Текст книги "Шлимазл"

Преподавать в Израиле умеют. Только скудоумный не начинает говорить на иврите через шесть месяцев обучения. Все остальные изъясняются без труда.

В Израиле нет уличной преступности, хотя нарушители закона, конечно, же, есть. Нарушители есть, но крови при этом нет. Вот о чём пишут в разделе судебной хроники: «Девушка крепко уснула, а когда пробудилась, с изумлением обнаружила, что исчез телевизор».

Что сделали бы с этой соней проникшие в окно грабители где-нибудь в Елабуге, догадаться нетрудно. Собственно, уже известно что – прецедент имеется. Сведения почерпнуты из любимых россиянами телерепортажей на криминальную тему. Девушку истязали, пытаясь выведать, где она прячет деньги, насиловали, разорвали ей рот, неумело душили, потом бросили в ванну и включили воду. Нашли на кухне две бутылки водки, решили это дело обмыть. Не успели опорожнить одну, как на пороге возникла несчастная и прохрипела поврежденной гортанью: «Добейте меня». Сломанная подъязычная кость и деформированный щитовидный хрящ создавали неудобства при дыхании – девушка задыхалась. Ну, пошли навстречу пожеланию и доутопили. Беспокоит вопрос: почему жертва не убежала из квартиры, а пошла на кухню? Если не могла покинуть квартиру по причине отсутствия ключа – это страшно, а вот если могла избежать гибели, но не воспользовалась ситуацией потому, что жить не захотела после того, что с ней сделали – это еще страшней. Это настолько чудовищно, что при попытке осмысления хочется кричать.

А вот ещё из израильской судебной хроники. Кровь стынет в жилах, когда читаешь показания потерпевших.

«Сексуальный маньяк приказал мне:

– Ложись, или хуже будет! У меня есть нож!

– Но мне же будет холодно лежать на сырой земле!

Тогда он постелил свое пальто и на нём два раза изнасиловал меня».

Если кто-то думает, что предложенная вниманию трагедия – это чистейшей воды вымысел, тому рекомендую полистать израильские газеты за девяносто первый год.

За три подобных преступления безжалостный извращенец, гнусный серийный насильник, а им оказался известный театральный деятель, получил семьдесят пять лет тюрьмы. Малюсенькая земля – игрушечные страсти. Вот только войны не бутафорские, а настоящие. Шесть войн за пятьдесят лет. За сто часов полная оккупация Синая. Пять тысяч арабчиков, сдавшихся на милость победителя, в обмен за освобождение одного израильского солдата – это лихо!

Хайм с рехов2626
  Рехов – улица (иврит)


[Закрыть] Эйлат – тоже настоящий. В одну из войн он получил совершенно невероятную травму, чудом остался жив, осел в Холоне и является такой же его достопримечательностью, как памятник Дюку де Ришелье в славной Одессе. Хайм не отправился на тот свет не только благодаря воле к жизни, но ещё и потому, что получил чудовищную травму в цивилизованной стране с высокоразвитой медициной. У него чуть ли не до ушей продавлена теменная и часть затылочной кости. Создается впечатление, особенно при взгляде сбоку, что макушка черепа срублена одним мощным ударом меча. Хайм лысый, и это усугубляет тяжесть восприятия. На месте дефекта костей черепа совершенно отчетливо видно, как пульсирует под кожей мозг. Хайм парализован, сохранена только частичная подвижность в левой кисти. Этого достаточно, чтобы не утративший веселости уроженец Севастополя мог управлять супермодной инвалидной коляской. Ровно в восемь часов утра он переезжает на противоположную сторону улицы и играет в шахматы со знакомым парикмахером-саброй, а затем он отправляется продавать билеты для проезда в общественном транспорте. У него цепкий, насмешливый ум, и около его коляски всегда народ, в том числе и очень недурные израильтяночки. Мощная жизненная энергия Хайма, беспрепятственно излучаемая наружу через участки мозга, не прикрытые черепными костями, действует на слабый пол сильнее, чем обаяние ординарного красавчика. Хайм утверждает, что в израильской армии отсутствует дедовщина, и нет гауптвахты.

