куда-то в темноту и там покончил с собой.

Мы должны понять, что Иуда – не какое-то воплощенное зло, слепое орудие в руках Бога или, наоборот, в руках сатаны. Иуда не режиссер евангельской драмы, как считают авторы известной рок-оперы «Иисус Христос – Суперзвезда». Нет, Иуда – всего лишь маленький человек, который вписывается в ситуацию и извлекает из нее выгоду, пусть и небольшую. Вот в чем подлинный трагизм этой фигуры. И совсем не заслуживает он того, чтобы быть терзаемым в пасти Люцифера, как это изображено у Данте. Он заслуживает только сочувствия – именно в силу своей малости, ничтожности, раздавленности, в силу того, что он осознал, что содеянное им ужасно.

Сопоставляя евангельские тексты, мы видим, что в отношении к Иуде все четыре Евангелия едины. Он – один из двенадцати, он близок к Учителю, он участвует вместе с Ним в трапезе, в том числе и в последней. Это тот, о ком в Евангелии от Луки Иисус говорит: «И вот, рука предающего Меня со мною за столом» (Лк 22: 21), а в Евангелии от Матфея отвечает: «Опустивший со Мною руку в блюдо (или в солило, как в славянском переводе, в блюдо с настоем соленых трав – Г.Ч.), этот предаст Меня» (Мф 26: 23). Но ведь все двенадцать опускали руки в солило! В Евангелии от Иоанна на вопрос Петра, кто предаст Его, Иисус отвечает: «Тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам» (Ин 13: 26). Но ведь Он каждому из них подал кусок! Значит, предаст один из ближайших, один из друзей. И не случайно эта мысль, как свидетельствуют евангелисты Матфей и Марк, приходит каждому из апостолов, и они спрашивают: «Не я ли?» (у Луки и Иоанна ученики спрашивают не Иисуса, а друг друга: кто?) Но при этом каждый имеет в виду себя, потому что Христос четко говорит: один из тех, кто опустил в солило руку; тот, кому Я подам кусок. А опустили все, и подает каждому… Ученики сначала не могут понять, кто предаст Учителя. И это не случайно. Евангелист Иоанн тоже не говорит прямо, но только показывает нам, как на картине, что это Иуда. Мы, как зрители, видим это, а они, участники трапезы, этого пока не видят, поскольку все находятся в равном положении. Они поймут это потом, но в данный момент совершенно дезориентированы.

Итак, первая характеристика Иуды – он один из учеников, один из тех, кто близок к Иисусу. Вторая связана с деньгами: он носит с собой ящик, куда собираются деньги, и очень расстраивается, когда женщина приступает к Иисусу с драгоценным миром и возливает это миро на Его ноги или на голову, потому что считает, что миро можно было бы продать за большие деньги, за триста динариев. Значит, мысли его – о деньгах, и в конце концов он предает своего Учителя за меньшие деньги. Он получает тридцать сребреников – примерно трехмесячное содержание. Прав византийский гимнограф, который говорит, что сребролюбие погубило Иуду. Вспомним тропарь Великого четверга: «Егда славные ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав…» Не что-то другое, но только болезнь сребролюбия приводит Иуду к роковому шагу.

Как маленький человек, Иуда сначала действует, подобно Петру, в целях самосохранения. Но Петр отрекается от Иисуса во дворе архиерея из страха, а Иуда пытается извлечь из этого выгоду. Иисус пытается остановить его, когда говорит: «Что делаешь, делай скорее» (Ин 13: 27) или: «Друг, для чего ты пришел?» (Мф 26: 50), – то есть делай то, за чем ты пришел, вероятно, так надо прочитать эти слова. Иисус пытается остановить Иуду, не лишая его внутренней свободы. Он делает это с помощью вопроса, а не прямого запрета. Иисус задает вопрос, но Иуда на него не отвечает.

