Текст книги "Абсолютная Энциклопедия. Том 2"
Автор книги: Гордон Диксон
Жанр: Зарубежная фантастика, Фантастика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
– Мне казалось, ты думала, что наша встреча могла случиться по любой из этих причин, а ты отдала ее на произвол судьбы, – возразил он.
– Да, – ответила она. – Но, обдумав все еще раз, я пришла к убеждению, что ты вернешься. Я научилась доверять себе в ситуациях, подобных этой. Я знаю, когда я права. Так же, как я знаю…
Она не закончила свою мысль.
– Знаешь что? – спросил он.
– Ничего. Ничего, о чем бы стоило говорить, по крайней мере, сейчас. Ничего особенного. – Он почувствовал, как она коротко тряхнула головой. – В старые времена подобное чувство назвали бы вторым зрением. Но это никоим образом не касается тебя. Расскажи мне лучше о другом. Когда ты говорил о расовом организме, ты что, действительно имел в виду нечто живое, существующее на самом деле, отличное от всех нас?
– Не отличное, – покачал головой Хэл. – Хотя, думаю, ты могла бы назвать его отличным в том смысле, что он мог бы захотеть чего-то, чего ты или я, будучи его составной частью, вовсе не хотим. Это всего лишь комплекс обычных, свойственных любой расе рефлексов, подобных рефлексу самосохранения, только поднятых почти до уровня самостоятельной личности, и поэтому теперь это уже комплекс рефлексов разумной, думающей расы, в отличие от аналогичной совокупности рефлексов других видов, родов, классов существ, к примеру львов или леммингов, или кого там еще.
– И всего-то? – удивилась она. – Тогда как ты объяснишь мне то, что ты говоришь об этом расовом организме так, как будто он обладает самостоятельной волей, с которой нам предстоит иметь дело?
– Ну, здесь опять мы сталкиваемся с тем же самым противоречием, поскольку вместе все мы, из кого он состоит, представляя собой расу разумных личностей, в то же время являемся обычным конгломератом самостоятельных индивидуумов. Он думает потому, что думаем мы, следуя нашей же манере мышления. Попробуй в качестве примера исходить из этого. Это своего рода коллективное мышление, как если бы все наше индивидуальное подсознание было объединено в единое целое чем-то, похожим на телепатию. И опять же в прошлом можно найти примеры такого рода общего мышления.
– Да, – произнесла Аманда задумчиво. – Сопереживание между близнецами. Или между родителем и ребенком, или между двумя влюбленными, сопереживание, которое позволяет им иногда чувствовать на расстоянии то, что происходит с другим. Я могу согласиться с этим. Ты знаешь, между нами – тобой и мной – я думаю, это тоже существует.
– Верно, – продолжал он. – Но если взять наш случай, здесь имеется один существенный момент, отличающий нас от организмов более низкого порядка, что особенно хорошо видно на примере пчелиного улья или муравейника. Оно состоит в том, что мы не только можем иметь желание, отличное от желания расового организма, мы фактически можем попытаться изменить мотивы и само желание расового организма путем воздействия на подсознание наших индивидуумов-соплеменников. И, если нам удастся набрать себе достаточное количество сторонников, желающих того же самого, расовый организм будет вынужден свернуть с первоначально избранного им пути.
– И как же ты собираешься воздействовать на подсознание других? Ведь его ничем нельзя сдержать. Можно говорить лишь о воздействии на чей-либо сознательный разум. Ну хорошо, хорошо, я знаю, что экзоты достигли потрясающих результатов в лечении душевнобольных, обращаясь к их сознанию и внося исправления, профильтрованные через подсознание. И именно так воздействует харизма Блейза и Иных – то есть непосредственно на подсознание других людей. То же касается и гипноза. Но ничто из того, что я перечислила, не может дать постоянного результата, пока то, что закладывается в субъекта, не будет согласовано в первую очередь с подсознанием. Не существует прямого способа обращения к подсознанию.
