Автор книги: Ги Меттан
Жанр: Политика и политология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Прежде всего, как мы видели, парламент все еще не выполняет требования, составляющие суть демократического представительства, а именно право законодательной инициативы, или право предлагать новые законопроекты[107]107
Arnaud Dotézac, Le Déficit démocratique européen, op. cit.
[Закрыть]. По сути, эту монополию держит Европейская комиссия. Единственное, что может сделать парламент в надежде поднять тему, которую хочет обсудить, это любезно попросить внести на его рассмотрении предложение Еврокомиссии, при этом Комиссия всегда может отказаться. Но то, что депутаты парламента не могут предлагать законопроекты, де-факто противоречит самому представлению о том, что европейские депутаты представляют своих избирателей по классическому мандату, поскольку не имеют права голоса в политической программе законодательных органов.
К тому же Европейский парламент не представляет европейские народы в понятии «демоса» (от «демократии»). И не потому, что Римский договор не принял их во внимание, наоборот, он точно определил депутатов как «представителей народов государств, объединившихся в Сообщество» (ст. 137). Затем в Лиссабонском договоре (2009 г.) говорилось о «гражданах Европейского союза». В 1992 году Маастрихтский договор ввел термин в качестве простого административного обозначения, но в нем сохранилось представительство «народов государств, объединившихся в Сообщество».
Почему же определение «народы государств» было тайком заменено на «граждан Союза»? Это просто семантический анекдот? Едва ли. Термин «народ», используемый в международном праве, может относиться к внутренним народам в многонациональном государстве, например, каталонцам в Испании, и имеет юридические последствия, в частности, может касаться их права на внутреннее самоопределение или даже отделение. По существу, понятие «народ» дополнительно определяется несколькими факторами, некоторые из которых могут быть очень специфическими и потому различаются в зависимости от страны. Оно включает, в частности, социальный договор страны, общее происхождение на более или менее длительный период, язык народа, его культуру, религию и самоопределение. Представлять народ означает и представлять все эти параметры, и защищать их.
К тому же старые договоры формулировались, придерживаясь более «конфедеративной» политической модели, другими словами, поддерживая межгосударственное взаимодействие, сохранение национального суверенитета государств-членов и самобытность их меньшинств – именно то, к чему европейский проект всегда стремился с момента своего создания. И наоборот, если парламентарии определяются как «граждане Европы», то речь идет о федеративном государстве, то есть объединении нескольких государств в одно при условии, что они хотя бы частично отказываются от своего суверенитета в пользу центральной власти, которой предоставлен дополнительный, высший суверенитет – участок на единой территории, определенной четкими границами. Такая модель обязательно опирается на двойную – национальную и федеральную – лояльность ее граждан, обусловленную общепризнанным коллективным сознанием.
При всем этом, поскольку Европа не имеет ни своей собственной юридически очерченной территории, ни федеральных границ, которые составляли бы ее исключительное суверенное пространство, она не является государством. Следовательно, она не может предоставить первичное европейское гражданство, и поэтому не может быть «европейского народа», как в 2009 году замечательно напомнил Конституционный суд Германии в Карлсруэ в своем решении по Лиссабонскому договору. Согласно Суду, Европейский парламент – не подлинный парламент, поскольку он не является, как было сказано в этом решении, «органом представительства объединенного европейского народа или органом представительства граждан Союза» и никогда им не будет, потому что «ни один объединенный европейский народ, который являлся бы источником легитимности, не способен выразить свою волю большинства через эффективные каналы». Короче, поскольку нет народа, то нет власти народа, а значит, нет и власти парламента. Однако верно и обратное: поскольку не существует эффективного Европейского парламента с законодательной властью, не может быть и европейского народа, достойного этого названия! Все это ведет к тому, что новое обозначение «гражданин Европейского союза» остается очень двусмысленным юридическим определением, поскольку относится к парадигме политической организации, которой не существует.
