Текст книги "Зов Времени"

Поэт

 
Веленью Божию, о муза, будь послушна…
 

А.С. Пушкин, «Памятник»

Фото автора

Когда в 1992 году я первый раз прочитал стихи Михаила Шаповалова, был сильно удивлен тем, что до сих пор не знал его, поэта общероссийского масштаба, который живет в нашем городе. Я решил исправить эту несправедливость, и вскоре мы познакомились.

А в 1993 году, создав первое в Подольске издательство, я пригласил на должность главного редактора именно поэта Шаповалова, хотя претендентов хватало. Позже, когда мы вместе подготовили к изданию и выпустили книгу Леонида Гроссмана «Письма женщин к Пушкину», Михаил Анатольевич в одной из газетных публикаций обо мне писал: «Так получилось, что, перекинувшись легким именем Поэта, мы почувствовали друг к другу приязнь». Я рад, что такое отношение друг к другу у нас сохраняется все эти годы.

И в том же 1993 году, издав в нашем издательстве очередной сборник стихов Михаила Шаповалова «Взгляд», я не удержался и опубликовал в газете «Подольский Рабочий» небольшую рецензию «Легла на стол мне книга». В публикации, в частности, говорилось: «К книге М. Шаповалова можно вполне отнести его же собственные слова, адресованные другому автору:

 
Легла на стол мне книга «Вестник»,
И переплет был бел, как лен,
И автор, мытарь и кудесник,
Единым словом взял в полон.
 

(«А.А.Т.»)»

Так и он, автор этих строк, берет читателя «в полон», сразу и навсегда.

После этого вышли еще две поэтические книги М. Шаповалова, ряд интереснейших статей, посвященных видным деятелям русской культуры. А я все эти годы следил за его творчеством, читал,

перечитывал, и было желание написать о нем.

С этой целью я встретился с поэтом. Мы беседовали более четырех часов. Беседовали о поэзии, о культуре, о политике, о средствах массовой информации, о прошлом, о будущем. Время пролетело незаметно и, как всегда при наших встречах, интересно и приятно.

Михаил Анатольевич Шаповалов родился 1 января 1942 года в городе Таганроге, городе, где родился Антон Павлович Чехов. Отец будущего поэта Анатолий Александрович Шаповалов был инженером-энергетиком, родом с Кубани, мать Александра Григорьевна Огонькова – инженером-экономистом с Вологодчины. Бабушка, папина мама, Евдокия Потаповна, была казачка, чем очень гордилась. При очередной переписи населения она болела, и поэтому ее анкету заполняла Александра Григорьевна. Она потом спросила дочь: «Шура, ты не забыла указать, что я казачка?».

М. Шаповалов

В военные годы, когда отец был на фронте, Миша Шаповалов с мамой жили в вологодской деревне Печаткино, где жила его вторая бабушка, мамина мама, тоже Евдокия, но Федоровна.

– Когда окончилась война и отец демобилизовался, – рассказывает Михаил Анатольевич, – наша семья перебралась на житье в город Сталинград: двум специалистам, двум инженерам легче было найти работу в большом городе, которому предстояло возрождаться. И, правда, нам там выделили три маленькие комнаты в коммунальной квартире, в которой родители прожили до 50-летнего возраста. Там, в Сталинграде, я поступил в школу № 90, которую окончил в должное время.

В школе я поначалу учился хорошо, до четвертого класса был отличником. Потом неожиданно меня перестали интересовать школьные дела. Я стал читать, я стал членом многомиллионного союза читателей, потому что в доме у нас всегда были книги.

Я помню еще послевоенные карточки, бедно одетых людей. Да и сам я был одет не слишком… А книги уже появлялись. Родители выписывали русскую классику: Гоголя, Гончарова, Лермонтова, покупали и впервые появившиеся тогда книги зарубежных авторов. Пристрастясь к чтению, я читал поэзию и прозу, не слишком их отличая и, в сущности, воспринимая только сюжет и действие. Допустим, я читаю поэмы Лермонтова. Меня, мальчишку, интересуют не красоты Кавказа, которые с таким упоением поэт описывает, а соображение о том, кто победит – наши или горцы. Например, у него:

 
Как град посыпалась картеча;
Пальбу услышав издалеча,
Направя синие штыки,
Спешат ширванские полки. —
 

Вот это было упоение.