Дети Земли обетованной неприкосновенны. Поговаривают, что сам Давид бен Гурион стоял у истоков закона, строжайше запрещающего телесные наказания детей. А вот интересно: «гуру» и «Гурион» – не одного ли корня слова? Детям разрешается всё. Ребёнок, как и покупатель, всегда прав. Хотя и здесь не без перегиба. Известны случаи, когда дети подают в суд на родителей. Учитель, бережно поддержавший спинку старшеклассницы во время исполнения последней кульбита, был лишен права преподавать физкультуру и чуть не попал на скамью подсудимых за сексуальное домогательство. Тлетворное влияние мерзких пуритан из-за океана очевидно. Проамериканские настроения среди молодежи превалируют над всеми остальными. В спальне старшего сына Чхеидзе висит на стене громадный американский флаг.

Так что же плохого в стране? Почему ностальгия? А ничего плохого нет. Для любви, как и для неприязни, нет причин. К Израилю мало кто относится равнодушно. Его или любят, или ненавидят. За что? А ни за что! Есть сабры, рвущиеся в Америку, есть русские, настолько влюбившиеся в страну, что делают себе обрезание в пятьдесят лет. Ходит тут один такой нараскорячку, наверное, многовато обрезали – два месяца уже мается. Причина ностальгии не в Израиле, а в России. Эрих-Мария Ремарк в «Трёх товарищах» пишет о проживающем в пансионе у фрау Залевски ротмистре графе Орлове: «Молился на ночь Казанской Божьей матери, испрашивая должность метрдотеля средней руки. Лил обильные слезы, когда был пьян».

О чем плакал граф? О России, разумеется. Опальный писатель Виктор Некрасов ненавидел парижан. Ни одно из его высказываний о французах нельзя опубликовать ввиду их абсолютной нецензурности. Взаимоотношения Александра Аркадьевича Галича с ними же закончились публикацией некролога. Скучают почти все, независимо от пола и вероисповедания, нужно только одно: чтобы эмигрант думал по-русски. Вот главное условие для ностальгии. Русскоязычный будет жить в прекрасной стране, да хоть в раю и будет скучать по неухоженной, хамской, бандитской, беспредельно неправовой и пьяной России. Вот ведь что изумляет

* * *

Борис стал плохо спать. Проходил на днях мимо чужого особняка, а в палисаднике косили траву. Он вдохнул запах поверженных стеблей и потерял покой. Не мог уснуть, ворочался, пытался считать до тысячи, взглянул на циферблат – до рассвета оставалось пару часов, психанул, сам не зная на кого, взял ручку и написал:

 
Как давит сердце льдом холодным
Рассудка злая нелюбовь
К тому, что нужно б превосходным
Назвать в сравнении, но вновь
Тропинка русская милей
Заморской зелени аллей.
 

Нет, гидра ностальгии не подняла ещё ни одной из своих многочисленных гадючьих голов, ещё не уколола в сердце иглой зелёной тоски, но некоторые изменения в настроении становились столь очевидными, что не отмечать их означало бы проводить в жизнь ненавистную Борису страусинную политику. Отсюда и продолжение поэтических упражнений. Слушать становилось приятнее, чем болтать – признак охлаждения ума, а может быть, и его притупления. Вот сидит Борис на банкете по поводу окончания курсов изучения иврита и слушает.

– Каждый эмигрант должен съесть свой, предназначенный именно ему кусочек говна.

– Если бы только кусочек, – молчаливо одобряет говорящего Борис.

– Мы, евреи, являемся единственными проводниками русской культуры за рубежом потому, что мы сочетаем в себе иудейский прагматизм с русской духовностью.

