Текст книги "Первая империя"

Глава VI

Накануне испытаний «Небесного» Аки был расстроен. Первый полет был пробный, а потому студентов на него не взяли. Мало того, в тот день находиться в зоне проведения испытаний посторонним запретили.

В назначенный день к эллингу прибыли машины министров, экспертов, наших конструкторов, фотографов… Пока фотографы ставили на треноги свои камеры, а министры, разбившись на небольшие группки, переговаривались между собой, «Герцога» начали выводить из эллинга. Дирижабль впервые увидел дневной свет, хотя сегодня, как всегда, было пасмурно. По окончании всех приготовлений загудели подъемные электрометры, наземная команда отпустила тросы, удерживающие «Небесного» не земле, и дирижабль начал медленно набирать высоту.

– Гляди! Отрывается! Взлетает-взлетает! – восклицали мои коллеги.

Я же, не разделяя их энтузиазма, смотрел на медленно поднимающийся дирижабль, и, как бы ни было печально, – ожидал неблагоприятного исхода. И так и случилось! Чуть только «Герцог» поднялся на высоту более десяти метров, все винты начали терять обороты – останавливаться. В иллюминаторах и рубках управления мерцал свет. «Небесный» быстро потерял высоту и упал обратно, на стартовую площадку, подняв облака песка и пыли. Ликование моих друзей, коллег и строителей сменилось на вздохи и крепкие выражения. Откашлявшись, протерев глаза и взглянув на «Небесного», Хикс громко выругался. «Мертворожденный. Он будет биться в конвульсиях, в попытках ожить», – подумал я, вспомнив высказывание Кивеца.

– Прекратить! – выкрикнул кто-то из министров, заметив, что происходящее снимается. Он потребовал немедленно уничтожить пленочную кассету.

К вечеру был составлен отчет о повреждениях, а следующим утром, сразу после планерки, я читал его Хиксу, Оливеру и приехавшему на испытания Николаю:

– …И заключение об аварии: «Днище броненосца сильно повреждено, погнуты вертикальные несущие балки „C“, „D“, „E“. Деформаций газовых баллонов не обнаружено. Причиной отказа всех систем стал выход из строя деталей, изготовленных взамен утраченных для силовой установки. „Небесный Герцог“ возвращен в эллинг».

В этот же день пришло срочное письмо. В нем говорилось, что мне надо явиться в столицу, в УБВК, и отчитаться за проваленные испытания. Уже ночью я был в экспрессе, несшем меня на всех парах к сердцу империи. Пока я ехал, рассуждал, – успех ли этот провал? Да, формулировка звучит, пожалуй, каламбурно, но ведь мы уже давно доказали неспособность этого дирижабля к полетам. Я надеялся, что все дальнейшие работы будут свернуты, а его пустят на слом…

Перед тем как сесть в поезд, я связался с Марком и почти виновато объяснил ему случившееся. Он вновь согласился принять меня у себя, но оговорился – в день моего приезда он будет находиться на смене (на той самой, которую он обещал отработать), и мне предстоит самому добираться до его дома, чем я и занялся, как только поезд остановился под дебаркадером гигантского столичного вокзала. Метро не подвело, и я быстро оказался в нужном районе города. Дома находилась Мария, она меня и встретила. Быстро поведав ей о случившемся, я переоделся во вновь предоставленной мне комнате в деловой костюм и снова направился обратно, к метро, которое на сей раз везло меня к зданию УБВК.

В кабинет командующего воздушными войсками меня сопровождала секретарь. Она, постучавшись в громадную, тяжелую, темную дубовую дверь, сообщила о моем прибытии, после чего пригласила меня в кабинет. За спиной командующего висел портрет императора, а на прилегающих стенах разместились портреты значимых военных и политических деятелей, а также пара картин с дирижаблями и их капитанами. Столы в кабинете располагались Т-образно. Помимо нас двоих, в кабинете находилась стенографистка и, сидя боком к министру, она, скрестив ноги, на которых покоились небольшой блокнот и ручка, ждала начала нашего диалога. Указав мне жестом место за столом, хозяин кабинета велел сесть и почти сразу задал вопрос:

– Причина, по которой «Небесный Герцог» не взлетел? – спросил он, глядя в какую-то бумагу.

Тут же зашуршало перо стенографистки о блокнотный лист. Мысль о присутствии постороннего человека в этом процессе, – человека, который без разбора запишет все сказанные мною слова, – не давала мне возможности сосредоточиться и к тому же являлась сильным давящим психологическим фактором!