Сам факт тихого удаления ссылки на «народы (европейских) государств» является, следовательно, в высшей степени политическим, поскольку его цель – ослабить чувство национальной принадлежности и упразднить сопутствующее ему понятие национального государства, не учреждая при этом федеративное государство. Такие действия символически подтверждают то, что скрытое, тайное решение, принятое без обсуждения, характерно для европейского метода управления. Это служит напоминанием о том, что через 70 лет после создания Европейского объединения угля и стали и 64 года спустя после подписания Римского договора у основных граждан государств-членов все еще не спросили в отрытую, хотят они создать федеративное государство или подлинную конфедерацию. В качестве примера дефицита демократии следует напомнить о первоначальных референдумах, касающихся расширения Европейской конституции в 2005–2009 гг. Граждане ряда стран-членов отказались утверждать предложенные тексты. Нидерланды (61,54 % «нет» 1 июня 2005 г.) и Франция (54,67 % «нет» 29 мая 2005 г.) отклонили проект новой Конституции. Дания отменила всенародное голосование после отрицательных опросов и решила обойти демократический выбор путем простого парламентского голосования. Это народное сопротивление в 2007 году было вновь отвергнуто новым Лиссабонским договором со слегка измененным текстом предыдущей Конституции (где сохранились почти те же положения), который впоследствии был ратифицирован без какого-либо народного голосования. К избирательным урнам были приглашены только граждане Ирландии. Граждане Ирландии отвергли Договор в 2008 году, но год спустя были вынуждены принять его в результате повторного голосования…
Это доказывает, что «метод Жана Монне», с самого начала созданный для того, чтобы обойти суверенитет народа при строительстве Европы, все еще действует. Его основная идея – вынудить государства-члены идти к федеративной системе, не прибегая к основополагающему конституционному акту, который подразумевает вмешательство сознательного и реального выбора суверенного народа путем подлинного голосования – все еще актуальна, в то время как появляется все больше доказательств того, что это завело Европейский союз в тупик.
Бесчисленные слои тысячекратной институционализации ЕвропыВторая проблема ЕС возникает из-за нагромождения бесчисленных органов, которые должны направлять Евросоюз и руководить им, даже если он не является государством. Подобное переплетение институций происходит впервые в истории. Оно иллюстрирует то, как разнообразные наднациональные инстанции пробиваются на самый верх. Совет Европейского союза (Совет) представляет собой встречу 28 действующих министров. Суд Европейского союза (СЕС, Европейский суд справедливости) в то же время является не только высшим судебным, но и высшим законодательным органом. Есть также: Европейский парламент из 751 депутата, Европейская комиссия (Еврокомиссия, ЕК) из 28 комиссаров – по одному от каждого государства-члена, Европейский Центральный банк (ЕСЦБ) – валютный институт ЕС со штаб-квартирой во Франкфурте.
Разумеется, есть и другие органы, возможно, не столь заметные и не столь значительные на институциональном уровне, тем не менее, столь же влиятельные. Для знатоков можно упомянуть Комитет постоянных представителей государств-членов (Coreper), который является настоящим маленьким шедевром технократической непрозрачности. Он состоит из прикомандированных дипломатов государств-членов, является органом Совета (наднациональным) и в то же время дипломатическим органом для переговоров между коллегами, назначенными государствами (межправительственным). Группа собирается каждый вторник и имеет преимущество в межгосударственных переговорах, при этом европейские граждане никогда о ней не слышали…
Это дает четкое представление об институциональной системе Союза, хотя было бы неправильно сводить Европу лишь к институтам Союза. Множество других органов, более или менее связанных или независимых, участвуют в национальном управлении. Важнейшим из них, конечно, является НАТО, которое пользуется преимуществом во всех военных вопросах и вопросах безопасности. На институциональном уровне НАТО зависит от 29 правительств стран-членов, представленных министрами обороны и иностранных дел. Управляется Североатлантическим советом, его секретариат возглавляет генеральный секретарь (в настоящее время это Йенс Столтенберг, бывший премьер-министр Норвегии). Штаб-квартира НАТО находится в Брюсселе, там работают около тысячи наемных государственных служащих. НАТО также включает Военный комитет и Международный Военный штаб по консультированию двух стратегических командований; один возглавляет американский офицер, который также является Командующим американскими ВВС в Европе, другой – французский генерал, проживающий на военной базе в Норфолке, штат Вирджиния… Следует отметить, что НАТО имеет также парламентский компонент: Ассамблею из 266 представителей национальных парламентов и 53 представителей ассоциированных стран, помимо исключенной в 2014 году России.
