Текст книги "Теория и практика расставаний"

14

Через несколько дней Александр Васильев в составе оркестра уехал на три недели в Монреаль, на известный джазовый фестиваль, а затем предполагалось небольшое турне по Канаде. Татьяна перебралась из Васильевского загородного дома к себе в московскую квартиру и оказалась там, как собака, потерявшая летний, дачный простор и заботливого хозяина. Купленные мужем квадратные метры всегда были ей чужими – не более чем выгородка в мебельном салоне, а тут и вовсе пришло ощущение съемного, временного, не своего жилья. Хотела пригласить гостей, но, кому ни звонила, никто не мог. Трубки брали «на пляже Лазурного Берега», «ночью в отеле Таиланда», «в Калининграде у матери», казалось, в Москве осталась она одна, и то брошена и забыта.

Васильев поселился в Монреале в просторном лаконичном номере и ощущал себя одиноко, как никогда. Из всего оркестра он знал дирижера и еще двух музыкантов – клавишника и ударника. Репетиций не было, музыканты носились по магазинам, наслаждались дешевизной товаров, сравнивая цены с московскими. Он – холостой беззаботный, ему не надо ничего покупать – до вечера оказывался свободен. Почти полдня лежал на широкой гостиничной кровати и перебирал, кто бы мог лежать сейчас рядом с ним. Думал о прожитом, о женщинах, которые шли с ним по жизни, любили его или не любили, но разговаривали, спали, ели-пили, путешествовали, выясняли отношения. Их было много, получался конвейер из принесенных им чашек с кофе и чаем в постель, из цветов, что завяли в подаренных им букетах, из выпитых бутылок, из трогательных минут, часов и дней, но всему в жизни приходит конец: бесконечность – не более чем уловка математиков. Конечно, ему вспоминалась Таня с первыми очаровательными морщинками у глаз, с радостным и грустноватым лицом, будто встречает и прощается одновременно.

«Неужели такие чувства могут прийти ко мне через Интернет, сайт знакомств – заглянул и тут же попался. Ту! Неужели это все? В последний раз? Ульянова – моя последняя женщина в жизни, последняя, прости меня грешного, любовь? Я никогда к этому не привыкну».

Мысль о Ту и женщинах неожиданно перескочила на мысль о грядущей старости, о конце блаженного, молодого, беззаботного существования – всему приходит конец, и хотя его тело не давало никаких оснований беспокоиться, но он ясно увидел, что его белый пароход на широкой-широкой реке медленно швартуется в легкой дымке тумана.

Поздним вечером, почти ночью, он вышел на фестивальную сцену в пригороде Монреаля и импровизировал несколько минут соло на саксофоне. Играя, он вспомнил про свое жалкое личное суденышко, причалившее к промокшему от дождя, безлюдному дебаркадеру, и звук инструмента наполнился неимоверной тоской прохладного джаза. Из зала казалось, в конце его бипбопа, что он, в свете прожекторов, будто висит в воздухе, держится только за мундштук сакса. В самом финале он выдал нежную, тонкую пульсирующую атаку, и выступление оркестра было прервано аплодисментами. Его долго не отпускали, не давали оркестру продолжить. Васильев кланялся, кивал головой, пригибаясь чуть ли не до земли, так же нелепо и трогательно, как дети, которые с берега машут проплывающим кораблям.

Еще два фестивальных дня он бесцельно шатался по Монреалю и забрел на горную тихую улицу; здесь среди аккуратных особняков, запрятанных на склоне в еловом лесу, к нему пришла идея, примиряющая настоящее с будущим. Настоящее он уверенно знал. Секретов здесь не было. Но теперь и будущее, очерченное, правда, одним годом, казалось, тоже просматривалось. Несколько вечеров, попивая после концерта коньяк, закупленный в аэропорту, он придумывал, как расширить близорукие границы настоящего – прожить, как все, не трудно, он попробует иначе, по-другому. В первый вечер он написал для Ту вопросы, где, как ему представлялось, нащупал разницу между абсолютной привязанностью матери к ребенку и привязанностью женщины к мужчине. Он придумал эти вопросы и отправил их по электронной почте через несколько морей и океанов в Москву. Когда они уже летели с неимоверной скоростью, Саша Васильев точно знал, что отношения с Ту не будут так же банальны и бессмысленны, как это всегда случалось в его жизни: он проваливался в своих женщин, проваливался, как в болото или таинственную пещеру – неважно, важно другое – ключевым здесь было слово «проваливался». Его несла страсть, постель, радость обладания красотой и телом, всеми мыслями любимой женщины. Это всегда была импровизация, но он, как опытный музыкант, знал, из чего и как делается эта импровизация, какое значение имеет повтор одной и той же музыкальной фразы, развитие мотива, артикуляция и отсылка к легко узнаваемому ритму или просто прямая музыкальная цитата.

