Текст книги "Свет во тьме светит"

Чтобы больше к этому не возвращаться, скажу, что само слово Вульгата (латинская Библия в переводе блаженного Иеронима) всё-таки происходит, конечно, от слова vulgus, то есть «народ», потому что Иероним хотел, чтобы его перевод звучал на народном языке, не на латыни Цицерона или Вергилия, но на латыни, которая ближе к языку народному. Честно говоря, это у него не получилось, потому что он был слишком укоренен в книжной латинской культуре, и не случайно он переживал однажды, как Бог Сам ему сказал: ты не christianus, а ciceronianus – ты не христианин, а цицеронианец. Потому что, – как он себя оговорил, исповедуя себя, бичуя за это, – классическая латынь для него, конечно, была намного дороже языка народного. И в этом смысле очень интересно, как он переводит, скажем, Евангелие с греческого на латынь, практически дословно, но при этом неуловимо правит, потому что народный, простой язык Евангелия он в латинском варианте делает чрезвычайно рафинированным, чрезвычайно стилистически завершенным. И при том, что это был дословный перевод, при том, что на самом деле с перевода Священного Писания началась практика дословного, точнейшего перевода, – при этом, конечно, Евангелие на греческом звучит на простом языке галилейских рыбаков. А Евангелие на латыни неуловимо поднято на уровень очень хорошей стилистики, и это его отличает, буквально каждую строчку. Это бросается в глаза, но такова ирония истории, что книга эта получила название Вульгата, то есть написанная на народном языке.

Magnifi cat – это первый из мариамских текстов, о котором я хотел сказать. Он написан в современном варианте прозой, потому что, конечно, это были стихи на арамейском языке. Уже в греческом языке это проза, и по-латыни это проза, но проза всё-таки ритмизованная, потому что когда Иероним переводил, он, вероятно, или пел эти строки про себя, или каким-то образом их проговаривал, но так или иначе он придавал им какой-то размер, который плохо улавливается, как всегда размер верлибра. Если можно так выразиться, Иероним был первым в мире верлибристом: он сам писал, что хочет, чтобы эти тексты звучали, как стихи. Он говорит, что когда читаешь пророка Исайю, то чувствуешь, что это похоже на Пиндара; когда читаешь другого пророка, то чувствуешь, что это на другого греческого поэта похоже, и т. д. И он стремился похожесть передать словесными средствами; поэтому в его текстах всегда очень много ассонансов, аллитераций, то есть он повторяет один согласный звук. Допустим, «l», как в одном из псалмов: laudate eum sol et luna, laudate eum omnes stellae luminis. Ничего подобного ни в греческом, ни в еврейском не было, а вот он насытил эти две строчки звуком «l». Или знаменитый 50-й псалом, который все знают из музыки: Miserere mei Deus secundum magnam misericordiam tuam et secundum multitudinem miserationum tuarum dele iniquitatem meam – «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое». Так у него там везде «m» – miserere mei Deus secundum magnam misericordiam tuam et secundum multitudinem miserationum tuarum dele iniquitatem meam.

Или псалом, где содержится восклицание Иисуса: «Боже, Боже мой, вонми ми, вскую оставил Мя еси» – Deus Deus meus respice me quare me dereliquisti – там трижды повторяется слог «re»: respice, quare me dereliquisti и т. д. Можно наугад брать любой псалом или любой из гимнов, которые содержатся и в других книгах Ветхого Завета, как Песнь Моисея, например, из второй книги Пятикнижия – из Исхода: «Поем Господу, ибо Он славно прославился, коня и всадника ввергнув в море». Там везде у Иеронима будут аллитерации, ассонансы, какие-то ритмические фигуры – это всё уже он, очень книжный человек, отшельник, который сидел где-то в окрестностях Вифлеема и в полном одиночестве всё это переводил с еврейского и греческого сразу на латынь, – всё это он, вероятно, пел про себя. Вероятно, это звучало как-то в его сознании, потому что богатство ритмических фигур, которые мы там находим, конечно, удивительно. Вот Magnifi cat – это именно такой текст: он, с одной стороны, написан прозой, с другой стороны, он очень хорошо поется, потому что содержит в себе какие-то внутренние ритмы. Magnifi cat anima mea Dominum et exultavit spiritus meus in Deo salutare meo quia respexit humilitatem ancillae suae ecce enim ex hoc beatam me dicent omnes generationes quia fecit mihi magna qui potens est et sanctum nomen Eius – «Величит душа Моя Господа, и возликовал дух Мой о Боге, Спасителе моем, что Он призрел на малость Рабы своея, ибо отныне Блаженной будут называть Меня все роды, что сотворил Мне величие Сильный, и свято имя Его»…

