Текст книги "Это все нереально! (сборник)"

– Так… так-так-так… секуундочку…

Где-то через полчаса Децербер задался вопросом:

Сколько же ног у октанога?

Пёс пролистал газету, но не нашёл на её страницах ответа на сей важный вопрос. Эти существа, журналисты, то ли глупые, то ли удивительные. Как мастерски они умеют выбирать именно те темы, которые нисколечко не интересуют читателей. И при этом не прогорают и печатаются в изданиях с миллионными тиражами. О нет, это не глупость, – Децербер помотал головой, и боль с новой силой напомнила о себе. – Ууй… Нет, это не глупость – это талант, и талант такого уровня, что обычным талантливым существам его не понять.

Итак, сколько же ног у октанога?

Со слов «Не посмотрите ли вы мою ногусссс?» и до слов «Спасибо большое, дай вам Повелитель здоровьичка, до свидания, жалкие, доктор!» Децербер насчитал приблизительно 26 штук.

Старичок выполз из кабинета хромой черепашкой. Чтобы не испытывать судьбу и не дожидаться, когда док Трудельц отправиться на обеденный перерыв – время обеда давно подошло, – Децербер стремглав ринулся в приоткрытую кабинетную дверь, по дороге точным броском отправив газету в щупальца её владельца октанога. Децербер миновал его на двух световых скоростях, так что заметить пса было нереально.

Старик ошалело уставился на упавшую с неба прессу.

– А я-то полагал, шшш, что там, наверху, газетчиков нет. – Старичок поразмыслил и добавил: – Жалкие.

– Прет, док, я тут! – выпалила ракета с именем «Децербер» на бортах, и порыв ветра захлопнул за псом дверь.

– А. – Док Трудельц вздрогнул и обернулся. – Так-так… так-так… Веээ… это, льзевул?

– Да, примерно, – ответил Децербер. – На самом деле, его друг – Децербер, но платить всё равно будет Вельз.

– А, да-да, припоминаю, Вельзевул меня предупреждал… Что-то вы долго.

– М-м, попал в пробку.

За спиной дока возвышалось гордое и неприступное, ужасающее и сделанное из металла, пластмассы и материи медицинское кресло.

– Да? Ага. Ну что же. Садитесь… садитесь. – Док ткнул пальцем в кресло, не попал и, отвернувшись, заскрипел ручкой по заполонившим рабочий стол документам.

Децербер звучно рухнул в кресло, и оно, привыкшее само угнетать и мучить, оскорблённо застонало. Децерберу показалось, будто бы он расслышал что-то вроде: «Ну и тяжёлая скотина». Но, может быть, ему только показалось.

Маневрировавший под потолком стилонер щедрыми горстями сыпал в кабинет горную прохладу, оседавшую на поручнях кресла кристалликами льда.

Децербер посмотрел на невысокую, скрюченную фигурку упыря во врачебном халате.

«Почему среди докторов так много упырей? – мелькнула мысль. – На какого ни посмотришь: не доктор, а упырь. Почему?»

Об этом журналисты тоже не писали.

Белые, почти до бесцветности, волосы дока, не поражающие густотой, но довольно длинные, были уложены вокруг идеально круглой лысины концентрическими окружностями.

«А лысина у него естественная или специально выстриженная, для понта?» – не унимались Децерберовы мысли…

– Вы случайно не знаете, кто исчеркал мои бахилы? – неожиданно спросил док Трудельц.

– Нет, док, – искренне ответил пёс. – А что, должен?

– Мало ли, мало ли… – Трудельц дважды пожал плечами, в такт своим словам. – Какой-то шутник всё время меняет «бахилы» на «бацилы», я замучился за ним править. Он, наверное, думает, что это смешно. Это смешно, как по-вашему?

– Смешно так думать, док, – сказал Децербер. – Лады, если найду виновника, пришлю вам письмо с первым же истребителем.

– Что-что?

– Ну, поставлю в известность, короче.

– Ах, это. Спасибо большое… Ну да ладно. – Трудельц принял серьёзный вид. – А сейчас, пожалуйста, откройте рот, как-вас-там, эээтот, Децибел.

– Дофтор, я фе не по эфому пофоду.

– Так-так. Три из семи.

– Неф-неф.

