Текст книги "Христианство. Как все начиналось"

Вспомним еще Дамасский документ из Кумрана. В нем отсутствует один из четырех временных элементов, но судя по всему, его эсхатологическая хронология также подразумевает формулу в семьдесят седмин. Автор утверждает, что 390 лет отделяют завоевание Иерусалима Навуходоносором от возникновения кумранской общины. По его словам, еще через двадцать лет явился Учитель праведности. Сколько лет продолжалось служение Учителя праведности, не уточняется. Однако между его смертью и концом нынешней эпохи должно пройти еще сорок лет (CD 1:3–11; 20:13–15). Если предположить, что деятельность Учителя праведности соответствовала традиционной продолжительности служения Моисея, то есть 40 годам, в сумме получаются как раз семьдесят седмин: 390 + 20 + [40] + 40 = 490. Нечто похожее мы находим в «Седер Олам Рабба» (§ 30), древней раввинистической мировой хронике. Она дает исторически неточную, но богословски объяснимую схему, в которой Мессия приходит через 490 лет после завоевания Навуходоносором Иудеи. Расчеты выстроены следующим образом:

Вавилонское владычество 70 лет

Персидское владычество 34 года

Греческое владычество 180 лет

Хасмонейское владычество 103 года

Иродианское владычество 103 года

Итого: 490 лет

Раннее христианство восприняло, через Иеремию и Даниила, сходную схему. Мы находим ее в Мк 13 и Мф 24. Материалы этих глав (видимо, восходящие к первоначальной церкви, а не к Иисусу), содержат таинственные предсказания по мотивам эсхатологических спекуляций Ветхого Завета. Сказано, что перед Концом будут войны, гонения и лжемессии. Установится «мерзость запустения» (языческая статуя в Иерусалимском храме?), а затем Храм будет разрушен (Мк 13:5–20; Мф 24:4–22; Лк 21:8–24). Удивительно подробный распорядок событий перед

Концом и парусией (вторым пришествием Христа) приводит апостол Павел:

Молим вас, братия, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему, не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов. Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога. Не помните ли, что я, еще находясь у вас, говорил вам это? И ныне вы знаете, что не допускает открыться ему в свое время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения.

(2 Фес 2:1–10)

Такая педантичная ментальность несовместима с подходом Иисуса, которому были чужды математические фантазии. Не искал он и предварительных знамений: «Не придет Царство Божие с наблюдаемыми знамениями» (Лк 17:20; ср. Мк 8:11–13; Мф 12:38–39; 16:1–4; Лк 11:16, 29). Для Иисуса дата наступления Царства есть тайна, которая ведома лишь Богу: «О дне же том, или часе, никто не знает, ни ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» (Мк 13:32; Мф 24:36). Поскольку эсхатологический День может наступить в любой момент, Иисус советовал ученикам быть готовым всегда, ежедневно и ежечасно.

Более того, он был убежден, что последнее время, совпадающее с явлением Царства Божьего, близко и уже началось. Иисус не нуждался в знамениях и предзнаменованиях. Его подход был не спекулятивным, а интуитивным, а его харизматическая точка зрения не выносила промедления. Эта срочность отражена и в его указании апостолам, когда он посылает их возвещать скорое наступление Царства Небесного (Мф 10:7; Лк 10:9). Они не должны были тратить время на невосприимчивых иудеев: «И если кто… не будет слушать вас… отрясите прах от ног ваших» (Мк 6: 11; Мф 10:14; Лк 9:5; 10:11), иными словами, спешите в следующее место, которое может оказаться более восприимчивым.