«Сейчас, с ней, все будет иначе. Да, мне нравится Ту, но нельзя же опять так…»

Днями и ночами и даже на концертах он упорно думал об одном: его последний любовный шаг должен быть осмыслен и точен. В один из вечеров, уже в середине гастролей он поставил точку в одном необычном тексте и отправил Татьяне письмо с прикрепленным файлом.

«Ту, здесь очень интересно. Три дня назад играл соло в стиле Янга, Лестера Янга, хотя это неточно, но близко по стилю. Имел успех. Аплодировали, не отпускали, потому что, когда играл, думал о себе, о нас, – в общем, об этом. Этого слова мне хочется избегать. Ты спрашиваешь про Крупскую и Ленина. Не знаю почему, но меня всегда интриговала эта пара. Вот Ленин, такой святой, думал я еще пионером, и у него была святая, но очень некрасивая жена. Почему он ее выбрал? Что, он не мог подобрать себе красотку получше? Всегда об этом думал. А ты нет? Приеду, и поговорим на эту тему, если захочешь. Потом я гулял, пришел в номер и сегодня закончил то, о чем тебе писал как об идее, которая крутилась в голове. Может, это продиктовано моим страхом, может, еще чем-то, но мы уже взрослые люди, и хочется и любви, и свободы. И неизвестно, чего больше. И смысла. Мне мучительно представить, что я тебя потеряю, но так же страшно от слов „навсегда“, „до конца моих дней“. За ними так много разочарований, так много несбывшегося, и какая-то пошлость и ощущение дежавю. Я не могу и, может быть, не хочу видеть свою жизнь с тобой больше и длиннее, чем реально вижу. Надо быть честным. Я хочу с тобой расставания и соединения, я хочу дорасти до слова „единственная“, только тогда все имеет смысл. Что дальше будет, не знаю и не хочу гадать. В общем, чего объяснять, и так все понятно. Прочти. За основу я взял договор с оркестром, который у меня тут был.

Прикрепляю файл. Приеду, и ты мне скажешь». (знак скрепки)

ЛЮБОВНЫЙ ДОГОВОР № 1

Я, Женщина, в лице_________ ________, с одной стороны, и я, Мужчина, в лице_______, с другой стороны, заключили настоящий Договор о нижеследующем:

1. ПРЕДМЕТ ДОГОВОРА

Этот Договор между равноправными сторонами: красивой, умной, свободной женщиной, с удивительным запахом кожи и тембром голоса, с одной стороны, и свободным, но невзрачным мужчиной, умеющим иногда неплохо играть на саксофоне, с другой стороны, составлен для закрепления их неотъемлемых прав на свободу встреч и расставаний, права любить и не любить.

2. ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ СТОРОН

2.1. По настоящему договору Стороны, Он и Она, договорились, что право не любить друг друга в течение срока договора ликвидируется. Любовь, все ее виды и формы, становятся почетной свободной обязанностью подписавших любовный договор Мужчины и Женщины.

2.2. Стороны согласны в том, что заранее известный срок любовной истории (романа) обеспечивает ценность и насыщенность каждого прожитого дня срока действия договора, каждой фразы, каждого мгновения близости.

2.3. На весь срок договора слова «ты мой», «ты моя» и производные от них, указывающие на приватизацию друг друга, категорически исключаются. Слова «любимый», «любимая» и так далее принимаются только в значении сейчас, т. е. в течение срока договора.