И Борис улыбнулся и кивнул, как бы соглашаясь с тезисом и даже рюмашку поднял за компанию, а думал при этом совсем противоположное:

«Духовные? Судя по количеству талантливых художников, всемирно известных писателей, поэтов и гениальных композиторов, пожалуй, да. Нельзя же тонко чувствовать возвышенное и души при этом не иметь. Но если так, то почему тогда к нищим, калекам убогим и сирым так бездушно относимся? Почему российская богадельня – это медленное умирание, безнадега, мрак и ужас? Плачем пьяными слезами над музычкой? Жалостливо-чувствительные, тонкослёзные очень? А почему тогда над братьями нашими меньшими, над животными измываемся? Кто-нибудь видел, чтобы европеец коня в кровь исхлестал? А у нас – пожалуйста! Да это и неудивительно. Национальный герой богатырь Илья Муромец бьёт коня плетью о семи концах, приговаривая: „Ах ты, волчья сыть, травяной ты мешок!“ А за что бьет-то? За то, что споткнулся „волчья сыть“. Ну, а за то, что силенок воз тащить не хватает, тут и насмерть забить не грех. Стоит в деревне кобылка на сносях, весна уже, снег на дороге истаял давно, а ёе, бедную, все еще в сани запрягли. Тащить полозья по грязи тяжело, но можно, а по деревянному настилу моста – ни в какую. Дергается лошадка, боками поводит – воз ни с места. Схватил тогда пьяный кучер железный уголок, и по хребту, аж кожа лопнула, и кровь струйкой по бокам и пах красным окрасила. А мимо духовные идут, и ни один не возмутился. Шаркнул Борис мужика по бороде, тот сел в канаву и не встаёт. То ли не может, то ли боится ещё схлопотать. Распряг доктор кобылку, а она не идёт в конюшню, дожидается, пока её мучитель оклемается и вроде бы даже жалеючи косит на него агатовым глазом».

Борис принял ещё один стопарик и как бы участие в обсуждении другой уже темы принял, а у самого «духовные» из головы не выходят:

Ехал как-то на «Скорой» на медсовет. Утро серое, дождь не льёт, а сеет. Точь-в-точь, как у Саши Черного: «На улице сморкался дождь слюнявый». Стоит у обочины дороги старый, крупный и очень печальный пес. Обратно возвращались вечером.

«Смотрите, – сказал шофёр, – он всё ещё стоит, только на другую сторону перешёл».

Какой-то гадостью несло из леса. Дождь продолжался. Темнело.

– Его, наверное, бросили и уехали, – объяснял шофер, – тут свалка рядом, сюда частенько ненужных собак привозят и оставляют.

– А почему именно здесь?

– Как почему, – удивился непонятливости доктора шофер, – чтобы с голоду не сдох. Тут же объедков полно.

Пес поднял голову, грустно посмотрел на сидящих в кабине и шагнул под колеса. Много лет прошло после того, но всё не покидает мысль, что пёс сам покончил счеты с жизнью. Его предали, и он не захотел больше жить.

Глупо ждать благоденствия там, где собак доводят до самоубийства. Дикая, суеверная, страшная и самая притягательная для русскоязычных страна! Чем очаровываешь ты детей своих, отчего они без тебя так мучаются? Нет ответа!

И ещё один странный симптомчик приближающейся болезни стал отмечать Борис. Вдруг давно забытое так ярко высветится в голове, как будто бы это вчера произошло, и самое удивительное, что оно интереснее настоящего и тем более будущего. Что это? Закон памяти Рибо? Рановато. Этот закон проявляется у очень пожилых, когда человек помнит вкус маминых пирожков, которые он ел полвека назад, но под расстрелом не сможет вспомнить, что подавала ему бабка вчера на ужин.

Включил Борис телевизор в тысяча семьдесят третьем году. Стоит на сцене молодой, похожий на Мефистофеля семит. Вот он берет густой, очень насыщенный за счёт сдвоенных струн аккорд и не поёт, а скорее говорит:

 
Любовь кончается не вдруг,
Когда в неё вошла отрава.
Она ещё имеет право
Хранить до срока свой недуг.
 

Здесь артист ударил по струнам и одновременно запел:

 
И это ей бедой грозит,
И здесь вам не поможет разум.
Лю бовь кончается не сразу,
Она ещё повременит.
 

Борис не мог объяснить конкретно, что поразило его тогда больше, стихи ли, мелодия или манера исполнения, но можно сказать без преувеличения: он пережил потрясение.