– Что нет? Я же вижу. – Доктор оттопырил губы, придав своему обворожительному лицу выражение «Любому же дураку ясно», и указал на раззявленную пасть Децербера: – Вот, только три признака здоровых зубов из семи!

Дых! Децербер захлопнул рот, едва не отхватив Трудельцу руку. Но док оказался непростым малым: он быстро среагировал, отпрыгнув от пса не меньше, чем на три шага.

– Аа… в чём же дело, позвольте узнать? – спросил Трудельц.

– Голова, – кратко ответствовал Децербер.

– Одна?

– Нет, три.

– Все?

– Все, док.

– Хм. – Трудельц был озадачен. – И что с ними?

– Посмотрите, док. Такое странное чувство: будто стенки черепа превратились в преграду между армиями Ада и Тартара [7], и первая обстреливает мою черепушку с внутренней стороны, а вторая делает то же самое, но с внешней. И пули, я вам хочу сказать, нехилого калибрика.

Децербер замолчал. Это тоже было на него не похоже. Творилось что-то очень странное…

– Пулями, значит? – внёс точность док Трудельц.

– Не грешат и гранатами, – подтвердил Децербер.

– А гранатомёты?

– Не исключено.

– Танки?

– По паре десятков с каждой стороны.

– Атака с воздуха?

– Периодически проводится.

– Бластеры, плазменные пушки и пулемёты бозар?

– Да настоящая бойня, док!

– РПГ, пациент?

– Варгейм, док.

– Весьма… весьма-весьма-весьма странненько.

– Почему же, док?

– Потому что, пока вы балаболили, я вас обследовал и не нашёл следов каких бы то ни было заболеваний. Если не считать три признака и подуставшие почки. Много пьёте?

– Да как все.

– То есть как?

– Три-четыре в день – не больше.

– Яасненько, ясненько.

– Что я, враг себе, пить больше трёх-четырёх бочек алкоголя в день? Я знаю меру.

– Кхм!

– Что-то случилось, док?

– Нет, кхм, ничего, кхм. Я задумался о природе ваших осложнений. Скажите, вы не пробовали не пить?

– Что вы, док!

– А не хотите попробовать?

– Да вы что, док!

– Но, может, я и ошибаюсь… Как бы то ни было, я не обнаружил у вас никаких осложнений. Так же как и самой боли. – В знак того, что он обыскал всё, везде и очень тщательно, док Трудельц помахал медицинским оборудованием, при помощи которого, видимо, и проводил обследование. – Я бы усомнился: уж не разыгрываете ли вы меня?

– Док!..

– Если бы вы не были серьёзным, как я вижу… м-да… молодым существом.

– До свиданья, док.

– Хотя и пьяницей.

– Спасибо, док.

– Берегите зубы! – крикнул вдогонку Трудельц. – И не забывайте про «Орбитальную резинку»!

Децербер покинул кабинет Трудельца в смятении и сомнениях.

Док сказал, нет боли? Как же нет боли? Вот она, на месте – ааа! – пульсирует и переливается всеми болевыми цветами, давит и изнутри, и снаружи, в каждой голове, и, кажется, передаётся дальше по телу: к шеям, к груди… Не нафантазировал же Децербер её!

Не нафантазировал?..

– Шшш! Смотрите, куда идёте, молодое существо! – Старый (во всех смыслах) знакомец октаног едва не был раздавлен внушительной пятой Децербера.

– Прошу прощения, я вас не заметил, – рассеянно извинился пёс. – Вы хотели допоказать доктору ваши ноги?

– Хамите, парниша! Ссс.

Децербер аккуратно, но продолжая пребывать в задумчивости обогнул старичка.

Уф. Разберусь в ситуации на следующей остановке – «Дом». Но сначала остановка по требованию – «Стриптиз-бар „У Зосуа“».

Децербер планировал закупиться там бутылками с виски – по сходной цене, поскольку Зосуа был его другом.

Без особого удовольствия дымя сигарами, пёс уныло шлёпал по каменным плитам. Даа, совсем для него нехарактерно…

В стриптиз-баре Зосуа было не протолкнуться – это нормальное состояние для стриптиз-бара, которым владеет охочий до женского пола вампир [8]. Имеется в виду, что такой хозяин знает, как привлечь в своё заведение посетителей мужеского пола, составляющих большую часть его клиентуры.