Из школьных предметов Мише больше нравились история и география. Однажды на уроке истории был даже своеобразный триумф: речь шла о Наполеоне, а ученик Шаповалов незадолго до этого прочитал книгу академика Евгения Тарле «Наполеон». Поэтому отвечал он, уйдя далеко от того, что было написано в школьном учебнике. Учительница внимательно слушала его и, наконец, сказала: «Садись, бонапартист, «отлично»!

Класс был в восторге.

– География тоже была интересным предметом. – Вспоминает Михаил Анатольевич. – Я и сейчас вижу карту мира не в новейших ее границах, а в прежних, где полосатый англо-египетский Судан, колониальные расцветки Африки и других континентов.

Но самым любимым предметом все-таки была литература, и поэтому Миша Шаповалов уже в восьмом классе знал, что будет поступать в литературный институт. Этим он отчасти огорчил своего отца, который говорил ему: «Все, что я знаю к 50 годам, я вложил бы в твою голову к 30-ти, и ты пошел бы дальше. А в литературе я помочь тебе не смогу, тут ты можешь рассчитывать только на себя».

Стихи Миша стал писать не сразу. Сначала он писал прозу. Это было в послевоенное время, когда появились кинофильмы под таинственным грифом «Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома немецко-фашистских захватчиков». У мальчишек нашего поколения трофейные фильмы вызывали колоссальный интерес: «Королевские пираты», «Невольник из Тафоа», «Индийская гробница», «Восьмой раунд», «Мститель из Эльдорадо» и другие. Поэтому первые литературные упражнения нашего героя начались именно с подражания персонажам тогдашних фильмов. Получалось что-то в стиле «Фанфана-Тюльпана». Потом Миша увлекся маленькими сатирическими рассказами в стиле Зощенко. Но однажды, перечитав свои прозаические произведения, автор-восьмиклассник безжалостно их сжег. По-моему, это тоже творчество – вовремя понять, что хорошо, а что плохо. Он понял. Вот после этого «гоголевского» поступка и началось настоящее творчество будущего поэта.

Пушкинский праздник в Остафьеве, ведущий М. Шаповалов. Фото автора

Первая публикация его стихотворения была в сталинградской газете «Красный Октябрь», в прямом смысле на космическом уровне. Вот как вспоминает это событие сам автор:

– Это совершенно смешная история. Я прочитал в газете литературную страницу. Она состояла из стихов и рассказа. Рассказ мне понравился: он был про войну, и, – ура! – наши побеждают. Как может мальчишке это не понравиться?! Что же касается стихов, то они меня разочаровали. Дело в том, что постоянное чтение дало свои результаты. А читал я Лермонтова, Некрасова, Твардовского, которого любил мой отец, Симонова и еще многих других. Поэтому я решил: если такие плохие стихи печатают в газете, то я напишу лучше. Посидел, покорпел, но ничего не получалось. Главное, не знал о чем писать. И я пошел за советом к своему другу-однокласснику Георгию Козлитину. Он в это время взахлеб читал «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. Гера послушал меня, одобрил мое желание писать стихи, но сказал: «Только не пиши про весну, про любовь. Кому это нужно? Напиши о том, как человек осваивает космос».

Я послушал друга, написал несколько стихотворений о космосе, и мы пошли с ними в редакцию газеты. Я постучал в дверь, обитую клеенкой, из которой «выглядывала» вата. Раздался мощный голос «Войдите!», и я увидел первого в жизни редактора. «У меня стихи…» «Стихи?» – Переспросил он и в ту же минуту послал меня к ответственному секретарю. Его я застал явно в послеобеденное время: он сидел, с наслаждением курил и с еще большим наслаждением пускал кольца дыма в потолок, ловко пропуская новые кольца через предыдущие. Делал он это мастерски.

Стихи мои он читал минут 20, которые мне показались вечностью. Наконец, вздохнув, сказал: «Что ж, будем печатать».

Друг-советчик ждал меня во дворе. Я рассказал ему все, как было, и мы отправились на Волгу.

А дальше происходит событие, известное всему миру: запуск первого искусственного спутника Земли. Во всех газетах появляется снимок этого спутника. Печатают его и в нашей газете, а под ним – мое стихотворение «А завтра в другие миры ракеты с Земли полетят». Я моментально стал знаменитым в школе. Какую из этого я извлек пользу, умолчу, но учиться стал хуже. Надо писать контрольные, учить уроки, а у меня – космос, луна, любовь…

После окончания средней школы Михаил Шаповалов отработал на заводе два года, необходимых для минимального стажа при поступлении в творческий вуз. После этого поступил в Московский литературный институт имени А.М. Горького при Союзе писателей СССР. Туда надо было подать работы на конкурс, в данном случае – стихи. Вскоре оттуда пришла бумага о том, что абитуриент Шаповалов к вступительным экзаменам допущен.