Наверное, трудно сказать, кто из музыкантов не писал музыку к Magnifi cat, потому что Magnifi cat – это каждая Вечерня; ежедневно, во всех монастырях западно-христианского мира каждый вечер звучит Magnifi cat. А к Magnifi cat добавляются антифоны, которые каждый день меняются; они как раз не включаются в offi cium, так как меняются в зависимости от того, какая неделя после Пасхи, или после Рождества, или память какого святого сегодня празднуется. Поэтому Бревиарий состоит их двух частей: первую часть составляет собственно offi cium, богослужение на семь дней, а вторую – proprium de tempore, то есть изменяемая часть суточного богослужения, в зависимости от того, Пасха сейчас, или Рождество, какая неделя после Пасхи или после Пятидесятницы, или память какого святого сегодня празднуется; это называется Sanctural. Ну а, естественно, что каждый день года, за исключением праздников, вроде Рождества или Сретения, это память какого-то святого. Причем с веками святых становится больше, последований в честь святых тоже становится больше, поэтому Бревиарий мало-помалу «распухает» в этой изменяемой своей части.

Обратимся к гимнам в честь Богородицы, в честь Святой Девы, – в сущности, на Западе почти не употребляется термин Богородица, там, как правило, говорят всё-таки Дева, la Vierge по-французски, но в молитве Avе Maria этот термин употребляется: Sancta Maria Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus – «Святая Мария, Мать Божья». Так вот, этот самый знаменитый, пожалуй, гимн в честь Богородицы – Ave, maris stella / Dei Mater alma / atque semper Virgo / felix caeli porta / sumens illud Ave / Gabrielis orae / funda nos in pace / mutans Hevae nomen и т. д. – состоит из семи стоп, и я не знаю, что бы звучало так прекрасно, как звучит Avе Maris stella. Уж сколько я ни слушал в исполнении разных хоров этот гимн, он всегда прекрасен.

Есть хороший перевод на русский язык, сделанный Сергеем Сергеевичем Аверинцевым: «О Звезда над зыбью, / Матерь Бога Слова, / Ты во веки Дева, / дверь небес благая, / знаменуют “Ave” / ангельского зова, / грешной имя Евы, / от грехов спаси нас». Видите, здесь sumens illud Ave Gabrielis orae – «приемля это Ave из уст Гавриила». И вот Аверинцев здесь дает это слово без перевода. Я думаю, что это неплохая находка. Здесь Ave использовано не просто в качестве обращения, оно процитировано. Но это хорошая идея, потому что всё-таки Ave – это не совсем «радуйся», это слово трудно перевести. У нас сегодня еще будет один антифон, где очень трудно перевести все эти бесконечные императивы на русский язык, но посмотрим, как это можно сделать. Значит, «знаменуют “Ave” ангельского зова, грешной имя Евы, от грехов спаси нас; даруй мир заблудшим, свет открой незрячим, истреби в нас злое, ниспошли нам благо». И далее: «Дева без порока, меж благих Благая, дай и нашим душам чистоту и благость». Этот гимн датируется VI–VII веками, это очень раннее песнопение, прекрасное и очень раннее.

