Текст книги "Это все нереально! (сборник)"

Децербер мысленно собрал в кучу сказанное Булгаком, упорядочил, разбил на части и подытожил. Итог его не устраивал абсолютно, но, тем не менее, пёс его озвучил:

– Выходит, что… Я болен, но не болен. Чем это грозит – фиг знает. Однако наука бессильна. Так?

Расстроенный донельзя, Булгак взмахнул полными коротенькими ручками:

– К великому сожалению, дорогой Децербер!

– Я тут! – На порог птицей вспорхнул Вельзевул.

Но неудачно поставленная на коврик нога, другая, не та, что в прошлый раз, заставила дьявола, вознесшись к потолку, летучей рыбкой нырнуть на диван. Фигуры высшего пилотажа, аплодисменты восторженной публики, признание и слава – всё присутствовало.

Отдышавшись, Вельзевул выбрался из-под накрывших его подушек.

– Я её нашёл, ха-ха! – возопил триумфатор. – Пока вы тут прохлаждались, я успел добежать до тартарской границы, и на неэй-то… А кстати! Прохлаждались – не то слово! Децербер, тебя что, пересилили в центр ледника? – Вельзевул выдохнул – белое облачко моментально затвердело, покрылось ледяной коркой и свалилось на пол, разлетевшись на осколки.

– Куда меня переселили, спрашивать надо тебя, лучший в мире торговый агент, – заметил Децербер.

– Стилонеры?

– А то кто же.

– А с виду такие спокойные…

– Они спокойные, только садомазохисты.

– Отключи их.

– Чтобы сгореть заживо? Превосходная альтернатива.

– Я и не предполагал, что с ними может возникнуть подобная закавыка. – Вельзевул почесал в затылке. – С виду спокойные, работящие…

– Эт’ точно! Работящие!

– …адекватные ребята…

Стилонеры с беззаботным свистом наполняли помещение горной прохладой, делая вид, что речь идёт о каких-то других адекватных ребятах.

– Ладно, пёс с ними, – сказал Децербер. – Послушай лучше господина Булгака. Господин доктор, вы не повторите Вельзевулу то же, чем оглоушили меня?

Вельзевул вздёрнул брови.

– Рано, – покачал головами Децербер, – удивляться будешь потом… Аа!

Все три головы пса вдруг безвольно обвисли. Децербер покачнулся. Вельзевул бросился к другу, но не успел подхватить его. Децербер опасно накренился, и в следующую секунду два с половиной метра шерсти и неприятностей с тяжким грохотом рухнули на пол.

– Болевой шок, – предположил Булгак. – Если эпицентр боли приходится на головы, то двигать ими не стоит.

– Да что с ним такое?! – воскликнул дьявол.

– Успокойтесь, дорогой Вельзевул. Вы волнуетесь за здоровье друга, это хорошо, но не подрывайте своё. – Булгак хотел ободряюще похлопать Вельзевула по плечу, не дотянулся и удовольствовался коленкой. – Боюсь, вы напрасно ждёте от меня объяснений, – поправив очки, продолжил доктор. – Ведь мне известно очень мало – только то, что…

…Децербер заглянул за край горы и ничего не увидел. Покоящееся впереди ничто не было пространством, отделявшим пик от подножия, это не была бездна, это не было даже само бесцветное и бесплотное ничто – это было ничто густо-чёрного цвета.

Бум-бум, -

пульсировало ничто, -

Бум-бум, бум-бум.

– Бум-бум, – беспрекословно откликались пустые мысли Децербера.

– Бум-бум, – звала чернота, подмигивая чем-то красным, напоминающим и звезду, и глаз, и планету.

– Бум-бум, бум-бум, – послушно и эквиритмично ликовало тело. У тела единственное предназначение – двигаться. Движение доставляет телу удовольствие. И неважно, кто им двигает, первоначальный ли хозяин или хозяин, приобретённый позже.

– Бум-бум, – подманивало чёрное ничто, пульсируя и кружась.

– Бум-бум, – оболочка Децербера, её составные части, готовы были – вместе или порознь – слиться с тем, кто их звал, звал столь настойчиво и настолько нежно. Тело Децербера изготовилось прыгнуть, вперёд и вниз. Или вверх: странное ничто простиралось повсюду. Вездесущее, оно подмигивало триллионами квинтиллионов секстиллионов звёзд-глаз-планет, сжималось, сворачивалось в спираль, разжималось – и затягивало…

И вдруг на ничто с размаху шлёпнулась исполинская губка, раздавив чёрную пустоту. Всё стихло, смолкло – исчезло. От ничто ничего не осталось. Теперь была лишь жёлтая, размером со Вселенную губка.