– Экзамены проходили строго, – вспоминает Михаил Анатольевич. – По сочинению пятерок было всего три или четыре, немного четверок, тройки и половина – двойки. Это при том, что по творчеству прошли все и получили официальные приглашения.

Курс у нас был сильный. Я был на одном семинаре с Николаем Рубцовым. Сейчас из выпускников нашего курса в Москве живет прозаик Руслан Киреев. Поэт Александр Черевченко живет в Латвии. С нами учился и подольский поэт Виктор Яковченко, вначале на заочном отделении, а с третьего курса – на очном. Но мы были в разных семинарах.

Учеба в институте была не совсем безоблачной. Хрущев посчитал, что литературный институт очный не нужен, и всех хотел перевести на заочное обучение. Мы ходили с плакатами в защиту нашего института. Наш курс оставили на очном, а в целом очное отделение восстановили только через три года.

Первая книга Михаила Шаповалова вышла, когда он был еще студентом. Он эту книгу считает слабой. А я понимаю так, что он слишком строг к себе. Конечно, были разные периоды, разные влияния, но человеческие и моральные качества нашего героя всегда были эталонными. Когда на выпускном вечере в институте Михаилу Шаповалову предоставили слово, он сказал: «Я не знаю, о чем я буду писать, но о чем не буду писать, знаю точно».

– Дело в том, что умение грамотно слагать рифмованные строки вначале помешали духовному росту. – Говорит Михаил Анатольевич. – А потом, на втором курсе, я и подумал: «Рубцов уже сложившийся поэт, Саша Черевченко тоже, и Паша Мелехин – несомненный поэт (все с нашего семинара). А я печатаюсь в газетах, жизнь которых один день. Сегодня про космос, завтра про весну, послезавтра еще про что-то. Нет поэтического стержня». Было мне тогда 22 года. Правда, печатался я тогда и в журнале «Смена», еще с первого курса. Хороший журнал, я очень благодарен ему.

Такая жесткая самокритика и самооценка – качества честного и умного человека.

Вторая книга Михаила Шаповалова «Пора последних холодов» не вышла в Волгограде. Книгу включили в план, но с оговоркой о том, что обязательно надо написать еще стихи о Сталинградской битве и о современности. Писать требуемое, а не свое, молодой поэт не стал.

Но хватит о грустном. Давайте послушаем отрывок стихотворения из второго сборника Шаповалова, который вышел уже в Москве:

 
Не застуди свою любовь!
И не опошли в грубой прозе.
Пора последних холодов
И поцелуев на морозе.
………………………..
Молчи. Не надо больше слов.
Но знай, вовек не повторится
Всей жизни лучшая страница —
Пора последних холодов.
 

Еще до издания этой книги поэт с женой переехали в Подольск. Город с его богатой историей постепенно стал для него родным и близким. И сегодня Михаил Анатольевич считает, что творческому человеку лучше жить в таком уютном городе, как Подольск, чем в огромном мегаполисе. Хотя соседство с Москвой, конечно, полезно.

Изучение города, в котором ему предстояло жить, он, литератор, естественно, начал с газеты. Главный редактор «Подольского рабочего» Николай Тихонович Чибисов, узнав, что его посетитель окончил литературный институт, спросил: «Вы член партии?» «Нет». «Жаль, мне нужен заместитель». Еще на пятом курсе института преподаватель Михаил Павлович Еремин, который читал спецкурс по Пушкину, говорил студенту Шаповалову: «Вступайте в партию, иначе любой дурак или подлец с партийным билетом в кармане всегда начальником над вами будет. А если у вас будет такой же билет, вы будете хотя бы на равных». Нет, не вступил Шаповалов в партию, не было такого призвания. А в редакцию в следующий раз он принес стихи. Юрий Козловский, исполняющий обязанности редактора, сказал, что стихи будут напечатаны. Поэт не совсем поверил, зная по опыту, что не всегда такие обещания выполняются. Но стихи появились в ближайшем номере газеты.

