Текст книги "Шлимазл"

ЧАСТЬ III

Такого количества евреев на территории столь ограниченного замкнутого пространства, видеть Борису ещё не приходилось. Да это и не впечатляло потому, что они почти не отличались от пассажиров других национальностей. Отличались только евреи-ортодоксы. Борис чуть не окосел, наблюдая, боковым зрением за сидящим справа религиозным фанатиком. Он читал про хасидов, но можно ли называть хасидами всех пейсатых и одетых в черные лапсердаки людей, он не знал. Не знал он также, откуда он почерпнул слово – лапсердак, и правильно ли будет называть так черные сюртуки верующих иудеев. Он видел, как они одевались прямо в проходе салона самолета для молитвы, заметил, что количество витков черного кожаного ремешка вокруг руки строго регламентировано, потому что хасид шевелил губами, считая витки; удивился чёрненькому параллелепипеду на головах верующих и пришёл к очень интересному для себя выводу. Настолько интересному, что захотелось всё это тут же записать, чтобы не позабыть, хоть и мелкие, но важные для обобщения детали. Борис уже не мечтал о том, как он будет удивлять кого-то рассказами про дорожные приключения. Беседы на кухне с покинутыми им друзьями отодвигались на необозримый срок, и вообще, слово «друзья» после всего, что с ним произошло, он стал произносить с оттенком ироничности. Благоприобретенный в Америке спасительный цинизм нейтрализовал горечь разочарования. Он решил всё увиденное описать, сделать копии и разослать путевые заметки только тем порядочным знакомым, кому это будет интересно, и мнением которых он дорожил. Когда же он начал перебирать в уме претендентов на получение от него путевых впечатлений, то оказалось, что и слать-то свои опусы некому. Он был ошеломлен: на всем земном шаре он насчитал для себя всего три порядочных и любознательных человека из числа своих знакомых. Вот они: мама, бывший карманный вор Коля Монгол и Эмма. Борис достал из сумки большой блокнот, написал на нём: «Путевые заметки», потом подумал немного и переделал ударение в слове «путевые» на второй слог. «Вот так будет все путём», – сказал он сам себе, ещё подумал самую малость, остался недоволен, покосился на сидящего справа ортодокса и поразился его сходству с одним знакомым из армянской строительной бригады, который любое умозаключение неизменно предварял словами: «Слушай мисль!»

«Молодец, Хачик! Умница! Вот так мои мысли и назовем».

* * *

Слушай мисль: «Так долго летим, что ортодоксальные евреи уже дважды успели помолиться. Инопланетяне, видит бог, инопланетяне. Если точнее – потомки инопланетян. На лбу миниатюрный радиопередатчик размером со спичечный коробок. Как там он называется? Это мы сейчас без труда установим потому, что мне всю еврейскую литургию на русском Саша Борщев подарил. Читаем: „Шахарит“– утренняя служба. Ага, – эта штуковина называется „тфилин“. Читаем дальше: Ох, ты, ёшкин свет! На руку такая же надевается. Значит две радиостанции сразу: одна передающая, а другая, видимо, принимающая. Ах! Как я прав? Как прав!? Потому что вот что мудрецы дословно об этом аппарате пишут: „Тфилин очень сложно устроены. Более того, малейшие отклонения от правильного устройства тфилин делают их негодными. Маймонид считает, что строгое соблюдение всех деталей устройства абсолютно необходимо, а каббалисты разъясняют, что тфилин особым мистическим образом связывает нас с Богом, и правильное устройство тфилин необходимо для осуществления этой связи“. Это о какой же связи специалисты толкуют? Да о радиообмене, конечно, же, говорят – это козе понятно. Идём дальше: строго определенное количество оборотов тонкого ремешка вокруг руки, – это, скорее всего, необходимое количество витков антенны для обеспечения оптимального приема. Белые веревочки, свисающие чуть ли не до пола, не что иное, как заземление. Когда-то, когда посланцы другой планеты приземлились на горе Синайской и не смогли, по каким-то причинам улететь обратно, вместо ремешков да веревочек использовались кабелёчки да проволочки, но затем они поломались, а новых делать в то время на земле ещё не научились, вот и крутят на руку ремешок вместо антенны. Знают, сколько раз обмотать нужно, а что и зачем – позабыли. И всё пытаются упрямцы в космос сигнал послать, да всё без толку. Не доходит сигнал без проволочки. Жалко их даже. Клянусь Создателем, жалко! А знание основ дифференциального исчисления, а сложнейшие математические заморочки в настольном учебнике жизни под названием – Каббала! И это в то время, когда бегающие вокруг двуногие до десяти на пальцах сосчитать не умели. А строжайший запрет на употребление синтетической нитки при пошиве одежды? Правда, в те времена синтетики ещё не изобрели, и этот запрет, скорее всего, современные толкователи Торы придумали, но вот что завещано в пятой книге Моисеевой: „Не надевай одежды, сделанной из разных веществ: из шерсти и льна – вместе1818
  Второзаконие. Глава 22 стих 11.“