Что касается европейских организаций по безопасности, то в нашем списке можно отметить Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Созданная в 1973 году, это единственная в Европе общезначимая организация, поскольку включает все европейские государства плюс Соединенные Штаты и Канаду, а также кавказские и центральноазиатские страны. Ее Парламентская ассамблея, состоящая из 320 членов, заседает в Копенгагене. Довольно неэффективная, она в основном выполняет задачи мониторинговых миссий на местах.
Прочие межправительственные организации в ЕвропеМожно упомянуть еще две организации на экономическом уровне вне рамок Союза: ОЭСР и ЕАСТ. Возникшая согласно плану Маршалла в 1948 году, то есть в одно время с холодной войной, Организация европейского экономического сотрудничества (ОЕЭС), ставшая ОЭСР в 1960 году, является своего рода экономическим компонентом НАТО. Со штаб-квартирой в Париже, в 2018 году ОЭСР включала 36 стран-членов, 2500 гражданских служащих, которые работали в основном на продвижение англосаксонской экономической программы, а именно всех форм капитализма и либерализации торговли посредством свободной торговли и конкуренции, а также на повышение инновационности, конкурентоспособности и гибкости труда. ОЭСР включает в себя группу рыночных стран Европы и остального мира от Японии и Кореи до Северной Америки, Чили и Израиля.
Что касается Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ), то она также была создана в 1960 году по инициативе Великобритании и по тем же причинам. Но она очень быстро утратила свое влияние из-за расширения Европейского сообщества, а также ГАТТ и ВТО в глобальном масштабе. Число ее членов сократилось до четырех (Исландия, Лихтенштейн, Норвегия и Швейцария) и имеет незначительный вес для Европы. Ее штаб-квартира находится в Женеве.
Чтобы завершить эту институциональную панораму современной Европы, мы должны упомянуть Совет Европы, созданный по Лондонскому договору 5 мая 1949 года – всего через месяц после НАТО. Его штаб-квартира располагается в Страсбурге, и после некоторых колебаний Совет Европы полностью отделился от ЕС. Он был создан после выступлений Черчилля в Цюрихском университете в 1946 году и на Гаагском конгрессе в 1948-м и занимается в основном областью верховенства закона, культуры и социальными вопросами. Два его основных органа – Комитет министров, который заседает по крайней мере раз в год, и Парламентская ассамблея, которая была, с исторической точки зрения, первой парламентской ассамблеей на континенте. В его состав входят 47 государств-участников, 324 депутата и 324 заместителя, избираемых или назначаемых национальными парламентами. Совет Европы занимается расследованиями и составлением рекомендаций. И включает в себя, в частности, Турцию, Грузию, Украину и Россию.
Судебной властью наделен Европейский суд по правам человека – блюститель Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. ЕСПЧ действует в качестве Европейского верховного суда и играет важную роль в этой области, поскольку его юрисдикция, как и юрисдикция Совета Европы, распространяется на всю европейскую территорию, включая страны Кавказа (за исключением Белоруссии, которая является кандидатом в члены).
Рыхлый пудинг институтов и ведомствДостоинство этого общего обзора европейских учреждений, как бы он ни был растянут, в том, что он показывает сложность и почти онтологическую проблематичность создания эффективного и сильного европейского правительства. Действительно, не существует определения или какого-либо консенсуса относительно европейских границ. Даже у Соединенных Штатов нет в этом ясности: «полезная» территория Европы ограничивается зоной евро, Шенгенской зоной или территорией 27 государств-членов? Никто не знает…
А что с расширением за счет включения других стран? Границы Европы должны совпадать с границами НАТО, чтобы соответствовать желанию атлантистов и американцев? А может, так и оставить границы неустановленными, если уж существует намерение расширить их? Но тогда Европа не останется в Европе! Так уже случилось с зоной ОЭСР, в которую входят неевропейские страны. И потом, расширение куда – на территории бывших колоний Ближнего Востока, откуда хлынул поток беженцев, так горячо обсуждаемый сегодня, и в чем, возможно, состоит план США в отношении НАТО, предложенный Дональдом Трампом[108]108
https://www.politico.eu/article/nato-plus-me-donald-trump-proposes-nato-expansion-into-middle-east/.
[Закрыть]? Тогда они тоже смогут свободно передвигаться по Европе?