– Нет, существует, – возразил Хэл, – и он применялся еще первобытными людьми, жившими в пещерах Дордони[7]7
Дордонь (Dordogne) – река на юго-западе Франции, правый приток Гаронны.
[Закрыть] в стародавние времена на Земле – ты можешь обратиться к подсознанию других людей посредством искусства.
– Искусства… – протянула она задумчиво.
– Именно так, – сказал он. – И ты знаешь почему? Потому что искусство, подлинное искусство, никогда никому ничего не навязывает. Оно только предлагает мысли художника тем, кто готов принять их.
– Может, и так. Но оно, несомненно, старается представить их в наиболее привлекательном виде тем, кто готов последовать за ними. Ты должен согласиться с этим.
– Да, это так. Если они стоящие. В противном случае они ничего не скажут подсознанию зрителя, читателя или слушателя. Но разница между таким и сознательным воздействием на умы равносильна разнице между приказом и показом. Создатель произведения искусства ничего не внушает человеку, соприкоснувшемуся с его творением, этот человек, он или она сами приходят к этому, если решают, что то, что заложено в нем, стоит их внимания. Именно поэтому я решил опуститься вниз, как ты говоришь, от уровня Донала. Никакие усилия Донала не могли даже на миллиметр сдвинуть расу с избранного ею пути. Но если я проложу свой след на снегу, быть может, кто-нибудь за мной и последует, а за ним и другие.
– Почему? – спросила она. – Я не то чтобы не согласна с тобой, любовь моя, но я хочу понять причины. Почему кто-то должен последовать за тобой?
– Из-за моей мечты, – сказал он. – У могилы Джеймса Донал мечтал о времени, когда больше не будет глупых и бессмысленных жертв, подобных смерти Джеймса. Моя мечта глубже – я понял, что сегодня вековая мечта всей расы вполне осуществима.
– И в чем же состоит эта мечта всей расы? – едва слышно прошептала она, и не будь в спальне так тихо, он вряд ли бы услышал ее вопрос.
– Это мечта о том, чтобы стать расой богов. Еще в самом начале человек, отдельное слагаемое этой расы, дрожащий и мокнущий под дождем дикарь из каменного века, сказал: «Я хотел бы быть богом, чтобы прекратить этот дождь», и наконец, спустя тысячелетия и многие поколения, он стал таким богом – его божественная сила получила название управления погодой. Но еще задолго до того, как сбылось его страстное желание управлять дождем, он сделал шляпы, построил крыши и придумал зонтики – но в основе всего, что двигало человека вперед, всегда было это древнее первородное желание остановить дождь лишь простым приказанием: «Дождь, прекратись!»
Он посмотрел на слегка различимый в полумраке комнаты ее силуэт.
– И так было со всем, о чем бы ни мечтал человек и, следовательно, расовое существо: о тепле – когда было холодно, о прохладе – если было слишком жарко, о возможности летать, как птица, пересекать огромные водные пространства, не замочив ног, слышать или говорить на большом, а то и на огромном расстоянии, избавляться от боли, побеждать болезни и смерть. В конце концов все это вылилось в одно огромное желание. Стать всемогущим. Стать богом.
Он замолчал, услышав, как громко зазвучал его голос в тишине комнаты, и продолжал более спокойно:
– И всегда на пути к тому, чтобы осуществлять свои желания, по одному мановению богоподобной руки, люди находили десятки простых, но действенных способов, дававших желаемый результат. Но мечта всегда бежала впереди. Мечта, как всегда, прежде всего находила свое отражение в искусстве и никогда не забывалась до тех пор, пока не становилась явью. Медленно и постепенно человеческое существо менялось: от существа, жившего и умиравшего ради материальных ценностей, к человеку, живущему и умирающему, сражающемуся и погибающему за ценности нематериальные; за веру и долг, любовь и власть, сначала за власть над ценностями материальными, затем за власть над себе подобными и, наконец, за самую могущественную и всеобъемлющую – власть над самим собой. И мечта всегда залетала вперед, представляя желаемое так, как если бы оно уже было достигнуто; пока расовый организм не привыкал, что бы он ни задумывал, он всегда это получал.