Что же касается молитвенного обращения к Богородице, тоже начинающегося со слова Ave, которое известно всем как Ave, Maria, то у него довольно сложное, как это ни удивительно, происхождение. Первая часть практически такая же, как в греческом ангельском приветствии: «Богородице, Дево, радуйся, Господь с Тобою. Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего». И так же по-латыни: Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum.

Benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tui, – только к этому ventris tui прибавлено Iesus. В середине молитвы оказывается имя Иисуса: benedictus fructus ventris tui Iesus.

А вот вторая часть молитвы – «Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас грешников ныне и в час смерти нашей. Аминь», – довольно позднего происхождения, потому что ее первые слова – «Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас грешников» – появляются не раньше XV века и содержатся в писаниях святого Бернар-дина Сиенского, который жил на рубеже XIV и XV веков. А завершение – «молись за нас ныне и в час смерти нашей. Аминь» – обнаруживается только в Бревиариях германского происхождения, из германских епархий, тоже XV века. В том виде, в каком эта молитва читается теперь, в том виде, в каком она вошла в Angelus – чин, о котором я сейчас скажу, – или в Розарий, она появилась только в Бревиарии Пия V в 1568 году. То есть это текст удивительно позднего происхождения, но католическое сознание это как-то не смущает, потому что всё от века в век каким-то образом трансформируется. И если вы сейчас кому-нибудь скажете во Франции или в Италии, что это XVI век, никто не поверит: как-то все настолько привыкли читать Ave, Maria, gratia plena или Je vous salus, Marie по-французски, все это читают каждый день; это любимая молитва, и в то, что она поздняя, никто не поверит, хотя на самом деле это действительно так. В этом проявляется какая-то особая динамичность западного религиозного сознания; мы уже об этом сегодня много говорили.

Традиционно молитва Ave, Maria соединяется с несколькими евангельскими стихами, и таким образом получается небольшой чин, небольшое богослужение, которое называется Angelus. Angelus читается на заре, в полдень и вечером, когда звонят колокола. Помните, может быть, замечательную картину Милле «Angelus», где изображено, как крестьяне на поле стоят на коленях и молятся, потому что они услышали, как колокол зазвонил с колокольни их деревенской церкви, и поэтому, значит, время читать Angelus. И в Ватикане Папа каждое воскресенье после воскресной Литургии появляется в окне своего дворца и читает Angelus вместе со всеми, кто собирается в это время на площади Святого Петра.

Angelus начинается словами: «Ангел Господень возвестил Марии, и она зачала от Духа Святого» – Angelus Domini nuntiavit Mariae, et concepit de Spiritu Sancto. И после этого читается или поется Ave, Maria, gratia plena от начала до конца – nunc et in hora mortis nostrae. Amen. После этого следующий стих из Евангелия, слова Марии, обращенные к Архангелу Гавриилу во время Благовещения: Ecce ancilla Domini fi at mihi secundum verbum tuum – «вот Я раба Господня, будет Мне по слову Твоему». И снова Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum. После этого третий стих из Евангелия – из первой главы Евангелия от Иоанна: «И Слово стало плотью и обитало с нами» – et Verbum caro factum est et habitavit in nobis, и снова Ave, Maria, gratia plena. Значит, три раза звучит Ave, Maria, которая предваряется тремя стихами из Евангелия. А после этого молящиеся восклицают: «Моли о нас, Пресвятая Богородица, да удостоимся Христовых обещаний». И затем читается краткая молитва на латыни или на живом языке, которая завершает этот маленький богослужебный чин. Он совершенно автономный, он не входит в суточный круг, он не входит в Утреню и Вечерню. Он читается везде, где бы ни находился человек, и он как бы обозначает зарю, полдень и вечернее время.