Как вампир, Зосуа ничем не выделялся среди собратьев, обладал худым телом и ростом немногим ниже среднего. Но не имел клыков. Их он лишился по милости одной дамочки, каковую некогда охмурил, бросил и забыл. Последнее стало ошибкой, потому что дамочка прекрасно помнила Зосуа. За годы разлуки с «любимым» она разработала хитрый и коварный план, в результате которого Зосуа лишился самого важного для вампира, – клыков.

Сначала это его расстроило. Не зная, что делать и куда податься, Зосуа, в сердце которого женщины не вызывали уже более ничего, кроме отвращения, порешил навсегда завязать со стезёй ловеласа – и на мелочь, сохранившуюся после встреч с десятками обеспеченных подружек, открыл стриптиз-бар. Примерно тогда же желание навсегда распрощаться с профессией Казановы поспешно покинуло ум вампира.

Зосуа исполнял в стриптиз-баре обязанности не только директора, но также менеджера, бармена, постановщика танцев, сутенёра, торговца оружием, карточного шулера и продавца леденцов. Его настоящее имя, кстати, не Зосуа. Или можно сказать по-другому: оно настоящее, но деформированное «инвалидностью» вампира. В первом варианте имя Зосуа звучало подозрительно не нереально, было чуточку длиннее и включало в себя такие буквы, как «д», «ж» и «ш».

Друзья советовали Зосуа вставить искусственные клыки.

«Сделай золотые: как раз в твоём стиле», – шутил Децербер. Шутка, надо признать, резковата, но из уст Децербера она звучала по-дружески и беззлобно.

Но что это за вампир со вставными клыками?

С другой стороны, что за вампир вообще без клыков?

В очередной раз размышляя над этой дилеммой, Зосуа меланхолично протирал высокий стакан без граней.

Как много девушек поймалось на эти намеренно удручённые и технически бесподобно исполненные неуклюжие движения. Нынешние девушки падки на меланхоличность и удручённость, и Зосуа ли было этого не знать. А отягощённые жалостливой шепелявостью, подобные качества делают своего владельца просто неотразимым!

Но не будет ли он со вставными клыками смотреться ещё жалостливее?..

Раздираемый противоречиями, Зосуа приступил к протирке второго стакана, когда входные двери распахнулись.

Они распахнулись так, как они любят распахиваться в вестернах. Зосуа не был до конца уверен, но вроде бы присутствовали и замедленные съёмки. Двери мощно хлопнули по стенам, и внутрь заведения ввалился или вплыл (возможны оба варианта) Децербер. Впереди себя он нёс клубы пыли и пучки ослепительного света, позаимствованные у улицы. За спиной трёхглавого пса двери выразительно сомкнулись, и полумрак в заведении секунд на пять превратился во мрак.

Децербер направил стопы к барной стойке.

– Пйивет, Децейбей! – Зосуа расплылся в радостной улыбке – и с ней и застыл, увидев выражение морд приятеля. – Сто, эм… слосный денёк?

– Привет, – отстранённо поздоровался Децербер.

– Сто будесъ…

– Пять бутылок высочайшестранского [9].

Металлические души, подгоняемые тяжёлой лапищей Децербера, обрушились на стойку.

– …пить? Как обысьно? – по привычке закончил Зосуа.

И отработанным, автоматическим движением поставил перед посетителем сосуды с виски.

– Пять бутылок высочайшестранского, – повторил Децербер, не меняя интонации.

Зосуа недоумённо пересчитал бутылки слева направо, потом справа налево, но всё равно насчитал пять.

– Пять бутылок высочайшестранского, – произнёс Децербер.

Вампир покосился на ёмкости с виски, на Децербера, на виски, опять на пса – и на всякий случай поставил ещё одну бутылку.

– Са сйёт саведения, – пояснил Зосуа.

– Спасибо. Удачной работы.

Децербер смахнул бутылки со стойки, уложил рядком под мышку и, вытянувшись по струнке, прошествовал на улицу – он нырнул в самое пекло, настолько жаркое, что оно образовывало из раскалённых воздушных масс облака. Когда облако света и жара поглотило Децербера, дверцы стриптиз-бара закрылись, отрезая прохладное, затенённое помещение от того ада, что творился на улице.

Зосуа выпучил глаза – от ужаса, а может, от замешательства, – но протирать не прекращал.