2.4. Он и Она обязуются открыто сказать о появлении своего первого сомнения в любви, в привязанности, – такое событие называется «мыслимая измена». Это обязательство называется «законом первого сомнения» и провозглашает полную открытость внутренних переживаний. Никакие болезни, обстоятельства иного порядка, дети, престарелые родители, имущественные проблемы не могут быть выше открытости, прозрачности отношений и полностью исключают из отношений чувство долга – «молчать и думать про себя…» не надо никогда. «Мыслимая измена» приравнивается к настоящей и требует признания и раскаяния.

2.5. Датой начала любви считается число, месяц и год подписания договора, датой окончания любви считается то же число, месяц, но через год. Стороны согласны в том, что при любых обстоятельствах, в том числе форсмажорных, срок договора не подлежит обсуждению и определяется как год любви, или любовный блюз, или импровизация длиною в год.

2.6. При расставании Он и Она не имеют права открыто переживать, сожалеть, вести речь о пролонгации договора. Стороны гарантируют друг другу радостное расставание без слез и рыданий – последнее не допускается в любом случае.

2.7. Вопрос о заключении нового договора возможен не раньше чем через полгода после расставания и ведется через сайт знакомств, с новой регистрацией, новыми фотографиями и под новыми никами.

2.8. В договоре не предусмотрено никаких санкций за неисполнение условий настоящего соглашения, и даже в случае полной взаимной неприязни Стороны должны понимать, что, может быть, эта неприязнь является формой их любви. Действуя вместе с «законом первого сомнения» и невозможностью расторгнуть договор, Стороны обеспечивают нерасторжимость любовного договора, страхуют себя от взрывных, случайных, необдуманных поступков.

2.9. Стороны договорились скрывать от родных и близких существование данного Любовного договора, каждая из сторон может определить самостоятельно, как, в каких формах, словах и т. д. это сделать. Он и Она договорились поддерживать официальную легенду друг друга в любых ситуациях и обстоятельствах, если не будет просьбы ее изменить любой из сторон.

2.10. Последний день действия любовного договора должен быть таким же, как первый день подписания настоящего договора, с зачитыванием двух неотъемлемых от настоящего договора приложений – Приложения № 1 и Приложения № 2.

3. ЦЕНА ЛЮБОВНОГО ДОГОВОРА

3.1. Договор, который заключили Он и Она, бесценен, как в прямом, так и в переносном смысле: он не имеет цены и не может быть предъявлен в суде для доказательств чего бы то ни было, он бесценен, как честное слово и одновременный оргазм.

4. СРОКИ ИСПОЛНЕНИЯ ЛЮБОВНЫХ РАБОТ

4.1. Датой начала и окончания любви считается число, месяц и год подписания договора с разницей ровно в год, то есть до________ 20_ года. В этот же день стороны расстаются, без соглашений и расписок.

4.2. Договор вступает в силу со дня подписания и действует до полного выполнения сторонами взятых на себя обязательств.

5. АДРЕСА И РЕКВИЗИТЫ СТОРОН

5.1. Адресами и реквизитами сторон являются: Планета Земля и два мобильных телефона, позволяющие найти друг друга в любой точке земного шара, в любое время в течение всего срока действия договора. Он: +7 916 585 33 76 Скайп vas-vas Она: +7 926 896 34 26 Скайп tu-ta.

Александр Васильев

Татьяна Ульянова.

Щелкнув по клавише компьютера, Татьяна закрыла прикрепленный файл и из раздела «загрузки» перенесла его на «рабочий стол». Снова открыла. Прочитала еще раз. И не задумываясь, коротко ответила письмом:

«Саш, не поняла какие приложения № 1 и № 2? Ты их забыл прислать. Пришли. А так – непонятно. Не знаю, что можно так сразу написать тебе. „Целую“ – можно? Или уже нельзя»?

С учетом часовых поясов Канады и России, Ульянова получила ответ:

«Ту, привет. Привет, Ту. Ты чувствуешь разницу между этими обращениями к тебе?

Приложениями к этому договору будут твое и мое письменное объяснение в любви. Свое я уже начал писать. Это труд – высказаться! Я просто забыл тебе об этом сказать. Целуй. Можно. Сколько хочешь. Я тебя целую».