Но эта же молитва – Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum – вошла в другой богослужебный чин, опять-таки предназначенный для частного богослужения, который тоже полюбился, появившись в XII веке; появление его связано с именем Святого Доминика. Этот чин тоже до такой степени укоренился в сознании христианина Запада, что без него невозможно представить религиозную жизнь в католическом мире. Я имею в виду Розарий, или молитву по Розарию, которая представляет собой своего рода венок из роз для Богородицы. Розарий состоит из молитвы Отче наш – Pater noster, qui es in caelis – и десять раз прочитанной молитвы Ave, Maria, и после этого: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу» – Gloria Patri et Filio et Sancti Spiritui sicut erat in principio et nunc et semper. В отличие от русского «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и присно и во веки веков», в латинском sicut erat in principio et nunc et semper – «как это было вначале, и ныне и присно и во веки веков». То, чего у греков нет, есть в латинской традиции: sicut erat in principio, и дальше, как и по-славянски – «и ныне и присно и во веки веков. Аминь». Вот из таких элементов состоит Розарий, причем в каждом венке должно быть пять таких элементов, пять раз повторяется Отче наш и десять – Аве, Мария, а затем уже звучат заключительные молитвы, к которым мы сейчас подберемся – заключительный антифон, обращенный к Марии.

Получается действительно венок из пятидесяти молитв, причем по дням недели, к каждому из этих элементов, то есть Отче наш и десять Аве, Мария, прибавляется meditatio, или молитвенное размышление о той или иной Тайне в жизни Богородицы. То есть, скажем, в понедельник это Радостные Тайны – Mysteria gaudiosa. Первая Тайна – Воспоминание о Благовещении, когда Ангел говорит Марии: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою»; вторая Тайна – воспоминание о визитации, то есть о посещении Марией Елизаветы, когда Мария приходит «в горы со тщанием во град Иудов и вошла в дом Захарии, и целовала Елизавет»; третья Радостная Тайна – Рождество Христово; четвертая Радостная Тайна – Сретение, или представление во храм, praesentatio, когда Иисуса сорокадневного приносят в храм, и его благословляет Симеон Богоприимец и пророчица Анна; и пятая, последняя Радостная Тайна – двенадцатилетний Иисус теряется в дни праздника Пасхи в Иерусалиме, и затем Иосиф и Мария находят Его через три дня в храме, где Он сидит среди учителей закона, спрашивает их, и все дивятся мудрости Его вопросов. А на вопрос Марии: «Что же Ты сделал с нами?» – Он отвечает: «Разве вы не знали, что мне надлежит быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» Вот это обретение двенадцатилетнего Иисуса Его Матерью в храме после праздника Пасхи – это пятая из Радостных Тайн.

Кроме того, могут быть еще Тайны, которые называются славными – gloriosa. Это, конечно, Воскресение Христово, Вознесение, третья тайна – Пятидесятница, или Сошествие Духа Святого на апостолов, четвертая – Успение Пресвятой Девы, Assumptio. (Надо сказать, что по-латыни это не совсем Успение, это – Взятие, Assumptio – от глагола assumere, assomption, поэтому Assumptione – это взятие, это подчеркивает само название, потому что, в отличие от всех остальных умерших, Мария не осталась телом на земле, но была взята на небо вместе с телом.) А последняя из этих Славных Тайн – Коронация Марии, по-французски – Couronnement de Marie, – конечно, увенчание короной. На многих иконах Святая Дева изображается в короне, и в наших православных иконах тоже сохраняется традиция западного представления о короновании Марии. Это последняя из Славных Тайн.

Есть еще Скорбные Тайны – Mysteria dolorosa. Это, конечно, Гефсиманская молитва; бичевание Иисуса; венчание терновым венцом; смерть на Кресте и снятие с Креста. На каждый день приходится одна из двух тайн. На понедельник приходятся Радостные Тайны, на вторник – Скорбные Тайны, на среду приходятся Славные Тайны, на четверг – снова Радостные и т. д. И каждый день связан с теми или иными Тайнами. На субботу и на воскресенье – конечно, Славные тайны.