Он замолчал, наконец-то выговорившись.
– И ты говоришь, что эти мечты выражались языком искусства? – спросила Аманда.
– Да, – ответил он, – и продолжают выражаться. Следы, которые я хочу оставить на снегу, ведут к реализации того, о чем до сих пор только мечтали. К миру, в котором понять что-то – значит его иметь. Ты хочешь замок? Тебе надо его лишь пожелать – но ты должен иметь материал, из которого он будет построен, знать законы архитектуры, которые будут гарантировать, что он не развалится после того, как будет построен, знать природу и размер участка, на котором он будет стоять. Если ты все это знаешь, ты можешь построить свой замок хоть сейчас, с помощью всем известных средств. Но тебе требуется нечто большее, нежели просто материальный объект. Ты хочешь, чтобы твой замок обладал всеми теми нематериальными качествами, которые и делают его собственно замком и из-за которых ты прежде всего и захотела построить его. Этого ты нигде не найдешь в материальном мире, но найдешь его в другом, о котором мы все знаем и к которому подсознательно стремимся. Так что этот мир предлагает тебе гораздо больше, чем простое воплощение материальной мечты, он дает тебе осуществление той первородной мечты стать богом – шанс исцелить все болезни, познать все тайны и, наконец, построить то, о чем до этого никогда не мечтал ни один из нас.
– Ты хочешь, чтобы все мечтали о том, о чем мечтаешь ты, – сказала Аманда.
– Да, – подтвердил он. – Но моя мечта – это уже и их мечта, если они не откажутся от нее, как это сделал Блейз и ему подобные. Я только облекаю ее в форму слов.
– Но может так случиться, что она так никогда и не приобретет словесного выражения нигде, кроме как в твоем собственном сознании, – продолжила она его мысль. – А когда исчезнешь ты, исчезнет и она.
– Нет, – произнес он твердо. – Она существует в сознании и других людей тоже, и она слишком сильна, чтобы ее можно было забыть. Она присутствует в самом расовом организме, наряду со страхом перед попыткой ее осуществления. Разве ты не чувствуешь ее в себе – разве не чувствовала ее всегда? Уже слишком поздно, чтобы пытаться спрятать или убить ее. Четыреста лет назад расовый организм был вынужден столкнуться с фактом, что тот безопасный теплый мир, в котором он родился, всего лишь пылинка в материальном мироздании, таком огромном, что оно вбирает в себя все, что только можно вообразить. Он мог попытаться закрыть глаза на то, что со всей очевидностью предстало перед ним, или он мог рискнуть и ступить в эту чуждую территорию за пределами привычной для него атмосферы.
– У него не было выбора, – пожала плечами Аманда. – Прежде всего его толкала на этот шаг перенаселенность Земли.
– Перенаселенность – это дьявол, которого он знал. А вот о безграничности Вселенной ему ничего не было известно. Но он рискнул – дрожа от страха и повторяя, что «человеку этого не дано было знать», он все же пошел на это, и он выбрал, как считал, лучший вариант, дав свободу развития различным, созданным его обществом на тот момент, культурам, чтобы выявить, какие из них выживут, если выживут вообще. Для любой выжившей культуры это был период поиска и адаптации. Сейчас это время пришло и для нас; вопрос только в том, на какой из двух моделей остановить свой выбор? Той, которая предпочитает остановиться и сохранить уже достигнутое, или той, которая предлагает рискнуть и пойти на эксперимент? Если победившей окажется модель, предлагаемая Блейзом с его философией застоя, тогда мы, поднявшиеся впервые над тяготами своей повседневной жизни, останемся там, где мы находимся сейчас. Если выбор будет сделан в мою и твою пользу и в пользу тех, кто разделяет нашу точку зрения, – мы пойдем путем, который либо преобразит, либо уничтожит нас. Расовый организм ждет, кто же из нас победит.