«Ну, спасибо, разрешил», – тут же ответила она.

Татьяна отошла от компьютера и сразу же, как в кофе-машине, в которую бросили монетку, в голове стало вариться то, что она может написать Саше Васильеву в своем Приложении. И совершенно неинтересно было думать о самом договоре. В душе она его подписала моментально, не думая: «Год – это так много, это цел-л-лый год».

Она забыла, что много лет назад с похожей интонацией она уже произносила эти слова.

Но именно так через несколько дней она сказала. Приехала к своей подруге Люсе Земляковой на Николину Гору, официально за «мерседесом», а неофициально с тем, чтобы рассказать о странном предложении Васильева, поделиться, оторваться от душного одиночества и ожидания последних дней. До ночи просидели на кухне, под абажуром, низко спускающимся над кухонным столом. Пили отличный черный английский чай, и разговор под желтый теплый свет непредсказуемо откатывался, словно бильярдные шары от волнующих тем: дети, дом, эмиграция, здоровье. Шар докатился до «мужчин». Ульяновой не хотелось объяснять своих чувств, своего восторга от встречи с Васильевым, она знала, произошла химическая реакция – прикипание плоти… что тут можно рассказать? Она старалась быть сдержанной, избегать торжественной громкости и потому на вопрос «как у тебя с джазистом?» ответила вопросом:

– Ты знаешь, что он мне предлагает?

– Жениться?

– Зачем?! Нет! Мне это и не нужно. Он мне предлагает…

Татьяна пошла за сумкой, оставленной в прихожей, достала для этого случая распечатанный на принтере любовный договор:

– Вот.

Землякова начала читать. Читала внимательно и долго, не хватало только красного карандаша – лежал бы рядом, начала бы подчеркивать и ставить вопросы ко всем пунктам.

Таня мужественно ждала.

– Красиво, но он изувер, твой джазист, – сказала наконец Землякова, отодвигая от себя текст.

Люся кипела от возмущения – прочитанное не укладывалось в голове.

– Это же надо такое придумать! Он не псих, а? Его надо сразу послать. Сразу, немедленно! Твой Федор по сравнению с ним ангел… С крыльями! – Добавила по складам: —Боль-ши-ми.

– Целый год мы будем жить вместе, а дальше видно будет. Что тут такого? Люсь, это целый год… – хотела еще что-то возразить Ульянова.

– «Вместе» – нигде не написано!

Татьяна схватила текст со стола и взглядом, как с горы, пронеслась по нему.

– Можешь не искать. Там про «вместе» ничего нет. Это изуверский документ. Он тебя не любит – это же видно. Попробовал бы мне Игорь такое предложить! Тань, нам не нужны экспромты-импровизации, эксперименты, нам нужны нормальные, крепкие мужики, нормальные отношения. Он в тебе не заинтересован. Он боится. И будет бояться – ты должна это понять!

– Ты не права. Я видела уже эту любовь «до гроба», сама знаешь, чем она заканчивается!

Перед тем как лечь в постель – у Земляковой на Николиной Горе Ульянова не осталась, – жгуче хотелось вернуться к своему компьютеру и задать Васильеву единственный вопрос. Зашла в Интернет, написала письмо: ездила к подруге, звонил сын из Лондона, скоро приедет, а в конце спросила:

«А жить мы будем вместе»?

Ответ был готов уже утром:

«Привет, Ту. Вместе, конечно, а вообще как хочешь. Я тут знаешь вчера чего удумал?

Почему Адам съел плод, который дала ему Хава? Скажем, Адам был в игривом настроении и по легкомыслию вкусил? Или потому, что вслед за ней, именно за ней, она была первая, она обратила его внимание (сознательно или случайно), но он увидел, как красив этот плод, как он светится, как аппетитен и хорош для развития ума, души, тела? А может, потому, что он был провидцем и сознательно положил начало истории человечества, все изначально предчувствуя и зная?