Интересно, что полтора года тому назад Иоанн Павел II прибавил к этим трем группам Тайн четвертую, которую он назвал Mysterio luminosa. То есть это то, что совершенно невозможно себе представить: например, что Патриарх Варфоломей в Константинополе или Алексий в Москве вдруг трансформировали бы какой-то традиционный богослужебный чин. Все молятся по Розарию, нет на Западе такого человека, у которого бы не было четок, если не в кармане, то во всяком случае где-то дома, потому что ему на первое причастие или еще когда-то их подарили; в общем, четки в Западном мире везде. И это такая молитва, к которой все привыкли чрезвычайно. И тем не менее Иоанн Павел II трансформирует Розарий, вводит новую группу Тайн, которые он назвал luminosa – Светлые Тайны. Она составлена из того, что связано с проповедью Иисуса, то есть: начало проповеди, Преображение, учреждение Тайной Вечери, учреждение Евхаристии, и т. д. И это как-то все приняли, потому что западное религиозное сознание динамично, оно принимает новое, если это новое находится в духе христианства.

Значит, на этом давайте завершим разговор о молитве Ave, Maria. Я так подробно говорил о Розарии, о чине молитвы Angelus, чтобы показать, насколько часто звучит Ave, Maria в латинских паралитургических чинах. И, кроме того, по старому чину, Утреня и Вечерня всегда начинались с чтения Pater noster и Ave, Maria, только про себя, secreto, и с этого начиналось любое богослужение. Теперь это изменено, но так или иначе невозможно себе представить человека латинской культуры, католической культуры, который бы не знал Ave, Maria с раннего детства. И потом, повторяю, Angelus – это такой достаточно торжественный момент, когда все молятся в полдень или вечером, когда звонят колокола, или на заре. Поэтому, конечно, тысячу и тысячу раз Ave, Maria попала в богослужебные нотные тексты.

Но, кроме того, каждый комплеторий, каждое Поверечие заканчивается антифоном или сравнительно кратким гимном – в честь Марии. Причем в зависимости от времени года антифоны эти будут разными; меняющихся антифонов в течение года четыре. Итак, каждая комплета, или комплеторий, каждая молитва по Розарию – после последнего десятка, последних молитвенных размышлений – заканчивается пением антифона в честь Марии. Монастырская трапеза тоже обычно заканчивается пением антифона в честь Марии. И, как правило, после Мессы тоже звучит этот антифон. В богослужении он зафиксирован только в одном месте – в конце комплетория, но в паралитургической жизни он звучит после трапезы, после молитвы по Розарию и в конце Мессы, после того как священник сказал ite, missa est – «идите, служба закончена», и ему все ответили Deo gratias – «благодарение Богу», – после этого поется антифон Salve Regina Mater misericordiae или один из трех других антифонов.

Но давайте начнем. Поскольку церковный год на Западе начинается с первого воскресенья рождественского поста (на Востоке церковный год начинается с пасхальной утрени, а на Западе – с первого воскресенья Адвента, рождественского поста), первый из антифонов звучит рождественским постом, на Рождество, вплоть до праздника Praesentatio, – вплоть до Сретения, то есть до 2 февраля.

Начинается в первое воскресенье декабря, в первое из четырех воскресений до Рождества, и последний раз звучит на Сретение. Этот антифон скорее всего написал известный монах, живший в XI веке в аббатстве Райхенау, в Германии, которого звали Герман Контрактус, или Расслабленный: он не ходил, и у него не действовали руки, но он был прекрасным поэтом. Антифон написан неожиданно античными гексаметрами, прямо как «Энеида» Вергилия:

 
Alma Redemptoris Mater, quae pervia coeli
Porta manes, et stella maris, succurre cadenti,
Surgere qui curat populo: tu quae genuisti,
Natura mirante, tuum sanctum Genitorem
Virgo prius ac posterius, Gabrielis ab ore
Sumens illud Ave, peccatorum miserere.
 