– Губка? Какая, к чёрту, губка?! – изумился Децербер.

Губка встала, пошатнулась, споткнулась и громыхнулась обратно – горы задрожали, холмы расщепились, острова ушли под воду.

– ОЙ! – ВЗОРВАЛА ГУБКА ОКРУЖАЮЩЕЕ ПРОСТРАНСТВО БОЛЬШИМИ БУКВАМИ, А ЗА БОЛЬШИМИ БУКВАМИ ВСЕГДА СТОИТ ЧТО-ТО ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ И ВЕЛИЧЕСТВЕННОЕ. – КАЖЕТСЯ, У МЕНЯ ОПЯТЬ СПОЛЗЛИ ШТАНЫ, ХИ-ХИ-ХИ…

ГУБКА ПРЕВРАТИЛАСЬ В ОКТАНОГА. А ВОЗМОЖНО, ОНА ВСЕГДА ИМ БЫЛА.

…ХИ-ХИ, ХИ-ХИ! – ГИГАНТСКИЙ СМЕХ ПРОДОЛЖАЛСЯ, НО ИСХОДИЛ ОН УЖЕ ИЗ ГЛОТКИ ОКТАНОГА.

У которого почему-то было 26 ног.

Жуткий великан раскрыл пасть, в которую с легкостью поместилась бы вся Нереальность.

Децербер отпрыгнул и резво пригнулся: из пасти октанога плотным, неодолимым потоком повалили буквы «ц» и «х» и ринулись на пса.

Децербер заслонился – как вдруг понял, что опять может управлять телом.

Буквы забивались в глаза, залетали в уши, всё жужжало и кричало:

– Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х – Ц – Х…!

Пёс поднял руку – двигаться в потоке, подобном густому космическому киселю, было очень трудно, почти невозможно. Но всё-таки Децербер ущипнул себя, за правую щёку.

И, как ни удивительно, это помогло.

Да, это помогает, – попробуйте!..

..! Децербер открыл глаза, но это мало что изменило: вокруг всё тот же Мир-С-Закрытыми-Глазами.

Хотя нет… вот темнота дёрнулась, поплыла наверху, помаленьку рассеялась внизу – и неторопливо разъехалась, точно театральные кулисы.

Но изображение было мутноватым. Три мозга Децербера принялись крутить настройки – Ад потихоньку проступал сквозь сон…

Децербер не сразу понял, что спал, – сны ему не снились, никакие: ни эротические безумия, ни безумные вакханалии, ни выигранные безумным образом в рулетку миллионы душ. Ему с избытком хватало подобного в жизни. А во сне он просто спал, отдыхал от тяжёлых жизненных будней – от тех же эротики, пьянства и азартных игр.

Децербер видел свой первый сон, который, так уж случилось, оказался кошмаром.

И престранным кошмаром.

Децербер приподнялся на локтях.

– Ой-ой-ой, – заскулил он, тоже впервые, – боль-боль-боль…

– Лежи-лежи-лежи, – произнёс кто-то голосом Вельзевула.

Да, это был Вельзевул.

Децербер бережно опустил головы на мягкое и удобное нечто. Ага, подушки. Спасибо.

– Спа… си… сиб…

– Не за что, не за что, – сказал Вельзевул, – лежи. Губка больше не беспокоит?

– Губка? Какая, к чёрту, губка?!

– Да, вот так ты и сказал.

– Вижу, он пришёл в себя, – произнёс рядом кто-то незнакомый.

– Верно… но не будем его тревожить, коллеги, – сказал другой незнакомец.

– Да, да,

– Да, да, – загомонили незнакомцы, но тихо, чтобы не побеспокоить Децербера.

– Да, да, /

– Ве… Вельз, – прохрипел Децербер. – Это кто?

– Это? – Вельзевул обвёл рукой неведомо откуда взявшиеся, накрытые белыми скатертями столы, тарелки-ножи-вилки, фужеры-вино-и-коньяк и бутерброды с ветчиной и колбасой на закуску.

– И это тоже, – громоподобный бас Децербер куда-то пропал – вместо него раздавался присыпанный песком шелест.

– Если ты о наших гостях…

– На… ших?