Потом время приглушило впечатление, и вот через шестнадцать лет снова появился перед глазами тот, похожий на Мефистофеля, и снова стал терзать уже ослабленный душевным дискомфортом мозг. При этом Борис совсем не находил для себя стихи актуальными, он никого не разлюбил, но он, всегда произносивший слова «великий и могучий» с оттенком иронии, теперь, когда появилась возможность сравнения, ясно осознал, что ирония по отношению к русскому языку была абсолютно несправедливой и ничем не обоснованной. Он понял вдруг, что никогда на беспадежном иврите он не сможет так полно выразить ни чувств, ни мыслей, ни переживаний. А как Пушкина на иврит перевести, если в языке отсутствуют уменьшительные суффиксы? Нельзя сказать «ножка», а только лишь – «маленькая нога». Но как в таком случае выразить на иврите гениальное: «То стан совьёт, то разовьёт и быстрой ножкой ножку бьёт»?

Сказать, что «маленькая нога быструю маленькую ногу бьёт?» Абсурд! У блистательной Истоминой не просто маленькая нога, у неё именно – ножка! И разница между этими двумя понятиями не меньшая, чем между веником и букетом.

Рационален и прост язык до скучности, или, как написала русскоязычная еврейка, менеджер по профессии, а по призванию – журналист Ирина Злотина, осевшая в жирном немецком городе Касселе, но самостоятельно на всякий случай изучающая иврит: «В подавленном состоянии иду домой и, чтобы отвлечься, сажусь изучать языки. Читаю газету для олимов (язык простой до дебильного)».

Дебилизм – это слишком. Не может быть дебильным язык, на котором была написана первая в мире библия. В данном случае больше подойдет слово «инфантилизм». Две тысячи лет евреи, находящиеся в изгнании, были лишены возможности говорить на иврите, а потом, возвратившись на Родину, стали возрождать его снова. Это как если бы очень умный ребенок лет пяти впал бы на четверть века в летаргический сон, а потом проснулся. Все поняли бы, о чём он говорит, но при этом обязательно отметили бы бедность его лексикона. Неизвестно ещё, что произошло бы с русским языком, если бы его на такое же время выключили из употребления. Немного удовольствия получил бы, изрекая: «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити…» Запутались бы, пожалуй, мозговые извилины от «растекашеся мыслию по древу».

Все объяснимо, но от этого не становилось легче, потому что угнетала сама мысль, что он обрек себя на добровольную пытку, всю оставшуюся жизнь говорить на языке, вызывающем у него стойкое фонетическое неприятие. Это открытие и без того отравляло сознание, а тут ещё слова любимого романса, независимо от его воли звучащие в голове: «Любовь кончается не вдруг, когда в неё вошла отрава».

* * *

Коля Монгол прислал из Сибири письмо и несколько отвлек от грустных мыслей. Пишет, что устроился работать в рыбнадзор, что гораздо прибыльней, чем шарить по карманам. Развел псарню и занят выведением специальных антикоммунистических собак, которые не трогали бы беспартийного браконьера, но обязательно хватали бы за жопу любого члена коммунистической партии, независимо от ранга и занимаемой должности. Но как обучить этому хитрому делу собачку, как отличить эту большевистскую гнусь от нормального нарушителя установленных правил рыбной ловли? Прежде всего, необходимо найти главный, бросающийся псу в глаза, признак партийного паскудства, объединяющий всех этих мерзавцев. Не требовать же у этих скотов партбилеты! Коля утверждает, что признак такой имеется. Вот что он обнаружил:

«У собак, – пишет Коля, – существует выражение лица. Во всяком случае, легко можно прочитать проявление всех главных, свойственных человеку эмоций, как-то: любопытство, настороженность, страх, злобу, радость, огорчение и любовь, безмерную любовь к хозяину. Более того! У большинства собак можно совершенно отчетливо определить по глазам наличие чувства вины, за совершенный ими нехороший поступок. Скажем, потрепал песик вреднючего петуха, чтоб знал, как клеваться, и прячется потом от хозяина, и по его встревоженной мордашке видно, что он кается и переживает, особенно если его за подобное деяние уже наказывали. Вот именно этого выражения покаяния днём с огнём не отыщешь на харе коммуняки. У них вообще-то имеется выражение мурла, но только одно. В их лишенных совести зенках сияет боевая готовность к совершению любого, самого страшного преступления, самого чудовищного, самого кровавого злодейства по приказу родной, коммунистической партии. Именно по этому общему признаку, по характерному для всех негодяев выражению морды лица они и подбирают себе единомышленников».