– Но если вопрос стоит «или-или», – сказала она, – тогда, быть может, расовое существо – знаешь, я все время спотыкаюсь об это придуманное тобой неуклюжее определение из двух слов, тебе действительно стоит подыскать что-нибудь более удобоваримое – так вот, быть может, оно сделает правильный выбор, пойдя с Блейзом и Иными в случае их победы.
– Нет, – мрачно произнес Хэл, – не сделает. Потому что это существо состоит из частей, а эти его части все же не боги. Они, как и оно само, все еще могут ошибаться. И они ошибутся, приняв сторону Иных, потому что ни они, ни оно, похоже, не поняли, что единственным концом этого застоя непременно будет смерть. Любой конец эволюции – это смерть. Никогда не останавливаясь в своем развитии с самого начала своего зарождения, расовое существо подобно ребенку, который не может себе представить, что когда-нибудь его не будет. Но я знаю, что это может случиться.
– И все же ты можешь оказаться не правой стороной.
– Нет! – снова возразил он и внимательно посмотрел на нее. – Позволь мне рассказать тебе, что произошло за этот последний год. Ты знаешь, что я вернулся на Абсолютную Энциклопедию; и все, что мне было известно как Полу Формейну и Хэлу Мэйну, в этот раз я использовал именно так, как об этом мечтал Марк Торре. А в качестве ключа я использовал поэзию. Мечта о богоравенстве, о котором я тебе говорил, личном богоравенстве каждого отдельного человека, впервые совершенно ясно проявилась во времена Ренессанса. И не только в произведениях искусства, но также во всем, что с тех пор было создано рукой человека.
Он замолчал.
– Ты мне веришь? – спросил он, глядя на нее в упор.
– Продолжай, – тихо сказала Аманда, – я тебя слушаю.
– Даже сегодня, – сказал он, – когда речь заходит о Ренессансе, о нем говорят лишь с точки зрения его выдающихся произведений искусства. Но это было время не только расцвета искусства. Это было время многочисленных свершений в форме технических новшеств и социальных и концептуальных экспериментов. Я ведь тебе рассказывал о «Театре памяти», являющемся прообразом самой Абсолютной Энциклопедии. И совсем не случайно Леонардо да Винчи был инженером. В действительности то, что мы называем технологической эрой, началось с прагматических новшеств еще в позднем средневековье – сейчас она вышла на стадию нового осознания того, что могло бы быть полезным для людей. Оттуда до выхода в космос… и всего того, что за тем последовало, оставалось всего лишь шесть столетий. В каждом поколении всегда оказывался некто, кто жаждал остановить человечество на пути его развития и закрепиться на достигнутом, кто-нибудь, вроде Блейза. Но разве мы остановились? На протяжении всего этого долгого пути сомнений и страхов, разве мы остановились?
Он замолчал.
– Нет, – покачала головой Аманда. – Конечно нет.
Она повернулась и быстро слегка подтянулась вверх – он резко дернул головой, отстраняясь от нее. И в недоумении уставился на нее.
– Ты укусила меня за ухо! – воскликнул он.
– Верно. – Она лукаво посмотрела на него. – Потому что уже хватит этих разговоров. У нас еще будет время, чтобы обсудить, как справиться с бедой до того, как она постучится в наши ворота. А сейчас я хочу есть. Уже пора завтракать.
– Завтракать?
Он непроизвольно бросил взгляд на окно и увидел, что она права. Они, скорее он, с грустью подумал Хэл, проговорили почти до утра; луна закатилась и за окном уже были предрассветные сумерки. Сероватый склон холма позади дома стал виден более отчетливо, маяча, словно материализовавшийся призрак будущего.
– Да именно так. – Аманда уже встала с кровати и, ухватив его за запястье, старалась вытащить его из постели. – У нас была насыщенная ночь, а впереди предстоит трудный день, до которого осталось не так уж много времени. Мы должны поесть, привести себя в порядок, и затем, если тебе удастся, можешь вздремнуть. Твоя встреча с Серыми Капитанами назначена на поддень.