В большинстве релевантных притч и во всех речениях Царство – существующая, но сокрытая реальность, присутствие которой все же осязаемо и ощутимо. Для прихода Царства нужны согласованные действия сеятеля, семени и поля (Мк 4:24–29); оно подобно зерну горчичному, которое становится высоким растением (Мк 4:30–32; Мф 13:31–32; Лк 13:18–19), или муке, которая превращается в хлеб под таинственным влиянием закваски (Мф 13:33; Лк 13:20–21). Поскольку добро и зло здесь сосуществуют, можно сделать вывод, что сцена имеет место здесь и теперь: в самом конце века нынешнего и перед началом века будущего. Пшеница и плевелы, съедобная и несъедобная рыба все еще пребывают вместе в притчах о сеятеле и об улове рыбы (Мф 13:24–43, 47–50). В двух притчах, содержащих образ свадебного пира, жениха и невесту ожидают вместе умные и глупые девы, а в пиршественную залу пытаются войти как достойные, так и недостойные гости (Мф 25:1–13; 22:1–14; Лк 14:16–24). Синоптические евангелия содержат и речение, в котором Иисус объясняет ученикам, что присутствие Царства Божьего отчасти уже ощутимо: оно – среди них (Лк 17:20–21).

Согласно Иисусу, реальность Царства, в основном сокрытая, подобно воде, скопившейся под поверхностью, прорывается наружу в харизматических явлениях. Иисус возвещал, что победа над злом, плод экзорцизма, совершенного Духом/перстом Божьим, доказывает, что Царство уже пришло (Мф 12:28; Лк 11:20). Провозвестие о Царстве Божьем привлекало (и даже со времен Иоанна Крестителя) большие и шумные еврейские толпы: люди толкались, протискивались вперед как подлинные левантинцы – все хотели «войти усилием» (Лк 16:16). Иисус заповедовал ученикам верить, что Царство Божье совсем рядом и отчасти его можно видеть.

Бог Отец

Следующий шаг к реконструкции религии Иисуса подводит нас к Богу, чье Царство Иисус возвещал и приготовлял. Иисус не давал философских и богословских определений Бога, как и определений Царства Божьего. В экзистенциальной и практической мысли Иисуса и его учеников Бог есть то, что Бог делает. Бог есть прежде всего – забота: Он печется о природе, о полевых лилиях, который дает птицам гнезда, а лисам – норы и всех питает. Он дает солнцу сиять, а дождю орошать все свои создания. Природные катастрофы вроде землетрясений, засух и эпидемий, не говоря уже о цунами, в этой картине выносятся за скобки.

Христиане, незнакомые с послебиблейским иудаизмом и культурой Палестины I века, зачастую превратно понимают отношения Иисуса с Богом. Они думают, что современники Иисуса считали Бога кем-то далеким, не воспринимали его как Отца и не обращались к нему как Отцу. Они не понимают, какой смысл вкладывался в понятие «сын Божий». Один известный исследователь Нового Завета даже заявил, что для иудеев было «немыслимо» (sic!) называть в молитве Бога Отцом.³

Чтобы разобраться в этих вопросах, необходимо сначала вникнуть в понятие богоотцовства в целом, особенно в то, что евангелия говорят о Боге как Отце Иисуса и его учеников. В евангелиях мы часто встречаем выражения: «Отец Мой», «Отец ваш» (в устах Иисуса или его учеников) и даже «Отец наш». Есть и обращение «Отче!» Уже одно это наводит на мысль, что данная терминология не была странной и уникальной, но была в порядке вещей.

Более того, любой человек, знакомый с Библией и послебиблейскими иудейскими текстами, знает, что Бога называли Отцом и обращались к нему как к Отцу с древнейших времен до раввинистической эпохи. Возьмем хотя бы такие личные имена, как Ави-эл («Бог – мой Отец»), Эли-ав («Мой Бог – Отец»), Авия («Мой Отец – Йах [Господь]), Йо-ав («Йехо [Господь] – Отец»). Даже они выдают знакомство с богословской концепцией богоотцовства, а с периода плена (середина VI века до н. э.) в текстах говорится о ней напрямую: «Только Ты – Отец наш; ибо Авраам не узнает нас, и Израиль не признает нас своими; Ты, Господи, Отец наш» (Ис 63:16; см. Ис 64:8; Пс 89:26; 1 Пар 29:10).