Может быть тысяча всяких теорий по этому вопросу. Но, возможно, было так, как придумал я. Адам безумно любил Хаву. Любил в самом полном смысле слова, и когда увидел, что она уже откусила от запретного плода, он вдруг понял, что еще немного, и она умрет, ее отнимут. Весь Эдемский сад для него рухнул, все вокруг потеряло всякий смысл. Вероятно, от него не было скрыто, что Бог даст ему взамен другую женщину, но он хотел именно ее, только ее, он не хотел другую! Без нее – невыносимо! Он мечтал быть только со своей любимой Евой, куда бы она ни шла, в любой другой мир, в ад, на грешную землю – ему все равно. И тогда он взял из ее рук плод, яблоко, и откусил тоже. Может, вот так все было? Как ты считаешь?»

15

Поднимаясь в прозрачном лифте, полностью забитом молодыми людьми, в бизнес-центр, где располагался офис «Renatus Group», Сергей Зобов и Петр Шишканов синхронно с завистью думали о высоких зарплатах стоящих рядом: за что они получают бешеные деньги, что делают – бумажки перекладывают?

На восемнадцатом этаже они вышли из лифта и, приложив гостевую магнитную карту к специальному устройству, прошли в просторный холл компании, которая теперь осталась без своего владельца и директора. Навстречу им бежала встревоженная, соскочившая с обложки глянцевого журнала секретарша.

– Вы к нам? Вы следователи? Вы по убийству? – с детским испугом спросила она. – Мы вас ждем. Фарид Гулямович ждет.

«Опять татарин. Одни татары! Какое-то монголо-татарское нашествие».

Зобов внимательнее посмотрел на сопровождавшую девушку – с подозрением, она тоже из этих, – но по приметам выходило русская, и он довел свою нехитрую мысль до конца: «…а девки у них русские».

Они быстро познакомились со спортивным сорокалетним восточным красавцем – заместителем директора. Зобов сразу после первых слов предложил перейти на «ты». Фарид Гулямович распорядился, чтобы принесли кофе, и сказал, что готов все рассказать.

Зобов и Шишканов еще по дороге в «Renatus Group» обсуждали, что им надо узнать. По предварительному раскладу, по опыту, как ни крути, встреча имела ознакомительный характер. Зобов поинтересовался о направлениях деятельности, о последних сделках, о конкурентах и получил от заместителя директора вполне внятные, здравые, не вызывающие подозрений ответы; из них получалось, что зацепиться просто не за что.

– Лет пять назад, даже больше, у нас были проблемы, – сказал зам, – а теперь мы нашли свою нишу.

– Нишу или крышу? – пошутил Зобов.

– Нет, нишу, – не поддержал такой тон зам. – Именно нишу.

Но Зобов не верил «капиталистам», не верил, что в России есть честный бизнес, и всегда в жарких спорах в следственном отделе на политические темы не говорил, а истошно кричал: «Никогда, ни при каких условиях, президентах, партиях честного бизнеса в России не будет!» С ним пытались спорить, в том числе и Шишканов, многим было, в общем-то, все равно, но получал в ответ только издевки, и все заканчивалось лаконично: «Шишок, наливай, раз ничего не сечешь в большой политике!»

– Может, могли быть личные мотивы? – спросил вдруг Шишканов, понимая, что обсуждение коммерческой деятельности Дадасаева и его компании подходит к концу.

– Я думал над этим, – ответил Фарид Гулямович. – Но что там могло быть? Развелся он года два назад, женился, но зачем ей убивать, если она от Рената все имела? Ей совсем нет смысла! А кто там еще? Не знаю. Мне кажется, что нет, ничего не могло такого быть.

– А ориентация? – решил уточнить Шишканов.

– Что? – не сразу понял молодой зам.

Зобов посмотрел на Шишканова как на полного идиота: три мужика в кабинете, он заговорил об ориентации: он что, предлагает?

– Нет, – сообразил зам. – Ориентация у него правильная, наша.

– Что ж, – подвел итог знакомства Зобов. – А где его кабинет? Он где сидел? Хотелось бы взглянуть.

– Рядом, – спокойно сказал Фарид Гулямович.

Они прошли через общую приемную в более просторный кабинет напротив, дверь в дверь.