– Встреча? – эхом откликнулся Хэл. Глядя на то, как она одевается, он машинально протянул руку за своими шортами, чтобы последовать ее примеру. – Я ведь даже еще не успел тебя об этом попросить.
– Всем капитанам было разослано соответствующее уведомление, как только командир корабля, доставившего тебя сюда, доложил нам, что ты уже на борту, – пояснила Аманда. – Вот почему вчера я задержалась на Омалу, в последний момент пришлось готовить документы для этой встречи. Я привезла с собой мяса, Хэл Мэйн. На этот раз будет не рыба, а мясо! Как насчет хорошего куска баранины, это будет тебе и завтрак, и ужин, поскольку вчера вечером тебе, по всей видимости, так и не удалось поужинать?
Глава 57
Управляемый Амандой небольшой корабль, приспособленный для полетов как в воздухе, так и в космическом пространстве, на борту которого были лишь она и Хэл, поднялся над Форали, и, наблюдая, как быстро исчезает внизу из виду усадьба, Хэл вдруг почувствовал внутри сосущую пустоту. И он не сразу понял, что есть что-то общее между этой пустотой и тем чувством, которое не оставляло его в первые дни пребывания на Коби, а также тем чувством, которое он как Донал испытывал, покидая этот дом и направляясь к звездам.
– Я думал, что задержусь здесь по меньшей мере на неделю, – сказал он. – Но если мне удастся сегодня решить все дела с Серыми Капитанами, то мне лучше, не теряя времени, двигаться дальше. Мы можем по пути заскочить в космопорт Омалу – я только узнаю, когда летит ближайший корабль в сторону Солнца и Абсолютной Энциклопедии.
– В этом нет необходимости, – отозвалась Аманда. На ней был темно-синий полотняный пиджак, такая же юбка, светло-голубая блузка и на шее тонкая нитка бус из серо-голубых кораллов; этот наряд придавал ей деловой и немного официальный вид. – Мы предоставим тебе посыльный корабль с пилотом.
Хэла это приятно удивило. Но не величиной суммы, в которую обойдется наем частного корабля для перелета до Земли – при необходимости он мог бы получить межзвездный кредит для этой цели от Энциклопедии или, возможно, даже от экзотов. Он был поражен тем, что его наконец стали воспринимать как человека, занимающегося делом настолько важным, что совершенно недопустимо сковывать его активность расписанием межпланетных коммерческих рейсов. Пока он размышлял над этим новым обстоятельством, Аманда протянула руку к отсеку для ручной клади, не глядя, вытащила оттуда пачку бумаг и положила ее Хэлу на колени.
– Что это такое? – спросил он, беря ее в руки. Пачка была толщиной не меньше трех сантиметров.
– Копия контракта, который ты должен прочитать, пока мы летим до Омалу, – ответила она, не отрывая глаз от скопления облаков впереди по курсу.
«Контракт… – печально улыбнулся он про себя. Положив бумаги на колени, он начал читать. – Эти контракты, как и межзвездные кредиты, скоро сделаются бессмысленными и никому не нужными». Но в то же время он испытывал что-то вроде признательности и благоговения, держа в руках обязательства народа целой планеты, выраженные в столь компактной форме в виде пачки отпечатанных листов.
Когда они прилетели в Омалу, Аманда посадила корабль рядом с другими такими же на парковочной стоянке возле здания Центральной Администрации. Здесь опять шел дождь и небо над головой было сплошь затянуто беспросветной уныло-серой пеленой. Они прошли в широкие двойные двери главного входа, и Хэл, подняв глаза, увидел вырезанные на каменной стене прямо над входом две строфы из стихотворения А. Э. Хаусмана[8]8
Альфред Эдуард Хаусман (Alfred Edward Houseman, 1859—1936) – английский ученый и поэт.
[Закрыть] «Эпитафия наемной армии». Пока они проходили мимо, четыре суровые строки первой строфы, врезались в память Хэла.