Именуется Бог Отцом и в апокрифах: «Господи, Отче и Владыка жизни моей! Не оставь меня…» (Сир 23:1; см. также 4:10; 23:4; 51:10; Товит 13:4; Прем 14:3 и т. д.). Аналогичную ситуацию мы видим в псевдоэпиграфах: «Да будет Господь Бог Отцом тебе, и да будешь ты первенцем и народом всегда» (Юб 19:29; см. также 1:25, 28; Завещание Иуды 17:2; 24:2 и т. д.). Подобное выражение встречается и в свитках Мертвого моря: «Отче мой и Боже мой! Не предавай меня в руки народам» (4Q372 1, 16); «ибо Ты – Отец сынам истины Твоей» (1QH 17:35; см. также 4Q200 6, 9–10; 4Q502 39, 3; 4Q511 27, 1 и т. д.).

На храмовых и синагогальных богослужениях к Богу обычно обращались как к «Господу», «Богу нашему» и «Царю мира», но существовало и обращение «Отче наш, Царь наш» («Авину, Малкену»). Последнюю традиционную формулу мы находим уже в начале II века н. э. в устах рабби Акивы (В.Т. Таанит 25b). В раввинистической литературе было обычным обращение «Отче наш, который на небесах» («Авину ше-ба-шамайим»).

В некоторых ранних синагогальных молитвах Бог называется Отцом. Например, в палестинской редакции «Восемнадцати благословений» сказано: «Возврати нас, Отче наш, к Торе Твоей… прости нас, Отче наш, ибо мы согрешили» (5–6). В арамейской молитве «Каддиш» также упоминается «Отец, который на небесах». Как мы уже видели в предыдущей главе, древние хасиды долго сосредоточивались, прежде чем обратить свои молитвы к «Отцу на небесах» (М. Берахот 5:1). Яркий пример – Ханина бен Доса. Коротко говоря, называть Бога Отцом было делом обычным. Вопреки утверждению плохо информированных или предубежденных толкователей Нового Завета это отнюдь не новация Иисуса, сохраненная его учениками.

Пытаясь обосновать ту же концепцию в другом ракурсе, Иоахим Иеремиас, известный немецкий новозаветник, предположил, что у Иисуса был уникальный нюанс в использовании данного обращения.⁴ А именно, арамейское слово «абба» заимствовано из речи маленьких детей («абба – как папа, има – как мама»). По мнению Иеремиаса, сторонники традиционного благочестия сочли бы такое обращение к Богу неуважительным, но Иисус смело использовал его, сознавая свою уникальную близость к Богу.

Странную гипотезу Иеремиаса быстро опровергли⁵: Однако она то и дело всплывает вновь: взять хотя бы книгу папы Бенедикта XVI об Иисусе.⁶ И это несмотря на то, что в филологическом плане она безосновательна, а в литературно-историческом – ошибочна. Во-первых, слово «абба» встречалось не только в детской речи, но и в торжественном религиозном языке (например, в клятвах). Во-вторых, в самом Новом Завете не говорится, что в использовании его Иисусом было нечто из ряда вон выходящее. В-третьих, «абба» никогда не переводится на греческий словом papas/pappas («папа», «папочка»), а исключительно словом Pater (Отец): один раз в молитвенном обращении Иисуса (Мк 14:36), и дважды в молитвенной формуле Павловых церквей (Гал 4:6; Рим 8:15).

Лучшую арамейскую иллюстрацию двойного смысла ’abba мы находим в талмудическом рассказе об Аббе Ханане, которую уже приводили в главе 1. Во время засухи дети говорили ему: «Абба, Абба, дай нам дождя!» И харизматик-чудотворец просил Бога внять их молитве, хотя они и обращались не по адресу, не отличая «Отца (Абба) который дает дождь, от отца (Абба Ханан), который не дает дождя» (В.Т. Таанит 23b).