– Не послил, не напился, на новенькую танцовсицу не всглянул, – перечислил Зосуа вслух. И подвёл итог штампом, бессмертным, но ужасно милым, учитывая прононс вампира: – Ох, сто-то будет…

Однако тут штамп отодвинулся в сторону, уступая место более свежей и более беспокойной мысли:

– Или усэ слусилось?

Механическим меланхоличным движением Зосуа протирал воздух…

Когда выяснилось, что губки ему более не подчиняются, президент устроил забастовку.

Впрочем, народу под предводительством военачальника было всё равно.

Сотни, тысячи высокогорных губок скатывались на мягких спинах с горы. Они начинали спуск почти у самой вершины, а завершали у самого подножья. После этого спина немножко чесалась, но это было не опасно.

Президент кричал сверху, что они пожалеют – но не уточнял, как именно. Обещал, что они утонут в глубоких морях, зажарятся под солнцем и, как это, застынут в янтаре!..

Военачальник подбодрил собравшуюся у подножия пиков колонию напутственной речью:

– Не боитесь, ха-ха! Я с вами! Прорвёмся, ага!

Важнее было не то, что он кричал, а то, как он кричал. Эмоции воодушевляют слушателей намного эффективнее, нежели философские рассуждения.

Жители взревели, поддерживая нового предводителя во всём… что бы то ни было.

И губки двинулись вперёд.

Президент аж подпрыгнул на месте:

– Стойте! Куда вы?! Вы же пропадёте! Вы же пропадёте без меня!.. А я без вас… Эй, стойте! Стойте!..

Президент поскользнулся, закружился и рухнул за край плато. Милю за милей нёсся он вниз, прочь от того места, которое высокогорные губки обжили много-много веков назад. Президент пытался что-то кричать, но каждый раз, когда открывал рот, туда набивалось порядочно снега. Прожевав и проглотив его, президент повторял попытку, но с тем же успехом.

Вращательное движение прекратилось, лишь когда губка затормозил носом о равнину. Он поднял глаза и увидел перед собой военачальника.

– Пойдём с нами? – спросил тот.

– Дааа… – гордо отряхиваясь и сплёвывая снег, отвечал президент; он испытывал величественное головокружение. – И хочу напомнить, что я – его величество.

– Пойдём с нами, его величество? – послушно исправился военачальник. А губкам прокричал такие слова – и не возникало ни малейшего сомнения, что прокричать их мог лишь великий стратег и полководец: – Вперёд, чуваки! Кто последний – тот лох!

И бывшие высокогорные губки понеслись через поля, ныряя в высокую и сочную зелёную траву и оставляя на ней следы из снега…

А на двери 416-го кабинета, что и требовалось доказать, поверх зачёркнутой буквы «х» возникла буква «ц». Повествование приближалось к потолку. В любом смысле.

Что и говорить, авторы повествования обладали поистине неиссякаемым чувством юмора.

Первым позвонил Вельзевул.

Под нервную трель фона Децербер разглядывал одну из бутылок с виски, вертя её в бьющих через окно жарких лучах.

– Виски, – задумчиво проговорил Децербер. – Виски… Да, это виски… Виски? – Он присмотрелся получше. – Да… виски…

Фон замолчал, обескураженный тем, что к нему не подходят, но, справившись с изумлением, затренькал снова, для верности сопроводив сигнал вызова передачей на джаз-радио и рекламой собачьей еды на канале для животных.

Децербер нехотя прислонил трубку к уху.

– Ну, алло.

– Дец, ты что не подходишь к фону? Я тебе обзвонился!

– Я смотрю на бутылку виски. Красивая, правда?

Вельзевул молчал, но на сей раз не по привычке, а потому что не находил достойного ответа.

– Да? – наконец нашёлся он.

– А как оно искрится и играет в дневном свете. Вельз!

– Что?! – не на шутку обеспокоился дьявол.

– Тебе надо на это взглянуть.

– Уже выезжаю! – взволнованно бросил в трубку Вельзевул, бросил трубку и бросился к Децерберу.

– Ты был у доктора? – с порога выдохнул запыхавшийся Вельзевул.

– Я имел честь посетить господина Трудельца Гера. – Децербер не отрывал взора от бутылки, пальцы пса медленно и ласково поворачивали её то влево, то вправо.

– Имел честь? Это ты сейчас говоришь? – Вельзевул прислонил ладонь к Децерберову лбу. – Температуры как будто нет…

– Я ли это говорю? И ты спрашиваешь это у меня? Я, по-твоему, кто, философ?