[Закрыть]. Не панический ли это страх перед вредным статическим электричеством, затрудняющим и без того хреновенькую связь с внеземными цивилизациями? Расчешите хорошенько мохеровый шарфик расчёской, подойдите вплотную к антенне транзистора, и что услышите? Да это любой двоечник знает – треск да помехи возникнут в эфире, так что, как ни крути, а первое впечатление от созерцания раскачивающихся при молитве ортодоксов наводит на мысль об их инопланетном происхождении. А раскачиваются для чего? Ну, это элементарно! На волну настраиваются. Прибавим к вышеизложенному ношение черных сюртуков из плотной ткани и такого же цвета цилиндров в адскую жару и ещё больше уверимся в неземном происхождении евреев. Они все когда-то одевались подобным образом, но потом разоблачились, подались в кочевники и всё позабыли. Не околевать же с голоду около поврежденного летательного аппарата и сломанной радиостанции. А откуда такая склонность евреев к точным наукам? Почему девяносто девять процентов выдающихся шахматистов – евреи? Почему ядерные физики они же? Нет, вы ответьте мне, гнусные антисемиты всех мастей, почему Эйнштейны и всякие там Ландау становятся чаще лауреатами Нобелевской премии, чем их гонители: националисты, фашисты, ксенофобы, юдофобы и иже с ними? Молчите? Твари завистливые, суки рваные в натуре! И правильно делаете потому, что крыть вам нечем!“ Борис подумал и „тварей завистливых“ оставил, а „сук рваных в натуре“ зачеркнул потому, что Коля Монгол и Эмма это выражение одобрят, а мама, скорей всего, сконфузится».

* * *

Приземлились в Израиле мягче мягкого и захлопали пассажиры не только в знак одобрения действиям пилотов, но и от радости, что после десяти часов полета все живы, здоровы остались. Гиви Чхеидзе среди встречающих не было, и это обстоятельство ничуть не удивило, не огорчило Бориса, а скорей даже обрадовало.

Он звонил ему из Бостона, спросил про погоду, сообщил дату вылета, и Гиви его не встретил.

«Но он же и не обещал, что будет ждать меня с цветами в аэропорту имени Бен Гуриона, хотя я бы лично встретил его, независимо от того, какую ересь наплел бы о нем Куяльник». В том, что Плохиш успел уже стукнуть, Борис не сомневался.

«Ну и хрен с вами со всеми. Если Семен за десять лет так опаскудился, то можно себе представить, что стало с Гиви за пятнадцать лет жизни в эмиграции. Не хватало мне еще одного разочарования.

 
Я знаю то, что знать нельзя.
К чему ненужное прозренье,
Как лгут вчерашние друзья
И предают без сожаленья.
Когда б всегда в России жил,
Я б их по-прежнему любил.
 

Сам упал, сам и поднимусь без посторонней помощи».

А в Израиле теплынь, хотя на календаре четвертое января, улыбки, беглый опрос, бесплатные бутерброды для репатриантов; по триста пятьдесят шекелей на карманные расходы – «дмей кис» такие деньги называются, такси в гостиницу «Ами», номерок – так себе, но ведь приютили, не оставили на улице ночевать, да к тому же и дмей кис выдали. Грех жаловаться. Ну, приедь ты в Москву без денег, без языка, где ночевать будешь? На скамейке, если свободную найдешь и доживешь ли до утра при существующем криминалитете.