Можно сделать следующие выводы. Во-первых, всемогущий Владыка мира, Владыка Царства Божьего для Иисуса был прежде всего милосердным и любящим Отцом. Во-вторых, Иисус учил людей воспринять такое же сыновнее отношение к их общему небесному Абба. О природных катастрофах и страданиях невинных Иисус не упоминал, что типично для его оптимистического взгляда на конец времен. Он верил, что в последний миг отцовская любовь положит конец несчастьям мира, и все признают в Боге своего Отца. Эта мысль будет развита в III веке великим богословом Оригеном (см. главу 9).

Следует сделать оговорку. Один-единственный раз может показаться, что доверие Иисуса поколебалось: когда во время распятия он понял, что Бог не вмешается и не спасет его. Тогда он говорит не «Абба», а менее сыновнее «Боже мой» (Элои, Элои; или Эли, Эли в арамейском переводе начала Пс 22): «Элои! Элои! Ламма савахфани?» – что значит: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мк 15:34; Мф 27:46). Однако у Луки мы находим менее душераздирающие слова. Умирающий Иисус покорно произносит: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой» (Лк 23:46).

Сын Божий и сыны Божьи

С учением о том, что Бог есть Отец, естественным образом связана идея, что у Бога есть и сын/сыны. И если человек называет Бога Отцом, он неизбежно считает себя сыном Божьим.

Однако не все так просто. Применительно к людям титул «сын Божий» используется в Еврейской Библии пятью способами (есть и шестой – применительно к ангелам). «Сыном Божиим» мог именоваться любой израильтянин (поскольку Бог есть Отец Израиля). Моисей передает фараону следующие слова Бога: «Израиль есть сын Мой, первенец Мой» (Исх 4:22; см. Ос 11:1; Втор 32:18–19). Однако с ходом времени это понятие сначала ограничилось благочестивыми иудеями [Сир (евр.) 4:10; Прем 2:17–18; Юб 1:24–25 и т. д.], а впоследствии – святыми чудотворцами и харизматическими хасидами (см. главу 1). Стоит отметить, что так именовались и цари Израиля, каждый из которых становился «сыном Божиим» при воцарении. И наконец, на вершине этой пирамиды стоит мессианский Царь, сын Давида.⁷

Подчеркнем, что есть значение, в котором «сын Божий» не используется никогда, ибо это несовместимо с иудейским монотеизмом: а именно, смысл неметафорический, буквальный, когда имеется в виду не близость человека к Богу, обусловленная божественным избранием, а наличие у него божественной природы. Такой ход мысли был широко распространен в греко-римской цивилизации и на Древнем Востоке,⁸ но иудеям всех эпох, с библейских времен до нынешних, он всегда был чужд.

В подавляющем большинстве случаев титул «сын Божий» (и во множественном числе – «сыны Божии»), как мы его находим в синоптических евангелиях, отражает особенности, которые он имеет в Еврейской Библии и послебиблейской иудейской литературе. Нигде в синоптических евангелиях Иисус не называет себя «сыном Божиим» (за исключением Мф 11:27/Лк 10:22, о чем речь ниже). Вместе с тем глас с неба именует его своим сыном при крещении (Мф 3:17/Мк 1:11; Лк 3:22) и преображении (Мф 17:5/Мк 9:7; Лк 9:35). Его регулярно называют «сыном Божиим» одержимые, исцеляемые и апостолы. Эту фразу мы находим и в устах самого Иисуса, который называет «сынами Божиими» учеников. Если здесь и есть разница в значении, она связана с тем, что Иисус имеет больше права именоваться «сыном Божиим», чем его ученики.