– Я…

Децербер погрузился в раздумья.

– А в общем, да, философ. И я, и ты, и все – все мы, друг мой, философы. Отчасти, – счёл нужным уточнить философ Децербер, обращая левую голову к уподобившемуся истукану философу Вельзевулу.

– И что сказал доктор? – осторожно поинтересовался Вельзевул, присаживаясь рядом с Децербером.

– Что я здоров! – Пёс радостно взмахнул рукой, и Вельзевулу стоило больших трудов не лишиться головы.

– И что здесь плохого? – спросил дьявол, выныривая обратно.

– То, что это не так, – отрезал Децербер.

– Не так, ты говоришь?

– Нет, даже не так – а совсем не так!

– И головы… – Вельзевул опасливо протянул руку к оказавшейся поблизости глыбе с глазами, ушами и густой шерстью.

– Болят, – сказал Децербер. – Жутко. Невыносимо. Мне кажется, они сейчас взорвутся. Бум-бум, бум-бум, бум-бум… Этот ритм я слышу внутри них. Мои головы словно бы сокращаются, по крайней мере, так я это ощущаю, но со стороны ничего не видно. Со стороны всё выглядит нормально. А я, между тем, чувствую, как ритмично, синхронно, беспрестанно мои головы или что-то внутри них делает бум-бум, бум-бум, бум-бум… Сжимается и разжимается, сжимается и разжимается… Ты же слышал теорию о том, что вселенная сужается и расширяется? Так если бы не бессчётные мысли о выпивке и бабах, среди которых не развернуться, я бы решил, что внутри меня поселилась вселенная. Вельзевул, – Децербер схватил дьявола за плечи, – этот ритм – бум-бум – отвлекает меня. Когда он бум-бумкает – а он бум-бумкает непрестанно, – я не могу думать ни о чём. Ни о чём, кроме него. Даже о девушках. Вельз, это страшно!

Вельзевулу было страшно видеть друга в таком состоянии, но всё же он выдавил:

– Совсем-совсем не можешь думать?

Децербер немедленно отпустил его.

– Ну, ты что! – отмахнулся он. – Положение, конечно, плохо, но не безнадёжно. Могу, естессьно… Но слабо. – Децербер повторно схватил друга в охапку. – Хуже, чем раньше, Вельз!

Вельзевул неторопливо, чтобы ненароком не растревожить больного, освободился из объятий.

– Я что-нибудь придумаю, обещаю… О!

– Что? – встрепенулся пёс.

– Я позвоню Врачу-На-Дачу.

– Кому-кому? Кто из нас бредит, в конце концов? – нахмурился Децербер.

Вельзевул замахал руками:

– Это прозвище. Он крупный специалист, светило! Он специализируется на нестандартных заболеваниях и уникальных случаях. Кроме того… – Вельзевул потёр подбородок и кивнул своим мыслям. – Да, вне сомнения, он тот, кто нужен. Если и есть в Мире [10] существо, которому известны все болезни и лекарства от них, так это он! – С пламенной улыбкой на устах Вельзевул победоносно простёр руку вперёд, в будущее.

Но энтузиазм дьявола длился недолго – кислый взор сразу трёх волосатых морд с саркастически скошенными губами вернул его на землю.

– Он личный врач моего брата Повелителя – владыки [11] Ада, – выстрелил Вельзевул наудачу.

И, неожиданно, попал.

– Павел-то чувак авторитетный… – Левая и средняя голова вздохнули, правая сформировала облачко сигарного дыма и отправила его в плавание по гостиной.

– В чём же дело?

Децербер неопределённо покачал головами и скривился от очередного приступа боли.

– Решено, – твёрдо сказал Вельзевул. – Я бегу домой, смотрю в записной книжке номер, звоню, отсылаю Врача к тебе, и через пять, максимум десять минут он у тебя. А ты сиди тут и никуда не отлучайся.

– Да куда я отлучусь…

– Вот и отлично… Ээ, в смысле… А, ладно. Я мигом!

Вельзевул рванулся к двери, но на полпути дал задний ход:

– Что здесь такой холодрын-то собачий?