Нам нужно переосмыслить место Иуды в евангельской истории, взглянув на него не как на предателя Учителя, а как на предателя своего ученичества. Очень важно увидеть Иуду сегодня именно таким. Потому что князь мира сего – всегда разрушитель, но не какой-то трагический демон из романтической поэзии. Иуда-антигерой – это ложный образ, в Евангелии такого нет. В Евангелии есть маленький человек, который, что называется, вписывается в ситуацию, и это его разрушает, давит и доводит до самоубийства. В этом смысле образ Иуды – предостережение для каждого из нас. В евангельской истории его имя и то, что он сделал, сохранено не для того, чтобы вызвать нашу ненависть. Не для того, чтобы, клокоча гневом, мы думали: вот если бы я был там, я сумел бы его обезвредить, и возмущались бы, что никто из апостолов не остановил его. Тем более что в какой-то момент апостолы начинают понимать, кто будет предателем, но они также понимают, что останавливать его бессмысленно, потому что за Иисусом придут и без него.

Иуда – это не тот человек, которого христиане должны ненавидеть в течение двух тысяч и более лет, а человек, жизнь которого – предупреждение для каждого из нас. Ведь и мы можем оказаться в его положении, и мы можем так же предать свое ученичество, как он предал свое. Человек, предупреждающий нас об опасности, – вот кто такой этот маленький человечек из Галилеи, один из двенадцати учеников Иисуса. Имя Иуды стало нарицательным, но, увы, в поверхностном понимании: для многих он почти как страшный злодей из готического романа или средневековой повести. Нет, это всего лишь раздавленный человек, каких много. Иуда гораздо современнее, чем можно подумать. Всмотревшись в этот образ, мы должны понять, что Иуда – человек вовсе не из далекого прошлого. В той или иной форме он живет в каждом из нас, и каждому необходимо преодолеть его в себе.

Глава 17
Умовение ног

Рассказом об умовении ног, которое совершает Иисус Своим ученикам, начинается 13-я глава Евангелия от Иоанна: «Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их. И во время вечери… Иисус, зная, что Отец всё отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался» (Ин 13: 1–4). Обратим внимание на слова «перед праздником Пасхи», «и во время вечери», «встал с вечери». Здесь четко обозначено, что умовение ног совершается во время той самой вечери перед праздником Пасхи, которая описана в синоптических Евангелиях – у Матфея, Марка и Луки – и которую мы называем Тайной. При этом важно иметь в виду, что у Иоанна рассказа о Тайной Вечере нет.

Именно то место, которое в синоптических Евангелиях занимает повествование о Тайной Вечере, у Иоанна занимает рассказ об умовении ног. И церковный чин также подсказывает нам, что это событие – умовение ног – церковное предание связывает именно с Тайной Вечерей: в составном евангельском чтении Великого четверга, включающем отрывки из всех четырех Евангелий, из Евангелия от Иоанна взято именно начало 13-й главы – рассказ об умовении ног.

Очень важно также обратить внимание на жесты Спасителя, зафиксированные как в рассказе синоптиков о Тайной Вечере, так и в повествовании Иоанна об умовении ног. Там Он берет хлеб, благословляет, преломляет и дает ученикам – четыре евхаристических жеста. Здесь Он встает с вечери, снимает верхнюю одежду, опоясывается, берет умывальницу и начинает умывать ноги ученикам, наклоняясь к ногам каждого из них, затем надевает одежду и продолжает беседу. В обоих текстах можно обнаружить одно и то же – соединение слов и жестов Иисуса.

Широко известна икона, на которой изображена Тайная Вечеря. Как правило, она помещается в храме над Царскими вратами. Гораздо менее распространена, точнее, редка икона «Умовение ног». Однако в некоторых храмах Эллады и Малой Азии эта икона заменяет икону «Тайная Вечеря». Поэтому в Великий четверг в одних православных храмах на аналое можно видеть икону «Тайная Вечеря», а в других – «Умовение ног».

При этом необходимо принять во внимание, что слуга, как, например, в книге Бытия, где говорится о том, как Аврааму явился Господь у дубравы Мамре, омывает ноги гостю не во время (как делает это Иисус), но перед трапезой. Да, Иисус повторяет традиционный жест гостеприимства, показывая ученикам, что это именно Его трапеза, но повторяет Он этот жест намеренно поздно в тот момент, когда он, казалось бы, уже неуместен, что заставляет обратить на него особое внимание. И еще одна деталь: само выражение δείπνου γινομένου, то есть «во время трапезы», в высшей степени точно как по смыслу, так и по грамматической конструкции (genetivus absolutus) совпадает с «когда они ели», или ἐσθιόντων αὐτῶν (Мф 26: 26 и Мк 14: 22), в рассказе о Тайной Вечере и таинстве Евхаристии. Становится до предела ясно, что это не просто знак Его смиренного гостеприимства, но нечто неизмеримо более важное и содержательное.