Теперь о единственном исключении: в Мф 11:25–27/Лк 10:21–22 Иисус именуется «Сыном» (ho Huios – с определенным артиклем!). Контекст – молитва, в которой Иисус говорит, что «никто не знает Сына, кроме Отца, и Отца не знает никто, кроме Сына». Ничего подобного мы не находим больше в синоптических евангелиях, зато это вполне в духе Четвертого Евангелия. Не попала ли в Евангелие от Матфея часть позднего христианского гимна? Уж очень необычно выглядит данная фраза у синоптиков. И если бы такая «высокая христология» действительно разделялась Матфеем и Лукой (возможно, будучи заимствована из гипотетического источника Q), естественно было бы ожидать, что она не ограничится единственным отрывком.

Остановимся еще на одном важном речении из Марка и Матфея (Мк 13:32/Мф 24:36). В нем сказано, что точную дату Конца никто не знает: ни ангелы небесные, ни Сын, но только Отец. Здесь «Сын» ставится ниже Бога. Соответственно, перед нами метафора, причем, возможно, аутентичная: Отец Небесный всеведущ, а «Сыну» неведома такая ключевая подробность, как срок наступления будущего века. Следует отметить, что текстуальная традиция данного стиха содержит разночтения: в ряде древних рукописей Матфея и некоторых рукописях Марка упоминание о «Сыне» отсутствует. Скорее всего, какие-то христианские переписчики, недовольные умалением Иисуса, убирали смущавший их момент.

Подведем итоги. Иисус именовался «Сыном Божиим», чтобы подчеркнуть его близость к Отцу. Возможно, это связано с верой в его мессианство. Однако, поскольку Иисус вроде бы не придавал большого значения мессианскому титулу – как видно из его обычного уклончивого ответа на вопрос «ты ли Христос?»,⁹ – эпитет «Сын Божий» указывает на его достоинство великого харизматического пророка и свыше избранного лидера тех, кто стал гражданами Царства Небесного.

Харизматическая религия, возвещенная Иисусом

Увещевая учеников стремиться к Царству Божьему, Иисус давал им и конкретные указания. В основном это несистематизированные советы, правила и заповеди. Вместе взятые, они составляют эсхатологическую харизматическую духовность. Однако означает ли фраза, что его весть была «новым учением» (Мк 1:27), что перед нами новая «религиозная» система, призванная заменить старую? Основал ли Иисус новую веру? Необходимо понять взаимоотношения харизматической религии Иисуса и его родного иудаизма.

Рассматриваем ли мы общее описание культового и культурного контекста в евангелиях или конкретные учения, приписываемые Иисусу, возникает впечатление, что его религиозное поведение во всех основных вопросах совпадало с поведением его иудейских современников на Святой Земле. Мы читаем, что он был обрезан на восьмой день, а на сороковой день после его рождения мать принесла его в Иерусалимский храм и совершила жертву, заповеданную Законом Моисеевым (Лк 2:22–24; ср. Лев 12:1–8). Согласно синоптическим евангелиям, он регулярно ходил в синагоги по субботам, где часто учил собравшихся, исцелял больных и изгонял бесов. Он был очень популярен. Слушать его собирались целые толпы иудеев, хотя синагога и храмовые власти с неприязнью относились к его харизматическому нонконформизму. Между тем у нас есть описание лишь одного случая, когда Иисус активно участвовал в общем синагогальном богослужении, прочел предписанный отрывок из Пророков после отрывка из Закона, и сказал проповедь на него (Лк 4:16–22). В Евангелии от Луки рассказ о детстве Иисуса заканчивается эпизодом, где он, уже двенадцатилетний (то есть юридически взрослый), совершает паломничество в Храм с другими членами семьи, как и предписывает Тора.

Как иудей, живший за пределами Иерусалима, Иисус должен был ходить в Святой город трижды в год (на великие паломническое праздники). Тем не менее, согласно синоптическим евангелиям, в период своей проповеднической деятельности он въехал в Иерусалим лишь один раз на Пасху (и этот случай стал для него роковым). Впрочем, Евангелие от Иоанна приводит Иисуса в Иерусалим на несколько Пасх, а также на осенний праздник Кущей (Ин 7:10–14) и даже на праздник Хануки, в Торе не упомянутый, а потому не требующий обязательного посещения Храма (Ин 10: 22–23). В одном эпизоде он платит годовой налог на содержание Храма. Евангелист добавляет, что деньги Иисус взял не из собственного кошелька, а чудесным образом нашел во рту рыбы, пойманной Петром (Мф 17:24–25). Иисус придерживается даже внешних норм благочестия: например, к краю его плаща прикреплены кисти (Мф 9:20; Лк 8:44; Мф 14:36; Мк 6:56) в соответствии с заповедью в Числ 15:38. Иными словами, Иисус вел себя и выглядел как и прочие иудеи его возраста.