– …то это светила медицины: традиционной и нетрадиционной, магической, сверхъестественной и шарлатанской… – Вельзевул с нескрываемым уважением относился к представителям науки.

Децербер не разделял его восторгов. Вообще-то, ему было плевать, лишь бы дом не развалили.

– И зачем они припёрлись? – спросил он.

– Чтобы помочь тебе!

– И что, сильно помогли?

– Каак сказать… – Вельзевул неопределённо покрутил ладонью. – После того как я их позвал, они много пили и обсуждали, выдвигали разные версии, но, честно говоря…

– Ага, понятно, – не дослушав, произнёс Децербер. – Богемная тусовка за чужой счёт.

– Дец, не стоит, я думаю…

– А эти «аксессуары» как тут оказались? – Децербер обвёл комнату взглядом.

Вельзевул также обвёл взглядом комнату.

– Столы, столовые приборы и вино каждый из гостей взял с собой, – ответил дьявол. – Они не хотели показаться некультурными. Не могли же они прийти к незнакомому существу, развалиться на диванах и требовать еды и питья… Ну, кто так делает? – Вельзевул выразительно поглядел на Децербера.

Пёс и ухом не повёл – ни одним из.

– И как они допёрли столы и всё прочее? Главным образом, меня интересуют столы. Вон тот здоровёхонький оборотень с завитой шерстью дотащил бы, верю. Но как не надорвались эти хиляки?

– Тише, тише… они гении!

Децербер саркастически хрипнул:

– Гений наш общий дружбан Повелитель. Гении поэты – творцы прекрасного, вроде Сушкина…

– Аушкина, – поправил Вельзевул.

– …философы: Ратсок, Горпифа…

– Он Афипрог.

– То-то я думаю, смешное имечко: Гора Пива… Великие музыканты тоже гении…

– Ахб?

– Угу. И Вен-Хо-Бет. Они – гении. А твои учёные просто много знают.

– И это плохо?

– Плохо, что они при этом трепачи.

– А сам?

– А я этого не скрываю.

Но Вельзевул бился до последнего:

– Если они и не столь гениальны, как Эйн Шатейн, это не отрицает полностью их гениальности!

– Ну ладно. – Децербер пощадил чувства друга и сменил тему: – Но как, скажи на милость, они дотащили тяжеленные столы ко мне домой и не переломились?

– Учёные – очень трудолюбивые существа. – Вельзевул послал Децерберу пристыжающий взгляд.

Пёс ловко увернулся.

– Но эти столы весят, наверное…

– Учёные – очень трудолюбивые существа.

Децербер сдерживал иронию, как мог, но она всё же победила:

– Так-таки и все?

– Извините, что вмешиваюсь в ваш научный диспут… – Доктор Булгак вынырнул из-за ног Вельзевула и нагнулся к Децерберу. Троицу тут же поспешно окружили маги, знахари, ведьмы и врачи стандартной профориентации. Булгак снял очки и, протирая их специальной тряпкой, сказал: – Дорогой Децербер, ваш случай взволновал адское медицинское сообщество. Настолько, что представители враждующих школ не побоялись встретиться лицом к лицу у вас дома, на импровизированном консилиуме, который замечательно организовал ваш друг Вельзевул. – Булгак поместил чистые очки на нос. – Благодарим за бутерброды, мне лично они очень понравились: мясо нежнейшее, колбаса в меру острая. Коньяк – просто что-то потрясающее!..

– Коньяк?! – взвился Децербер и вернулся на подушки с новым приступом боли.

– Дец, 10 бутылок ведь лежали без дела… – смущённо пробубнил Вельзевул.

– 10 бутылок?!

– Ну да… Заходил Зосуа, справлялся о твоём здоровье. Он принёс спиртное, за счёт заведения. Но, спрашивается, куда девать десяток бутылок коньяка?..

– Что значит куда?!

– Вот я и решил использовать их для банкета. Фуршета. Ты же всё равно…

– Что всё равно?!

– Как я мог оставить собрание высокочтимых существ без коньяка.

– А меня?!

– Дорогой Децербер, вам требуется покой, – умиротворяюще произнёс Булгак.

– Скажите это ему!

Децербер зыркнул на дьявола.

Тот вначале отшатнулся, потом скривился, потом отмахнулся – и спрятался Булгаку за спину.

Децербер проворчал что-то нечленораздельное.

Булгак замялся.