На это указывает и употребленное в форме множественного числа в выражении, по-русски неточно переданном как «снял с Себя верхнюю одежду», слово τὰ ἱμάτια, и «одежды» (в латинском переводе здесь употреблено существительное vestimenta, в славянском – «ризы», и в том, и в другом случае в полном соответствии с греческим оригиналом). В pluralis слово «гиматий» (ἱμάτιον) употребляется в Священном Писании только в одном контексте – когда речь идет об одеждах первосвященника (Мф 26: 65). Разумеется, на Иисусе был надет лишь один плащ, или гиматий, но Он снимает его словно священнодействующий первосвященник. Мы присутствуем при событии особой значимости. Об этом говорит и то, что, рассказывая об умовении ног, Евангелие переходит с прошедшего времени на настоящее: «встает», «снимает одежды», «берет воду» и т. д. От этого читатель ощущает, что не только евангелист, но и он сам участвует в этом событии. К сожалению, в Синодальном переводе и это передано не вполне точно.

Иисус, «зная [εἰδώς], что… Он от Бога исшел и к Богу отходит» (Ин 13: 1), – говорится в начале этого текста. Итак, перед праздником Пасхи Иисус уже знает, что «пришел час Его» – час выбора, принятия решения, час, когда Он должен совершить самое главное, что в оригинале выражено греческим глаголом «перейти» (μεταβῇ). Но ведь Пасха – это и есть переход, переход от рабства к свободе. В арамейском прототипе этого греческого текста дважды повторяется слово, обозначающее переход. Праздник Пасхи иудейской, праздник перехода от рабства к свободе, становится днем перехода Иисуса к Отцу. Иисус шествует на Крест и затем переходит «от смерти в жизнь», как говорит Иоанн Богослов.

«…Пришел час Его перейти от мира сего к Отцу… возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их». Это место не только по содержанию, но и по употребляемой здесь лексике очень напоминает третью главу Евангелия от Иоанна. Там Иисус говорит Никодиму: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3: 16). Можно сказать, что в 13-й главе явный повтор: в 3-й главе – Бог возлюбил мир, в 13-й – Иисус возлюбил сущих в мире. С момента, когда наступает час Его перехода к Отцу, существительное «любовь» и особенно глагол «любит» становятся ключевыми в рассказах о прощальной беседе Иисуса с учениками и страстях Христовых в Евангелии от Иоанна. Примечательно, что в четвертом Евангелии гораздо больше глаголов, чем существительных, это отличает язык Иоанна от языка любого другого евангелиста и вообще языка любого другого писателя. Любовь – это не что-то застывшее, она являет себя в динамике, и эту динамику может передать только глагол. И дальше, когда речь будет идти о любви, Иоанн постоянно будет употреблять не существительное «любовь», но именно глагол «любить».

«До конца возлюбил их…» Слово «конец» играет очень большую роль в Евангелии. Оно употреблено здесь не в значении «прекращение чего-либо», а в смысле «доведение до конца, завершение». «До конца» – это значит «до полноты»: конец наступает тогда, когда сосуд наполняется чем-либо до краев. Иисус возлюбил до максимума, до такой степени, что больше уже невозможно. И затем, во время описанной синоптиками вечери, той самой, когда, по Иоанну, «диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его, Иисус, зная, что Отец всё отдал в руки Его… встал с вечери, снял с себя верхнюю одежду и… препоясался».