– А какой здесь ещё должен быть холодрын, учитывая, кто владелец? – В этой фразе впервые проглянул прежний Децербер – жизнерадостный и ироничный. – Это твоим стилонерам спасибо! – прибавил пёс в спину быстро удаляющемуся, подгоняемому страстным желанием помочь Вельзевулу.

Вельзевул, не сбавив газу, машинально обернулся и взглянул на зависшие под потолком стилонеры. Его нога опустилась на коврик, коврик поехал вперёд, дьявол – следом за ним. Вельзевул быстро-быстро засеменил в воздухе ногами, вероятно, надеясь, что получится взлететь. Но взлететь не удалось. Вельзевула развернуло на 180 градусов и вышвырнуло наружу в позе высокохудожественной раскоряки. Коврик взметнулся и устремился следом, и, если судить по звуку, спланировал воздушному акробату на макушку.

«Как бы ему самому не понадобилась помощь врача», – сочувственно подумал Децербер…

Вторым звонил Повелитель.

– Да-да? Останки Децербера на проводе.

– Здравствуй, милый Децербер. – Повелитель говорил по обыкновению сдержанно и вежливо. – Что у тебя стряслось? Поведай мне, я за тебя тревожусь.

– Ничего, мой ироничный Павел, – весело, насколько был способен, откликнулся Децербер. – Головы трещат по швам, того гляди, развалятся, и я испачкаю собственный ковёр собственными же мозгами. А в остальном, прекрасный маркиз…

– Давай не юли, – более твёрдо произнёс Повелитель. – Сызнова какая-нибудь катавасия?

– На каком языке ты изъясняешься? Я тебе не понимаю, хе-хе.

– Хохмишь? Значит, не так всё худо?

– Нет, всё так худо. А хохмлю я, подпитываясь из негустого н/з внутренних энергетических ресурсов. Я бы и не обнаружил, что он у меня имеется, если бы не Вельзевул, который поднял мне настроение и вернул веру в светлый исход. А я уж, было, настроился на увлекательное путешествие в страну Депрессию…

– Коньки задумал откинуть? – недоверчиво осведомился Повелитель.

– Да, уже отправил Цербера разбираться с задолженностями по аренде катков… А, вот он, родимый. Здорово, Церб. Жрачка на кухне. И не тревожь меня – я умираю.

Трёхглавый пёс, кого-то подозрительно напоминающий, забрался в дом через потайной люк в полу. Росту в Цербере было столько же, сколько в его разумном воплощении, очки он не носил, сигары не курил, передвигался на четырёх лапах, не разговаривал и вёл себя умнее. Выражение морд сохранял умиротворённое или безразличное и вилял не одним хвостом, а целыми тремя. Но, невзирая на приведённые отличия, стороннему наблюдателю он бы показался точной копией Децербера.

Цербер отряхнулся и рысцой пробежал в кухню, где его ждала еда.

– Завидую я ему… – Децербер посмотрел питомцу вслед. – Ешь да размножайся, размножайся да ешь.

– Хочешь сказать, твоя жизнь сильно отличается от его?

– Да, Павел, я ещё пью.

– Большой труд.

– Ты не пробовал. Попробовал – не говорил бы.

– Не похож ты на больного.

– Может статься, я не болен…

– Вот и я сомневаюсь.

– Просто умираю, и всё.

Повелитель на том конце провода поджал губы.

– Но если Булгак сорвался с места, чтобы прописать тебе пилюли, это что-то, да значит, – сказал владыка после паузы.

– Булгак?.. А, Врач-Как-Его-На-Дачу? – догадался Децербер.

– Он самый. Булгак М. А. Вы уже знакомы?

– Заочно.

– Скоро познакомитесь лично. Между прочим, я договорился, чтобы он, в виде особого исключения, осмотрел тебя бесплатно. Но что уж там, можешь меня не благодарить.

– Я и не благодарю. – Децербер ухмыльнулся, но ухмылка, на которую его хватило, была недолгой и отдавала болезненностью.

– Не нравится мне, как ты выглядишь, – сказал Повелитель. – Я пригляжу за тобой.

– Старший Брат смотрит на тебя, да?

Небольшая тёмно-серая птичка села на ветку напротив окна. Свет Купола [12] скользил по её перьям ослепительными сгустками и, отражаясь, рикошетил в разные стороны. Мобили, припаркованные на стоянке неподалёку, вели себя схожим образом. Птичка была сделана из металла.