Теперь, когда Монгол вычислил главный отличительный признак этих гиен революции, осталось найти среди портретов вождей того, у которого готовность к подлянке написана на рыле наиболее отчетливо. Коля уверяет, что он такого нашёл, и не одного, но сообщить имя этого гада может только строго конфиденциально, иначе конкуренты могут украсть идею и использовать её за большие бабки в тех странах, в которых борьба с коммунистическим мракобесием ещё не закончена.

Принцип дрессуры следующий. Коля сначала показывает злобному кобелю портрет вождя-вурдалака, затем следует команда «фас». Умный пес смотрит в глаза браконьерам, пробегает мимо хороших, обнаруживает эту большевистскую тварь, незамедлительно вгрызается в смрадное тело коммуниста и рвёт его до тех пор, пока не последует команда «фу». Наибольшие увечья должны будут получать первые секретари районных и областных комитетов коммунистической партии. Их будут кусать за самые термидоры. Коля хвалится, что у него есть очень способный к разоблачению этих подлюг волкодав, но его, к сожалению, пришлось отстранить от участия в опытах потому, что пес страдает редчайшим для собак недугом. Он брезглив до невероятности, и его рвёт после контакта с этой марксистско-ленинской сволочью.

В постскриптуме Коля опять упомянул способного к охоте на большевистских вампиров пса. Ретивый кобель порвал колготки беспартийной почтальонше, разносившей газеты с портретом Елены Боннер. Сначала хозяин решил, что талантливый пес спятил, но потом, прочитав биографию подруги известного правозащитника, решил, что Трезор прав. Оказывается, жена Сахарова до встречи с ним возглавляла партячейку в любимом ею институте.

В заключение Коля выразил озабоченность по поводу контингента, прибывающего в Израиль из России.

«Убежден, что среди множества талантливых музыкантов, наводнивших страну, – переживает Коля, – имеется большое количество комиссаров, замаскировавшихся под скрипачей».

Далее Коля уверяет, что готов оказать Израилю безвозмездную помощь:

«Возьму себе в помощники Леху Амбала, пару собачек и наведу такого шороху, что вся эта большевистская погань сама утопится в Средиземном море», – обещает Коля. В постскриптуме Монгол поделился своими творческими планами на ближайшее будущее, сообщил, что в проекте выведение специальных голубей, которые бы гадили прицельно и целенаправленно на лысину единственного в городе памятника Ленину и на головы ныне проживающих партийных функционеров, но никогда не позволяли бы себе подобную фамильярность по отношению к беспартийным гражданам.

Борис зачитал письмо до дыр, но с ответом тянул. Русский эмигрант охотнее пишет на родину тогда, когда есть, чем уесть неуехавших. Уедать было нечем, а жаловаться не хотелось. Жена выучила иврит быстрее Бориса. То ли потому, что была моложе, то ли потому, что женщины больше одарены способностью к подражанию. Пришлось сесть на одно место и догонять. Зубрил и догнал. Жена же и работу нашла. Прочитала объявление, что сдается внаём клиника, и тут же по телефону забила место. Безутешная вдова объяснила, что её муж, еврей из Австралии, открыл стоматологический кабинет и умер от инфаркта миокарда прямо на глазах у больного, не успев вырвать ему уже обезболенный для экстракции зуб. Борис решил кабинет этот снять, но для этого нужно было переехать на север страны в город Цфат. При первом же знакомстве с местом будущего проживания неприятно поразило большое количество ортодоксов. К этому времени Борис уже уяснил для себя, что главный идиотизм израильской жизни – это взаимоотношение общества с клерикалами. Засилие религиозных фанатиков раздражало. Прочитал на жевательной резинке, что предлагаемый для жевания продукт кошерный. Это должно было обозначать, что раввин проверил продукт, убедился в том, что смешения мясного и молочного в резинке не обнаружено, и допустил товар к реализации.

«Скоро на презервативах о кошерности цадики2727
  Цадик – праведник.