– Выход «ядра» из строя по независящим от нас причинам.

– Выход из строя… – протяжно ответил он. – А мне известно, что из-за ваших просчетов.

От этих слов сердце мое колотилось, словно отбойный молот, который вот-вот пробьет стену – грудь. Перо неумолимо чирикало невидимый мне текст…

– Н-никак нет, – ответил я, запинаясь. – После корректировки технического задания и перерасчетов не было никаких опасений, что он не способен к полетам, если в качестве силовой установки будет использовано «ядро». – Тут я поймал себя на мысли, что был уверен в его неспособности взлетать, но в то же время где-то в глубине души или сознания верил в обратное.

– Расчеты у вас при себе? – спокойным тоном спросил собеседник, положив лист на стопку бумаг и взяв другой.

– Конечно! – живо откликнулся я.

Он протянул руку, и я закопошился в своем дипломате в поисках папки с расчетами Хикса, Никона и Оливера.

– Хорошо. Они останутся здесь и при первой же возможности курьером будут вам возвращены… Знаете, – после недолгой паузы продолжил он, – а вот руководитель научного отдела, где исследовали «ядро», уверяет, что проблема в расчетах.

– Это исключено, – твердо ответил я. – Во время испытаний «ядро» вышло из строя. Это установила экспертиза.

После этих слов командующий вызвал в кабинет секретаря и велел ей ввести в помещение руководителя отдела. Минута – и в кабинет вошел тот самый ученый, который представил нам «ядро» и планы по его восстановлению.

– Господин Баркенсон, вот прибыл господин Адриан, и говорит, что проблема всё же в «ядре».

Ученый также был приглашен к столу и сел напротив меня. Сразу же он начал приводить аргументы в пользу того, что вина за провал испытаний лежит на мне.

– Кто из вас смеет мне лгать?! – словно через рупор закричал министр, ударивший кулаками о стол так, что все канцелярские инструменты, находившиеся на нем, подскочили. Я и Баркенсон вздрогнули, быстро подняв взгляды на министра, а вот стенографистка, наверное, привыкшая к подобным выходкам своего начальника, совершенно безразлично продолжала писать в блокноте. Наверное, тогда я и коллега были похожи на двух школьников, которых отчитывал завуч или директор за разбитое окно.

– Довольно! – прокричал он, порвав весьма внушительную стопку бумаг. – Пригласите капитана!

В кабинет ввели высокого роста мужчину, в военном обмундировании с золотыми пуговицами на двубортном кителе, выглаженных брюках… Я впервые увидел капитана «Небесного». Он окинул нас презрительным взглядом и, выровнявшись, уставился на министра.

– Как вы считаете, почему дирижабль не взлетел? Из-за проблем, связанных с расчетами, или из-за неисправности «ядра»?

– Всё сразу! Высоту он набирает отвратительно! Рулей не слушается! Еще до взлета у нас были постоянные перебои электричества, а многие механизмы работают исключительно от тока! Новые детали не выдержали поступающей нагрузки и вышли из строя. Дирижабль сразу потерял управление, а винты стали терять подъемную силу! И хорошо, что это произошло на высоте десять метров, а не в километре от земли!

– Спасибо, свободны! – приказал министр, мельком взглянув на капитана.

– Честь имею, – откланялся докладчик и покинул кабинет спиной вперед.

Стенографистка впервые с начала разговора подняла голову и посмотрела куда-то в стену, прямо, перед собой.

– Касательно вас двоих. Если вы не можете определиться в своих показаниях и точно сказать, на ком лежит вина за то, что прямо сейчас без поддержки этого корабля гибнут наши солдаты, вы оба отправляетесь… – у меня в голове после последнего слова министра прокрутилась сцена в поезде, когда Хикс в гневе кричал про каторгу, – …в экспедицию!

– В экспедицию? – удивленно переспросил Бакренсон.

– Не перебивайте! – фраза, работавшая убийственно. – Наши войска отбили у противника большую часть территории на юго-востоке империи. Там, по слухам, расположен город, который не обозначен на картах. Во времена Мировой этот город был городом-заводом, где производились шагоходы. Вы отправитесь туда на поиски артефактов, чертежей или еще чего, что поможет вам поднять этот несчастный дирижабль. Поедете вы не одни. Для вас будет выделен небольшой контингент войск. Империя сделает всё возможное для того, чтобы «Небесный Герцог» мог так именоваться. Вопросы?.. Не имеется, – сказал он, даже не дав нам возможности набрать воздуха для речи. – Когда будет подготовлена группа войск, вас известят, куда и когда вам надо прибыть. Теперь выметайтесь! – закончил министр, взяв новые листы.