– Уверен, – нерешительно начал он, – ваш друг Вельзевул не хотел…

– Он мне не друг!

Симпатичная самка игуанида, одетая в вышитый бисером белый халат, тронула Булгака за рукав:

– Майклаф Айнасссович.

– А? Да, Годзи?

– Не приссступить ли нам к осссновной часссти? – прошипела Годзи.

– Не сомневайся, моя прелесссть, непременно присту… – Булгак замер на полуслове, спохватившись, что они были не у себя дома и далеко не одни. – Я… Э… В общем, да… да, дорогая коллега, вы правы. Дорогой Децербер, – Булгак был сама официальность, – у меня к вам есть серьёзный разговор…

– Доктор, только не надо вот этих вот: у меня к вам есть серьёзный разговор… Не люблю я этого. – Децербер сдвинул брови и взволнованно закурил.

– Дорогой Децербер…

– После такого обычно выясняется, что ты кокнул своего папашу и согрешил с собственной мамочкой. Или что-нибудь в том же духе.

– Я сам упирал на то, что вам необходим покой, но оставлять такие новости без внимания, по-моему… Вы не против, я начну с менее шокирующего известия.

Децербер не удержался и выпалил:

– Будет ещё и более шокирующее?

Булгак прочистил горло.

– Во-первых, дорогой Децербер, вы проспали 7 дней.

– Неделю?!

– Да. И в последний день ваше состояние ухудшилось до критического – мы буквально бились за вашу жизнь.

Децербер ошеломлённо пыхнул средней сигарой.

– Ухудшилось, говорите? А каковы были… симптомы?

– Интересно, что вы упомянули… – В глазах Булгака зажёгся медицинский азарт. – Симптомы были запоминающимися, я ещё раз убедился, что ваше заболевание нельзя отнести к разряду обычных, просто не известных науке.

Имели место:

1. Общая пульсация тела: ритмично билась не только кровь в сосудах, но и скелет, внутренние органы, волосяной покров и т. д.

2. Перемещающиеся по телу в хаотическом порядке чёрные пятна, очень тёмного оттенка – темнее я, пожалуй, не видел.

3. И свечение белого цвета, столь же белого, сколь чёрными были описанные мной пятна. Светились, как бы поточнее выразиться, ваши контуры – те линии, которые, когда вас создавали, нарисовали первыми (уже после в них залили внутренности, кожу, волосяной покров и сделали вас). Так это выглядело со стороны.

– Хым. – Ничего более оригинального у Децербера не придумалось.

Булгак дал ему передохнуть.

– Вторая же новость…

– Ещё более шокирующая?

– …заключается в том, что… – Булгак прервался и взглянул поверх плеча Децербера – для этого невысокому доктору пришлось подпрыгнуть. – Ведут.

– Кто? Кого ведёт?

– Мои коллеги ваших псов.

– А, ваши коллеги… кого?!

Три собаки, удерживаемые за холки троицей врачей, печально взирали на Децербера. У каждой было по одной голове и по одному хвосту.

Именно так выглядел бы Цербер, если бы его распилили натрое.

Губки почуяли гору в степи.

Они почуяли её нутром, шестым чувством.

Когда-то давно так чуяли горы первобытные губки, волосатые, обитающие в пещерах, привыкшие общаться и решать проблемы при помощи дубинок.

И оставаться бы им такими всю бесконечность времён, если бы когда-то давно они не почуяли гору…

Это определило их судьбу.

Почуяв гору, древние губки выпрямили спины, выкинули дубинки, сбросили шерсть и гордо прошествовали к подножию, а затем поднялись на вершину своей первой горы. Они превратились из презренных пещерных губок в просвещённые высокогорные губки.

Они расплодились и заселили множество гор.

Высокогорным губкам нужна гора, она – то, что делает их самими собой.

…Бороздившие степные просторы губки взревели.

Дождь, слякоть, вода, тепло, леса – прежние препятствия обратились в пыль. Они не существовали для губок – губки не замечали их.

Он чуяли гору и стремились к ней.

По пути губки встречали другие горы. Но они и сравниться не могли с той, которая столь сильно манила. С её холодностью и первозданностью, которые чуялись если и не носами, то печёнками уж точно.

НАСТОЯЩИЙ пик.

– Настоящий пик… – мечтательно протянул президент. – И такой… холодный!