[Закрыть] доложат», – перестал двигать челюстями Борис, рассмотрев надпись на обертке. Рассмотрел и сплюнул брезгливо жвачку в качестве протеста против иудейского мракобесия. Вскоре нашлись и единомышленники:

«Ты обратил внимание, как ортодоксы суетливы, – говорил новый знакомый Бориса, хирург из таежного Ишима – Мишка Кантор. – Для людей, не занятых никаким общественно полезным трудом, они слишком быстро передвигаются и чрезмерно жестикулируют, имитируя кипучую деятельность. Нет, они, конечно, не являются первопричиной антисемитизма, но всем своим видом, поведением, непрекращающимся эпатажем эти трутни регулярно и успешно подпитывают его. Хорошо устроились, паразиты. Женщины в армии служат, а они нет, потому что не признают якобы сионистскую идею. Идею не признают, а спасались от фашистов на «поезде VIP», который сумел организовать для них и вырвать их, таким образом, из лап смерти сионистский деятель Кастнер. И, кроме того, эти иждивенцы регулярно получают пособие на жизнь у сионистского государства, но в большинстве своем не работают. А вот интересно, что с ними сделали бы арабчики, если бы их бабы не защищали? На пейсах по столбам развесили бы. На чужом *ую в рай въехать хотят, святоши! О раввинах я уже и не говорю – с ними все ясно. Вот послушай, коллега, что про этих провокаторов в газетах пишут. Ты знаешь, что эти последователи попа Гапона, запрещали европейским евреям переселяться в страну обетованную, отговаривали обреченных на смерть даже тогда, когда уже начался геноцид; успокаивали единоверцев, мол «с минуты на минуту придет Избавление» и что венгерским евреям, дескать, уготована «благая участь». Заметь, Борис, что вышеуказанное вранье, нагло выдаваемое за пророчество, логично завершало пламенную проповедь, прочитанную ровно за день до того, как сам этот подлый дристун вместе с братом и семьей слинял в Эрец-Израэль. Не веришь? А вот у меня с собой статейка имеется – Мишка достал портмоне, открыл его: рядом с двумя шекелями лежала сложенная вчетверо вырезка из газеты. – Истина дороже денег, – Кантор развернул узенький листочек, – страна должна знать своих героев поименно! – Мишка близоруко прищурил глаза и прочитал декламируя: «Раввин Йоэль Тейтельбаум, Сатмарский адмор!» Удрал от преданных им прихожан, а они все пошли в печь! Этот смельчак вместе с другими пассажирами иудейского вероисповедания, был задержан в лагере Берген-Бельзен, и были серьезные опасения за их судьбу. Теперь внимание, уважаемый Борис Натанович! Заостряю ваше внимание на редком благородстве родимых ортодоксов. Швейцарский представитель ортодоксальных раввинов США в Комитете спасения евреев установил контакт с представителями нацистских фирм в Швейцарии, чтобы вызволить Сатмарского адмора из лагеря. Он заверил своих собеседников, что его организация печется лишь о судьбе раввина Тейтельбаума, и Комитет «не интересуют другие лица, прибывшие в Берген-Бельзен из Венгрии2828
  Жаботинский. „Записки“ стр. 281—282.“


[Закрыть] – Какое паскудство!

«Раввин Мордехай Роках, брат знаменитого Ребе из Бельз! Пообещал пастве благоденствие, а сам сбежал в Израиль. Пастор предал паству! На каких весах можно измерить всю тяжесть подобного преступления?» – Слушай, что про этих предателей пишет жена Ребе из Струпкова. Вот что она успела продиктовать одному из рабочих зондеркоманды перед тем, как нацисты умертвили её в газовой камере: «Я вижу, что пришел конец евреев Венгрии. Власти позволяли многим бежать. Мир (еврейская община) спрашивал совета у адморов, но они неизменно успокаивали нас. Ребе из Бельз говорил, что в Венгрии всё обойдется одним испугом. И вот пришел горький час, когда евреи уже не могли спастись. Да, Небеса сокрыли от них правду, но сами они (раввины) в последнюю минуту сбежали в Эрец-Израэль. Собственную жизнь спасли, а народ, как скот, оставили на заклание».