Мы быстро вскочили со стульев, задвинули их и поспешили к выходу. Я обходил стенографистку, которая, закончив писать, пустым взглядом смотрела перед собой.

– Что скажете? – осиплым голосом спросил Баркенсон.

– Скажу, что из-за вас мне пришлось ехать сюда, а теперь мне надо ехать в место, которого даже на картах нет!

– А мне – из-за вас!

– Закончили. Что вы от меня хотите?

– Найти общий язык, раз уж нам выпала общая дорога.

– Общий язык? Сделаем это во время этой самой дороги. А сейчас – прошу прощения, я тороплюсь!

Я свернул на лестницу и поднялся на этаж выше, чтобы спуститься по другой. Иметь одну дорогу с этим человеком, по крайней мере сейчас, мне не хотелось. Все дела пошли насмарку! Обогнув этаж и спустившись на первый, где стоял масштабный «скелет» дирижабля теперь, я хотел скорее покинуть это сегодня враждебное место и направиться в дружественное – в гости к Марку. Он с часу на час вернется. Может, он сможет найти луч света во всей этой ситуации? Сейчас я стою на крыльце УБВК и перевожу дух. Вероятно, курящий человек на моем месте уже чиркнул бы спичкой или зажигалкой с целью поджечь сигарету, а то и две…

Я направился к метро. Сел в поезд и, задумавшись над сложившейся ситуацией, проехал нужную мне пересадочную станцию! Ничего, сейчас доеду до следующей, там сяду на другую линию и уже с нее – на нужную ветку. Этот железнодорожный узел походил на треугольник: углы – станции, катеты и гипотенуза – перегоны. Сейчас пересяду на «гипотенузу»… Я начал пробираться к выходу и вот уже передо мной окно двери, за которой проносятся тюбинги, кабели тоннеля… Меня похлопали по плечу:

– На «Институте общественного потребления» выход на правую сторону, – объяснил мне кто-то из пассажиров.

– А! Понял, спасибо.

Кроссплатформенная пересадка. Удивительное изобретение. Поезда разных линий останавливаются у одной платформы, обмениваются пассажирами и уезжают дальше, в тоннель. Но приходят и уходят эти поезда в одном направлении! Чтобы уехать обратно, надо перейти на другую платформу этой же станции, где поезда также ходят в одном направлении. Именно это мне и предстоит. Технология движения поездов, наверное, уникальна, но вот с распределением пассажиропотоков тут явно проблемы. С одной линии к другой идет один поток, ему навстречу другой, наперерез этим двум идет поток с эскалаторов, а ему навстречу – поток со второй платформы. Страшно представить, какая неразбериха тут в часы пик, когда все эти четыре потока сносят друг друга!

«Институт общественного потребления». Каких при Мировой только не было!» – подумал я, пробираясь ко второй платформе. На стенах станции было множество фресок, мозаик и барельефов. На всех этих видах – человек и общество. Одна фреска изображает агитатора, наверное, читающего свои речи, и как народ ему салютует – подбрасывает кепки, поднимает руки… На мозаике изображен рынок, где продавец за бесценок отдает нескольким людям какой-то товар. Может, у тех нет денег?.. На барельефе какой-то ученый представляет на улице случайным прохожим свое изобретение… На колоннах было множество значимых дат и событий, связанных с обществом. Скажем, вот, – записи о том, когда был основан город, когда появились значимые политические строи общества, когда установилась власть Мировой империи… Всё это – олицетворение общества. Вчерашнего, сегодняшнего и, наверное, завтрашнего.

Пока я рассматривал мозаику на путевой стене станции, из тоннеля донеслись потоки ветра – поезд толкал воздух, словно поршень в цилиндре. Влетев на станцию и перекрыв собою стену, состав остановился. На платформу начали выходить прибывшие пассажиры, а освободившиеся места старались занять попутчики. После объявления диктора: «Внимание! Двери закрываются. Следующая – «Проспект Металлургов» – двери поезда быстро сомкнулись, и поезд, дернувшись, начал набирать ход. В вагоне горел мертвый желтый свет. Кстати, о нем. Освещение в вагонах метро было устроено весьма интересно: с самого утра, когда метро открывалось, и до двенадцати часов дня в вагонах горел красноватый свет – раздражающий нервную систему человека и настраивающий его на рабочий день. С двенадцати до шести красноватые лампочки тухли, а вместо них включались желтые, как сейчас. Свет их был тускловатым и его едва ли хватало для того, чтобы зрение не напрягалось. С шести вчера и до закрытия желтые лампы сменяли синие. Холодные тона света в паре с качкой вагонов помогали расслабиться пассажирам после рабочего дня. Эта система осталась в метро со времен Мировой империи.