Дождь хлестал всю ночь. Погано как-то на душе. Чужая речь в коридоре. И, вдруг звонок: «Вы новенькие? Ах, как здорово, мы вас будем опекать. Вам же квартиру нужно найти. Мы поможем. Меня Розой зовут».

И все это по-русски. Хорошо-то как. Рано утром Роза заявилась сама, познакомилась, сказала, что уже нашла квартирку на улице Хашмонаим в Холоне, квартирка прелесть, а то, что газовой плиты нет, так это не беда – она свою на первое время презентует. Есть же хорошие люди! Ну, кто так о тебе в России позаботится?

А как договор на квартиру с хозяином заполнили, оказалось, что Розе отстегнуть за хлопоты нужно столько, что при одной мысли об этом волосы завились без расчески. Все правильно, все справедливо, человек ведь старался, время тратил, в качестве переводчика работал и все «Аколь бэсэдэр1919
  Аколь бэсэдэр – всё хорошо, всё в порядке.»


[Закрыть] в речь вставлял, но почему так гадко на душе от своей наивности? Он бы и сам ей плату предложил, о чём разговор, но зачем улыбочки, намеки на добровольное и бескорыстное опекунство, фальшивое изображение искреннего участия в твоей судьбе, когда на самом деле, она – маклер с холодным расчетливым умом и всё оценивающим взглядом ростовщика. И почему сразу о сумме комиссионных не уведомила? А почему он, дурачок наивный, об этом сразу не спросил? И вот когда съел всю эту каку Борис, так окончательно взрослым стал, наконец. В зарождающийся капитализм приехал.

Утром в министерстве внутренних дел:

– Распишитесь, что вы – еврей, – и даже в документы женщина не взглянула. Чувствует кровь без бумажки. А жене:

– Метрики ваши, пожалуйста.

Господи! Да, русская она, коренная сибирячка, ни один инородец и рядом с матерью не стоял.

– А я их потеряла.

– Ну, хорошо-хорошо, а как маму вашу зовут?

– Антонина Лукьяновна.

– Ну, знаете, это, ни в какие еврейские ворота не лезет.

– Но ведь многие во время войны имена и фамилии меняли, – заступилась переводчица.

– А нос?

Тут уж действительно в точку служащая попала. До слез обидно такой носик среди нормальных шнобелей носить.

– Да не плачь ты дурочка, – ласково ей так служащая, – я сама такой курносенькой всю жизнь быть мечтала. Я вам в графе национальность прочерк поставлю, и нет проблем. А вот если ваша дочь замуж захочет выходить, тогда вам для того, чтобы раввинат брак смог зарегистрировать, придётся иудаизм принять.

Утром приехал Гиви. Объявил, что не смог их встретить по причине ночного дежурства. Он не врал. Борис слишком хорошо его знал, чтобы дать себя обмануть, но в том, что Семен выдал о нем негативную информацию, сомнений не было – Гиви не умел и не хотел перекраиваться. Впрочем, через пять минут небольшая настороженность во взгляде исчезла, и Гиви, наговорив Настеньке кучу комплиментов, повез семейство в знаменитый ресторан «Сафари», что в Герцлии.

Внешне Чхеидзе практически не изменился – некурящие, сильные мужчины стареют медленно, вот только стал Гиви растягивать и окрашивать в вопросительную тональность конечные слова фраз – абсолютный признак глубокого погружения в иврит. На обратном пути он рассказал, что есть такие несознательные олимы – просто ужас! Подрались два официанта в Хайфе. Оба из самого вооруженного города в мире из – Черновиц. Почему из самого вооруженного? Потому что все ходят с обрезами (обрезанные то есть).

«Ах ты, жидовская твоя морда!» – кричит один другому.

Пришли к нему домой по жалобе оскорбленного, а у него крест на стене, иконы и лампадка под образами.

– Вот кто к нам едет, – гремел на всю машину Гиви.

– Это безобразие, – возмутился Борис, пряча крестик на груди поглубже под рубаху.