Наиболее приемлемой для Европы является та территория, что представлена в Совете Европы. Но в этом случае пришлось бы объединиться с Турцией и Россией, что возмутило бы и туркофобов, и русофобов… Каким бы желательным этот вариант ни был в пространственном, историческом и геополитическом отношении, он невозможен в политическом и практическом плане из-за ментальной революции, которую может повлечь за собой. Интегрировав Россию, Европа немедленно вернула бы себе статус ведущей мировой державы и тем самым оказала бы стабилизирующее влияние на глобальном уровне. Но глубоко укоренившаяся враждебность, которую эта перспектива вызывает в некоторых странах, делает этот шаг крайне маловероятным.
С определенной долей цинизма (или проницательности) представляется обоснованным утверждение, что эти перекрывающиеся международные накладки были намеренно задуманы, чтобы не допустить появления эффективного европейского правительства. Нейтрализуя составляющие его государства с помощью многочисленных международных инстанций, выходящих за географические рамки континента, Европа была намеренно обложена мириадами многослойных разрозненных организаций, чтобы не дать ей выступать с единой позиции, возродиться как единой мировой державе, которая могла бы противостоять американской гегемонии. Вместо этого Европа оказывается связанной своими собственными институтами, что мешает ей сделать решительный рывок к федеративному государству.
Без границ и определенной территории не может быть суверенитета или независимости. Без иерархии власти или конституции невозможно никакое правительство. Без определенного европейского народа не может быть эффективной демократии. Объединение граждан – всего лишь клише для обозначения анемичного на протяжении десятилетий политического общества.
Неважно, опасаются его (популисты, сосредоточенные на защите национальной идентичности своих государств) или только якобы желают (европеисты, которые хотят иметь сильное государство, но сомневаются по поводу демократии), преобразование Европы в свободное, демократическое и независимое федеративное государство – чистая утопия.
Европеисты и популисты против федеративной ЕвропыПомимо немыслимой структуры, существуют политические и психологические проблемы, которые препятствуют созданию федеративной системы в Европе. Большинство европеистов являются убежденными либералами или даже неолибералами и потому поддерживают экономическую доктрину, которая разлагает общество и разрушает традиционные социальные связи, способствуя свободному передвижению товаров, капиталов и особенно рабочих, независимо от того, из Европы они или из-за рубежа. Это способствует появлению чрезмерного индивидуализма и укреплению защиты новых самопровозглашенных гендерных, расовых или религиозных меньшинств – даже сексуальных и перекрестных микроменьшинств, – требования которых оттесняют или разрушают существующую традиционную культуру, а последующую агитацию используют для дестабилизации и подрыва существующей исторической культуры.
На макросоциальном уровне поощряется создание наднациональных технократических органов – непрозрачных, абстрактных, оторванных от действительности, вызывающих серьезную тревогу и сомнения, потому что у них нет ограничений или очевидных механизмов контроля. Все это порождает кризисы идентичности, которыми пользуются «неонациональные» популисты-консерваторы, и что фактически блокирует создание федеративного европейского государства.
Для либералов государство – враг, поэтому они стремятся, насколько это возможно, максимально ограничить его разрушительный потенциал. Действительно, ничто так не противоречит либерализму, как федеративное европейское государство. Одним своим существованием оно могло бы намного свободнее вмешиваться в экономику, чем мириады известных сегодня институтов. Они европеисты на словах, но не на деле: либеральным партиям европеистов, по сути, не нужны сильные европейские институты.
Что касается популистов, то они – пленники собственных противоречий. Они хотят сохранить национальную самобытность, отвергая принцип открытого мультикультурного общества, и не доверяют – не без оснований – наднациональному управлению, которое служит прикрытием для неолиберального плана. Но все, что они могут предложить неуверенным, ослабленным либерализмом социальным классам, это – холить и лелеять свой национальный заповедник вплоть до возведения баррикад. Они считают – и не безошибочно, – что нация является последней защитной дамбой от глобального цунами. Но на экономическом уровне все они – от швейцарской «Народной партии» и итальянской «Лиги», до французского «Национального объединения» и бельгийского «Фламандского интереса» – защищают либеральную экономику и свободное капиталистическое предпринимательство. Некоторые, как Дональд Трамп в США и Кристоф Блохер в Швейцарии, являются миллиардерами, разбогатевшими благодаря глобализации экономики. И хотя они умеют искусно прикрываться прекрасными речами в защиту патриотизма и миграции, тип экономики, который они защищают, полностью противоречит их дискурсу.