На следующей станции я перешел на нужную мне линию и снова сел в поезд. До станции, где был дом Марка, мне предстояло проехать пять остановок. Выйдя на станции назначения, я и еще два десятка пассажиров направились к эскалаторам. Привезший меня поезд отправился дальше, и как только его хвостовой вагон проехал мимо меня, я заметил, что на путевых стенах что-то колышется. Приглядевшись, увидел лавры. Самые настоящие! Из дубовых веток и листьев! Как же быстро они, должно быть, увядают – и как много надо живого материала для поддержания этого образа?.. Такое украшение неудивительно – станция называлась «Площадь Мира».

Возможность зайти в газетный киоск не была упущена. Там еще оставалась небольшая партия утреннего выпуска «Эталона». К моему приезду, как и предполагалось, Марка еще не было. На часах было начало второго. Мария предложила мне обед. Отказываться не стал, а после его окончания направился в предоставленную комнату. Меня очень клонило в сон после последних событий, но силой воли я поборол себя и открыл «Эталон»: «Правительством Первой империи принято роковое решение – с сентября цены на проезд в общественном транспорте будут подняты! Ранее цены на проезд всегда уменьшались, но сейчас армии нужно повышенное финансирование. Противник скоро падет! Нужно еще немого времени и ресурсов. А пока нашим гражданам нужно принять эту новость. На кону стоит воссоздание Мировой или падение нашей империи!»… Что было дальше – не знаю. Тяжелые веки закрылись, и я провалился в сон.

Глава VII

Меня разбудила музыка, которая доносилась с улицы через приоткрытое окно. Скинув одеяло, я подошел к окну, открыл его нараспашку и выглянул наружу. Внизу, по проспекту, под аккомпанемент ненавязчивой фоновой музыки, воспроизводившейся из репродукторов, потоками шли граждане, студенты и школьники, а стук каблуков их обуви, их разговоры вперемешку с движением и звуковыми сигналами машин доносились до верхнего этажа дома монотонным гулом. Часы показывали шесть часов и семь минут – закончился рабочий день. Облокотившись о подоконник, я некоторое время наблюдал за жизнью проспекта. Отвлек меня стук в дверь:

– Да-да.

– Не спишь? – спросил заглянувший Марк.

– О, уже дома! Нет, не сплю, – ответил я.

Завязалась беседа, и мы перешли в гостиную. Там я рассказал Марку все мои мысли и переживания. Что мне придется ехать неизвестно куда, что работы встанут! Несколько подумав, он рассудительно ответил:

– А ты посмотри на это с другой стороны. Ты наконец-то сможешь пообщаться с теми, кто непосредственно находится на фронте. Они тебе столько историй расскажут, о! Потом несколько лет будешь пересказывать. Произойдет смена обстановки, новые пейзажи, виды. Наконец-то подышишь свежим воздухом, а не вашим городским смогом. Уверен, что это пойдет твоему техническому уму только на пользу. А в силу того, что вас связала одна дорога с этим… как его там?.. ученым, вам всё же придется найти общий язык, и вы уже совместно поднимете «Небесного». Смотри, как хорошо складывается.

– Да. Ты, наверное, прав.

– Я всегда прав! – ответил он, рассмеявшись.

– Похоже, что этот корабль под собой имеет не военный эффект, а психологический. Для нас это повод гордиться нашими техническими достижениями, а для противника новость о том, что у нас на вооружении стоит такая техника, будет весьма деморализующей, ведь если есть такой один, значит, может быть и второй, если два – то четыре…

За час до отключения света Мария попрощалась с нами и ушла в спальню. Я и Марк оставались в гостиной.

– Поезд ведь в двенадцать?

– Да, снова ночной рейс.

– Тогда можно начинать медленно собираться.

– Но сперва скажи мне, почему экспресс идет так долго?

– Долго? Семь часов – это долго? Должен тебя заверить, что экспрессы этой линии обслуживает самая быстрая серия паровозов. У них максимальная скорость – сто тридцать пять километров в час, а идут они в среднем сто. Этого более чем достаточно.