Вечером на семейном совете решено было крестики снять. Живут, конечно, в Израиле, без каких бы то ни было осложнений и христиане, и мусульмане, и караимы, и арабы – друзы, и даже две с половиной тысячи черкесов – адыгейцев имеются, и поговаривают, что среди последних даже потомки отважных рубак из Дикой дивизии живут себе, не тужат, но шлимазлу, – так решил Борис, – судьбу лучше не испытывать. Дочка снимать крестик отказалась наотрез, а Борис с женой сняли.

***

Через неделю Гиви справлял сорокалетие. Пригласил всех имеющихся в наличии сокурсников-пермяков. Прилетел Рафик из Нью-Йорка, привёз Борису в качестве презента диван и телевизор. Точно в день празднования именин появился в Тель-Авиве Семён. Гиви распорядился широко, по-кавказски. Ломился стол от угощенья, но веселье не получалось. Хозяин был трезв потому, что присутствовал на парти его непьющий шеф-сабра2020
  Сабра – еврей, родившийся в Израиле (иврит)


[Закрыть]. Тросман, Рабинович и Цицельман, сменивший громоздкую фамилию на более благозвучную, по его мнению, фамилию жены – Говенюк не могли выпить потому, что были за рулем. Негодяй Рабинович тут же стал забывать употреблять букву «е», а Говенюк не замедлил обидеться на такое неприличное укорочение новой фамилии. Женщины не пили потому, что боялись опростоволоситься перед женой Гиви – Вандой, и совершенно напрасно беспокоились дамы – Ванда, несмотря на строгий, педагогический вид, оказалась при ближайшем знакомстве очень милой, отзывчивой и терпимой к чужим недостаткам женщиной. Семён в несоразмерно широких шортах, некрасиво болтающихся вокруг его незагорелых ножек, сидел в углу, как в рот воды набравши. Он опасался, что Борис даст банку и устроит ему разнос.

Тревожился Семён зря. На него никто не обижался. Дело обстояло гораздо хуже, чем он себе это представлял. Его просто вычеркнули из жизни, а разве можно выяснять отношения с тем, кого уже нет? И весь этот непростой расклад просчитал блестящий преферансист, бывший проректор университета, мудрый, как змий, потомственный дворянин Раевский. Они переглянулись с Борисом, как заговорщики, подошли к ломившемуся от яств столу, отодвинули в сторонку яичные и кофейные ликеры, коньяки, виски и пиво «Маккаби», но зато приблизили к себе чёрные, большие и влажно блестящие, как глаза дщерей иерусалимских, маслины, свернули голову бутылке Смирновской, и в короткий исторический срок друзья замечательно нарезались, оглушив мозг тем печальным опьянением, какое бывает только на поминках по безвременно покинувшему этот мир лучшему другу, когда горечь утраты опресняется подловатеньким сознанием того, что хлопоты, связанные с погребением, наконец-то закончились и что завтра можно будет без всяких помех заниматься обычными своими житейскими делами.

* * *

Слушай мисль: «Тёплая страна Израиль, и не только из-за климата. Тёплая, потому, что общаться русскоязычному эмигранту можно только в двух странах – в России и на Святой земле. Только там можно найти ту радость или роскошь человеческого общения, о которой писал в свое время украсивший красивую голову летным шлемом последний романтик столетия – Огюст Сент Экзюпери. Ну, а поскольку точно процитировать высказывание писателя без заглядывания в книгу не представляется возможным, то не лучше ли заменить слово «роскошь» на слово «теплота». Так и запишем: «В Израиле существует давным-давно утраченная в других странах теплота человеческого общения».

А ещё Израиль – вкусная страна. Там всегда, в любое время года что-нибудь да цветёт. Цветёт и безумно вкусно пахнет. И из кухонь горожан пахнет какой-то ненашенской вкуснятиной. Новая алия2121
  Алия – массовая репатриация евреев в Израиль из определённой страны исхода: русская алия, марокканская и т. д.