Кабинет погибшего Рената Дадасаева был современный, хайтековский, не без излишеств и роскоши, но с безусловным вкусом. Письменный стол, легкий, прозрачный, из толстого стекла, огромный плазменный телевизор, небольшие колонки музыкального центра были вмонтированы в стены, в отдельной зоне стоял диван с двумя креслами из грубой кожи и журнальным столом. Полки с книгами и дипломами занимали одну из стен. За рабочим креслом висели одна над другой три почти двухметровые черно-белые фотографии. Зобов подошел к письменному столу, огляделся и прочитал внизу на одной из них «Лев Мелихов».

– Кто такой Лев Мелихов? – механически спросил он.

– Великий фотограф. Его друг, – ответил зам.

На слово «великий» Зобов отреагировал с любопытством и недоверием: разве есть сейчас великие люди? Посмотрел на средневековый мост, засыпанный снегом, на белую скамейку, тротуар с одиноким следом человека, на тяжелую, придавленную мокрой снежной кашей листву и прочитал вслух, не без труда разбирая нагловатый почерк автора под нижним снимком: «Тебе, Ренат. Снег в Венеции. Март. 2007 год».

– Разве в Венеции бывает снег? – усомнился Зобов и продолжил осматривать рабочее место убитого бизнесмена.

– Сейчас все бывает, – пожал плечами зам.

– А чем он увлекался? – спросил Зобов.

– Музыкой. Джаз любил, – объяснил Фарид Гулямович.

– Да?! – удивился Зобов.

– Я уже думал над этим, – оборвал его зам. – Ноя уверен, он не знал Васильева. И вообще, без фанатизма. Работал, сидел за столом, и тихо музыка… Обычно блюзы или классика, что-то спокойное.

– Это мы сейчас проверим, – подхватил Шишканов. – Можно?

– Можно.

Петр Шишканов сел за рабочий стол и включил компьютер.

– Он, наверное, был зарегистрирован на Фейсбуке или в Твиттере… или еще где-то?

– Да, – сказал заместитель директора. – Посмотрите.

Пока загружался компьютер, Зобов подумал, что, возможно, нужная ниточка нашлась, они могли быть связаны.

– А кому достанется его бизнес, Фарид? – напрямую спросил Зобов.

– Не знаю, – пожал плечами зам. – Возможно, новой жене, если у него не было брачного договора, но, может быть, и дочери. Но, честно сказать, без него никакого бизнеса не будет. Делить нечего.

– Почему? – удивился сидящий за компьютером Шишканов.

– Мы же услуги продаем, у нас не нефтяная скважина. Его связи не передашь по наследству.

– На Фейсбуке Дадасаев Ренат зарегистрирован. – Френдов много, 296 человек. Так.

Неожиданно в кабинет с подозрительной тревогой на лице зашла секретарша:

– Фарид Гулямович, вас к телефону.

Заместитель и секретарь вышли, старательно прикрыв дверь.

– Петь, нашел?

– Нет. Васильева пока в друзьях нет.

– А я, честно признаться, думал, зацепили. Осталось только тащить.

– Может, еще свяжем их. Любили джаз. Один играл – другой слушал.

– Как бы легко нам было, если бы все люди оказались связаны, – философски произнес Зобов. – А они не связаны.

Через несколько минут вернулся Фарид Гулямович и рассказал, что звонила мать погибшего, умоляла, чтобы полиция дала захоронить сына, не тянула. По мусульманскому обряду надо как можно быстрее, и еще просит, чтобы Фарид сам участвовал в омовении, у них нет сейчас здоровых молодых мужчин, а женщине принимать участие в этом не положено.

– Он что, был такой верующий? – спросил Фарида Шишканов.

– Скорее нет, а семья – очень. Мать и его сестра соблюдают все.

– Вы пойдете? – спросил Зобов.

Заместитель вздохнул:

– Конечно. Это почетно, знак доверия, невозможно отказаться. А нельзя ли…

– Я позвоню судмедэкспертам, скажу, что труп следствию больше не нужен. Все от них зависит. Подскажите родне, чтобы… сами понимаете, получат быстро, и заплатите – сами все бумажки оформят.