Момент, когда Иуда уже испытывает желание предать Учителя, передан и в Евангелии от Луки, и в Евангелии от Марка. Иуда принимает решение не в конце вечери, когда уходит, а до начала ее, до того момента, когда ученики приступают к ее подготовке. У синоптиков мы читаем, что он идет к старцам договариваться, Иоанн же просто говорит, что диавол уже вложил в сердце Иуды решение предать Иисуса. И опять ситуация, описанная в Евангелии от Иоанна, четко соответствует сказанному синоптиками. И синоптики, и Иоанн рассказывают об одном и том же. Если бы на месте рассказа об умовении ног в Иоанновом Евангелии стоял рассказ о Тайной Вечере, то было бы совершенно ясно, что Иоанн в точности повторяет других евангелистов. Но совпадает всё, кроме одного – рассказа об умовении ног. Впрочем, в более широком смысле и тут можно говорить о повторе: в литургической практике Тайная Вечеря повторяется в виде таинства Евхаристии, умовение ног – в виде ритуала, когда в Великий четверг епископ совершает чин умовения ног двенадцати священникам, участвующим в нем.

…Иисус встает, снимает верхнюю одежду, препоясывается, вливает воду в умывальницу, берет ее в руки и начинает омывать ноги ученикам. Что-то подобное мы можем найти в Евангелии от Луки. Там в 22-й главе есть несколько стихов, которые, вероятно, говорят о том же, о чем мы читаем в 13-й главе у Иоанна. «Был же и спор между ними, кто из них должен почитаться большим. Он же сказал им: цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются. А вы не так: но, кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий – как служащий. Ибо кто больше: возлежащий или служащий? не возлежащий ли? А Я посреди вас, как служащий» (Лк 22: 24–27).

Эта последняя фраза, связанная с событиями Тайной Вечери, заставляет задуматься: а не остаток ли это рассказа об умовении ног, который, если это так, все-таки присутствует и в синоптической традиции? «А Я посреди вас, как служащий». Причем если мы вчитаемся в эту фразу, то откроем в ней нечто очень важное. «Я посреди вас», – говорит Иисус у Иоанна. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них», – говорит Он в Евангелии от Матфея (Мф 18: 20). Английское «I am», итальянское «Io sono» или французское «Je suis», наконец, церковнославянское «Аз есмь» – выражение, проходящее красной нитью через всё Евангелие от Иоанна, оно чисто иоанновское. Но оно присутствует и в приведенной фразе из Евангелия от Луки. Представляется, что этот стих чрезвычайно тесно связан с иоанновской традицией, с рассказом об умовении ног.

У Луки есть еще один текст, о котором нельзя не вспомнить в связи с разбираемым местом из четвертого Евангелия: «…и вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется, и посадит их, и, подходя, станет служить им» (Лк 12: 36–37). Это заставляет нас вспомнить притчу о десяти девах и женихе, который грядет в полунощи, и вообще о той брачной вечере, к теме которой Иисус постоянно возвращает Своих слушателей, особенно во второй половине каждого Евангелия. Но здесь, у Луки, господин, придя ночью, «посадит» своих рабов и станет «служить им», переходя от одного к другому, – совсем как на той греческой иконе, где изображается умовение ног. Два довольно прозрачных намека…

Каков же смысл этого события? В 21-й главе книги Исхода говорится о рабах. Существует мидраш – талмудическое толкование этой главы, – где говорится, что хозяин не может заставлять раба мыть ему ноги. У раба есть какие-то права, и среди них – право не мыть ноги своему господину. Раб должен работать на хозяина, выполнять его приказы, требования, но мыть хозяину ноги – позорно даже для раба, и поэтому закон защищает его от этого. А Иисус делает то, что не должно делать даже рабу. Он становится в положение человека даже меньшего, чем раб по отношению к хозяину. Очень важно понять и почувствовать это.

В средние века в западной иконографии евангелиста Иоанна Богослова всегда изображали с чашей в руках, напрямую связывая его Евангелие с таинством Евхаристии. Хотя как раз у Иоанна и не говорится о Тайной Вечере. Несмотря на это, Евангелие от Иоанна, несомненно, имеет евхаристический характер. Вспомним 6-ю главу, где говорится о хлебе жизни и о плоти Сына Человеческого как о Хлебе и Крови, Которые должно есть и пить, чтобы войти в жизнь вечную. И вот теперь, в 13-й главе, мы читаем об умовении ног – рассказ, объясняющий суть таинства Евхаристии.