[Закрыть] – новая мода на иноземное блюдо. В этом году популярна марокканская и эфиопская кухня. Попробовал знаменитый «кус-кус», но не с традиционными катышками из манной крупы, а с пшеном. Пшено оно и есть пшено, с мясом ли, с овощами ли – вся пикантность в заморских пряностях. Решил и я несколько усовершенствовать кулинарные навыки. Пришёл к знакомому повару-эфиопу в дом престарелых. Эфиоп фаршировал куриные ножки. Он сдирал шкурку до самых пальчиков, откусывал доисторическими щипцами малоберцовую кость на уровне голеностопного сустава, удалял мясо с костей и не прокручивал его в мясорубке (откуда в Эфиопии взялись бы такие сложные агрегаты), а дробил курятину каким-то первобытным топориком до появления сочности мяса. А потом, потом он добавлял специи. Я не поленился сосчитать. Ровно пятьдесят стеклянных баночек с разноцветным содержимым стояли за спиной у повара. На следующую стажировку я не пришёл. Человеку, всю жизнь употреблявшему всего три специи: перец чёрный, перец красный и лавровый лист, осилить сию премудрость показалось невозможным.

Много солнца, близость моря и замечательная жратва иудеев благоприятствуют любви. Почти все приезжие отмечают весьма ощутимый подъем жизненного тонуса. На лавочке рядом с домом лежат, забытые проказниками сиреневые трусики в кокетливых кружавчиках. Хорошая страна!

Зашел в подъезд дома номер семнадцать на улице Хашмонаим. Вижу ноги молодой, очень приятной, если не сказать обворожительной особы, поднимающейся вверх впереди меня. Вот она поставила стопу на ступеньку и упруго напряглась под тонкой, шоколадного цвета кожей muskulus biceps femoris-двуглавая мышца бедра. Потом она подняла другую ногу и вздрогнула, как от внезапного прикосновения, мгновенно сократилась и приняла форму эротично тугой округлости muskulus gluteus maximus-большая ягодичная мышца. А когда эта пышногрудая Суламифь вступила на лестничную площадку, и приблизилась к перилам, она стала ещё доступнее для обозрения. Удалось даже при помощи игривого солнечного луча, проникшего через большое окно и беспардонно, насквозь, просветившего барышне подол, рассмотреть между гладких бедер, чуть пониже курчавого обрамления паха, многообещающее начало неровной и испокон века интригующей всех нормальных мужиков складочки.

Ну, очень хорошая страна! А вот интересно, почему всё-таки удалось обозреть весь этот милый интим? Да потому, что решила шалунья в этот знойный день не осквернять презренной тканью нежнейшие места её божественной плоти.

В Израиле не скучно. Север, снег, долгие зимние вечера, видимо больше способствуют хандре.

«Ивритскую письменность придумали антисемиты, чтобы евреи побольше мучились! – ворчит на занятиях по изучению языка Арон Рубинчик, – Зачем некудоты-точечки вместо гласных, зачем нужно их подразумевать, а не писать? Я потому и уехал из России, что мне надоело говорить одно, а подразумевать другое! И вот здесь то же самое!»

Истину изрекает Арон! Ему ли не знать предмет разговора, если он работал освобожденным парторгом в отделе народного образования.

– Как можно назвать огурцы словом «мелафефоним»? Я не собираюсь, есть овощ с таким мерзким названием.

– А как можно придумать слово – катастрофа, – парирует учительница.

– Это не мы, а греки придумали.

– Но вы же используете это безобразие.

Она знает в совершенстве шесть языков и, скорей всего, владеет и русским, но тщательно скрывает сей факт потому, что метод изучения иврита – метод погружения: ни слова на родном языке. Недавно она проговорилась: «Из всех известных мне слов самыми чарующими я нахожу три русских – это чубчик, мальчик и чемоданчик».

Теперь, если кто-нибудь из нашей группы попадает в тупиковую ситуацию, он говорит: «Но это же просто катастрофа-чемоданчик!» или «Сегодня такая жара, ну просто катастрофа-чемоданчик».

– Я сказал маме, – рассказывает бывший киевский мясник Алик Коган, – я не поеду к твоим жидам. И знаешь, что мне сказала мама? Никогда не догадаешься. Она сказала, что я тоже! Ну, какой из меня еврей, Боря? У меня пять судимостей. Нет, если бы я приехал в Израиль из какой-нибудь дыры, типа Москва, может быть мне тут, и понравилось, но я же приехал из Киева.