Могут спросить: не ограничивалось ли его благочестие внешними требованиями Торы? Не был ли он более критичен к внутреннему содержанию Моисеева законодательства? Ответ: евангелия не содержат ни единого намека на то, что он нарушал какое-либо из обычных правил, касающихся собственности, коммерции или сельского хозяйства, не говоря уже о запретах на человекоубийство, насилие или почитание чужих божеств. Однако есть три вопроса, в которых его благочестие ставилось под сомнение учеными.

Некоторые считают, что Иисус пренебрегал библейскими установлениями о чистой и нечистой пище (Мф 15:10–11; Мк 7:15–20). С точки зрения Эрнста Кеземана, немецкого исследователя Нового Завета, тем самым Иисус вообще отказался от иудаизма!¹⁰ Однако его аргументация оставляет желать лучшего. Иисус лишь образно выразил мысль, что подлинная причина нечистоты – внутренняя, а не внешняя. Подлинный источник нечистоты – в сердце, где зарождаются мысли, ведущие к разврату, кражам, убийствам и другим нарушениям Закона. Здесь-то и кроется греховность более серьезная, чем ритуально неправильная еда, которая через несколько часов будет в туалете. Впрочем, слова Иисуса были превратно поняты автором глоссы, который вставил для языкохристиан следующее пояснение: «…чем очищается всякая пища» (Мк 7:19).

Ни из чего не видно, что Иисус упразднил деление пищи на чистую и нечистую. Если бы его первые иудейские ученики так думали, Петра бы не шокировала мысль о прикосновении к некошерному мясу. Но когда небесный голос (в видении) повелевает ему сделать это, он восклицает: «Нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого» (Деян 10:14). Апостол Павел отвергал иудейские ритуальные заповеди, и как усилились бы его доводы, если бы он мог бы сослаться на учение Иисуса! Но он не ссылается.

Второй спорный вопрос касается запрещенных исцелений. Заметим: никто не обвиняет Иисуса в нарушении соответствующей заповеди, – мы видим лишь косвенное недовольство. Скажем, старейшина синагоги сердится на прихожан, которые просят об исцелении в субботу: «Есть шесть дней, в которые должно делать; в те и приходите исцеляться, а не в день субботний» (Лк 13:14). Понятно, что от действий Иисуса он тоже не в восторге. Однако заметим, что Иисус обычно исцелял словом и/или прикосновением. Ни то, ни другое не являлось «работой», запрещенной в субботу (в отличие от использования лекарств). Более того, согласно базовым принципам иудаизма спасение жизни важнее заповеди о субботе, а исцеление безусловно означает именно спасение жизни.

Разумеется, педант может настаивать: неужели болезнь, исцеленная Иисусом, была столь серьезна, что нельзя было подождать один день? Однако среди законоучителей было авторитетно мнение, что даже если у человека болит горло, субботнее вмешательство разрешено (М. Йома 8:6). Вспомним и следующее раввинистическое изречение: «Суббота дана вам, а не вы субботе» (Мехильта рабби Йишмаэля на Исх 31:14). Оно аналогично словам Иисуса: «Суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк 2:27).

Третий вопрос касается права расторгать брак (Втор 24:1–4). И действительно, Иисус не одобрял развод, чем огорчил своих собственных апостолов (Мк 10:1–12; Мф 19:1–12). Однако для него было важно показать идеал: с самого начала мира Бог хотел, чтобы союз мужчины и женщины был нерасторжимым (Быт 1:27). До наступления Царства осталось немного времени, и в это время Иисус предлагал вернуться к первоначальной моногамной форме брака.