Мишка сложил листок, взглянул украдкой на Бориса, пытаясь определить произведенное им впечатление, и снова расположил газетную вырезку рядом с шекелями в портмоне. – У меня лично эти жуки вызывают антипатию, граничащую с юдофобией. И, кроме того, самим своим видом они провоцируют у меня тоску по Тюменской области».

* * *

А Бориса сводил с ума дым. Не чад мангалов, жаровен и грилей (там часто используют угольные брикеты), а совсем другой дым волновал и вызывал беспокойство. Дым костра, дым от сожженной ботвы в огороде, вот, что тревожит и сводит с ума. Запах скошенной травы – ещё одна пытка для эмигранта из российской глубинки. Самые яркие и богатые ассоциациями воспоминания вызываются не органами зрения, а органами вкуса и обоняния: «Отчизна – это вкус и запах, а в доме кот на мягких лапах». А тут еще Рубальская со своим: «Печален свет из лабиринтов памяти…»

Слава богу, что отечественная стоматология отстала от израильской лет на пятьдесят. Приходилось учиться тому, чему доктора в цивилизованном мире уже давным-давно обучены. Так напрягся, что самокопанием заниматься было некогда, а вот когда добрался до их уровня, когда началась рутина: лечение, удаление, протезирование, вот тут-то и началось томление души. Ничего конкретного, но стойкая утрата настроения угрожала плавно опуститься до уровня депрессии. Раздражало всё. Вопросительная интонация иврита, ещё два месяца назад вызывающая умиление, теперь выводила из себя. Шёл как-то, погруженный в невеселые мысли, и вдруг, от забора отлепился сабра.

«Бейцим гдолёт?» 2929
  Бейцим гдолёт? – яйца большие (иврит)


[Закрыть]– спросил он.

«Сказать, что большие, – затруднился с ответом Борис, – будет нескромно, заявить, что маленькие, – будет неправда».

Он опустил глаза и увидел, что мужик продает яйца. Обыкновенные куриные яйца. Это он так товар рекламировал, а никого о размерах не спрашивал.

Чужой язык, чужая интонация, чужой менталитет, проклятие, чужбина!

И всё чаще хотелось выпить, и Борис в этом стремлении, как-то расслабиться был не одинок. Приходили к концу работы русские евреи, спрашивали для разгона: «Жидовский клуб уже открыт?», разливали в комнате ожидания лимонную водочку по разовым стаканчикам, предназначенным для полоскания рта пациентам, и становилось чуточку веселее. Непьющие израильтяне не знают суррогатов и делают бодрящий напиток, настаивая водку на натуральном продукте, благо лимонов в стране больше, чем в России картошки. Славный компотик получается – море витаминов плюс сорок градусов. А по субботам, когда жизнь в городе замирала до появления на небосклоне первой звезды, собирались по квартирам и делали с особым сладострастием то, что делать в шаббат3030
  Шаббат – святая суббота у евреев.


[Закрыть] категорически запрещалось.

«Не евреи спасли шаббат, – говорил Кантор, опрокидывая двухсотграммовый стакан водки „Кеглевич“, а шаббат спас евреев».

После первого стакана шла, более или менее, приличная частушка:

 
Мы – еврейцы краснормейцы,
Наша сила ин ди бейцим.
Мы – еврейцы молодцы,
У нас обрезаны концы!
 

– Перестань петь эту пошлятину, – приказывала Мишкина русская жена.

Громадный, как шкаф, Мишка, как это часто бывает, побаивался в трезвом состоянии своей малюсенькой супруги. Но сейчас он был под хмельком и не боялся ни бога, ни черта, ни своей ишимской пигалицы.

– Хорошо! Тогда я вам спою балладу про бедного, невинно осужденного арестанта:

Сквозь тюремную решетку я просунул голову:

Дайте хоть п… ы кусочек, умираю с голоду.

После второго стакана Мишка начинал терроризировать проживающего в Беер-Шеве Магендовича. Бедняга завалил экзамен по медицине, не защитил диплом и впал сначала в безнадегу, а потом в иудаизм. Он ел в субботу холодную пищу, потому что включение электроплиты – работа, а работать в шаббат запрещено, он не звонил и не подходил к телефону, если звонили ему, он отрастил пейсы, молился, встав ни свет, ни заря, и придумал себе благочестивое выражение лица.