Встречные горы были хорошими, но тот пик – лучшим. Пусть даже лучшее, как известно…

Губки стаптывали в пыль поселения сравнительно небольших существ. И, минуя поля, леса и реки, холмы и ущелья, приближались к цели.

Внезапно бегущие взорвались неудержимым рёвом. Так близко, они так близко! Усталые и утомлённые минуту назад, сейчас они были напор и сила, буря и натиск. Губки встали на дыбы и, взметнув к блестящему Куполу гроздья земли с травой, утроили усилия.

– Ну, чем мы не кони! – в порыве восторга воскликнул президент.

Большую часть пути они преодолели, оставался сущий пустяк. Тем более, в наличии имелась цель…

…Но цель целью, а порядок быть должон.

– Парни! – крикнул военачальник, опережавшийся толпу мигрантов на несколько корпусов. – Напомните-ка, кто из вас вода?

Правый Цербер дёрнулся, взвизгнул и жалостливо посмотрел на среднего (со)брата. Средний Цербер повернулся к Правому, погрузил в его шерсть челюсти и заклацал зубами. Шла ожесточённая ловля блох. Правый Цербер мог бы справиться и сам, но застарелые привычки искоренить труднее всего. Да и ловить блох на правой шее удобнее средними челюстями, вы не находите?

– Бедняга всю жизнь разрывался на части и вот, похоже, разорвался, – прокомментировал Децербер.

Средний Цербер целиком истребил популяцию блох, но это никак не сказалось на его самомнении. Он зевнул, и друг за другом зевнули Левый и Правый Церберы: всё-таки привычка – кошмарная вещь. Средний посмотрел на собравшихся гениев медицины безразлично и даже, как показалось Вельзевулу, удручённо.

«Разве что не сплюнул в сердцах», – подумал дьявол.

Средний Цербер свернулся на полу калачиком, и подле него свернулись калачиком Левый с Правым.

– Напоминают наших политиков: задница у каждого своя, а блохи общие. – Децербер пожевал сигары. – Вельз, они вызывают во мне комплекс полноценности.

– Неполноценности, ты хотел сказать?

– Не-а, полноценности. Мне бы жуть как не хотелось разорваться на Левого, Правого и Среднего Децербера, потому что я у себя один, свой собственный. Общий и целый.

– Но тебя пока и не разорвало, – тонко подметил Вельзевул.

– Ага. – Децербер кивнул и на сей раз отчего-то не ощутил боли. – Кстати, почему меня не разорвало?

Вельзевул пожал плечами:

– Может, потому, что разорвало Цербера? Не знаю, я не слишком компетентен в подобного рода вопросах. Но я связался с тем, кто компетентен. Жду его звонка с минуты на минуту.

К Децерберу подошёл гном-великан (около 4 футов ростом). Он был бородат, как и все гномы, но лыс. Впрочем, последний недостаток компенсировала буйная растительность на груди.

«Наверное, сделал пересадку, чтобы женщин привлекать, – подумал Децербер. – Умно».

Ни один гном в здравом уме не расстанется с бородой, а с шевелюрой – легко.

– Завал. н, – назвался гном.

– Через «е» или через «и»?

– Как вам будет угодно.

– А я Децербер. Везде «е».

– Очень приятно. Я доктор предпоследней стадии.

– С начала или с конца?

– Пока, к сожалению, с конца. Но мы работаем.

– А я пошляк последней стадии – с начала. Правда, мы не работаем.

Последовало крепкое мужское рукопожатие.

– Значит, гном Завален.

– Подтверждаю!

Завали/ен достал блокнот и ручку.

– Позвольте, – сказал он, – несколько вопросов. Научного толка. – Завалиен решил, что фраза требует уточнения. – Для науки.

– К вашим услугам. – Децербер обожал интервью. Не из-за тщеславия – он не знал, что это такое, он и слова-то такого никогда не слышал. Просто Децербер чистосердечно признавал себя трепачом и при любой возможности доказывал, что это правда.

Завалеин начирикал в блокноте: «Децербер (Уникальный случай: пульсация, свечен. и пр.)» – и, постукивая по записям ручкой, начал интервью:

– Для начала такой вопрос…

Кто-то из врачей составил гному компанию: подсказывал или молча слушал. Другие медики, скучковавшись в группки, вели оживлённые беседы научного толка. Какие-то пили и ели – пока было что и пока их коллеги занимались различной ерундой. Иные из врачей, пользуясь тем, что на них не смотрят, флиртовали с противоположным полом (а также с третьим, четвёртым и всеми прочими – жители Нереальности не ограничены всего двумя полами). А пятые ничего не делали, так как либо заснули, либо напились до беспамятства. Консилиум был в самом разгаре.