– Ты видел когда-нибудь настоящего, законченного идиота, – спрашивает Шлема Рохлин, – ну так смотри сюда – он перед тобой. Сначала я сказал «мама» на идиш, а только потом на русском.

– Какая разница?

– Большая. У меня от жары давление. Я умею думать на идиш, а идиш – это улучшенный немецкий. Все ещё не догнал?

– Нет

– Боря! Не обижайся, но ты неумный, раз не догнал. Я это к тому говорю, что мне надо было эмигрировать в Германию, а не в эту доменную печь. Хотя, ты знаешь, я вчера разговаривал по телефону с моим дальним родственником, (он рванул из Украины в Мюнхен), и вот к какому выводу я пришел. У всей этой русско-германской жидовни существует тщательно скрываемый комплекс вины перед нами, перед израильтянами. С одной стороны вся их шкурная человеческая сущность ликует и поёт от счастья, потому что жить в Европе – это тебе не в Кислодрищево прозябать, а с другой стороны, у них сопли дымятся от зависти, что мы тут хоть и трудно, и порой опасно живем, но зато находимся у себя на исторической родине и не просим социальную помощь у тех, чьи родители устроили нам в свое время Дахау, Освенцим и Бухенвальд. Ведь если поглубже копнуть, то получается, что русскоязычные евреи Германии добровольно отправили себя в новый галут2222
  Галут – Изгнание, вынужденное пребывание еврейского народа вне его родной страны Эрец –Исраэль.


[Закрыть]. А больше всего жалкие остатки их человеческого достоинства колышет сознание того, что это мы для них, рискуя собственными жизнями и жизнями наших детей, сохраняем и защищаем от врагов страну, куда они смогут убежать, если запахнет жареным у немцев. Вот они и сучат в тоске ногами и заискивают перед нами.

* * *

Слушай ещё одну мисль: посетили с нашей группой из ульпана2323
  Ульпан – школа, где изучают иврит.


[Закрыть] Иерусалимский мемориальный музей и Всемирный центр изучения Катастрофы и Сопротивления «Яд ва Шем».

Все гениальное просто. Так и музей потрясает своей внешней обыденностью: большие фотографии по стенам. В углу комнаты трансляция тематических видеофильмов. В большинстве своем – это трофейная нацистская хроника с беснующимися в кадре палачами и зажигательными речами идеологов нацизма. На многократно увеличенных снимках запечатлены горы трупов, волос, золотых коронок, вырванных с зубами у мёртвых, пирамиды из обуви. Больнее всего смотреть на детские малюсенькие сандалии. Почему именно сандалии, а не туфельки и не ботиночки ножом резанули по сердцу – не пойму, но это правда. В другом помещении, в зале, посвященном убиенным детям, путем хитроумного применения зеркал, достигается поразительный оптический эффект присутствия в здании миллионов свечей. Каждая свеча должна символизировать связь погибшего в страшных муках ребенка с Богом. Таким наглядным образом организаторы музея, по-видимому, хотели пробудить у посетителей религиозное чувство. Не пробудили! Вернее, не так, – пробудили, но отныне исповедуемая мной религия будет называться религией протеста. Смотрел на свечи до боли в глазах и не мог отделаться от мысли, что после того чудовищного злодейства, которое позволил совершить Господь, верить в него здравомыслящему человеку невозможно. Стоят в глазах малюсенькие сандалии. Судя по их размеру ребенку было годика два, два с половиной. Кто это был, мальчик или девочка? Всё равно, но думать про девочку ещё больнее, не потому ли, что у меня самого есть дочь? У неё, я в этом уверен, были крупные блестящие еврейские локоны и большие грустные, красивые, как у газели, еврейские глаза. Ни один народ в мире не имеет таких глаз. В них неизбывная печаль и генетический опыт ежечасного ожидания беды. Те нелюди, убившие ребёнка, имели своих детей? Испытали ли они хоть раз чувство похожее на жалость? Надо полагать, что да. Описывается случай, когда один из них, узнал среди толпы обнажённых женщин свою школьную подругу. Подругу вместе с другими специально накормили солёной ржавой селёдкой и не давали в дороге пить. Когда измученных жаждой несчастных евреек выгнали из вагонов, им объявили, что они сейчас должны принять душ. Раньше, когда обреченным врали про «санобработку» многие догадывались об истинном предназначении «дезинфекции», и конвою приходилось тратить время и драгоценную энергию для «увещевания» особо недоверчивых. Потом была придумана идея с «душевой». Идея, надо сказать, удачная, потому что шли на бойню, да не шли, а бежали так, как и должен бежать умирающий от жажды к воде. Язык царапает пересохшую глотку. Скорей в душевую, и напоить там водой детей, а потом уж и самим напиться. И вот толпа нагих женщин с детьми устремляется в «душевую», и конвоир, узнавший подругу, шепчет ей, что их обманули, что их ведут убивать. Зря сказал, конечно, всё равно ведь не было пути назад. И отважная женщина закричала в отчаянии: «Стойте! Не ходите туда! Там нет воды! Там смерть!» Всех согнали в помещение (обслуживающий персонал концлагеря называл его бункером), а её начали истязать, пытаясь узнать, от кого она получила информацию. И сломленная морально и физически, измученная страхом, жаждой и болью, несчастная не выдержала пытки и показала на своего одноклассника. Его раздели и запихнули в «душевую» вместе с ней. В дверях душегубки специально сделаны «глазки», в которые подсматривали особо любопытные фашисты-натуралисты. Борцы за чистоту арийской расы применяли два весьма практичных способа подачи газа для скорейшего отравления «der verdammten Juden2424
  Der verdammter Juden – проклятых евреев (нем)»