Когда задрожал весь до основанья
И замотался наш шар на оси,
Они получали солдатские жалованья
И знали, что взявшись за ношу – неси…
Встреча состоялась в одном из главных конференц-залов, в которых обычно обсуждались вопросы, касающиеся населения значительных территорий Дорсая, если не всей планеты в целом. Это помещение могло вместить по меньшей мере несколько сот человек, и именно такое количество народу ожидалось сегодня.
– И что, все они Серые капитаны? – тихо спросил Хэл Аманду, пока они шли к возвышению в центре торцевой стены полукруглой комнаты; отсюда были хорошо видны полукольца рядов амфитеатра, отделенных друг от друга длинными сплошными столами.
– Ныне действующие, бывшие, а также все те, кто хотя формально и не входит в их число, но причастен к тому, что нам всем сейчас предстоит сделать, – так же тихо ответила Аманда. – Здесь нет ни одного человека, кто так или иначе не был бы связан с происходящим.
Они стояли на возвышении возле трибуны, дожидаясь, пока в зале стихнет шум разговоров; наконец все лица повернулись в их сторону.
– Я думаю, вы все узнали Хэла Мэйна, – сказала она; благодаря великолепной акустике ее голос отчетливо слышался в любой точке зала. – Председательствует на этом собрании Рурк ди Фачино. Передаю бразды правления ему.
Аманда сошла с возвышения и села в единственное остававшееся свободным кресло в первом ряду. Хэл узнал розовощекое немолодое лицо Рурка ди Фачино, сидящего в центре второго ряда прямо напротив трибуны. Он также отметил, что кресла второго ряда находятся как раз на уровне возвышения, на котором он стоял, и только первый ряд, где сидела Аманда, был расположен несколько ниже, а все остальные места в зале, начиная с третьего ряда, располагались заметно выше его.
На какой-то момент Хэла охватило нетерпение. Сейчас он ясно видел, что именно нужно сделать и что выбора у них нет, и это собрание казалось ему совершенно ненужной тратой времени. Но потом он понял: собрание – не менее важная часть ритуала, чем церемония, сопровождаемая музыкой волынщиков на могиле Джеймса. Сейчас Хэл являлся свидетелем «лебединой песни» целого народа, и ему стало стыдно собственного нетерпения.
Он все еще стоял возле трибуны. Слева от нее находился пустой стол с гостеприимно отодвинутым стулом. Но он по-прежнему продолжал стоять, только положил на наклонную поверхность трибуны копию контракта и терпеливо ждал. К его удивлению, Рурк ди Фачино, не покидая своего места во втором ряду, заговорил прямо оттуда.
– Объявляю собрание открытым. – Его высокий голос буквально зазвенел в тишине зала. – О начале прений я объявлю, когда придет время. А пока будем придерживаться повестки дня, выработанной организационным комитетом.
Он повернулся к Хэлу.
– Мы рады снова видеть тебя, Хэл Мэйн, – сказал он.
– Благодарю вас, – ответил Хэл.
– Может быть, ты хочешь что-нибудь сказать, прежде чем мы приступим к основному вопросу?
Хэл посмотрел на него, затем оглядел присутствующих.
– Разве что… Как я вижу, вы меня ждали.
Глядя с трибуны в зал, он заметил, скорее даже почувствовал, что сидящие сейчас перед ним люди чем-то неуловимо отличаются от той сравнительно небольшой группы Серых Капитанов, с которыми он встречался в Форали.
Он даже не ожидал, что воспримет это столь остро и с такой жгучей горечью. Ему даже захотелось понять причину этих перемен и почему все это так сильно подействовало на него; и в короткий миг между его ответом и последующей репликой Рурка ему удалось разглядеть представшую его взору картину, всю до мельчайших подробностей.
Ему показалось, что на какой-то момент время остановило свой бег, словно схваченное чьей-то рукой. На самом же деле остановилось не время, а многократно ускорился его собственный мыслительный процесс. Это умел делать Донал; и сейчас, когда Донал снова начал просыпаться в нем, вместе с ним вернулась и эта поразительная способность.