Наручные часы Вельзевула запипикали.

– Прошу меня извинить, я отойду…

Децербер, не прерывая интервью, благосклонно махнул лапой:

– Иди же, сын мой.

Вельзевул, выбрав место поспокойнее, свободное от врачей и децерберов, нажал на часах кнопку приёма.

Стекло часов раскрылось, высвобождая молочно-зелёный свет. Он закружился неторопливым вихрем, поднялся вверх, растянулся и уплотнился. Раздались жужжание и потрескивание – статические помехи. По квадратному экрану, образовавшемуся внутри успокоившегося вихря, пробежали полосы. Когда они скрылись за нижним краем, на экране проступили черты чьего-то круглого и тоже зелёного, но мутно-зелёного лица. Полупрозрачное, оно глядело на Вельзевула большими круглыми глазами. Из виртуальных динамиков донёсся голос. Судя по интонации, голос принадлежал дружелюбному привидению.

Или призраку.

– Привет.

Кашпир на связи.

Слышимость нормальная?

А видимость? –

В порядке теста Кашпир помахал перед объективом камеры полупрозрачной лапкой и сказал «Раз-два, раз-два».

– Всё о-кей, – ответил Вельзевул. – Вижу тебя и лабораторию нормально.

– Замечательно!

А то я уж засомневался.

Помнишь, что случилось во время прошло сеанса связи?

Профессор до сих пор чинит слюнопередающую аппаратуру.

– Не надо было мне чихать, – покаялся Вельзевул.

– Да ладно.

Ничего.

Колбинсон починит.

Если не он, то кто?

Но вообще-то аппаратура предназначена для поцелуев, а не для чихания.

Я не в укор, нет-нет, просто вношу ясность. –

Призрак говорил так, словно бы мысли роились у него в голове, как осы, и все мечтали быть произнесёнными. Но вот беда: организовать их в улей, разбить на классы и подчинить общим правилам Кашпиру почему-то не удавалось. Поэтому мысли он попросту выбалтывал, то есть высказывал быстро и рвано: предложение-мысль – коротенькая пауза – следующее предложение, пока не забылось – снова очень короткая пауза – и далее в том же духе… – Колбинсон передаёт привет, – тренькнул Кашпир. – Как Децербер?

Консилиум не буянит?

Мы провентилировали твою просьбу.

Секундочку, я отлучусь за материалами.

Вельзевул открыл рот и сразу закрыл. Привыкнуть к Кашпиру было просто; он лучился обаянием маленького ребёнка и заражал им окружающих. Но научиться говорить с ним не представлялось возможным, потому что говорил в основном он один.

– Вот он я.

Ох, и тяжёлые для бесплотного существа эти ноутбуки.

Я не жалуюсь, ни в коем разе, просто заметил.

Так.

Теперь смотри. – ашпир раскрыл ноутбук и развернул его экраном к Вельзевулу. – Я связался со сведущими призраками по «Гостлайну» [13].

Пришлось понырять по измерениям, пообщаться с ребятами.

Но мои труды даром не пропали. – Кашпир взял электронную ручку: она была величиной с ручку обычную и назначения примерно такого же. Дружелюбный призрак открыл на десктопе папку, нашёл в ней нужный файл, дважды кликнул, и Вельзевулу явился график: на белом фоне, слева направо, текла ярко-оранжевая линия. Она периодически вздрагивала, превращаясь из прямой в ломаную и полную острых углов. В эти моменты очертаниями она напоминала горы. – Как ты и просил, я подключил все известные мне каналы.

Связался со всеми, с кем мог.

И один парень.

Мой бывший одноклассник, кстати.

Посоветовал мне просканировать замкнутую на Децербере действительность.

Подумай сам.

Сказал он мне.

Если Децербер болен неизвестной болезнью, но болезни как таковой нет, хотя отрицать её наличие нельзя.

То!

Сказал он мне.

Болезнь должна вступать в реакцию с действительностью.

В негативные взаимоотношения.

Проще говоря, болезнь и действительность должны конфликтовать.

Болезнь существует, но действительность её не признаёт, а болезни на это наплевать.

Всё просто, не так ли?