Шишканов посмотрел на него укоряюще и подвел итог своим изысканиям:

– В социальных сетях, ни в «Одноклассниках», ни в «Моем мире», нигде связи Васильева и Дадасаева не прослеживаются.

Проблема связи двух убитых в расследовании обозначалась все острее: или их убрали потому, что хотели убить именно этих двух, или хотели убить кого-то одного? «Кто и за что?» – эта мысль скрипела в голове у Зобова, как несмазанные детские качели во дворе дома. «Кто – за что. За что – кто. Кто – за что. За что – кто». И так тысячу раз. Ребеночка, который раскачивался, не замечая чудовищного скрипа, хотелось пристрелить. Вопрос о мотивах и взаимосвязи не давал вести дело, не давал нащупать веские причины двойного убийства. По опыту Зобов знал, что случайно может наткнуться на поддавок, сотворенный даже, как он называл, на самом верхнем верху. Зобов не любил слово «Бог», не любил говорить о вере, в церковь ходил только на отпевание, когда уже не выбирают, один или два раза на Пасху случайно попадал, но все же в душе считал себя православным и в атеисты записываться не спешил. Сейчас он решил не торопиться, надо выждать, добыть больше информации, и мотив обнаружится сам: ни за что людей на улице не убивают.

– Петя, давай часок посидим здесь, документы посмотрим, – мягко приказал Зобов.

– Давайте, попробуем, Сергей Себастьянович, – согласился Шишканов, хотя был уверен, что ничего здесь не найдут.

Зобов попросил заместителя директора дать им прошлогодний налоговый отчет и папку с договорами, заключенными в последнее время. Было видно, что Фариду этого делать не хотелось, но что теперь… пусть ищут, уже все равно. Следователи расположились на диване за журнальным столом. Зобов поручил Шишканову выписывать адреса и названия фирм партнеров «Renatus Group», а сам пытался вникнуть в тонкости налогового отчета и понять, какими капиталами ворочал убитый.

Секретарша принесла еще кофе, лимон, вазочку с печеньем и дешевыми конфетами.

– Может, вам музыку поставить? – спросила она.

– Поставить, – тут же отреагировал Шишканов.

Зобов посмотрел на секретаршу снизу вверх. Она показалась ему еще выше, чем была, и в голове мимолетно пронеслось: «Почему я следователь, а не бизнесмен?» Если бы у матери, когда ему было тринадцать – пятнадцать лет, не было друга-любовника Николая Семеновича Митюшина, помешанного на своей работе следователя Генеральной прокуратуры СССР по особо важным делам, он бы был сейчас кем-то другим, может быть, денежным воротилой или музыкантом. А вот на тебе, подвернулся человек, который, выпивая, рассказывал мальчишке о преступниках, задержаниях, муках расследования, и вот он сам теперь следователь, и у него в помощниках не длинноногая секретарша, а прыщавый Шишок.

– Маша! – Зобов уже узнал, как зовут секретаршу. – А что слушал твой начальник в последнее время?

У Маши навернулись слезы, которые трудно было скрыть.

– Знаете, очень тяжело. Я уже два года здесь работаю, – чуть успокоившись, объяснила она свою взволнованность. – Он музыку любил. Вот здесь, – она подошла и открыла дверцу шкафа, – тут много чего есть. Можно сказать, Ренат меломан был. – И опять у нее дрогнул голос. – Саксофон любил, джаз… Почему его убили, вы еще не знаете?

– Пока нет, – ответил Зобов. – Это вопрос времени. Поставьте нам то, что там, – он показал на музыкальный центр, – сейчас стоит. Коллекцию дисков потом посмотрю сам. Хорошо?

– Хорошо, – сказала секретарша, нажала на нужные кнопки пульта и вышла.

– Она была его любовницей, – тут же заговорщически прошептал Шишканов. – Точно.

– А ты не завидуй – тебе не перепадет, – по-мальчишечьи резанул Зобов.

– Она сказала – Ренат. Без отчества.

– Знаешь… – Зобов хотел сказать, что Шишок озабоченный дурак, но сдержался.

В кабинете зазвучал текучий, бродячий, голый звук тенор-саксофона Криса Поттера.