Вот пожалуйста – это самый настоящий гексаметр, как там у Вергилия: Arma virumque cano, Troiae qui primus ab oris, или у Гомера: Μῆνιν ἄειδε, θεά, Πηληϊάδεω Ἀχιλῆος / οὐλομένην, ἣ μυρί' Ἀχαιοῖς ἄλγε' ἔθηκε, / πολλὰς δ' ἰφθίμους ψυχὰς Ἄϊδι προΐαψεν – «Гнев, богиня, воспой Ахилла, Пелеева сына…» Всё тот же гексаметр, который всё-таки не оставляет тех, кто пишет на латыни, вплоть до нашего времени. Надо сказать, что не только Герман Расслабленный, но и Иоанн Дамаскин на Востоке тоже написал гексаметром два канона, и другие гимнографы иногда использовали гексаметр в Византии тоже.

Сергей Сергеевич Аверинцев перевел очень неплохо, тоже гексаметрами, этот антифон: «О Спасителя Матерь, врата отверстые Рая Ты являешь Собой и звезду морей. Так, помилуй падших людей, хотящих восстать, о Ты, что родила, преодолев естество Твоего родителя дивно, о Присносущая Дева, из уст Гаврииловых Слово, радуйся, внявшая встарь, умились о грешниках темных». Достаточно точный перевод – здесь, видите, sumens illud ave передано средствами русского глагола «радуйся»: «Радуйся, внявшая встарь, умились о грешниках темных». Несколько цитат в этом антифоне, в этом коротком гимне, из древнего гимна Ave, Maris stella – «О, Звезда над морем». Во-первых, смотрите: Porta manesque pervia caeli: Porta manes, caeli porta – «врата неба», там, помните, Ave, Maris stella / Dei Mater alma / atque semper Virgo / felix caeli porta – «счастливая дверь, счастливые врата неба» – felix caeli porta.

Интересно, что когда памятники латинской средневековой литературы первый раз увидели свет, то уже на каком-то последнем этапе редактирования технический редактор решил, что не может быть написано Аверинцевым «Дверь небес благая», и исправил это felix caeli porta на «Дщерь небес благая». И до сих пор иногда этот перевод, по вине технического редактора, печатается с «дщерью» вместо «двери». Он решил, что дверь может быть у комнаты, но никак не у небес.

И дальше: stella maris, смотрите, caeli porta manes – «Ты остаешься дверями неба» и – stella maris – «звездою над морем». Когда средневековые мореплаватели видели Полярную звезду, они вспоминали Богородицу; Полярная была звездой Богородицы. Stella maris sucurre cadenti – «поспеши навстречу падающему», навстречу тому, кто падает. И в конце sumens illud ave – цитата из второй строфы гимна Ave, Maris stella: Sumens illud ave / Gabrielis ora / funda nos in pace / mutans Hevae nomen. Так что, создавая этот новый гимн, Герман Расслабленный имел в виду древний гимн, который, конечно, звучал в его памяти. Но, с другой стороны, он воспользовался не современным размером, каким написан тот же гимн Ave, Mater stella, а древним гексаметром, который нас уводит в воспоминание о Гомере или о Вергилии.

Этот антифон – Alma Redemptoris Mater – звучит, начиная с первого воскресенья рождественского поста и вплоть до Сретения. Затем, между Сретением и началом Великого поста звучит уже следующий антифон, совсем другой, в который имеет смысл вчитаться. Он тоже написан Германом Расслабленным, таким образом, это тоже XI век. Вероятно, у Германа была страсть цитировать в своих текстах что-то, что он слышал, что он любил и т. д. Надо сказать, что уже в это время акафист Богородице был переведен с греческого на латинский язык, – вот этот большой акафист, который по-русски начинается песнью Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, и затем следует 12 кондаков и 12 икосов с повторяющимися «радуйся», то есть первый икос по-славянски звучит примерно так: «Ангел предстатель с небесе послан бысть рещи Богородице: радуйся, и со бесплотным гласом воплощаема Тя зря, Господи, ужашасеся и стояще, зовый к Ней таковая: Радуйся, Еюже радость воссияет; радуйся, Еюже клятва исчезнет; Радуйся, падшаго Адама воззвание; радуйся, слез Евиных избавление; радуйся, яко небесная срадуются земным, радуйся, яко земная сликовствуют небесным; радуйся, апостолов немолчные уста; радуйся, евангелистов необоримая дерзость», и т. д., и затем: «Радуйся, Невесто Неневестная».