Это объясняет, почему партии, так громко звучащие на национальных площадках, немеют на европейской сцене. Они стараются не уточнять, к какому типу Европы стремятся. В конце концов, Европа объединенных наций может стать желанным проектом, пусть и не федеративным, а скорее конфедеративным. Но до сих пор ни одной популистской партии не удалось разработать заслуживающий доверия европейский проект, поскольку они не способны формулировать национальные и европейские концепции.
Верно и то, что партии национального культа часто сталкиваются с такими же у своих соседей. В национальных государствах, которые часто создавались для защиты одного народа от другого, трения неизбежны, что мы не так давно наблюдали в ссоре лидера итальянской «Лиги» и президента французского Национального объединения: заявление Маттео Сальвини, обвинившего Францию в «колониальном преступлении в Африке»[109]109
Забавно слышать такое от итальянского националиста, зная, что колониями Италии были африканские Ливия, Сомали, Эфиопия и европейская Албания.
[Закрыть], стало ударом для Марин Ле Пен, которая враждебно относится к любому постколониальному раскаянию или самобичеванию официальной Франции… Италия, учитывая ее собственную колониальную историю в Ливии и Эфиопии, была, конечно, не в том положении, чтобы тыкать пальцем.
Поэтому «Интернационал националистов», заклейменный своими противниками, – неосуществимый план на завтра. Если популистские партии хотят воплотить в жизнь свои европейские амбиции, им придется преодолеть свои противоречия и развить свое стратегическое видение и способность теоретически осмыслить Европу, на которую они надеются.
В принципе, ни одна из сторон не стремится к сильной Европе. Поэтому, если не считать крупных международных кризисов, можно с уверенностью утверждать, что отсутствует воля к совершению качественного прорыва к подлинному и демократическому европейскому государству, способному действовать в мире как реальная сила, причем с пользой для входящих в него народов. Европеисты придерживаются общинного метода, который они ценят, и будут продолжать нагромождать управленческие слои во время каждого серьезного кризиса.
Похоже, на фоне кризиса евро будет создан новый институт для управления европейским бюджетом, который будет включать в себя новую специальную Парламентскую ассамблею. Или, чтобы противостоять миграционному кризису и изменению климата, появится новый Совет по миграции и новый Совет министров окружающей среды с различными парламентскими форумами по типу НАТО в сфере обороны и Совета Европы в области прав человека.
Скептики, в свою очередь, будут по-прежнему пестовать строго национальный подход к решению глобальных проблем и устранению наиболее вопиющих социальных, финансовых и экологических пробелов. Это патовое положение дел, или ситуация «ни то ни се», в которой ни одна из сторон не выигрывает и не проигрывает, может продолжаться некоторое время. Но рано или поздно пузырь лопнет и откроет путь либо ожесточенному насилию по типу «желтых жилетов», либо более или менее полной интеграции по взаимному согласию в более крупную и лучше организованную империю – Соединенные Штаты Америки. В долгосрочной перспективе события могут развиваться в любом направлении.
Тем не менее, европейский способ ведения дел обладает тем преимуществом, что полагается на вербальный диалог и противостояние, а не на физическое воздействие и государственное насилие, что выгодно отличает его от более вертикальных подходов других сопоставимых держав – Соединенных Штатов, Китая и России[110]110
По численности своего населения и экономическому весу Индия, бесспорно, входит в эту четверку. Но не по политическому функционированию. Ее внутреннее функционирование (с ее демократической системой, несколько либеральной экономикой, олигархическим обществом и организованной дезорганизацией) приближается к европейскому. Но ее внешняя политика полностью отличается тем, что она верна своей традиции неприсоединения и невмешательства в дела третьих стран. Индия не проводит империалистическую политику под предлогом разделения неолиберальных, свободных торговых, демократических или правозащитных ценностей. Что касается Турции, то она следует тому же процессу неоимпериалистической перестройки, что и Китай, Россия и Соединенные Штаты. Мечта бывшей империи – возродить с Реджепом Тайипом Эрдоганом свое престижное прошлое (почему бы и нет?) и халифат, который, как утверждали лидеры ИГИЛ (его деятельность запрещена в России), можно воссоздать в Сирии. Но по крайней мере на данный момент Турция является лишь второсортной державой.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.