[Закрыть]. По первому способу открытые банки с гранулами, содержащими ядовитый газ, бросались в бункер через специальные люки, сделанные в потолке; при втором варианте газ подавался через лейки душа. Как быстро погибали в «душевой»? Здесь нет единого мнения. Существовала строгая инструкция для обслуживающего персонала лагеря: все манипуляции с «дезинфицирующим средством» производить в противогазах. Цианиды – яды смертельные, но неизвестно, убивал ли людей мгновенно цианистоводородный газ «Циклон – Б», первоначально поставляемый в Освенцим фирмой «Теш и Стабенов», для истребления паразитов.

По логике – чем выше концентрация газа, тем быстрее наступает смерть, следовательно, находящиеся на определенном отдалении от банки со смертоносными гранулами гибли позже. Последнее предположение подтверждается тем фактом, что практически все убитые лежали ногами к середине комнаты, по-видимому, открытая банка с «Циклоном» бросалась в центр в душевой, и умирающие пытались максимально отдалить голову от источника гибели.

Райхсминистр без портфеля, нацист номер три, полномочный представитель фюрера – Рудольф Гесс пишет в автобиографических заметках, что впервые газ-инсектицид применили для уничтожения военнопленных по предложению гауптштурмфюрера Фрича. Он же далее пишет, что комнаты с отравленными узниками открывали через полчаса, следовательно, можно предположить, что эти тридцать минут нужны были для гарантийного умерщвления. Значит, все-таки умирали не сразу. Каким зрелищем наслаждался подсматривающий в «глазок» садист? Нельзя прочувствовать, что пережили в последние минуты жизни избранные Богом для заклания, можно только предположить, как это происходило. Битком набитая комната. Все смотрят вверх и с нетерпением ждут, когда же из душа польется вода. Воды нет, но из лейки душа появился странный и страшный своей непонятностью запах. Уже вдохнувшие смерть люди инстинктивно бросаются прочь от места наибольшей концентрации отравляющего вещества: к стенам, к дверям – и с ужасом осознают, что они закрыты, и что выйти наружу нет никакой возможности. Начинается паника. Давят друг друга. В первую очередь падают дети. Их топчут, выдавливая из них внутренности. Предсмертно кричат задавленные. Как простреленные навылет волчицы, воют матери, пытаясь спасти упавших на пол детей. Стоны, крики о помощи, всё сливается в один страшный душераздирающий вой. Администрация лагеря включает на полную мощность музыку в громкоговорителях, дабы заглушить крики обреченных. Тщетно! Вопль перекрывает звуки веселого фокстрота. Все их слышат, все, кроме Него!