Надо сказать, что в речи по-славянски это не сохранено, но по-гречески там всё рифмуется, там почти каждое слово в строке рифмуется с каждым словом следующей строки, то есть этот акафист весь состоит из рифм, действительно он весь сияет и искрится в греческом варианте. Даже такой блестящий переводчик, как Михаил Леонович Гаспаров, не сумел перевести акафист, сохранив рифмы. У него был в какой-то момент такой посыл, что надо для примера в своей книге «История стихотворных размеров» показать хотя бы маленький фрагмент, где бы всё действительно рифмовалось со всем, как в этом греческом оригинале, но не получилось. Под влиянием акафиста Богородице, который, повторяю, в это время уже был переведен на латинский язык, есть венецианская рукопись, хранящаяся в Венеции, в библиотеке Маркиана при Соборе Святого Марка; поскольку это восемь коротких строчек, можно сначала прочитать по-латыни, затем по-русски:

 
Ave, Regina caelorum,
Ave, Domina angelorum,
Salve radix, salve porta,
Ex qua mundo lux est orta.
Gaude Virgo gloriosa
Super omnes spetiosa,
Vale, o valde decora,
Et pro nobis Christum exora.
 

Смотрите: здесь два раза Ave – в первой и второй строчке; в третьей строчке два раза Salve, то есть сначала «радуйся», потом Salve – «привет Тебе» (римляне говорили Salve, когда встречали друг друга); дальше Gaude – снова «радуйся», только от другого глагола – gaudere, gaude, gavisus sum, gaudere, полуотложительный глагол; Gaude Virgo gloriosa; Vale, o valde decora; vale – тоже «привет». Римляне не только в конце письма ставили vale, как у Пушкина, но и обращались, приветствуя друг друга, часто со словом vale – «привет, будь здоров». Так вот, перевести очень трудно, потому что слов мало, и все они какие-то очень значимые: «Радуйся, Царица небесная; Радуйся, Госпожа ангелов; Здравствуй, Корень, Здравствуй, Дверь, из которой миру явился Свет; Радуйся, Славная Дева, Прекрасная больше всех; Vale, приветствую Тебя; Радуйся, о весьма Прекрасная, и моли за нас Христа».

Вот как звучит этот краткий антифон. Но, повторяю, что здесь, как χαίρε по-гречески, в каждой строке акафиста: «Радуйся, Еюже радость возсияет; Радуйся, Еюже клятва исчезнет». Радуйся – χαίρε, χαίρε и χαίρε, и тут – Ave, ave, salve, salve, gaude, vale. Из этих обращений состоит вся молитва. Итак, этот гимн звучит, начиная со дня Сретения Господня вплоть до субботы перед Пасхой. Значит, последний раз этот комплеторий на Страстной пятнице кончается гимном Ave, Regina caelorum. Затем начинается пасхальное время, и тут поется краткий гимн, о котором я уже как-то говорил, который, по преданию, написан Папой Григорием Великим, потому что первые три строчки он услышал от Ангелов: Regina caeli laetare, alleluia, Quia quem meruisti portare, alleluia, Resurrexit sicut dixit, alleluia, ora pro nobis Deum, то есть «Царица небесная, радуйся, ибо Тот, Которого Ты удостоилась носить во чреве Твоем», – снова Alleluia – «воскрес из мертвых, как и предсказал»: Resurrexit sicut dixit – цитата из Евангелия – alleluia; и последняя строчка, которую прибавил Папа Григорий I к тому, что слышал от Ангелов: «Моли Бога о нас» – ora pro nobis Deum. Это антифон, который поется от Пасхи до Троицы.