Далее, некоторые исследователи Нового Завета полагают, что враждебность Иисуса к еврейскому Закону содержится в «антитезах» Нагорной проповеди (Мф 5:21–48). В этих антитезах ветхозаветные заповеди вводятся словами: «Вы слышали, что сказано древним…», вслед за чем идут слова Иисуса «…но Я говорю вам».

Термин «антитезы», прижившийся в современной экзегезе евангелий как обозначение данных отрывков из Евангелия от Матфея, видимо, вдохновлен утерянной книгой Маркиона, гностика II века, под названием «Антитезы». (Маркион обсуждал противоречия между ветхозаветными и новозаветными речениями.) Как бы то ни было, в данном случае термин использован некорректно, ведь антитеза – это противопоставление, а Иисус не противопоставляет своего учения Писанию.

Иисус не заменяет запреты Декалога («не убий», «не прелюбодействуй») на разрешения («убивай», «прелюбодействуй»). Он лишь заостряет смысл заповедей, подчеркивает их внутренний смысл. Он не только запрещает грешный акт сам по себе (убийство, разврат и т. д.), но и призывает устранить его внутреннюю мотивацию, глубинную причину (гнев, похотливое желание). Уже упоминавшийся нами Эрнст Кеземан полагал, что антитезы потрясают основы иудаизма.¹¹ Однако его позиция отражает антииудейскую идеологию, которая ныне, к счастью, канула в лету.

Выступал ли Иисус против каких-то установлений Торы? Эту позицию приписывают ему некоторые иудеи (не любя Иисуса) и некоторые христиане (не любя иудаизм). Однако у Матфея и Луки есть два высказывания Иисуса, которые совершенно ясно показывают, что его учение утверждало, а не отрицало Закон Моисеев. Для Иисуса иудаизм и Тора были не преходящим этапом в божественном замысле, но религией, которая пребудет, пока существуют небо и земля. «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или Пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из Закона, пока не исполнится все» (Мф 5:17–18).

Некоторые ученые полагают, что это голос Матфея, а не Иисуса: мол, Матфей отстаивал взгляды первоначальной иудеохристианской церкви в противовес христианству Павла. Однако Лука не был иудеем и вообще пекся об интересах языкохристианства, и это не мешало ему говорить очень сходные вещи.¹² Он не менее энергично настаивал на вечной ценности Торы: «Скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из Закона пропадет» (Лк 16:17).

И еще раз скажем: если бы в ранней церкви было известно, что Иисус отметал хотя часть Торы, Павлу гораздо легче было бы освобождать языческих новообращенных от соблюдения иудейских обрядовых заповедей и обрезания. Без сомнения, Иисус не был антиномистом и не выступал против Закона Моисеева. Подобно другим иудейским учителям до и после него, он пытался показать самое главное, самое сущностное в Торе, чтобы люди сосредоточили именно на этом основное внимание. Он выделил Десять заповедей в качестве ядра иудаизма (Мк 10:17–19; Мф 19:16–19; Лк 18:18–20), как сделал и его современник Филон Александрийский (Об особых законах, 1.1.). Подобно Филону (Апология иудеев, 7.6) и знаменитому рабби Гиллелю (В.Т. Шаббат 31а), Иисус сформулировал суть морали в виде «золотого правила»: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» (Мф 7:12). Правда, он использует здесь позитивную формулу «золотого правила», а для иудейских источников типична отрицательная. Но это не играет особой роли. Более того, древнейшая христианская ссылка на золотое правило следует именно негативной иудейской норме (Дидахе; см. ниже главу 6). И наконец, честному искателю, который был «недалек от Царства Божия», Иисус объяснил великую заповедь, комбинацию из двух фундаментальных предписаний Торы: «Слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый; возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим…» (Втор 6:4–5), и «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19:18; обе заповеди цитируются в Мк 12:28–34). Что может быть ближе к сердцевине иудаизма?