В десять часов дверь квартиры захлопнулась, раздался стук ботинок о ступени лестниц дома, открылись двери машины. Странно было видеть столицу без света, локотранспорта и людей. Свет в окнах домов, конечно, был – свечной и тусклый. На улицу вышли патрули из двух или трех полицейских, останавливавшие каждого встречного прохожего, чтобы задать стандартный вопрос: «Назовите причину, по которой вы находитесь не дома в это время?» Только при приближении к вокзалу увеличивалось число машин, такси, конок, и хоть немного стал появляться народ. Попрощавшись с Марком и поблагодарив его за помощь, я направился к вокзалу, а черная машина моего друга, развернувшись, скрипнув покрышками, быстро пропала во тьме улиц.

На вокзале было достаточно много пассажиров для этого времени. Они шли либо к платформам, либо от них. Разместившись в купе, я стал ждать отправления. Ровно в двенадцать часов экспресс отправился с вокзала. Соседа не было, и я уж начал думать, что поеду один, но в дверь постучались. Перекинувшись парой ни к чему не принуждающих фраз с попутчиком, я отошел ко сну. Впереди было более шести часов езды.

В пять утра проводник разбудил всех пассажиров, и достаточно быстро в два туалета выстроились большие очереди. В семь часов поезд остановился у одной из платформ главного вокзала Ёркстима. К восьми я был дома, где застал вернувшуюся с ночной смены Софи и собирающегося на учебу Аки. Поговорив со спешащим Аки и проводив его, наша супружеская пара направилась в спальню. Там я рассказал Софи о предстоящей экспедиции и о том, что некоторые намеченные планы придется перенести или отменить. Она была расстроена этими новостями, правда, ее усталость оказалась сильнее печали, и она быстро уснула. Я проспал с ней до одиннадцати и, тихо собравшись, уехал на работу, к коллегам.

– О, кто пришел! Адриан, доброе утро!

– Доброе.

– Мы ждали тебя только завтра.

– А получилось сегодня. Рассказывайте, что у вас тут.

На сей раз они вводили меня в курс дел. Все подготовительные работы касательно ремонта «Небесного Герцога» закончатся со дня на день, и начнется сам ремонт. В свою очередь я рассказал им о готовящейся экспедиции.

– …Иными словами, я уезжаю минимум на две, а максимум – на четыре недели. А вы продолжайте попытки поднять «Небесного». Стало понятно, что империя от нас не отстанет.

– Я еду с тобой! – поднявшись с места и застегнув пиджак, заявил Хикс.

Спонтанное желание Хикса покинуть Ёркстим было мне вполне понятно. Очевидно, его разногласия с женой достигли своего апогея.

– Вот как?

– Да, а я и Никон тогда остаемся работать.

– Мне надо будет домой… – начал Никон.

– Куда тебе надо? Домой? А «Небесный» сам себя поднимать будет? Работать! – шутя оборвал Оливер.

– Понял. Работать так работать.

– Как же я люблю нашу команду, – рассмеявшись с выходки двоих друзей, заметил Хикс.

– Точно! – подтвердили остальные.

– Оливер, можно вас на минуту? У меня личное дело для вас есть.

– Конечно!

Вдвоем мы вышли из кабинета. Там, за дверью, я попросил Оливера помогать во время моего отсутствия Амели. Тот согласился, и после непродолжительного разговора мы вернулись назад, и до шести вечера все занимались подготовкой документов, касающихся ремонта «Небесного».

Вечером я посетил Амели. Она немного приболела, но ее душевное состояние стабилизировалось. Горечь утраты стала отступать. Я с разрешения вдовы вошел в рабочий кабинет Кивеца. Здесь время остановилось. Буквально. Настенные часы не были заведены. Стрелки показывали час и двенадцать минут. В комнате всё было расположено так, словно хозяин сейчас вернется. Словно он где-то здесь, в соседней комнате. Вышел перекурить! На рабочем столе были разбросаны карандаши, ручки, тетради, валялась пара книг. Стояла чернильница. Посередине стола было свободное место. Туда я положил свернутые ватманы с чертежами его двигателя. Теперь все его вещи были возвращены на законное место. В углу стола я заметил старую фотографию. На ней были я, Кивец и Хикс. Все улыбчивые, веселые. Фотокарточка была сделана лет десять назад, когда мы только-только познакомились. Предстояла работа над первым «Императором». Я вновь подвергся угрызению совести, что не уделял ему, точнее, его идеям, должного времени. А эти идеи, возможно, были смыслом его жизни, стимулом вставать утром и работать!

К девяти я вернулся домой и обнаружил письмо в почтовом ящике, где указывалось место отправления экспедиции. На следующий день я сообщил об этом Хиксу, мы стали готовиться к экспедиции и ждать назначенного времени.