Если у синоптиков это таинство описано словно бы «снаружи» – как оно совершается, – то Иоанн в рассказе об умовении ног показывает его «изнутри», разъясняет глубинный смысл: это – таинство служения Иисуса Своим ученикам. В таинстве Евхаристии Иисус оказывается среди нас как служащий. Он выступает в роли раба, Который, опоясавшись полотенцем, служит нам, приносит Себя нам в жертву как слуга.

Очень важно понять, что таинство Евхаристии – это таинство служения. Парадокс христианства заключается в том, что не мы служим Христу, что было бы проще и понятнее, – как во всех религиях человек служит Богу. Нет, Христос приходит, чтобы послужить нам, и в лице Иисуса Бог являет Свое служение людям. И в таинстве Евхаристии, как и в умовении ног, есть служение Иисуса людям, а не наоборот.

Во время Тайной Вечери Иисус говорит: «Сие творите в Мое воспоминание» (Лк 22: 19). Слова эти сохранены в Евангелии от Луки и в Первом Послании апостола Павла к Коринфянам (1 Кор 11: 24). В Евангелии от Иоанна Иисус произносит очень похожие слова, только они звучат еще более определенно: «Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин 13: 13–15).

Итак, умовение ног – пример, который дает Иисус Своим ученикам. Как Я служу вам, так и вы служите друг другу; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга; как Я стал для вас ниже раба, так и вы отказывайтесь от себя ради других. Прочерченная здесь магистральная смысловая линия, проходя из главы в главу Евангелия от Иоанна, ведет нас к постижению сути таинства Евхаристии. Речь не о том, что человек допускается до участия в ней, а совсем о другом: таинство Евхаристии необходимо именно тому, кому труднее всего, кто пал ниже всех. Лекарство требуется больному, а не здоровому – «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф 9: 12). И Христос приходит, чтобы исцелить больного.

Страшно, когда кому-то отказывают в причащении Святых Тайн на основании того, что он недостаточно готов. Не говорят же человеку: сначала вылечись, тогда и получишь лекарство; ты должен выздороветь, окрепнуть, тогда и будешь достоин этого лекарства. Положение, когда одни допускаются до той или иной мистерии, а другие нет, характерно для многих религий: участие в мистериях всегда требует предварительного очищения, каких-то подготовительных процедур и т. д. В христианстве же всё обстоит иначе. Отец Александр Шмеман говорил, что христианство – это не религия, а антирелигия, потому что здесь Бог в лице Иисуса приходит в мир, чтобы послужить человеку. Не Божество заставляет людей служить Себе, как было у римлян, египтян, греков и т. д., но Бог приходит послужить людям.

Это настолько парадоксально, что с трудом укладывается в нашем сознании. Зачастую нам бывает как-то проще превратить христианство в религию, проще сделать, как у язычников, – разделить людей на допущенных и недопущенных, достойных и недостойных, одних противопоставить другим. Но тогда оказывается, что действуют все механизмы, известные в истории религии, кроме одного, описанного в Евангелии, – механизма «потерянной овцы»; ибо в мир, что разделен на достойных и недостойных, эта притча не вписывается. Добрый пастырь бросает девяносто девять незаблудившихся овец, чтобы найти и спасти одну заблудившуюся. Именно поэтому, говоря о том, как проявляет себя присутствие Бога в той цивилизации, что родилась из христианства, А.Сент-Экзюпери в книге «Пилот на войне» восклицает: «Величие моей цивилизации состоит в том, что сто шахтеров будут рисковать жизнью ради спасения одного засыпанного в шахте товарища. Ибо они спасают Человека».

В рассказе об умовении ног, в этой словесной иконе жертвенной любви, Иисус открывает до конца весь τέλος, или «конец», смысл или главный замысел Своего труда: Он пришел послужить людям, вытащить их из ямы. И Он это делает, становясь в положение низшее, чем у раба. Он говорит: Я дал вам пример служения, – и зовет людей делать то, что сделал Он. Следование этому примеру и будет христианством, нашей жизнью во Христе. И не случайно дальше в 13-й главе Евангелия от Иоанна темой прощальной беседы становится любовь. «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13: 34–35). Иисус возлюбил нас и призывает нас любить друг друга. Это абсолютно ново, не похоже на всё, что было прежде. Не случайно апостол Павел восклицает вслед за Исайей: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор 2: 9).