Выжившие члены зондеркоманды, (их по приказу Эйхмана должны были уничтожать после каждой крупной акции), освобождавшие «душевую» от трупов, рассказывают, что они очень быстро привыкли к виду убиенных и не испытывали к ним ни жалости, ни отвращения. Работа как работа, если бы не экскременты. Это было самое неприятное. Все погибшие с ног до головы были в испражнениях. Что ж, мертвые сраму не имут. Срам на Том, кто мог предотвратить уничтожение «избранного им народа», и не предотвратил.

1) «Бог дал, Бог взял?» – уровень мышления кладбищенских нищих, и похоронных завсегдатаев.

Я решительно отвергаю этот довод как несостоятельный.

2) «Они не выполняли заповеди Торы, и потому Господь их наказал?»

Замечательно! Точно такие же разговоры я слышал в «Йом ха-Шоа2525
  Йом ха-Шоа – день Катастрофы (иврит)»


[Закрыть]. Ничего нового, ничего оригинального, а главное – ничего утешительного. Убить с зоологической жестокостью, основательно и бесчеловечно помучить жертву перед смертью и тем самым спасти заблудшую душу? Kein Kommentar – как говорят немцы.

3) Есть еще один беспроигрышный вариант объяснения необъяснимого: «Пути Господни неисповедимы, и не нам грешным пытаться их распознать».

Согласен на сто процентов, но Он-то знал, что произойдет? Знал! Тут мне никто не возразит. Так что мы в таком случае имеем? А имеем мы запланированное, невероятное по жестокости убийство, совершенное с особым цинизмом – «омовение под душем».

Иезуитский расчет? Божественный план? А больше всего меня раздражают начальные слова поминальной молитвы: «Да вспомнит Господь души убитых и сожженных».

Да Он ничего и не забывал! Что у Него, склероз, что ли?

…

На обратном пути достал ручку и на обложке израильского журнал «Зеркало» зарифмовал печальные мои умозаключения. Горечь и обида водили моим пером.

Это, каким слепцом нужно быть, какое раболепие должно поселиться в душе, каким нужно стать нравственным калекой, каким надо быть законченным моральным мазохистом, чтобы после того, как Он позволил убивать детей на глазах у матерей, воздавать Ему хвальбу и ставить Ему благодарственную свечу.

Я мог бы ещё понять обряд зажигания свечей в качестве благодарности за чудесное избавление от гибели, но ставить свечу тому, кто обрек твоих близких на мучительную смерть, и при этом не забывать сто раз повторять, обращаясь к Нему, слово «милосердный», нет, мой разум не в состоянии переварить подобную нелепость.

Мой еврейский Бог сгорел в печи крематория вместе с той девочкой, чьи малюсенькие сандалики я видел на фотографии. А если Он и избежал геенны огненной, то заслуживает Он только одного – Проклятия!

Вот что у меня получилось:

 
Белый иней бороды,
Пейсы, линзы, нос горбатый.
В поле жухлой лебеды
Успокоился пархатый.
Не семит, не иудей,
Жид! Привычней для громилы,
Богом избранный еврей
Истлевает без могилы.
Богом избранный народ
Для погромов и наветов,
Мне от злобы сушит рот,
Когда думаю об этом.
Ясноглазая Рахель,
Та, что плачет безутешно,
Для охранников в бордель,
Богом избрана, конечно?
А когда, вдохнув «циклон»,
Дети в ужасе кричали,
Их, конечно, выбрал Он?
Дав помучиться вначале?
Раскалились кирпичи
От сожженного раввина.
Богом выбран для печи
За молитву вместе с сыном.
Пусть огнем сгорю в аду!
Пусть грешу, не веря Богу,
Но молиться не приду
Перед смертью в синагогу.
Как молились у печи,
С верой, истово, усердно!
Не услышал крик в ночи
Всемогущий, милосердный.
Детский пепел на лугу,
След кровавый на дороге…
Извините, не могу
Лицемерить в синагоге.
 

* * *