Мишка набирал номер до тех пор, пока трубку не снимала жена Магендовича Фирочка.

– Илюшка просил передать, – прерывисто от возмущения, говорила она, – что звонить в шаббат – тяжкий грех. Об этом и в Талмуде прописано.

Как могли в Талмуде запретить разговор в шаббат по телефону за четыре тысячи лет до изобретения аппарата, было непонятно.

– Фирочка, – кричал Мишка, – возьми ручку и запиши все, что я о нём думаю, а завтра, когда он прекратит самоистязание, прочитаешь ему.

 
Мой Магендович дорогой!
Теперь ты в та'лэ се 3131
  Талэс – накидка для молитвы.


[Закрыть]и ки'пе 3232
  Кипа – головной убор иудеев.


[Закрыть]
Тебе бы виллу, ездить в джипе,
Ты б в синагогу – ни ногой!
 

– Я недавно ночевал у него – уже за столом продолжал разоблачать Магендовича Кантор, – так вот этот ханжа старательно и демонстративно помолился при мне и вышел из клозета с таким видом, словно он совершил в нём таинство, а не банальное физиологическое отправление. А ещё он утверждает, что у него пейсы отросли за одну ночь. От святости. Нет! Я не могу! Как вам это нравится? Меня тошнит от этого цадика. Жрёт в три горла, смачно отрыгивает с пережору, с охотничьим азартом ковыряется в носу и внимательно рассматривает извлеченное из него; чухается, как поросёнок, спиной о косяк, взопрев в ритуальном одеянии; потеет в жару и воняет; нюхает несвежие носки и как ильфо-петровский старик Ромуальдыч, от них колдобится; сладострастно, с хирургической лихостью выдавливает спровоцированные чрезмерно жирной пищей желто-гнойные прыщи, а потом перестает хавать свинину и подходить к телефону в шаббат и ждёт за это от главного небесного Диетолога отпущения всех грехов и даже привилегий.

Мишка засадил полный стакан, вкусно закусил маслинкой и перешёл от частного к общему.

– Конечно, любой смертный, сам того не желая, оставляет после себя некоторое амбре в отхожем месте, но уверяю вас, что в самом засранном общественном туалете нравственный микроклимат, гораздо чище смердящей атмосферы неприкрытого лицемерия многих культовых сооружений. В сортире, по крайней мере, нет людей, нагло притворяющихся святыми, и всё только для того, чтобы заставить раскошелиться себе подобных греховодников и срубить для себя бабки у простаков. И что интересно? При внимательном изучении повадок этих мерзавцев можно без труда проследить узкую специализацию их пороков. Облачившиеся в корыстных целях в сутану запятнали себя педофилией, чему способствует данный ими обет безбрачия и плотное окружение религиозно настроенных мальчиков из хора с ангельскими личиками, сладкими голосами и ядрёными попками; нацепившие на себя рясу для собственной выгоды прославились пьянством и чревоугодием; монахи-буддисты известны наглым вымогательством жратвы у бедных прихожан, а эти плохо законспирированные пейсатые гешефтмахеры3333
  Гешефтмахер – делец (идиш)


[Закрыть]…

Чем скомпрометировали себя раввины, присутствующим узнать не удалось потому, что врубили музон, и Мишка сменил тему.

Сам Мишка был известен среди коллег резкими суточными колебаниями настроения. Известно, что любимейшее занятие российских интеллигентов – это ругать на чём свет стоит существующий строй. Мишка Кантор не был исключением, но днем он проклинал Россию, вечером, выпив полведра, костерил Израиль, а с похмелья скулил, горевал по забытому богом Ишиму, клялся бросить всё к чертовой матери и уехать к себе в Тюменскую область охотиться и рыбачить. А потом он включал русский канал, просматривал очередные политические баталии родных негодяев-думаков, удивлялся чудовищному по сравнению с Израилем постсовковому криминалитету, вспоминал написанные Борисом строчки: