Текст книги "Это все нереально! (сборник)"

Окончательно Ктулха перетрусил, когда узнал, что кто-то был на его заводе. Никто не знал о существовании завода, где выпускали жучков и где они самоуничтожались и перерабатывались. Единственными существами, которые могли проникнуть на него, были вы. Ктулха просмотрел записи камер слежения и увидел двух неразлучных друзей: пса и ангела. Надо было срочно действовать, ведь предприятие оказалось под угрозой срыва.

Ктулха пустил в ход тяжёлую артиллерию, подослал к вам полчище жучков. Но вы каким-то чудом уцелели – чего не скажешь об отеле.

Ктулха разволновался. Как же избавиться от вас? А потом понял: тот, кто нам мешает, тот нам поможет. Трисси и Ханни обнаружили путь, ведущий в измерение «крабов». Но «крабы» не могли проникнуть в наш мир, а управлять ими из другого мира не получалось. Нужен был какой-то толчок, что-то, что разрушило бы грань между мирами. Ктулха навёл о вас справки и узнал, что вы – первостатейные разрушители. Вы-то и проложили дорогу «крабам» в наш Мир. Точнее, Децербер. Всё дело в заряде, в ауре. В вас сидит так много энергии разрушения, что иногда она выплёскивается наружу и приводит к непоправимым последствиям.

Конечно, никаких проблем у Ханни и Трисси на работе не было, они выдумали их, чтобы на время отделаться от вас. И эта ложь оказалась очень удобной. Вас под фальшивым предлогом – дескать, Трисси попала в беду после эксперимента – заманили в дом. Там-то и произошёл выброс энергии разрушения, которая проложила «крабам» дорогу в наш Мир.

После этого началось что-то жуткое: «крабы», движимые волей Ктулхи, расплодились по Атлантису, насоздавали монстров, поотключали электричество, повысасывали, откуда можно, энергию… Ктулхе удалось запугать жителей. Кроме того, он воспользовался суматохой и доставил устройство, управляющее «крабами», в Башню. Пленил Джибитау. И нарядился в костюм Железного Канцлера. Теперь он был неузнаваем: костюм изменил не только внешность октанога, но и его манеру речи. Ктулха-Канцлер выдвинул ультиматум: либо вся власть переходит в его руки, либо на Атлантис опустится вечная тьма. У Ктулхи было необходимое оборудование, чтобы выполнить свою угрозу.

Ну, а что произошло дальше, вы знаете сами… Вы, заручившись поддержкой королевы «крабов», пробрались в башню, спасли Джибитау и помешали планам Ктулхи. Правда, сделали это довольно… оригинально. Уничтожив весь остров.

Вот и всё, осталось лишь рассказать вам о судьбах некоторых участников этого дела.

Трисси и Ханни посадят в тюрьму. Но я выполню вашу просьбу и постараюсь смягчить наказание Трисси – всё-таки она помогла вам. К тому же она всерьёз влюбилась в тебя, Децербер, и я знаю, что ты не можешь относиться к этому равнодушно.

Далее: сотрудники службы спасения помогли королеве найти проход в её мир. Учёным пришлось здорово потрудиться, чтобы отправить «крабиху» вместе со всеми её отпрысками домой. Старый портал был разрушен во время взрыва, и, руководствуясь чертежами, они создали копию.

Что касается мафии – думаю, она о вас забыла, ведь прошло уже довольно много времени. Но всё равно я советую вам пока не высовываться. Не лезьте на рожон, и всё будет хорошо.

А вот о судьбе главного виновника всей этой кутерьмы – если не считать вас, – то есть Дравога Ктулхи, ничего неизвестно. Он исчез, и найти его нам не удалось. Но что-то мне подсказывает, что с этим самозваным владыкой всея мира мы ещё встретимся. И если это случится, надеюсь, нам удастся избежать глобальных разрушений и мировых бедствий. Не то что в этот раз.

Повелитель пристально посмотрел на нас.

– Павел, – сказал я, – если надо, мы согласны посодействовать в благом деле восстановления Атлантиса…

– Естественно, вы посодействуете, – перебил меня дьявол. – Мне другое интересно: зачем Вселенной понадобилось создавать таких существ, как вы?

– Мм… чтобы мир не застаивался? – предположил я.

– Чтобы заставлять всё двигаться и изменяться? – внёс свою лепту Крылатик.

– Чтобы доставлять Вселенной неприятности, – озвучил свой вариант Павел.

Мы переглянулись – и расхохотались.

Повелитель боролся с собой, сколько мог, но потом не выдержал и улыбнулся. Однако это вовсе не означало, что исправительные работы отменяются. Нам с Крылом и ещё тысячам существ придётся вытаскивать из-под воды Атлантис и восстанавливать его. Зато, когда мы, наконец, закончим эту работу…

Да, потом.

А сейчас…

Сейчас мы летим в мобиле. Мы направляемся в Ад.

Рассвет озаряет Мир радужными красками и постепенно переходит в утро.

Огромный остров исчезает под водой, погружаясь в пучину. Через какое-то время море успокаивается, и уже ничто не нарушает природной безмятежности. Остаются лишь водная гладь, синева неба и полоса горизонта между ними. И ожидание – вечное ожидание того, что скоро всё изменится. Да, обязательно изменится – к лучшему…

Ад в огне

Спасибо родным, Н. Винеру, Децерберу, Билли Айдолу и другим добрым людям.

Pre Scriptum:

В конце текста даны выдержки из «Краткого энциклопедического словаря Нереальности».

Денёк в Аду [1] выдался жаркий.

Децербер сидел в кресле, обмахиваясь сегодняшней газетой и свесив языки из всех трёх глоток, хотя стилонеры работали в полную силу.

Стилонеры – нечестные аналоги кондиционеров – помигивали зелёными лампочками, сигнализируя: «Мы стараемся как можем, нам рано на помойку». И это не фигура речи: они правда разговаривали на своём азбукоморзечном языке. Может, говорили они не в точности так, но смысл был однозначен.

Стилонеры принадлежали к полуразумным формам жизни. По мнению Децербера, их несомненная полуразумность заключалась в том, что они не пьют алкоголь и не гуляют налево. Сам Децербер этим не злоупотреблял, в смысле, когда выдавалась малейшая возможность, он не страдал бездельем, а пил без остановки и находил себе новую девушку. День выдавался совсем уж удачным, если этот дуэт удавалось превратить в трио, затащив девушку и порцию алкоголя, рассчитанную на десятерых здоровых троллей, в казино или в зал игровых автоматов. [2] Азарт был третьей страстью Децербера.

Хотя нет, считать так было бы заблуждением. Азарт был третьей составляющей его нормальной жизни. Конкретно его – и это стоит подчеркнуть – нормальной жизни.

Сегодняшний день к удачным не относился. Децербер проснулся, произвёл утренние омовения, откушал завтрака – и что же? Ни одной девушки поблизости, казино по-прежнему не выезжают на дом, запасы алкоголя исчерпаны – в той же степени, что и запас желания подняться с дивана и, одевшись, прогуляться до ещё более душного, чем этот дурацкий дом, супермаркета.

Децербер по-пёсьи почесал за ухом. Потом что-то тихо пробурчал о сводящей его с ума жаре и почесался уже нормально, передней лапой.

Децербер был хоть и псом, но не самым обычным. Внешне он походил на пса как брат-близнец: лохматый, косматый, уши свисают, хвост торчит, лапы определённо собачьи, так же как и всё остальное. Но несколько предметов выбивались из общего ряда: бесконечно (и это тоже не речевой оборот) курящиеся сигары, тёмные очки (на каждой морде), способность разговаривать (обыкновенно на пошлые темы)… В общем, Децербер – разумное воплощение Цербера.

– Где ваша хвалёная «горная прохлада в любую жару»? – вопросил Децербер, неудовлетворённо глядя на стилонеры.

Стилонеры тут же замигали быстрее и заработали усерднее!

Децербер почувствовал лёгкое покалывание, когда по шерсти пробежала волна морозца.

– Ух, даже похолодало чуть-чуть. – Децербер поёжился.

Стилонеры повернулись в его сторону и «задышали» чем-то очень похожим на «горную прохладу». Повеяло стужей и снегом; пара снежинок шмякнулась на правый нос Децербера.

«Наверное, набрели на источник настоящего холода, а не его дешёвого заменителя», – подумал пёс, расслабляя члены и наслаждаясь приятными температурными изменениями.

В порыве добрых чувств Децербер запустил в ближайший стилонер тапком.

Аппарат ловко увернулся.

У стилонеров и Децербера было много общего.

Во-первых, почему аппараты так назывались? Дело в принципе их работы. Что они делали: изменяли атмосферу до приемлемого для их владельца состояния? Не-а. Или перекачивали воздух оттуда, где он не такой душный и не настолько пропитан пылью, потом и железобетонностью? Тоже нет, это удел всяких кондиционеров. Уподобляться им – значит, ронять себя в собственных глазах. А если всё-таки уподобишься и не повезёт, то нарвёшься на какой-нибудь разумный кондиционер (из последних моделей, специально выращенных). Только начнёшь качать воздух с его территории, как раз – и коротким замыканием по схеме и облачко дыма с ядовитыми испарениями хозяину вдогонку. «Привет от братвы!»

Нет уж, пусть каждый занимается своим делом.

А дело у стилонеров было такое: они же полуРАЗУМНЫЕ. К чему им утруждать себя честным трудом? Своими врождёнными сенсорами они нащупывали первый попавшийся источник «горной прохлады» и, ни у кого не спросив разрешения и ни в коем случае не платя никаких пошлин, таскали воздушные массы увесистыми кусками, и впрыскивали через узкие прорези в квартиры, офисы и прочие апартаменты. А из офисов, квартир и прочих апартаментов забирали неугодные их хозяевам куски атмосферы и подбрасывали тем, кого они только что обокрали.

Хотите знать, стояли ли у стилонеров фильтры? Нет, конечно. Матушка Природа не обременяет себя созданием лишних органов, а владельцы завода, выпускающего стилонеры, и не думали тратиться на дорогостоящую кибернетику. Зачем, если собранные с кустов и наспех помытые аппараты, с бешеной наценкой, и так разлетаются с прилавков, как горячие пирожки?

Потом: перемигивались ли стилонеры непристойностями? Ну да. Они же – полуРАЗУМНЫЕ…

…следовательно они не любили работать и перерабатывать, даже за сверхурочные. Но пахать приходилось – на что ещё дана жизнь, как не на пахоту. Сознание этого, однако, ничуть не упрощало стилонерам жизнь; напротив – лишь добавляло ей сложности.

Как видим, сходство с кое-каким псом налицо.

Но самым главным сходством было нежелание думать о последствиях.

– Ооооог… – Децербер вновь ощутил что-то наподобие головной боли, но давление было странным: оно распространялось одновременно и к центру голов, и от него.

Децербер обхватил руками ту черепушку, что подвернулось первой, и в непередаваемых муках боком завалился на диван. Он намеревался лечь, но промахнулся мимо подлокотника и шлёпнулся на пол.

Чистоты мыслей это не прибавило.

– Жаарищааа… Работайте активнее, что ли, – обратился он к стилонерам и наугад бросил второй тапок.

Но вторично не попал.

А стилонеры охапками крали «горную прохладу» у тех, кому она наверняка была нужна меньше. К чему думать о последствиях…

…Далеко-далеко, за пределами Ада, практически на самых вершинах Грудных пиков, обитали высокогорные губки.

Грудных пиков было два, и, чтобы наладить между ними сообщение, губки построили мост. Вбили в отвесные склоны опоры, привязали к ним верёвки с дощечками и поставили по обе стороны моста таблички «Ходить осторожно! Раскачивается!».

Но произошло это многие поколения назад.

С того времени губки обжили пики настолько, что ввели паспортный и визовый контроль. И неважно, что с самого момента поселения на пиках и до момента нынешнего их гостеприимное государство никто не посетил.

Пики находились в так называемой зоне недосягаемости: ни одно существо [3] не сумело бы преодолеть пустыни; болота; льды; реки лавы, крови, обычной и обычной, но кипящей воды – и остаться живым.

На это были способны лишь те же высокогорные губки.

Но их не привлекал внешний мир. Они были безмерно счастливы обитать на пиках, и жажда путешествий не тревожила их сердца.

Губки, которые хоть и относились к высокоцивилизованным существам, не злоупотребляли индустриальностью. Иными словами, у них вы не найдёте ни небоскрёбов, ни метро, ни передвижных кафе. Зато снега, простора и чистого горного воздуха – в избытке.

Таким образом, губкам нечего было строить, некуда ходить просаживать деньги, нечем портить зрение под крики «Блин, босс! Ладно, щас, восстановлю ману…»

Среди губок не было безработных, потому что губки не работали.

«Работать» – не известный им глагол. Но из-за его отсутствия язык губок не обеднел, а жизнь не ухудшилась. У них было много других глаголов.

«Помочь»: – Помочь тебе поднять камень? Да пожалуйста!

или

«Сделать»: – Сделать так, чтобы мост не раскачивался? Запросто.

И вообще, их государство, если присмотреться, весьма отдавало утопизмом.

Но сегодня возникла проблема.

У одного мудреца было чересчур много свободного времени, так как он не работал. От нечего делать он задался вопросом: если наше государство утопическое, где же выходные? Какой утопизм без выходных?

Да уж, проблема. А проблемы – незваные гости в утопических государствах.

Губковые депутаты посовещались и решили проблему до её возникновения: сегодня объявили всеобщий выходной. Аргумент в пользу этого решения нашёлся железный: губки многие поколения стоически переносили все тяготы утопической жизни, и они имеют право от неё отдохнуть!

Ликованию жителей не было предела.

Но их радость омрачила более крупная проблема – катастрофические изменения в климате.

Встал вопрос о миграции.

Военачальник не сомневался, что увеличение температуры на несколько десятков градусов повлечёт за собой серьёзные последствия: таяние снегов и другие природные катаклизмы. Военачальник предлагал выдвигаться, не медля.

Тогда как президента губкового государства терзали сомнения. Ему не хотелось бросать тёплое и уютное гнездышко (и фактическое, и метафорическое) и отправляться в неведомые дали, передавая инициативу инициативному военачальнику. К тому же на носу выборы. Если так пойдёт дело, то второго срока президенту не видать: как пить дать глупые обыватели выберут не его, а спасителя-военачальника.

И президент-губка решил, что не сдвинется с места.

Это был ультиматум.

Губки не сразу поняли это, и им пришлось объяснять.

Когда всё было объяснено, стал назревать конфликт. Горцы разделились на два лагеря: противников миграции и тех, кто поддерживал стремление военачальника «дать отсюда дёру быстрее, пока не расплавило!».

Военачальник был красноречивее, но президент был президентом. Что делать, народ как всегда не знал.

Итак, противников миграции представлял президент груднопикового государства высокогорных губок, Почётная Пятиконечная Губка, носитель орденов, гигант мысли и потомственный аристократ;

сторонников миграции – все остальные.

Исход дела был далеко не ясен…

…Адская жара била собственные рекорды.

Так вечно происходит: стоит облегчённо вздохнуть «Ну вот, хуже быть не может», и становится хуже. Причём намного хуже. А впрочем, вы наверняка уже об этом слышали…

Децербер выглянул в окно. Аэропризраки парили в мутном мареве раскалённого, как конфорка электроплиты, неба и сами были похожи на мутное марево. Йети расстёгивали рубашки и мечтали о том, с какой бы радостью они избавились от своей волосатости, если бы позволяли приличия. Саламандры ушибленно ползали, а точнее, карабкались по относительно ровному асфальту и чувствовали себя, как котлетки на решётке над мангалом; о том, чтобы светиться, пуская в глаза прохожих «зайчики» – любимое развлечение саламандр, – речи, конечно, не шло. Огнежуи сидели на фонарных столбах и почтовых ящиках, скрестив ложноножки с правдоножками, с неохотой жуя размякшую, потерявшую всякий жар жвачку и стараясь не смотреть в сторону саламандр – при мысли об огне у огнежуев сводило желудки.

Не найдя в окружающих поддержки, Децербер подсевшим голосом отдал шторкам команду зашториться. Но то ли их реагирующие на звук элементы плохо переносили жару – что не так уж странно, – то ли они просто вредничали, потому что плохо себя чувствовали… Во всяком случае, шторки не сдвинулись ни на дюйм.

Децербер выругался, вложив в пару слов ненависть по отношению к шторам, жаре, своим больным головам, обманщикам рекламщикам и халтурщикам стилонерам.

А между тем стилонеры не халтурили – они насыщали гостиную обещанной прохладой из последних сил. Но и жара не собиралась сдаваться. Всё шло к тому, что должен был остаться только один…

– Но хуже, наверное, бы-ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ…!

Децербер подпрыгнул на месте, когда на столике справа во всю мощь лёгких (а вот это образное выражение) затрезвонил фон.

Фон – это помесь телевизора, радио, телефона и мусорного контейнера. Механизм умел передавать не только звук и изображение, но и запахи, а иногда ему удавалось поймать какую-нибудь радиостанцию или канал. Учёные, на коих лежала вина за изобретение фона, долго спорили, как же назвать это чудо. Среди множества вариантов не нашлось ни одного подходящего. Тогда один из учёных, старой закалки, привыкший всё решать с помощью топора или налогов, предложил обрубить первую часть названия «видеофон» – предшественник фона, – а то, что останется, сбагрить с рук долой доверчивым покупателям. На сей раз разногласий не случилось: название короткое, цепкое и вместительное, к тому же как нельзя лучше характеризующее это недоразумение технической революции. Фоны, хоть и не были полуразумными, вели довольно самостоятельный образ жизни: захотят – включат радио на какой-нибудь попсовой станции, потом перескочат на новости, затем, не выключая радио, врубят на полную громкость телевизор, немножко, минут 15, поиграются с уровнем звука, дыхнут на вас запахами, одному Повелителю ведомо откуда добытыми, и, тренькнув просто так, на прощание, замолкнут – дадут вам пятисекундную передышку. Заплатите всего 9.99 нереальных душ, и вы станете обладателем фона. Вечного…

Децербер поднял трубку.

– Чтоо? – не слишком весело выпершил он.

– Дец? Это ты? У тебя что-то с голосом?

Звонил дьявол Вельзевул, друг Децербера и по совместительству торговый агент.

– Нет, я в порядке, нежусь на солнышке – а ты?

– Похоже, что-то всё-таки случилось? – Подозрение Вельзевула усилилось.

– Случилось довольно много всего, – задумчиво прохрипел Децербер, переводя взгляд левого комплекта глаз со стилонеров на окно – на шторки – и на фон. – С чего хочешь, чтобы я начал?

– Стилонеры барахлят?

– Те, что ты мне продал со скидкой? Нет, работают, и ещё как: пока ты с ними ничего не сделаешь, они тоже ничего не будут делать, а только слегонца пульнёшь в них тапком – засыплют тебя всего снегом и градом.

– Это правда? – недоверчиво переспросил Вельзевул, не первый год знакомый с Децербером и его манерой выражаться.

Децербер сдул с носа новую снежинку.

– По большей части, – сказал он.

– Нуу, за ними нужен уход, – начал Вельзевул тоном опытного торгового агента. – Ты пробовал кормить их электричеством?

– Пробовал. Ничего.

– А пробовал не кормить?

– Пробовал.

– И что?

– То же.

– Хочешь сказать, они бракованные?

– Да нет, наверно… Просто чересчур похожи на нас с тобой. – Децербер взгоготнул. Его гогот, вызывавший в иные времена несильные землетрясения, сейчас ассоциировался с хлопающим на ветру дырявым целлофановым пакетом.

Вельзевул сочувственно помолчал – минуту или около того, была у него такая привычка.

– В остальном дела, надеюсь, норма? – уточнил дьявол.

– Ну как… – ухмыльнулся Децербер. – На головы немного подавливает.

– Насколько немного?

– АААААААААААААААААААААААААА!

Тишина…

– Понятно, насколько, – сказал Вельзевул, успокоившись.

– Я тут, – промычал Децербер. – Я валяюсь на полу.

– Немного болит голова?

– Ага, случился совсем небольшой приступ.

– И давно?

– Только что!

– Я говорю, давно болит?

– Да как проснулся и осознал, что за духовка творится на улице. Наверное, это всё из-за жары…

Вельзевул снова помолчал.

– А что если нет? – спросил он.

– Если нет чего?

– Если не от жары?

– Да фиг знает от чего! Но болит жутко. Никогда так не болела, – пожаловался пёс.

Пожаловался? Это на него не похоже. Вельзевул не на шутку обеспокоился: чтобы лишить Децербера самообладания, нужно… Стоп, неужели Децербера можно лишить самообладания?! Но это же невероятно!..

Вельзевул предложил другой вариант:

– Может, пьянка?

– Конечно!

– Что конечно?

– А что пьянка?

– Хм. – Вельзевул был озадачен.

Непродолжительное молчание.

– Я имел в виду, может, последствия пьянки? – объяснил дьявол.

– Ха-ха, Вельз! Да ты чего? Когда у меня после пьянки болели головы?

– А что, никогда не болели?

– Ну, вот у тебя болели?

– И не раз.

– Хм. – Децербер был озадачен.

Коротенькое молчание.

– Покажись доктору, пусть он тебе скажет, отчего у тебя похмельный синдром.

– Это не похмельный синдром, – уверенно заявил Децербер.

– Откуда ты знаешь? У тебя же никогда его не было! – поймал пса Вельзевул.

– Читал в книжках, – поймал дьявола Децербер.

– Всё равно сходи. Я могу записать тебя на своё имя в клинику «Здоровый дух». [4]

– Какой ещё дух? Призрак? – шутил ли Децербер, понять было сложно.

Вельзевул пустился в объяснения:

– Да нет, это выражение такое… В здоровом теле – здоровый дух. Душа, типа.

– Душа? Какая душа?.. А, монета?

– Да не… Это… в общем… Означает, что у тебя внутри…

– У меня? Внутри?

– Да. То есть нет… Как бы да, но на самом деле нет…

– Вельз, а тебе самому не надо показаться доктору?

– Короче… короче, это фигура речи такая.

– Душа? Которая внутри меня?

– Ну да. В общем… не обращай внимания.

– Хм.

– Всё равно уже никто не знает про душу.

Теперь инициатором молчания выступил Децербер.

– Вельз, но если это всё-таки монета…

– Децербер, тебя записывать или нет?

Пёс по-человечьи почесал за ухом.

– Не знаааю… Вообще-то я не очень люблю докторов.

– Трудельц – хороший доктор. Многоплановый специалист.

– Даа?

– Да, поливрач.

– Это как?

На том конце провода Вельзевул красноречиво взмахнул рукой.

– Это… как мультиинструменталист, но применительно к медицинским специализациям.

– Подожди-подожди. – Децербер замотал головой, но осторожно, чтобы не бередить «рану». – То есть, значит…

– Значит, он может и в глаз, и в ж… Ррр! Децербер, ты издеваешься?

– Яаа? Неэээт, – честно, как обычно, протянул пёс.

– Так записывать тебя?

– Какой-то ты необычно раздражительный, Вельз, – бас Децербера звучал задумчиво. – А у тебя, случаем, не болит голова?

– Дец…

– Вельз, если дома такая парилка, что же творится за порогом? Да меня там заживо запечёт.

– …Или я сам свожу тебя к доктору.

Децербер тотчас прекратил посмеиваться, поскольку невозможно совмещать нервный кашель и беззаботное посмеивание.

– Нет, на этот позор я пойтить не моху!

– 13:15. Сегодня. Зелёная Площадь, 3. 416-й кабинет. Гер Трудельц. И, Дец, не опоздай.

Децербер распрощался с Вельзевулом («Бла-бла-бла… Ладно!») и повесил трубку.

Фон, сочтя это подходящим моменту, завёл на всю катушку какой-то блюз-рок.

Децербер не вспомнил бы, как добрался до клиники «Здоровый дух». Пёс был сосредоточен лишь на том, чтобы не обращать внимания на жару, из опасения, что она испепелит его в тот же миг, когда он её заметит. Ноги пса работали автономно; как и его внутренний вектор, указывавший ему маршрут к дому номер три, что на Зелёной Площади; как и его мысли, которые он отослал погулять на время пробежки. Мысли могли отвлечь внимание, обратив его на происходящее вокруг, а это, по мнению Децербера, означало закончить жизнь во цвете лет кучкой пепла на тротуаре.

Ураган «Децербер» ворвался в клинику без трёх минут семь, воспарил над ступенями лестницы, начисто проигнорировав гравилифт, хотя, скорее всего, попросту забыв о нём в спешке, пронёсся до IV этажа с такой скоростью, словно двигался по дорожке переноса [5], миновал один коридор – покороче, второй – подлиннее, хлопнул себя по лбу, когда понял, что повернул не туда, возвратился назад, одолел коридор № 3 и замер напротив двери с табличкой

«Док. Трудельц Г.

Приём:

с 11:30

до 19:30

Обеденный перерыв: 14:00–15:00

Милостиво прошу не опаздывать.

Заранее уважаю»

Ниже висел прикреплённый кнопкой листок: в нём говорилось, что док. Трудельц готов продать вам бацилы по сходной цене.

Этимология слова «бацилы» достаточно занимательна. Изначально место «бацил» занимали «бахилы», буква «х» в которых каким-то шутником с неконтролируемым чувством юмора была исправлена на «ц». Букву «ц», в свою очередь, тоже зачеркнули, а над ней твёрдой рукой написали ещё одну «х». Которую, судя по почерку, всё то же существо с замечательным чувством юмора опять переправило на «ц». Но твёрдая рука служителя грамотности не дрогнула и повторно ликвидировала ошибку, вынеся букву «х» за пределы листка – прямо на белоснежную дверь.

Децербер отчего-то был уверен, что на этом противоборство двух титанов филологии не закончится. Он занёс кулак над дверью, собравшись постучать, но был остановлен властным голосом с призвуками шипения и чавканья. Шипели и чавкали где-то справа, за пальмоподобным деревом в горшке.

Заглянув за ствол средней чахлости, Децербер обнаружил средней чахлости старичка. Рот старца усеивали щупальца, и щупальцами же, но большего размера, он держал сегодняшнюю газету (такой же недавно обмахивался Децербер у себя дома). Свободные конечности октанога недвижно лежали на коленках.

– Молодое существо, шшш, тут очередь, жалкие ничтожества! – поделился старичок.

Децербер безразлично пыхнул сигарой. Октаног стремительно укрылся от дыма газетой.

– Я могу и подождать, – сказал пёс.

– Можете? Очень мило с вашей стороны, – проворчал старик, перевернул газетную страницу и лишил Децербера своего внимания.

Разумный пёс пожал плечами и занял свободную посадочную площадку справа от дерева-вроде-пальмы. Пальма облизнулась и попыталась оттяпать у Децербера палец – большой шерстистый кулак на время погрузил наглое растеньице в сон.

По пробуждении «пальма», отодвинувшись от агрессивно настроенного посетителя, повторила свой трюк с октаногом – блок, подсечка, добивание газетой. Горшок повалился на пол и, откатившись в уголок, растерянно захрапел.

Децербер уважительно хмыкнул октаногу-старичку, но тот, как и прежде, игнорировал трёхголового юнца.

Красная лампочка над кабинетом 416 повспыхивала и погасла, дверь отворилась, и дородная, представительно выглядевшая носорожиха вышла из кабинета. Покачивавшиеся, как байдарки на высоких волнах, бёдра скрылись за поворотом, и на приём к доку Трудельцу прошествовал старый октаног. Газету он свернул и аккуратно положил на свой стул. Неторопливая походка – 5 футов в час или примерно столько – донесла её обладателя до двери и перевалила через порог. Дверь бесшумно захлопнулась.

– Добрый день, – послышалось из-за двери.

Голос Децерберу был незнаком, так что, скорее всего, принадлежал он доку Трудельцу.

– Добрый день, шшш, доктор, ахх!

– Присаживайтесь.

Шмяк.

– Шшш, ничтожества!

– Знакомое лицо. И голос. Мы не встречались, господин… так-так… ага… Дравог Ктулха? – Док.

– Я уже бывал у вас, шшш, ххх, на приёме. Кроме того, я продал вам стилонер. – Пациент.

– Этот самый? Как мило. – Док.

– Как вам, шшш-шшш, горная прохлада? – Пациент.

– Очень прохладная, спасибо. То, что надо моей старой упырской кровушке. [6] – Док.

– Шшш. – Пациент.

– Какие у вас проблемы? – Док.

– Мозги, шшш. – Пациент.

– Дебилизм, кретинизм? Потеря памяти? Расслоение сознания? – Док.

– Нет, доктор, чужие мозги, ахх, жалкие ничтожества! – Пациент.

– Записываю: смещение мировосприятия. – Док.

– Нет, доктор, нетшшш! С чужими мозгами проблема у меня. – Пациент.

– Тяжёлый случай? – зачем-то осведомился док.

Пациент: – Я не могу их есть, мозги, шшшш, ахххх!!

Док: – А раньше ели?

Пациент: – Захавывал пачками, ничтожества, ничтожества, шшшшххх!

Док: – Возможно, атрофириус регулириус пищеварительная системас. С осложнениямис на ротовая деятельниус.

Пациент: – Доктор, это серьёзно, шшшш?!

Док: – Сейчас посмотрим…

Трррр. Швыг. Шварк-шварк-шварк.

– Шшш, ш-шшфф, шшшшффффф!! Фалкие нифтосэства!!..

– Пожалуйста, не шипите, господин Ктулха.

– Ни моху, ффф! Это наследственноеффф…

– Если вы будете шипеть, то можете сглотнуть. А если сглотнёте, то можете проглотить и меня – в самый разгар более близкого осмотра пищевого тракта.

– Ффф, дохтур!! ФФФФФ!!!

Чтобы как-то отвлечься от шипяще-скрипяще-кричащего аккомпанемента, Децербер подобрал газету старичка и пересел на его место. Вряд ли октаног будет возражать. Во всяком случае – именно сейчас.

Док: – Не закрывайте рот, я почти закончил.

Пациент: – Ффф! Фалкие – ффф!

Децербер: – Так, это я читал… это я читал…

Децербер остановился на полосе «Спортиновости». Почему она так называлась, никто не знал. Возможно, редактор счёл название «Спортиновости» «оригинальным, броским и запоминающимся». Редакторов не всегда легко понять.

Первая заметка была озаглавлена «Забей болт – и имей голову на плечах».

«Сегодня в матче по футболу-своими-головами, – прочёл Децербер, – традиционно проводящемуся каждый год при поддержке Всенереальностного Общества Мертвяков, ослепительную победу одержала команда „Тутуевских кухликов“. Они буквально разгромили своих противников, „Кукуевских тухликов“ (в перерыве пришлось даже менять перекладину ворот последних). Итог: 53:16. Кухлики кухликуют, тухлики тухнут».

Какая игра слов, какой стилистический фейерверк, подумал Децербер и скользнул взглядом на имя автора заметки. Точно: За Писакин. Лучший журналист из Ада.

Из Ада, иначе и не скажешь. Самый лучший. Да. По крайней мере, самый известный. Что, как догадывался Децербер, необязательно одно и то же.

Пёс мельком взглянул на фотографии с матча: где находились футболисты, а где – их головы-мячи, разобрать было трудновато.

Децербер пропустил статистику встречи и положение мертвяцких команд в турнирной таблице – он предпочитал классический соккер – и обратился к юмористическому разделу.

– Ага! Анекдот о трёхногой корове! Наконец-то узнаю, чем всё закончилось. А то Чудак, когда рассказывает, вечно застревает на одном и том же месте, и ни тпру ни ну…

Тем временем, диалог за дверью продолжался.

– Вот. И совсем не больно, правда?

– Да, доктор – уффф – вы маг и кудесник.

– Попьёте вот эти таблеточки… поколите вот это вот сюда… подышите через вот этот вот вот этим… и через недельку на приём, скажем, в этот же день во столько же, вот. Хорошо?

– Хорошо, доктор, шшш.

– Что ж, не смею больше…

– Доктор, раз уж я тут. И вы тут, жалкие, аххх. И мы оба тут – [Децербер насторожился. И не зря.]

– не посмотрите ли вы мою ногу?

– Гмм. – Что-то хлюпнуло, видимо, осматриваемая конечность. – Так-так… так больно?

– Нет, докторшш.

– А вот…

– Ааах!

– Так, всё ясно, вывих.

– Ах. Уф. Жалкие-жалкие.

– Или раздражение. Не исключена аллергическая реакция, отягощённая необъясняемым скукоживанием кожи или что там у вас. От этого лучше принимать вот эти таблеточки.

– От всего этого разом, ш-ш?

– От всего? А впрочем, что мелочиться – принимайте от всего!

– А что вот с этой моей ногой, не посмотрите? Она недавно, хххшшшссс, забарахлила.