После этого Шаповалов написал статью к юбилею Федора Ивановича Шаляпина, и она полностью, без изменений, легла на полосу. С тех времен он постоянный автор «Подольского рабочего».

Однако редакции и редакторы бывают разные. М. Шаповалов помнит и такой случай:

– Пришел я в редакцию одного московского журнала. Сотруднику, который меня принимал, я сказал, что я профессиональный автор, и попросил прочитать стихи при мне, так как торопился на поезд. Он деловито взял в руки карандаш и стал говорить что-то вроде наставлений. Я возмутился и сказал: «Умерли!» «Кто умерли?» «Умерли те, кто мог меня учить! В частности, Александр Блок и Николай Гумилев». С этими словами я забрал рукопись и ушел. Один мой друг, слушая, какие гневные слова я бросал в воздух, тихо и спокойно сказал: «Миша, а почему твои стихи должны нравиться всем»? И я подумал «Действительно, почему?» После этого случая я спокойнее стал относиться к мнению разных людей. Нравиться или нет – право каждого.

Прав мой собеседник, не может все нравиться всем. Есть люди, в том числе известные люди, которым не нравится, например, творение великого Леонардо да Винчи «Джоконда», кому-то не нравится музыка Бетховена или Моцарта. Но великие все равно остаются великими.

А для меня стихи Михаила Шаповалова – образец настоящей, высокой поэзии. Они волнуют, они учат видеть мир по-новому, они учат любить добро, любить родину, любить женщину.

 
Как зелено в Остафъеве весной!
Пройду по парку… Щёлканье и свисты.
Незримые пернатые солисты
Перекликаются между собой.
 

(«Остафьевский сонет»)

 
Догорает заката полоска.
Небо чисто. Стрижи верещат.
Это я говорю из Подольска,
Говорю в равнодушный закат.
 
 
– Мира Божьего святы приметы,
Миру Божьему не прекословь!..
Давит жаром высокое лето.
Потаённая душит любовь.
 

(«Летняя повесть»)

 
Все проходит: любовь и тоска.
Иссякает сердечная жажда.
Не забуду лишь прядь у виска,
Что целована мной не однажды.
 
 
Не забуду и пламя щеки,
Влажный край незакрытого глаза,
Не забуду и жеста руки,
Твоего – вне сомненья – отказа.
 

(«Все проходит»)

Поэт обостренно чувствует красоту, замечает ее в самом обычном и простом:

 
Минуя строй колючих трав,
Иду к дыре в заборе…
Репей вцепляется в рукав
Комочком аллегорий.
Не груб, а нежен этот шар,
Лиловый, медоносный, —
Он синим воздухом дышал,
Пил утренние росы.
 

(«Репей»)

Он посвящает стихи и другу-однокашнику поэту Николаю Рубцову, и великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину:

 
В общежитии, на пятом,
Я столкнулся в полночь с ним,
Желтолицым и помятым,
Но пока еще живым.
………………………..
Саркастический голос Коли,
Жест нетвердою рукой…
Вот и все. Щепотью боли
Поделился он со мной.
 

(«Рубцов»)

 
Снежные осы…Солнечный свет.
Бронзоволосый застыл поэт.
 
 
Пустому шуму не внемлет он,
В тайную думу погружен.
 

(«Пушкин»)

У меня сейчас такое желание: переписать всю книжку, чтобы все прочитали эти выстраданные стихи…

 
Я плутал меж правдой и ложью,
Матерь Божья!
Прихожу к твоему подножью,
Матерь Божья!
………………………..
Дай мне силы принять без дрожи,
Матерь Божья!
Что судьба мне в суму положит,
Матерь Божья!
 

(«Молитва»)

 
Медную ручку шарманщик крутил.
Улочка млела в полуденной пыли.
Ты позабыл… И тебя позабыли…
Медную ручку шарманщик крутил.
 

Не знаю, какой город, какого шарманщика имел в виду автор, но от этих строк мне вспомнилось что-то очень далекое, родное и безвозвратно ушедшее в прошлое: улочки старого Тбилиси и кин-то-шарманщик… Такие стихи могут затронуть сокровенные струны, пробудить воспоминания любого читателя.

Хочется отметить еще одно достоинство стихов Шаповалова – их музыкальность. Невольно хочется их напеть: ритмика и содержание сами подсказывают мелодию. Так произошло со мной, когда, прочитав стихотворение «Морозной ночью…», не мог успокоиться несколько дней, пока не записал мелодию, которую сочинил. Вот послушайте эти стихи:

 
Морозной ночью небо ясно,
Хоть звезды все пересчитай.
И так легко и самовластно
Душа стремится в звездный край.
 
 
А дальше что? Каким рассудком
Постичь высокий этот свет?..
И холодно тебе и жутко,
Что жизнь одна… А смерти – нет.
 

Вспомнив об этом романсе, я спросил поэта:

– Михаил Анатольевич, есть ли песни на Ваши стихи, ведь они очень музыкальны?

– Мне уже говорили об этом. Но знаю только одну песню. Ее написал один не очень известный композитор, причем без согласования со мной. Позже мы с ним встретились, оформили наши отношения юридически. Он сказал, что песня «прошагала» от Москвы до Владивостока. Она была написана на стихи «Оловянный солдатик», которые начинаются так:

 
Верю, скоро в дорогу,
Знаю, жизнь на закате.
Протруби мне тревогу,
Оловянный солдатик.
 

– А потом Вы, Григорий Иванович, спели мои стихи в качестве романса. Для меня это было самое лучшее, самое неожиданное, что могло случиться с моими стихами.

– А почему бы Вам, Михаил Анатольевич, не передавать свои сборники композиторам? Они бы в них нашли для себя «пищу». Дело в том, что Ваши книги не доходят до них.

И знаете, что ответил мне Михаил Анатольевич? Сказал, что неудобно самому посылать свои стихи композиторам. Что ж, будем надеяться, что композиторы сами обратят внимание на поэзию Шаповалова. И, уверен, не пожалеют об этом.

По необходимости следует сказать кратко о литературоведческих книгах М. Шаповалова. В 1992 году в издательстве «Просвещение» вышла книга «Валерий Брюсов. Биография» тиражом 45 тысяч экземпляров. Книга за неделю разошлась в Москве, и за нее автора благодарили учителя Архангельска. Подольчанин Алексей Андреевич Агафонов в московском издательстве «Глобус» издал книгу «Король поэтов» (об Игоре Северянине) в 1997 году, а к юбилею Пушкина – сборник статей М. Шаповалова «За пушкинской строкой…»

Писателя и издателя связывают долгие годы дружбы.

Зная, что Михаил Анатольевич работает в Музее-усадьбе «Русский Парнас» в Остафьеве, я спросил:

– Работа в музее доставляет Вам удовольствие или это необходимость?

– Хороший вопрос. Я пошел в музей по необходимости, чтобы получать ежемесячно хоть какие-то деньги. Ведь мы с женой умудрились прожить 18 лет на мои гонорары. Но пришло время, когда надо было идти на постоянную, но, быть может, не свойственную мне работу. Жена устроилась в Музей профобразования в Ивановском, а я – в Музей-усадьбу «Русский Парнас» в Остафеве. Я попал в хорошее место, потому что это музей литературный: он заставил меня обратить внимание не только на владельца усадьбы Петра Андреевича Вяземского, но и глубже заглянуть в Пушкина. Благодаря этому я написал несколько принципиальных статей, которые позволяют говорить, что Пушкина у нас до сих пор преподают по-школярски, как это повелось с 30-х годов вульгарного социологизма. Если внимательно читать разные материалы, становится ясным, что фактически многое было не так. Например, я написал статью «Наш мирный гость нам стал врагом». Это «параллельные портреты» Пушкина и Мицкевича. Существует умилительная картина: великий русский поэт и великий польский поэт дружат. Да, это было. Но как Мицкевич после повел себя по отношению к России, знают не все. Он в Париже читал курс славянских литератур и скоро скатился на антирусскую политику, за что французские власти попросили его оставить кафедру… В Стамбуле в 1855 году, когда шла Крымская война, Мицкевич собирал легион для войны с Россией. Я не против поэзии Мицкевича, но как человек, к сожалению, он был русофобом. Об этом еще Герцен писал.

Должно помнить, что Пушкин осудил декабристов. Кстати, их осудил и Карамзин, который считал, что в России может быть только монархия, как в Англии. Декабристов не поддерживал, осуждал и Вяземский, которого дважды приглашали вступить в тайное общество. Петр Андреевич был умный человек, он хотел добра своему Отечеству, он хотел, чтобы был умный царь и вокруг него были умные государственные люди. Зато декабристы очень нравились большевикам за то, что они выступили против царя и собирались убить царскую семью, что они сами и проделали в 1918 году.

– Михаил Анатольевич, скажите, это место вдохновляет Вас?

– Я благодарен музею за то, что я заново перечитал Пушкина и написал несколько статей со свежим взглядом на Поэта. Да и сама усадьба очень хороша, и она помогает отойти от злобы дня. Как известно, поэзия, лирика людей сближают, а политика разъединяет. А в Остафьеве я нашел ту лирическую атмосферу, которая позволяет писать…

– А кто Ваши любимые поэты?

– Скажу так: кумиры мои с течением жизни менялись, пока не установилась лирическая цепь – от Пушкина до Бунина и Блока и от Георгия Иванова до Рубцова…

– Несколько лет тому назад я читал Вашу статью о Маяковском, статью нелестную для него. Почему?

– Да, статья называлась «Разрушитель». Это было к столетию со дня рождения Владимира Владимировича. Дело в том, что Маяковский в русской поэзии лег, как бревно, о которое спотыкались многие (и я спотыкался). Он себя воздвиг, связав себя с победившей партией. Дружил с чекистами и вокруг себя тщательно все вытаптывал, и не только своих современников. Ему и Толстой дрянь, и многие еще. А в молодые годы есть у него стихи о любви и вообще потрясающие вещи. Но он сам себя сгубил: «… я себя смирял, становясь на горло собственной песне». Художник Анненков вспоминал, что при встрече с Маяковским во Франции поэт сказал: «Я стал чиновником. Вот вы художник, а я чиновник».

– Как Вы относитесь к средствам массовой информации сегодня?

– В последнее время СМИ стали страшной силой (особенно – телевидение). Вторая древнейшая профессия: кто платит, тому они и служат. Не только поколеблены, но начисто перечеркнуты такие грани человеческого характера, как честность, порядочность, что хорошо, что плохо, что черно, что бело. И это, к сожалению, приносит свои плачевные плоды: люди становятся более жестокими, циничными. Мы тоже, бывало, дрались в школе, но как? До первой крови и только один на один. А сейчас бьют трое одного, бьют ногами…

Вот я вожу экскурсии по музею. Мало того, что 8-классники порой не знают, что такое 1812 год, не знают, кто такой Наполеон; мало того, что уже есть 11-классники, которые ничего не знают о Великой Отечественной войне, так они еще стоят, смотрят в лицо, жуют чуингам, пускают пузыри.

Мы обсуждаем эти злободневные темы, от которых становится тяжело на душе. Но ничего не поделаешь, проблемы есть. И все-таки мне захотелось поговорить о чем-нибудь хорошем, и прошу своего собеседника рассказать о своей жене.

– Мне очень повезло, не каждому так повезет в жизни. Я женился рано, в 20 лет, на девушке, которую любил уже два года. Женился по самой восторженной юношеской любви. Этим летом у нас будет маленькое семейное событие: мы женаты уже 40 лет, о чем я никогда не жалел. Моя жена Людмила Кузьминична Букреева. Она филолог, окончила Воронежский университет. Она всегда помогает мне своими советами, оценками. Мы единомышленники. Она сохранила свою фамилию по обоюдному нашему решению, так как она порой тоже публикует свои материалы и так удобнее.

В Союз писателей Михаил Шаповалов вступил, как он считает, поздно, в 37 лет. Но голосование было не традиционным: все члены приемной комиссии проголосовали «за», то есть единогласно. В творческих союзах такое бывает очень редко.

Недавно, к 60-летию со дня рождения, Союз писателей России сделал поэту отличный подарок: выпустил сборник его избранных стихов «Грусть о снеге».

– Михаил Анатольевич, хочу задать Вам один традиционный вопрос: есть ли у Вас награды?

– К моему удивлению, есть. Администрация города Подольска наградила меня медалью «220 лет Подольску» и Почетным знаком «За заслуги перед городом». Внимание к моему юбилею проявил и музей «Русский Парнас»: Министерство культуры Российской Федерации отметило мою просветительскую и литературную работу знаком «За достижения в культуре».

А закончить рассказ о поэте Михаиле Анатольевиче Шаповалове я хочу четверостишием из сборника «Взгляд», которым очень удачно заканчивается и сама книга:

 
Оттого мне и в радости больно,
И печали внезапной я рад,
Что богат этой жизнью невольно,
Только ею невольно богат!..