– Но что это за болезнь такая? Я никогда не встречал…

– Погоди-погоди, не спеши, – прервал Вельзевула Кашпир. – Я последовал совету друга.

Отрыл в тёмной кладовой старенький и пыльный сканер действительности.

Кого в наше время интересует действительность?

В наши дни модно исследовать цену на нижнее бельё. – Кашпир говорил серьёзно. Нет, он не избегал сарказма – просто их в детстве не познакомили. – Я просканировал действительность вокруг Децербера.

Самого Децербера как частицу действительности.

И те зоны, в которых соприкасались реальность мировая и Децерберова.

Забил результаты в компьютер, нажал кнопку.

И – вуаля!

Компьютер выдал эту оранжевую линию. – Кашпир ткнул электронной ручкой в график.

– И что она означает?

– Она означает.

Милый Вельзевул.

Она означает существование Децербера.

Так выглядит его реальность.

– То есть, жизнь Децербера – это прямая линия, то вздымающаяся, то опадающая? – резюмировал Вельзевул.

– Ну да.

И твоя жизнь тоже.

И моя.

И всех.

Почти.

– Почти? Есть исключения?

– Агаа. -

Кашпир раздвинул уголки губ в хитрой улыбке. –

Есть.

По крайней мере, одно. –

Кашпир закрыл документ с жизнью Децербера и открыл новый график, который тоже был оранжевым, полз и вздрагивал, но линий в нём было три. –

Эта мысль пришла мне в голову неожиданно.

Я просканировал Децербера и не нашёл ничего необычного.

Стандартный график жизни.

Много неприятностей, мало стрессов – вот самое нестандартное в нём.

Но этот график натолкнул меня на одну идейку.

А кто такой Децербер, спросил я себя?

– И ответ получился не матерный?

– Нет-нет-нет, Вельзевульчик, я говорю не о характере Децербера.

И не о его образе жизни.

А о том, кто он есть?

– Достойная высокой науки проблема.

Кашпир в экстазе замахал руками.

– Он же не индивидуален!

Каждое существо, будь оно триста раз полно штампов, глупостей и безликости, – личность.

Потому что оно – это оно.

А не кто-то другой.

А Децербер – воплощение.

Он воплощение Цербера.

Децербер един в двух лицах.

– Вроде в шести, Кашп, – умудрился вставить Вельзевул.

– Нуу, это было образное выражение.

А вот то, что Децербер и Цербер одно целое, – факт!

Ручка (для письма) Кашпира отбивала дробь по экрану монитора. Призрака переполняли эмоции. А экранное стекло в паре мест пошло трещинами.

– Не сказал бы, чтобы это известие меня шокировало, – сказал Вельзевул. – Я догадывался о связи воплощения с тем, что оно воплощает.

– Как же ты не понимаешь! –

Взволновался пуще прежнего Кашпир. –

Он же…

Его же…

Ты же…

Тут же…

…ясно, в общем…

Не прерывая бессодержательных восклицаний, Кашпир принялся живописно размахивать руками.

– Кашпир, разреши. – Место призрака перед глазком камеры занял полтергейст. В отличие от Кашпира, он был немолод и умудрён – удручён, утомлён, убаюкан – знаниями. При взгляде на лицо полтергейста первыми запоминались короткая седая бородка, квадратные очки и лоб с глубокими морщинами. – Профессор Колбинсон, научный руководитель сего нервного отпрыска.

– Добрый день, профессор. Вельзевул, брат-близнец Повелителя, торговый агент.

– И вы здравствуйте, Вельзевул.

– Ну как же тут…

Да ведь любому же ясно…

Это же…

Это ж… -

распалялся на заднем плане Кашпир, в избытке чувств роняя со столов колбы и склянки.

– Кашпир, прекратите колотить лабораторное имущество. Бесполезно… Вы меня слышите, Вельзевул?

– Да, профессор.

– Мой ученик хоть и сообразительный, но довольно шумный молодой призрак.

– Самую малость шумный, профессор.

– Тут же и так понятно…

Всё же как на…

А он…

Нууууууууу…

Мелодия разбивающихся склянок стала громче.

Колбинсону пришлось повысить голос:

– Кашпир всего лишь пытался сказать вам, что его заразили.

– Что?

– Заразили!

– Кого? Кашпира?

– Нет, Цербера.

– Кого, профессор?

– Цербера!