В этот неимоверно растянувшийся миг Хэл обратил внимание на то, как одеты сидящие перед ним люди; их одежда, хотя и была по большей части самой обычной, носящей приметы индивидуального вкуса, как костюм Аманды, тем не менее выглядела все же более официально, чем при его последней встрече с Капитанами.
И хотя все были одеты каждый по-своему, преобладание в цветовой гамме мягких коричневых, синих и серых оттенков и явное предпочтение в верхней одежде рубашек с открытым воротом и откинутыми на плечи концами воротников, а также безупречная чистота и свежесть всех предметов туалета производили впечатление, что все присутствующие одеты в какое-то подобие единой формы.
Но затем он понял, что дело не только в одежде. Было что-то общее в том, как они сидели, как они держались. Все, включая стариков, производили впечатление людей отменного здоровья, находящихся в прекрасной физической форме. Ни у кого, даже у самых крупных и широкоплечих, не было заметно ни грамма лишнего жира. Все сидели прямо, расправив плечи, но в то же время спокойно и без малейшего напряжения, как обычно сидят люди, полностью уверенные в себе.
Но помимо одежды и манеры держаться, еще одна черта объединяла их, несмотря на то что их лица отличались одно от другого гораздо больше, чем лица присутствующих на любой подобной встрече на любом из Молодых Миров или на Земле. Здесь не было видно ни одного лица, даже отдаленно напоминающего чье-либо еще, начиная с розовощекого лица Рурка и кончая суровым черным ликом Мириам Сонгаи или чуть тронутым загаром бледным лицом Аманды.
Хэл впервые заметил то, что раньше как-то ускользало от его внимания. Суровость – спрятанную так глубоко, что ее невозможно увидеть, но накладывающую свой отпечаток на манеру поведения, внешний облик и даже речь обитателей этого мира.
Это была суровость, за которой скрывалась, молчаливая скорбь без слез. Скорбь настолько сильная и личная, что они даже не говорили о ней друг с другом. Скорбь, так тщательно скрываемая за традициями и ответственностью, что ее скорее можно было увидеть в нераспаханном поле или в голой клумбе, чем в словах или поступках этих людей. Он чувствовал ее также и в своей душе благодаря необыкновенной способности к сопереживанию, ради которой он, будучи Доналом, оставил свое тело и вселился в тело мертвого человека двадцать первого века.
Хэл вдруг понял, почему уходил от разговора, даже с Амандой, о своем втором воплощении в облике Пола Формейна. Каждый раз, когда ему надо было начинать жизнь заново, будь то в облике Пола или Хэла, процесс расставания с прошлой жизнью и вхождения в новую был для него крайне болезненным.
В первый раз, когда он воплотился в Пола Формейна, было труднее всего – требовалось освободить свой разум от прошлых знаний и воспоминаний и бросить тело в незнакомую обстановку, рассчитывая на то, что оно выживет без привычных ориентиров. Тогда Донал пошел на это только потому, что у него уже не оставалось выбора.
Воспоминание о той своей боли сделало для него совершенно понятной и боль людей, сидевших перед ним. Их боль была вызвана не возможными личными потерями и не мыслью о гибели своего мира. Она была связана с чем-то гораздо более мучительным, с осознанием того, что все, чем они жили, все, что казалось им незыблемым на все грядущие времена, сейчас рушилось, чтобы никогда больше не возродиться вновь.
Вся гордость и мечты Дорсая должны были кануть в Лету, как когда-то мечты рыцарей «Круглого стола», и присутствующим в зале предстояло стать свидетелями этого краха.
– В таком случае продолжим, – донесся до Хэла сухой и бесстрастный голос Рурка. Он перелистал бумаги, лежащие перед ним на столе. – На протяжении трехсот лет жизнь на Дорсае определялась исключительно контрактами, – отрывисто произнес он. – Мы даже готовы отдать свою жизнь, если это предусмотрено правильно составленным контрактом. Я полагаю, ты уже прочитал копию контракта, который подготовила для тебя Аманда Морган?