И, наконец, последний: от Троицы, в течение всего года до начала рождественского поста, то есть всё лето и осень, – это Salve Regina, Mater misericordiae, vita, dulcedo et spes nostra, salve, ad Te clamamus, exsules filii Hevae, ad Te suspiramus, gementes et flentes in hac lacrimarum valle, Eja ergo Advocata nostra и т. д. Тоже есть перевод Сергея Сергеевича Аверинцева: «Радуйся, Царица, Матерь милосердия; Жизнь и веселие, и упование наше, Радуйся». Это всё-таки верлибр, здесь нет размера. Там понятно, что был размер: Ave, Regina caelorum, / ave, Do-mina angelorum, / salve radix, salve porta; здесь всё ясно, а тут верлибр: «Радуйся, к Тебе прибегаем мы, горькие чада, Дева; к Тебе воздыхаем, изливая слезы всей плачевной юдоли; лей, Заступница наша, на нас милосердие, склонив взоры, и Христа благословенный плод оный чрева Твоего, яви нам по скончании сроков земного нашего странствия; Золотая, Благая Мария, Святая!» Последнее восклицание: O clemens, o pia, o dulcis Virgo Maria – «о Сладостная Дева Мария».

Я, по-моему, говорил, поскольку в Средние века, как и в древности, не знали, что такое сахар, то прилагательное «сладкий» звучало по-другому: греческое и латинское dulcis не звучит слащаво, как русское «сладкий», оно звучит каким-то особым образом, напоминая сладость плода, и поэтому есть, скажем, у Бернарда Клервоского знаменитый гимн: Jesu dulcis memoria, «сладостная память об Иисусе, сладостная мысль об Иисусе», и много, достаточно часто употребляется термин dulcis применительно к Богородице, к Иисусу, а в молитвах Амвросия Медиоланского, еще в IV веке написанных, – даже dulcissimus – «Сладчайший», и отсюда славянский акафист Иисусу Сладчайшему (по-гречески – γλυκύτατος). «Иисусе Сладчайший, души моея умиление» и т. д.

Итак, Salve Regina – это антифон, который звучит в течение всего оставшегося года, после Пятидесятницы и вплоть до начала рождественского поста. Есть торжественные варианты, и есть обиходные. Обычно они исполняются по четыре – уже современные хоры, как правило, сразу поют четыре антифона для того, чтобы представить их вместе. Есть, повторяю, напевы торжественные, есть напевы ежедневные, обиходные, так что обратите внимание: в записях всегда отмечено, что это либо solennel – торжественное, либо quotidien, chant quotidien – ежедневное песнопение: монахи в Солесми и в других бенедиктинских монастырях. Те, кто занимаются профессионально исполнением григорианики, очень любят эти антифоны, – их можно найти на всех дисках.

Мне бы хотелось еще сказать о двух вещах. Во-первых, вспомните: этот пасхальный антифон Regina caeli laetare – «Царица неба, Радуйся», кончается словами Ora pro nobis Deo – «молись за нас Богу». И вот эти слова – Ora pro nobis – составили основу для одной из наиболее распространенных Богородичных молитв. Это Лоретанская Литания, которая получила название Loretana в честь городка Лорето, куда из Назарета перенесли домик Марии, причем, согласно средневековой легенде, Ангелы перенесли домик Марии из Назарета в Лорето. А современные исследователи всё-таки установили: судя по всему, это действительно домик с Ближнего Востока. И оказалось, при исследовании рукописей, что Ангелы были не крылатые, а это была семья греческих купцов, которые носили прозвище «Ангелы». И вот они, эти Ангелы, перенесли домик Богородицы из Палестины в Лорето. Есть копия такого домика в Кракове, где статуя Падре Пио, у капуцинов. Она так и называется, эта улица – Лоретаньска, от слова Лорето. Так что не обязательно ехать туда, можно доехать до Кракова и посмотреть на этот замечательный домик Богородицы. Тем более что там такой добрый старец падре Пио, бронзовый, стоит у входа в эту маленькую церковь, там очень хорошее настроение охватывает посетителей.