Разбилась последняя стеклянная тара. И Кашпир в последний раз всплеснул руками, после чего сел на стул передохнуть.

Колбинсон воспользовался этим, затараторив:

– Цербера заразили. Или, скорее, он сам заразился. Я предполагал, что болезнь Децербера магического свойства, но магические заболевания локальны и не заразны. Вместе с тем это и не природный недуг. С чем же мы столкнулись, ломал я голову: болезнь уникальная, но не магическая, и заразная, но не природного происхождения. И тут решение пришло само собой: заразился же не кто-нибудь, а Цербер! Цербер, который, как мы выяснили, – то же самое, что и Децербер, только более молчаливый. Болезнь не сумела одолеть самого Децербера и перекинулась на иную его ипостась. Вельзевул! Кто-то имеет зуб на Децербера, кто-то специально заразил его этой страннейшей болезнью. Но либо она вышла из-под контроля злоумышленника, либо, наоборот, следовала его воле… Неважно. Результат не меняется: жертвой недугапал не хозяин, а домашний питомец! – Тут дыхание закончилось.

Профессор Колбинсон перевёл дух.

Вельзевул посмотрел в окно. С того дня, как заболел Децербер, минула неделя, но ничего не изменилось. Жара не спала. Выходя на улицу, вы всё так же боялись, что испаритесь, стоит вам только переступить порог. Как и прежде, асфальт нагревался так, что начинал булькать и пускал раскалённые пузыри. Как и прежде, непрерывным и необъятным потоком обрушивался на жителей Ада отражённый металлом яростный свет – отскакивающий от крыш и столбов, отпрыгивающий от мобилей и велосипедов, отстреливающий от роботов и киборгов. Как и прежде, телевидение передавало бессчётные экстренные сообщения о пожарах: в курятниках и на улицах, в жилых домах и на заводах, в парках и лесах. «Мы прерываем показ сериала „Из огня да в полымя“, потому что до нас дошли слухи…» И, как прежде, стилонеры расходились на ура, и даже на гип-гип-ура. Однако коммерческие успехи, с которых Вельзевул получал немалый процент, нисколько его не радовали.

Монотонно работающие стилонеры засыпали дьявола фунтами снега, но и это не имело значения.

А ночью жара не стихала, нет, – становилась ещё жарче.

Вельзевул скис. Помнится, дьяволу удалось растормошить Децербера и вернуть ему волю к жизни, когда пёс оказался в подобном положении. Но как легко давать советы другим и менять их жизни к лучшему и как непросто помочь самому себе…

…Децербер предложил гному-интервьюэру пройти на кухню – чтобы им не мешали шум диалогов, звон бокалов и сладкие похрапывания. Гном согласно кивнул, и «звезда» с «журналистом» скрылись из виду…

…Чтобы поднять настроение, на помощь извне рассчитывать не приходилось. Но Вельзевул не был в обиде на Децербера: пёс никогда не бросал его в беде. Децербер непременно поддержал бы Вельзевула и сейчас. Ободряюще улыбнулся бы, хлопнул по плечу. Но ведь Децербер не знал, что его друга гложет… а собственно, что? Вельзевул сам затруднялся ответить.

– Профессор, а эти полосы… – Вельзевул трижды провёл пальцем по воздуху, рисуя график жизни Цербера. – Получается, Цербер – три самостоятельных существа? Как же они уживались в одном теле?

– Мне думается, Цербер был…

– Как-то странно звучит: был.

– Когда был целым, – поправился Колбинсон. – Целостен. Когда Цербер был целостен, он представлял собой нечто…

– Нечто… тоже странное слово.

– Существо. Когда Цербер был целостен, он представлял собой существо сродни однояйцовым близнецам. Целостен снаружи, разрознен внутри. Но, поскольку разумом он не обладает, разрозненность эта не доставляла проблем. Им управляли инстинкты. А Децербер – владелец разума. Разум объединил его внутренний мир и сотворил самого Децербера – благодаря разуму Децербер и является цельной, целостной личностью…

– Личностью? – переспросил Вельзевул. – По-моему, странное сл…

– Вельзевул!

Дьявол подскочил на месте:

– Что?

– Взбодритесь.

Вельзевул согласно закивал:

– Да, профессор. Понимаю. Нечего распускать нюни, делу это не поможет! – Вельзевул замотал головой, отгоняя негатив и сонливость. Он победил их в друге – победит и в себе. – Ну, вот. Всё. Я снова бодр и весел.