– Да, – кивнул Хэл. – Для начала я хотел бы…
Рурк жестом остановил его.
– Мы приступим к обсуждению самого контракта через минуту, – сказал Рурк. – Необходимо заметить, что в нем используются некоторые не совсем привычные для нас понятия, впрочем, и сам документ во многих отношениях не похож на то, с чем до сих пор нам приходилось иметь дело. Поэтому, с твоего позволения, мы сначала зададим тебе несколько вопросов, и, если ответы покажутся нам удовлетворительными, мы перейдем непосредственно к обсуждению самого контракта.
– Ради Бога, – отозвался Хэл.
– В контракте содержатся положения, – начал Рурк, – предусматривающие определенные выплаты лицам, непосредственно занятым в работах по контракту, на содержание их самих и их иждивенцев в случае их гибели или увечья, а также выплаты всем жителям этой планеты, связанным с выполнением контракта. Но по большому счету разве можно оплатить услуги, о которых здесь идет речь. Я полагаю, в этом ты согласен со мной?
– Да, – кивнул Хэл. – Это правда.
– Тогда, – Рурк пристально посмотрел на него, – позволь от имени всех нас задать тебе по-солдатски прямой вопрос. При данных обстоятельствах почему мы должны рисковать всем, что у нас есть, сражаться и умирать за тех, кто неспособен или не хочет сражаться сам за себя?
– Я не думаю, что вы найдете какие-либо свидетельства того, что они не хотят сражаться, – медленно произнес Хэл. – Они неизбежно присоединятся к вам, некоторые с самого начала, большинство же с течением времени. Честно говоря, я бы очень удивился, если 6 вы не учли этого в своих раскладках.
– Естественно, мы это учли, – сказал Рурк. – И все же я хотел бы получить ответ на свой вопрос.
– Я попробую ответить на него… – Хэл мысленно отступил назад, как бы уступая свое место Доналу, которому было гораздо проще ответить на этот вопрос точно так же, как совершенно непроизвольно это произошло во время предыдущей встречи с Серыми Капитанами, и чувствуя, как вперед выходит его более раннее «я».
– Ведь этот вопрос уже не нов, не так ли? – услышал он собственный голос. – И ясного, окончательного ответа на него так никогда и не было получено. Древние греки, принимавшие яд, римляне, бросавшиеся на меч, имели на то свои причины. Еще более подходящий пример: когда слепой король Богемии Иоанн девятьсот лет назад в возрасте пятидесяти четырех лет отправился на помощь французскому королю Филиппу, сражавшемуся с англичанами при Креси[9]9
В сражении у селения Креси (Crecy-en-Ponthieu) на севере Франции войска короля Англии Эдуарда IV в ходе Столетней войны разгромили армию французского короля Филиппа VI.
[Закрыть], у него тоже были для этого свои причины; даже несмотря на то что в тот памятный день двадцать шестого августа 1346 года он позволил своим оруженосцам увлечь себя в самую гущу сражения, где, как он знал, наверняка найдет свою смерть.
Он сделал паузу, вглядываясь в лица своих слушателей, но не заметил на них ни тени озадаченности или неуверенности, только внимательное ожидание.
– Что касается меня лично, – продолжал он, – то я прекрасно знаю, почему я готов отдать все, что у меня есть – не только жизнь, но и все надежды на будущее, – ради той цели, во имя которой мы все здесь собрались. Я мог бы рассказать вам о причинах, почему я так поступаю. Я мог бы также объяснить поступки древних греков, о которых я говорил, или римлян, или слепого короля Богемии. Но в конечном итоге, какими бы ни были эти причины, все они сводятся к тому, что человек, совершивший тот или иной поступок, сделал это потому, что именно таков он есть. Я поступаю сейчас так, а не иначе, потому что таков я есть. И вы, все вы, сделаете то, что сами выберете для себя, потому что как личности и как общество вы именно такие и всегда были такими с тех самых пор, как возник ваш мир.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.