Децербер свободной рукой помахал передвижной скрытой камере Повелителя. Птичка-шпион выдвинула вперёд глаз, подмигнула красным фотоэлементом и, козырнув на прощание крылом, упорхнула из поля видимости.

– Если за тобой не следить, ты такого натворишь.

– Павел, думаю, на этот раз всё обойдётся…

– Он думает… И говорит одно и то же. Из раза в раз.

– Да правда, кому может досадить моя больная голова. Ладно-ладно, три моих больных головы.

– Всё начинается с больных голов, а когда их проблемы перекладываются на головы здоровые, случаются вселенские катаклизмы. Децербер, я отлично тебя знаю, поэтому оставь, пожалуйста, заботу о безопасности государства и его отдельных представителей на моей совести.

– Ну ладно, Павел, о-ка. Убедил.

– Невозможное возможно? Я убедил Децербера? – Речь Повелителя смягчилась, в его голосе проскользнули мягкие нотки – на одно мгновение. – Булгак прибыл, – тон владыки вновь стал бесстрастным. – Желаю тебе, Децербер, быстрого и безболезненного разрешения твоих проблем, хотя лучше бы пожелать этого всей Нереальности.

– Ты излишне…

– Ох, это ты излишне – излишне злоупотребляешь врождённой способностью создавать неурядицы микро– и макрокосмических масштабов. Конец связи. – Повелитель разъединился.

– Пока, – попрощался Децербер с гудками в трубке.

– Привет, – поздоровался он со стуком в дверь.

…Док Трудельц подпрыгивал на месте, силясь дотянуться маркером до потолка.

– Найду шутника – поставлю ему в каждый зуб по пломбе без наркоза!

«Ц» ехидно усмехалась доку с высоты двенадцати футов.

– Небось, какой-нибудь подросток… прикалывается.

Трудельц сходил за стремянкой.

– Ох, грехи мои тяжкие…

Чёрный маркер гневно зачёркнул «ц» и с чувством глубокой удовлетворённости вывел «х».

– Негодники! Поди, никогда потолки-то не белили. Впрочем, я тоже не белил, – негодовал Трудельц, оступаясь и падая с последней ступеньки лестницы…

– И дело так плохо? – спросил у Вельзевула невысокий полноватый чёртик в очках.

– Да, господин Булгак, хуже, на мой взгляд, некуда, – ответил дьявол, ускоряя шаг.

Булгак М. А., доктор в пятьдесят пятом поколении, вперевалочку покатился за ним.

– Подождите… Ух-тух…

Пот водопадом лился с волосатого доктора. Торговый агент в этом смысле несильно от него отставал.

Вельзевул вытащил из кармана скомканный лист, расправил и с удивлением обнаружил, что это разворот сегодняшней газеты. Левую часть занимал раздел политики, правая была отдана на растерзание экономистам.

Дьявол, наспех вытерев лоб тыльной стороной ладони, принялся обмахивать газетным листом запыхавшегося, но стойко переносящего жару и быстрый темп Булгака.

– Большое спасибо, – поблагодарил доктор. – Но мы ведь уже пришли? – Чёрт указал на дом.

– Да, это берлога Децербера. Господин Булгак, вы не будете так любезны позвонить? А я пока разделаюсь с современной прессой. Где же тут было мусорное ведро? Где-то было…

– Никаких проблем, дорогой Вельзевул.

Булгак одолел подъём из пяти ступенек, протёр лысину до зеркального блеска носовым платком, спрятал его в нагрудный карман и постучал – до звонка он бы не дотянулся.

– Я сейчас, сейчас, я почти его нашёл! – откуда-то издалека прокричал Вельзевул.

Тяжёлая, медлительная поступь предварила тихий скрип дверных петель, но вот он раздался, и перед Булгаком М. А. предстал уставший, разбитый и слабо улыбающийся трёхглавый пёс.

– Гы, – приветствовал доктора Децербер.

– Э?..

– А почему Врач-На-Дачу?

– Может, потому, что я часто гощу у Повелителя на даче. Я его личный врач, если позволите. – Поклон.

– О да, наслышан. Прошу вас, проходите. – Децербер отходит в сторону, пропуская Булгака.

– Благодарю, – благодарит Булгак своим негромким и высоким, но не без приятности голосом. – Вельзевул! Вельзевул! Где вы?

– Я почти-почти-почти отыскал её, господин Булгак! Я скоро буду! – донеслось с расстояния в шесть или семь автобусных остановок. – Где же оно было? Где-то же было! Где-то было, где-то было, где-то было…

– Дорогой Вельзевул, по-видимому, до сих пор ищет мусорное ведро.

– Он даавно его ищет, и не только сегодня… Как вы думаете, оно вообще существует? В нашем мире, я имею в виду, – обратился к Булгаку Децербер.

– Существует ли в нашем мире мусорное ведро? Не исключаю, что метафизически – да, иначе как бы этот образ обрёл словесное воплощение в разуме населяющих наш мир существ?

– Так вы тоже философ? Весьма, весьма рад.

– А вы философ, дорогой Децербер?

– Философ-трепач, милый доктор.

– А в чём разница?

– Нет, вы истинный философ. Мы в восхищении! Прошу ко мне в гости.

Булгак, владелец объёмного багажа знаний как узко-медицинского, так и энциклопедического характера, он же – компанейский собеседник, принял приглашение Децербера.

– Где-то было, где-то было… – Вельзевул не был ходячей энциклопедией, зато ему принадлежало солидных размеров упорство.

В связи с этим Децерберу неожиданно вспомнился юмористический раздел из сегодняшней газеты. Он решил попробовать.

– Где-то было, где-то было, где-то было…

– Вельзевул, быстрее! Ты сбиваешь с ритма весь Ад.

– Гдетобылогдетобылогдетобыло! – громко затараторили с другого конца города.

Шутка сработала. Но с Вельзевулом шутки всегда срабатывали – в этом был его несомненный плюс.

Расплывшись в зверином оскале, который, по мнению Децербера, походил на улыбку, пёс пыхнул сигарами:

– Доктор, как вы относитесь к коньяку?.. Аааа!

Пухлое телосложение не помешало Булгаку в ту же секунду подскочить к больному.

– Что случилось, дорогой Децербер? Давление или, быть может, сверхъестественное заболевание? Они нынче распространены. Идёмте-идёмте…

Булгак усадил дорогого Децербера в кресло.

– Расслабьтесь, пожалуйста.

– Каким образом?!

Щёлкнул раскрываемый саквояж.

– И, пожалуйста, не шевелитесь… Фух, как у вас холодно, если мне будет позволено заметить.

– Это всё Вельзевул.

– В каком смысле, прошу прощения, Вельзевул?

– Его стилонеры. Он мне сбагрил два или три.

– Да-да, стилонеры, как же, как же. Дорогой Вельзевул любезно согласился продать мне одну модельку – микро– (может, знаете), со скидкой.

– У меня стандартные модели. Вначале они не работали ни в какую, а когда я запустил в них тапком, словно с ума сошли – морозят и морозят!

– Да, пренеприятное положение.

– Это вы о чём, доктор?

Булгак обдумал ответ.

– Не тяните, доктор!

– Как вам объяснить…

– Объясните, как есть, но не тяните! Если я конченое существо, так и скажите.

– Нет-нет… Вернее, что я хочу сказать… Я не понимаю одного, – для наглядности Булгак постучал инструментом по какой-то голове Децербера.

– Ой, доктор!

– Ах да, простите… – Булгак убрал инструмент в саквояж – и вдруг вскочил и припустил по гостиной скаковой лошадью. Неизвестно ещё, кто нервничал больше: больной или доктор. – Не понимаю я вот чего! – недоумённо восклицал Булгак. – Вы больны – это факт. Заявляю со всей ответственностью: ни единое существо не может столь достоверно притворяться, что оно нездорово. Ни единое! Наука занимает по этому поводу крайне категоричную позицию. Она вообще категоричный товарищ, – поделился Булгак, понизив голос до конспиративного шёпота. – Категоричный и временами узколобый товарищ, эта наука. Но в вашем случае её диагноз однозначен: вы больны. Да. Но! – Булгак дёрнулся и замер, как растянутая за кончики резинка; казалось, он сейчас завибрирует. – Но, повторяю я! Хоть вы и больны – вы не больны! И тут наука вступает в противоречие с самой собой, что, и я не побоюсь этого слова, нет, не побоюсь – парадокс! Вещь жуткая, кошмарная и всячески нежелательная, но, к несчастию, существующая – в той же мере, в какой существует ваша несуществующая боль.