Религия Иисуса – это религия Моисея и библейских пророков, но адаптированная для последнего времени, к которому он (как и его поколение) себя относил. Нам остается лишь обобщить его разрозненные наставления, высказанные в течение краткой учительной деятельности и предназначенные объяснить, как жить в преддверии Царства Божьего.

В религии Иисуса многие обычные приоритеты ставились с ног на голову. Он не только, подобно пророкам, уделял больше внимания нищим, сиротам, вдовам и узникам, чем сторонникам обычного благочестия, но и сознательно шел к больным и изгоям. Он считал, что Бог предпочитает блудного сына, покаявшихся мытарей и проституток вечно прилежным буржуазным конформистам. Высказываний на сей счет очень много. Проповедник, которого звали «другом мытарей и грешников» (Мф 11:19; Лк 7:34), обращался не к праведникам (Мк 2:17; Мф 9:13; Лк 5:32), а к «погибшим овцам дома Израилева» (Мф 15:24; см. также Мф 10:6). По словам Иисуса, Отец Небесный подобен пастуху, который оставляет стадо, чтобы искать одну заблудшую овцу, а найдя, радуется. Его радость об одном раскаявшемся грешнике больше, чем о девяноста девяти праведниках (Лк 15:4–7).

Люди, которым свойственны простота и детское доверие к Богу, которые полностью полагаются на любящего и заботливого Отца Небесного, имеют в Царстве Божьем не меньшую ценность, чем покаявшиеся грешники: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3; Мк 10: 15; Лк 18:17). Как мы уже отмечали в связи с харизматическим исцелением, вера/доверие есть основная добродетель в религии Иисуса. Голодный сын верит, что отец не даст ему вместо хлеба камень, а вместо рыбы змею (Мф 7:9–10; Лк 11:11–12). Когда ребенок смотрит на Бога с надеждой, Бога радует это больше, чем самоуверенность мудреца (Мф 11:25; Лк 10:21). Акцент на детское отношение к Богу очень характерен для Иисуса. Ни библейский, ни послебиблейский иудаизм не делают детей предметом восхищения. Библейский идеал – старый мудрец. Даже апостол Павел, который говорил о своем подражании Христу (1 Кор 11:1), ставил поведение ребенка ниже поведения взрослого. «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое» (1 Кор 13:11). И снова: «Не будьте дети умом… по уму будьте зрелыми» (1 Кор 14:20). По сравнению с таким «взрослым» здравомыслием советы и молитвы Иисуса поражают своей новизной и своеобразием.

Кто не примет Царства Божия, как дитя, тот не войдет в него.

(Мк 10:15; Лк 18:17)

Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам…

(Мф 11:25; Лк 10:21)

Так же Иисус подходил и к молитве: безграничное доверие Богу. Без доверия молитва Отцу Небесному – пустые слова, с доверием – все возможно. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф 7:7; Лк 11:9). Склонный гиперболизировать и даже утрировать, Иисус говорил ученикам, что даже вера величиной с горчичное зерно способна переставлять горы (Мк 11:23–24; Мф 21:21–22). Его полное упование на Бога особенно ярко выражается в краткой, но запоминающейся формуле: «Да будет воля Твоя» (третье прошение молитвы Господней).

Еще одна важная черта подхода Иисуса к молитве – уединенность. Он сам часто уединялся, чтобы пообщаться с Богом: молился в пустыне (Мк 1:35; Лк 5:15), на горе возле Вифсаиды (Мк 6:46; Мф 14:23; Лк 6:12), в Гефсиманском саду чуть поодаль от апостолов (Мк 14:35; Мф 26:39; Лк 22:41). Он не любил показные и цветистые молитвы, советовал ученикам делать добрые дела и говорить с Богом без свидетелей, и не обременять Творца конкретными просьбами: