Текст книги "Зов Времени"

Кому нужна война?

Фото автора

Много лет назад, в 1964 г., я опубликовал очерк под этим же названием в газете «Алазнис Гонтиади» в г. Телави Грузинской ССР, где я тогда жил и работал. Материалом для публикации послужила одна из командировок и услышанный там рассказ.

Было это в октябре месяце. Проходили очередные XVIII Олимпийские игры в столице Японии Токио. Среди других спортивных событий особое внимание привлекали выступления штангистов тяжелого веса в основном из-за участия в них двух советских спортсменов – великого Юрия Власова и восходящей звезды советской тяжелой атлетики Леонида Жаботинского. Все прочили успех непобедимому до сих пор Власову. Но Жаботинский просто перехитрил его и выиграл, хотя уверен – выбери Власов другую тактику, победил бы с большим перевесом.

Но ничего не поделаешь, в спорте, как и в жизни, одни побеждают умом, другие – силой, третьи – примитивной хитростью.

Это к слову, так сказать, для ориентации во времени. А существо вопроса в другом.

Я, молодой тогда журналист, получил ответственное задание редакции посетить чабанов на летних высокогорных пастбищах и написать о них.

Вдвоем с моим другом, великолепным журналистом и музыкантом Элизбаром Саралидзе отказались от проводника, взяли коней и отправились к месту назначения.

Побывав в нескольких фермах, вечером третьего дня подъехали к ферме селения Напареули.

Темнело. Чабаны были заняты вечерней дойкой. Мы, обвешанные фото– и кинотехникой, снимали это интереснейшее событие. Огромные собаки рычали на нас, ягнята путались под ногами, но мы не обращали на это внимания.

Как это бывает в горах, темнота, как сказочное одеяло, внезапно накрыла мир. В небе зажглись огромные звезды. Сразу стало прохладно.

Еду по заданию редакции…

Нас пригласили к ужину. Широкий стол из строганных досок стоял под навесом. Рядом над костром приятно бурлил большой котел, источая дурманящий запах варившегося мяса. Вскоре на столе появился свежевыделанный сыр – делама. Мы с Элизбаром подали к общему столу привезенный с собой небольшой кувшин благородного «Цинандали».

Собралось всего человек десять. Так что досталось каждому этого вина понемногу. Выпили, как и полагается за грузинским столом, ритуально: старший из чабанов дядя Михо взял в руки небольшой рог с вином, покачал головой, как бы сомневаясь, можно ли уместить все пожелания в такую маленькую посудину, и сказал:

– Тостов у нас много, но давайте скажем самый главный из них – за мир, чтобы не было войны. Будет мир – будет и покой людям, нашим детям и внукам. Мир зиждется на дружбе. Я имею в виду не только дружбу между отдельными людьми, но и между целыми народами. А война самое плохое «изобретение» человека. Это как драка хулиганов, но в государственном масштабе. Вспомним мудрые слова из «Мравалжамиер»[16]16
  «Мравалжамиер» грузинская народная хоровая песня «Многая лета».


[Закрыть]: «Вражда лишь разрушает, а дружба и любовь созидают. За мир!»

– Да не будет мира, Михо дорогой. – Отозвался другой чабан Нико, – там, видишь, Америка бряцает оружием, здесь Германия никак успокоиться не хочет.

– А ты думаешь, простые люди в Америке или в Германии хотят войны? Не хотят, как и мы с тобой, – вступил в разговор третий, Георгий Богверадзе. – Вот какой был со мной случай на войне. Попал я в плен под Смоленском. Немцы рвались к Москве. И вообще хотели победить до холодов. Но раз мы этого не позволили, им пришлось готовиться к зиме.

Меня вместе с другими пленными поставили на заготовку дров. Но работать на фашистов, конечно же, я не хотел. Притворялся больным, делал вид, что не могу колоть и носить дрова.

Вдруг ко мне подбежал немецкий офицер, стал меня трясти, кричать на ломаном русском языке, в котором я тоже не мастак. Но смысл я понимал. Он кричал: «Ах, ты, швайне[17]17
  Швайне (нем.) – свинья.


[Закрыть], не хочешь работать? И я не хочу воевать, но воюю потому, что есть такие сволочи, как ты и твоя проклятая страна. Я художник, – орал он, – а вы сделали меня инвалидом». Вдруг он протянул мне руку. На дрожащей ладони лежал… стеклянный глаз. Я перевел испуганный взгляд на его лицо. Оно было бледное, как мел, а из пустой глазницы текли слезы. Я был потрясен: неужели и он не хочет воевать? Почему же мы воюем, убиваем друг друга? Тогда впервые я понял, что не все немцы фашисты, что не все они хотят войны.

Чабан

Георгий замолчал. Языки пламени догорающего костра лениво облизывали дно закопченного котла. Вокруг бегали фантастические тени.

Где-то глухо завыли волки. Тут же дружным лаем отозвались могучие овчарки-волкодавы. Стало опять тихо.

Усталые чабаны стали расходиться. И я, пожелав всем спокойной ночи, ушел спать. Завернувшись в теплую бурку, долго не мог уснуть. А мой транзистор на разных языках нашептывал мне новости мира: раскованный английский, жесткий немецкий, официальный русский, музыкальный итальянский, краткий, как азбука Морзе, китайский, гортанный арабский – все мирно уживались в эфире. Вроде и не было никакой вражды. Часто звучали слова: Токио, Олимпиада, Власов, Жаботинский, Латынина.

Утро в отаре

Постепенно проваливаясь в сон, я думал: «Почему бы людям не выяснять отношения между собой в спортивных баталиях, чтобы полями сражений были только спортивные поля, снарядами сражений – спортивные снаряды».

Но, увы! Все намного сложнее. Если ведется война, значит, она кому-то нужна, кроме тех солдат, которые воюют и гибнут, не зная за что и за кого.

А Юрий Власов позже решил взять самый тяжелый вес в своей жизни – пост президента России. И, конечно, великий спортсмен, известный писатель, человек необыкновенно честный, он проиграл своей наивностью, откровенностью. В политике борьба более жесткая, чем в спорте.

Политическая борьба – это тоже война, война за власть.

Памятник Ш. Руставели в Тбилиси. Скульптор К. Мерабишвили.

Фото автора

Новеллы

Вахтангова стена

Среди мальчишек своей улицы я был авторитетом, потому что в свои 12 лет уже мог за себя постоять. Да ещё был у меня старший брат Роберт, хороший спортсмен, который всегда мог меня защитить. Но всё равно всякое случалось в нашей мальчишеской жизни: и я бил, и меня били. Это особенность мужского пола вообще, а в этом возрасте любой мальчишка – потенциальный вредитель.

Но один случай был особенным и имел удивительное продолжение…

На соседней улице мы с ребятами играли в гильзы¹. Я выиграл много гильз. Особенно сильно проигрался мальчик года на три или четыре старше меня, которого я раньше не знал. Когда я собрался уходить домой, этот мальчик неожиданно подошёл ко мне и грубо сказал:

– Ну-ка, верни мои гильзы!

– Почему? Я же их выиграл!

– Не знаю ничего, отдай и всё! – и вдруг он толкнул меня в грудь и одновременно подставил ногу. У меня руки были заняты, и от неожиданности я больно упал на спину. Гильзы рассыпались по земле. Он стал судорожно сгребать их.

– Отдай, я выиграл эти гильзы! Ты не умеешь играть! – Закричал я. Парень опять было дёрнулся в мою сторону, но я уже держал в руке увесистый камень. Он застыл на месте. Но в это время к нам подошёл мой давний знакомый, ровесник моего брата Вахтанг. Я его хорошо знал потому, что наши родители дружили. Он взял этого шкодливого парня за шиворот:

– Быстро собери все гильзы! – Тот послушно всё собрал. – Отдай ему, он честно выиграл. И запомни: если я ещё раз увижу тебя на нашей улице или узнаю, что обижаешь моего младшего

Игра в гильзы заключалась в том, что в игровой круг участники ставили гильзы и выбивали их каменными битами. Выигрывал тот, кто больше выбивал. (См. мой рассказ «Масраоба» в книге «Зигзаги судьбы», Подольск, 2008 г.). друга, будешь иметь дело со мной. – Вахтанг дал ему пинка под зад, и тот, трусливо озираясь, убежал. Вахтанг подошёл ко мне, похлопал по плечу.

– Ты молодец, хорошо держался. А его не бойся, он трус. Я с ним ещё разберусь. – Он вытащил из кармана несколько гильз и протянул мне. – Возьми, это подарок тебе. И передай привет брату.

После этого случая, несмотря на большую разницу в возрасте (целых 5 лет!), мы с Вахтангом стали настоящими друзьями. Мне нравилось общаться с ним. Он читал много книг, писал стихи и очень выразительно их читал.

 
Видно, небо обидело ветер,
Ветер небу волосы спутал…
 

Иногда он спрашивал

– Как стихи, нравятся тебе?

– Да, нравятся. – И я не кривил душой, стихи мне на самом деле нравились.

– А «Вепхисткаосани»[18]18
  «Вепхисткаосани» – грузинское название поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».


[Закрыть] читал?

– Нет ещё.

– Нельзя, надо прочитать, в этом творении вся мудрость нашего народа. – Мне стало стыдно, тем более что и мой брат не только читал поэму Руставели, но даже цитировал наизусть целые куски. Тогда я впервые прикоснулся к этому гениальному произведению. Я ещё не всё понимал, но чувствовал, что это великая книга.

Если я в школе получал низкую оценку, стеснялся, зная, что мой старший друг – круглый отличник. Как-то он мне сказал:

– Бывает. У меня тоже случаются плохие оценки, в основном по поведению. Вот и вчера двойку по поведению схлопотал, но я не жалею: одного прохвоста поколотил, он девочку обидел. Конечно, рискованно в выпускном классе себя подставлять, но справедливость превыше всего.

Прошло несколько месяцев. Вахтанг сдавал выпускные экзамены, и мы виделись редко. Но я знал, что он сдаёт все предметы на «5» и вскоре получит аттестат зрелости и золотую медаль.

Но однажды мама пришла с работы взволнованная и стала рассказывать бабушке:

Фрагмент Телавского кремля – Батонис Цихе. Фото автора

– Беда-то какая: Вахтанга Тамарашвили, сына Ираклия, ночью арестовали: говорят, человека убил. Я не верю! Как и когда он мог убить человека, он же на аттестат сдавал. Он и школу окончил с отличием. Да и парень он умный, из хорошей семьи. Здесь что-то не так.

– Не может быть, – закричал я, – я его знаю, он мой друг, он честный!..

Но, к сожалению, арест Вахтанга оказался правдой. Узнать какие-нибудь подробности никак не удавалось. Даже мой отец, часто сотрудничающий с правоохранительными органами в качестве эксперта-финансиста, никак не мог получить вразумительного ответа. Отвечали: «Убил, все факты против него». Так прошли долгих два месяца. Выяснилось, что у следствия нет ни одного свидетеля, очевидца преступления. Были только отпечатки обуви на месте происшествия, которые совпали с размером обуви Вахтанга и якобы его кто-то там видел. И всё. Расследование затягивалось.

А в тюрьме всё шло своим чередом: арестованного вызывали на допросы, но не получив подтверждения предъявленным обвинениям, сажали его опять в камеру. Один молодой надзиратель всего на два или три года старше самого Вахтанга невзлюбил его: придирался к нему, старался унизить, заставляя выполнять всякую грязную работу. Его, полуграмотного мужика, зависть и чувство собственного ничтожества приводили в бешенство, видя как его подопечный, несмотря на его положение, уверенно держится, всё время читает книги, что-то пишет.

– Пиши, пиши. Недолго тебе осталось, всё равно тебе светит «вышка». – И говорил он это с таким удовольствием, как будто именно он уже разоблачил убийцу.

Тюрьма находилась в старинной крепости «Батонис Цихе». Крепость, находящаяся в самом центре города, была построена в 17-м веке как резиденция царей Грузии. Её высоченные стены были самой надёжной защитой для тюрьмы. Она была размещена в крепости сразу после революции, и за это время не было ни одного случая побега.

Но однажды, ранним утром, весь город облетела удивительная новость: Вахтанг Тамарашвили сбежал из тюрьмы.

– Как? Не может быть! Из этой тюрьмы ещё никто не убегал!

Но слухи о побеге подтвердились: отец пришёл с работы и рассказал, что при ночном досмотре Вахтанг был на месте, а утром его не оказалось. Вся городская милиция была поднята на поиск дерзкого беглеца. Прошли сутки, но не было никакого результата. Я боялся, что его схватят и будут опять обвинять в убийстве. Я постоянно думал о нём, переживал за него.

Мы в это время жили в небольшой двухкомнатной квартире. А было нас пятеро: родители, мы с братом и бабушка Манана, папина мама. Когда мы с братом подросли, стало очень тесно. Поэтому родители решили построить дом. Участок нам дали на окраине города, почти у опушки леса с видом на Кавказские горы.

Начали строить, но на зарплату простых служащих было это более чем сложно. Благо, в нашей речке камней и песка было предостаточно. И всё равно строительство шло медленно. Прошло пять лет. Деревья, которые мы посадили на участке, уже подросли, а мы никак не могли туда переехать. Правда, одна комната была почти готова, и мы иногда там ночевали.

Как-то мама попросила меня:

– Сходи в наш дом, собери зелень и помидоры, а то перезреют, мы уже неделю там не были. – Это задание я получил потому, что брат, окончив школу с золотой медалью, уехал в Тбилиси поступать в институт, а отец был занят. Я с радостью побежал в наш дом: там должны были уже созреть слива, персики.

Я подошёл к двери, хотел уже вставить ключ в замок, но она сама открылась, меня схватили за руку и затащили в комнату.

– Тише, не бойся, это я. – Передо мной стоял Вахтанг.

– Как? Ты откуда? Как вошёл?

– Всё потом. Хорошо, что ты пришёл, а не родители. У меня к тебе дело, точнее – задание. Но прежде собери в саду фруктов, принеси, а то я уже сутки ничего не ел, а выходить, сам понимаешь, мне нельзя. Даже в туалет я хожу ползком, прячась в кустах.

Я нарвал фруктов, помидор, огурцов, принёс Вахтангу. Он ел жадно, молча. Я вопросов больше не задавал, хотя любопытство раздирало меня. Наконец, поев, Вахтанг сказал мне:

– Конечно, я никого не убивал и я это докажу. Есть один подонок, который решил меня подставить, чтобы спасти свою поганую шкуру. – Вахтанг не любил грубых слов, но сейчас он был взволнован, ведь ему в свои 18 лет грозила высшая мера. – Он знал, что на этом месте я часто бываю и можно потом найти какие-нибудь следы. А накануне меня позвал к себе дядя Гиорги, которого убили (он был другом моего отца). Он сказал, что ему угрожает один плохой человек и надо принять меры. Он сказал мне: «Я не могу идти в милицию, ОН всё поймёт. А про тебя никто не подумает. Отнеси это письмо к фотографу, а копии вложи в эти конверты и по почте пошли в милицию и прокуратуру». Но я не успел, меня арестовали. Хорошо хоть письмо я успел спрятать. Оно написано убийцей своей жертве и доказывает, кто на самом деле убийца. А дядя Гиорги своей рукой дописал, кто ему угрожает. Ты должен мне помочь: письмо находится под крышей нашего колодца, где мы с тобой папиросы прятали. Оно вложено в старую футбольную камеру. С письма надо снять копии. Попроси твою маму, пусть сходит к фотографу Васо Рамишвили и сделает две копии. От меня маму попроси, больше никому ни слова! Потом фотокопии вложи в конверты и опусти в почтовый ящик. На второй день в милиции и прокуратуре будут уже знать кто преступник и где его искать. Оригинал береги, от него зависит моя жизнь!

Я слушал своего старшего друга и не сомневался, что он никакого преступления не совершал, что кто-то хочет посадить его вместо себя. Я вытащил из тайника письмо и конверты и побежал домой, рассказал всё маме. Мама прочитала письмо и сказала:

– Я так и знала, что он не виноват, я же его знаю с детства, он очень порядочный мальчик.

Мама сходила к фотографу, сделала копии и, как поручил Вахтанг, я опустил конверты с фотокопиями в почтовый ящик у самого отделения связи. Дни тянулись долго и мучительно. Я же ходил в наш дом и носил Вахтангу еду, запасал воду. Наконец мы узнали, что арестован истинный убийца. Сыщики нашли и другие улики преступления. После этого Вахтанг сам пришёл в милицию и предъявил оригинал письма. Он понимал, что ему грозит наказание за побег, но всё-таки это не убийство.

На суде с Вахтанга были сняты обвинения в убийстве. За побег он получил год условно, с учётом того, что он помог следствию найти настоящего убийцу.

Вахтанг поступил на юридический факультет университета и окончил его с красным дипломом. Через два года он блестяще защитил кандидатскую диссертацию и стал преподавать в своём же университете. Ещё через три года у него была готова докторская диссертация. Все удивлялись этим фантастическим скоростям. Вахтанг вскоре стал самым молодым профессором кафедры юриспруденции.

Все эти годы мы по-прежнему дружили, переписывались, правда, встречались реже. При очередной встрече он рассказал мне удивительную историю:

– Я принимал экзамены у заочников-первокурсников, дело шло уже к концу. В аудиторию вошёл очередной студент, раболепски поклонился, положил на стол зачётку, весь дрожа и преданно глядя на меня. Я узнал его сразу: это был мой надзиратель-мучитель. Но он никак не мог распознать в роскошно одетом молодом профессоре своего бывшего арестанта. Наконец дошло до него, лицо перекосилось, глаза испуганно забегали. «Это ты, извините, это вы?» «Да, я. Не ожидал?» «Н-нет. Хотя вы всегда читали много книг, и я знал…» «Бери билет и отвечай на вопросы». – Но он не смог ответить ни на один вопрос. И вдруг в нём проснулась его истинная натура: «Может, договоримся?!» «Замолчи, мерзавец! И запомни: ты не можешь быть юристом, юрист должен быть честным, а ты негодяй и тупица. На, возьми свою зачётку: твоя истинная цена – двойка». «Конечно, вы правы, но скажите хотя бы, как вы тогда сбежали?» «Очень просто: перелетел через крепостную стену». «Да, да, все так и говорят… А я на вас жалобу напишу! Сообщу, что вы сидели в тюрьме, и вас выгонят отсюда! Уголовник ты, а не профессор!» – И правда, он попытался на меня жаловаться, но, конечно, ничего не добился, и его отчислили из института за неуспеваемость. Вот такая была встреча». – Закончил свой рассказ Вахтанг.

Я в это время работал в редакции районной газеты, несколько раз предлагал ему написать в нашей газете о нём. Но он всё время говорил:

– Обязательно напишем, но позже, ещё кое-что надо сделать.

Вахтанг неожиданно уехал в долгосрочную командировку за границу. Мы не виделись почти полгода. И однажды к нам домой пришёл племянник Вахтанга и передал мне странную записку от него: «Я приехал. Буду ждать тебя в Новом саду вечером, в шесть, часов». Меня удивил такой необычный способ приглашения, но я радостный помчался на встречу с другом. Он пришёл чуть позже какой-то уставший, похудевший и бледный.

– Здравствуй, дорогой. Рад тебя видеть. Слушай меня внимательно: то, что я тебе скажу, пока должен знать только ты. – Я удивился такому началу, а он продолжал: – я тяжело болен, точнее, болен смертельно. У меня рак крови – лейкемия. Врачи говорят, что мне осталось пять, максимум шесть месяцев.

– Надо съездить за границу, там вылечат! – Отчаянно сказал я.

– Я ездил за границу под видом командировки, чтобы родители не догадались, лечился. Но, увы, перед этой болезнью и там пока бессильны. Так что надеяться уже не на что. Сам я уже ко всему готов, но пока не могу об этом сказать старикам, надо собраться духом, подготовить их. И молчать уже нет сил. Вот и решил рассказать тебе. Помнишь, у Руставели: «Брат, ты братом силён…». Вот сказал тебе о своей беде, и стало немного спокойнее. Но это страшная болезнь: она забирает человека медленно и мучительно. Скоро я стану жёлтым, страшным. Я не хочу, чтобы ты видел меня таким. Поэтому сейчас попрощаемся и больше никогда не увидимся. Уходи и, пожалуйста, не оборачивайся, мне так будет легче.

Мы обнялись. Меня душили рыдания, по щекам текли слёзы, я не мог произнести ни слова. Я казался себе ничтожеством, зная, что ничем не могу помочь другу.

Через четыре месяца его не стало.

Хоронил его весь город.

Для меня эта утрата была вдвойне тяжелой, так как я дольше всех носил в себе страшную тайну о его смертельной болезни.

Единственная тайна, которую он мне так и не открыл, – как он преодолел крепостную стену, которую с тех пор называют Вахтанговой стеной.

А написать о нём я всё-таки решил, полвека спустя.

Две Тамары

Мелитон Хмаладзе, потомственный кузнец, любил свою профессию, любил металл, его настроение, силу и слабость в разном состоянии нагрева. Ковал он разные вещи: подковы, кинжалы, даже стальные розы. Но более всего Мелитон любил делать плуг. Это кривошеее творение восторгало его: представлял, как оно срезает пласт земли и бережно укладывает на бок.

Мелитон всегда тщательно готовился к изготовлению очередного изделия. Он рисовал, вырезал из жести выкройки, гнул их, стараясь придать наилучшую для пахоты форму лемеху, главной части плуга. И когда необходимое решение было найдено, Мелитон приступал к делу.

– Ну что, Мито, – говорил он напарнику, – начнем. Во время работы он уже никого не видел и не слышал. Тихо напевал какую-нибудь любимую мелодию и творил то самое чудо, которое родит хлеб.

Мелитон гордился не только своей профессией, но, что редко бывает, – своим именем. Он знал, что только на грузинском языке это слово означает «металлист». Это имя, как и профессию кузнеца, его род передавал из поколения в поколение. Если отец был Мелитон, то сына называли Георгием – в честь Святого Георгия. Внука – опять Мелитоном. Он знал и то, что грузины издревле владели мастерством изготовления особо прочной стали с применением марганца и других ископаемых родной земли. Такая сталь – полади – высоко ценилась в разных странах, и секрет ее хранился веками.

Жил кузнец в селении Вардисубани[19]19
  Вардисубани – буквально: Розовый край.


[Закрыть], недалеко от древнего города Телави, центра Кахетии[20]20
  Кахетия – часть восточной Грузии; Здесь издревле занимаются виноградарством и виноделием.


[Закрыть]. Любил он свой Розовый край. Каждое утро с первыми лучами солнца Мелитон направлялся в Телави, в свою кузницу. К его приходу напарник готовил работу. Уже дышали меха, выдувая из углей голубые языки пламени. Огненный металл ждал Мастера.

Мелитону минуло 35 лет. Женат он был уже два года на сиротке, как он сам, из соседней деревни красавице Тамаре. Детей им бог еще не дал. Но они особенно не переживали: никак не могли насладиться друг другом, каждый день открывая в любви новые радости. Многие мужчины заглядывались на жену кузнеца, но только тайком: она умела давать отпор. Но больше боялись крутого нрава Мелитона. Человек он был сдержанный и молчаливый, но страшный в гневе. Случалось это редко, но случалось.

Как-то вечером к Мелитону пришёл заказчик договориться, чтобы рано утром перековать коня. Раз пришёл в дом человек, накрыли стол. Поговорили, произнесли тосты, вспомнили родителей и друзей. Выпили. Гость захмелев, стал слишком внимательно разглядывать хозяйку. Тамара заметила и – подальше от греха – вышла из комнаты. Гость потянулся за ней, но терпение хозяина кончилось: он схватил любопытного гостя и вместе со стулом выбросил в окно. Слава богу, дом был одноэтажный, и любитель сладкого отделался только ушибами.

А силы Мелитон был необыкновенной. Роста он был среднего, но могучего телосложения. Как будто сам был стальной, скрученный в мощную пружину.

Однажды знойным летним днём из Тбилиси в гости в деревню приехал знаменитый борец, палаван[21]21
  Палаван – абсолютный чемпион по грузинской борьбе.


[Закрыть] Грузии. Приехал он в сопровождении невесты, уроженки этих краев. И решил провести в деревне что-то вроде показательного сеанса одновременной борьбы. Чемпион приглашал всех желающих помериться с ним в силе и ловкости. Собралась вся деревня, потянулись люди из соседних городов и сел. Многолюдная толпа гудела в ожидании захватывающего зрелища…

Грузинская борьба похожа на вольную, но есть и существенные отличия: состязание проходит только в положении стоя и только с этого положения надо уложить соперника на лопатки. Именно поэтому в арсенале – многочисленные броски и подножки. Проходит грузинская борьба в сопровождении зажигательной музыки «Сачидао»[22]22
  Сачидао – борцовская.


[Закрыть], исполняемой на зурне[23]23
  Зурна – духовой инструмент.


[Закрыть] и доли[24]24
  Доли – разновидность барабана.


[Закрыть].

Городской гость легко расправился с четырьмя сельскими борцами. Розовый край терпел небывалый позор.

Вдруг кто-то вспомнил, что несколько лет назад Мелитон Хмаладзе был победителем района. Сейчас он скромно сидел среди

зрителей и переживал вместе со всеми. Стали его уговаривать выручить родное село.

– Да что вы, годы уже не те. И на ковёр я не выходил сколько лет. – Но завывание зурны, гомон сотен людей будили в нем азарт борца.

Вышел он, мощный, жилистый, как старый дуб. Соперник – молодой, стройный, гибкий – переминался с ноги на ногу, как скакун перед стартом.

Схватились. Ловкий горожанин сразу пустил в ход хитроумный приём, но не получилось: не смог сдвинуть соперника с места. Еще приём, и еще, но все безрезультатно. Мелитон постепенно прибрал горожанина к рукам, обхватил его и сжал так сильно, что тот застонал от боли. Один ловкостью, другой силой не давали друг другу шанса на успех.

Зрители подбадривали земляка криками:

– Давай, Мелитон, давай. На кисрули[25]25
  Кисрули – прием, бросок через шею.


[Закрыть] его.

Но борцы устали. Они ломали друг друга, мяли, но безуспешно. Чемпион, улучив момент, вдруг отскочил от соперника и, задыхаясь от усталости, прокричал:

– Вардисубанцы, дорогие! – уставшие музыканты сразу перестали играть. От неожиданности стало совершенно тихо. – Вы знаете, что в нашей борьбе не бывает ничьих. Но вы же видите, мы не можем одолеть друг друга. Я победил всех борцов края, а вашего земляка не могу. Я рад, что встретил такого достойного соперника и предлагаю ничью. – Зрители облегченно вздохнули и одобрительно захлопали. Знаменитый чемпион подошел к Мелитону. Они обнялись.

А потом были велеречивые тосты, благородное кахетинское вино, великолепные песни Алазанской долины, когда первый голос взлетает ввысь, как жаворонок, второй голос сопровождает его, как галантный кавалер, а басы мягким бархатом накрывают их. И текут они вместе, переливаются, как волны Алазани, то разбегаясь, то сближаясь в чарующем многоголосии…

Стоял жаркий июнь.

Только повеяло утренней прохладой, как неугомонное летнее солнце вновь показало свой лик. Наступило воскресенье, 22 июня 1941 года. Уставшее от вчерашних событий село просыпалось медленно. Но уже через несколько часов все знали – война!

Мелитона забрали через неделю. Когда они с Тамарой пришли на призывной пункт в Телави, увидели нечто жуткое. Прямо во дворе парикмахеры, специально собранные со всего города, стригли призывников наголо. Их тут же сажали в грузовики и увозили. Мужчины старались держаться достойно, женщины же причитали. Мелитону эта сцена напомнила стрижку овец перед убоем.

Пришла очередь Мелитона. Его остригли. Тамара попыталась пошутить, сказала: «Какой ты смешной», а сама прижалась к нему, обливаясь слезами. Мелитон боялся не за себя, он по натуре был боец. Боялся он за жену. Она – медсестра – тоже военнообязанная. Но женское ли это дело – война?

Однако мясорубка войны завертелась, и никому не было дела до личных переживаний, всеобщая беда поглотила все остальное.

Через месяц Тамара получила от Мелитона письмо. Писал, что у него всё в порядке, чтобы она берегла себя.

Наступила зима. Приближался Новый год, а от Мелитона больше не было ничего. Только в середине января она получила… похоронку.

Тамара работала медсестрой в военном госпитале, находившемся в здании одной из средних школ Телави. Страшную бумагу ей принесли прямо на работу. Она некоторое время простояла в оцепенении. Читала жуткие слова: «Пал смертью храбрых», и не могла понять, не могла поверить – ОН не может умереть, не может! Да вот же он, пришёл домой, привычно обнял её, устало ей улыбнулся…

Когда Тамара очнулась, над ней стояло несколько человек, пахло камфарой и ещё какими-то лекарствами.

– Что со мной?

Наконец она всё вспомнила и разрыдалась. Раненые успокаивали её и рассказывали: часто бывает и так, что приходит похоронка, а человек жив, но затерялся где-нибудь в плену или в госпитале.

Прошло четыре года. Война закончилась. Возвращались домой воины. Конечно, не все. Кто невредимый, а кто калекой. Никто из вернувшихся Мелитона не видел. Наконец Тамара узнала, что в соседней деревне появился тяжело раненый солдат и якобы он видел Мелитона. Она сразу поехала к нему. Да, он встретился с её мужем в сорок первом под Москвой. Видел его один раз. Больше солдат ничего не знал. Он не знал и того, что он невольно отнимал у Тамары последнюю надежду – в похоронке так и было сказано: «Пал смертью храбрых в боях за Москву. Похоронен в братской могиле под Москвой».

Мелитон вернулся ночью. Его подвёз знакомый водитель, тоже фронтовик. Тамара сразу узнала его шаги, вскочила, открыла дверь. Конечно он! Она целовала его лицо, шею, грудь.

– Родной мой, жизнь моя.

Она не замечала, что муж обнимает её одной правой рукой, что вместо другой висел пустой рукав. Она не замечала ничего, кроме одного – он жив! Мелитон чувствовал трепетное тепло её тела, запах её волос и не мог оторваться от неё.

Вдруг постель как-то странно зашевелилась, приподнялась. Нет, это не постель, это встал мужчина. При лунном свете, пробивающемся через окно, он видел только силуэт пришельца. Тамара зажгла лампу. Перед ним стоял светловолосый мужчина в исподнем. Мелитон замахнулся здоровой рукой, чтобы ударить, уничтожить обидчика. Тот, защищаясь, поднял правую руку, точнее то, что от нее осталось – обрубок руки.

– Не надо! – Закричала Тамара. Мелитон тяжело опустился на стул. Наконец, он же нарушил тягостное молчание:

– Кто ты?

– Я был тяжело ранен. Тамара мне жизнь спасла… Завтра мне уже уезжать… Мы думали… – говорил светловолосый, путаясь.

Мелитон дышал тяжело, как бык. Мысли путались, промелькнули годы войны, его мытарства, ранения, операции, госпитали. Прошел ад, чтобы вернуться домой, и вот. А вслух сказал:

– Что ж, раз пришёл в мой дом, гостем будешь, – и, обращаясь к жене, добавил, – дай нам чего-нибудь.

– Да, да, конечно.

Тамара суетилась, путалась, но стол накрыла быстро. Кукурузная лепешка, лобио, лук, зелень и, конечно, вино – в Кахетии оно всегда есть в каждом доме.

– Откуда ты?

– Из госпиталя.

– Родом откуда?

– Из России, с Подмосковья.

– А зовут как?

– Егором, то есть Георгием.

– Что же, хорошее имя Георгий… Давай, Георгий, выпьем за мир, будь проклята эта война. – Не то тост, не то проклятие произнес Мелитон и жадно выпил вино. Потом стал есть молча.

– А сейчас давай выпьем за тех, кто не вернулся, кто погиб на войне. Вечная им память. – Выпили.

– Из Подмосковья, говоришь? – опять заговорил Мелитон. – А откуда именно?

Егор заговорил каким-то виноватым голосом, откашливаясь:

– Под Москвой город такой есть, Подольск. Там швейные машинки делают… Большой завод, бывший завод Зингера. А сейчас – завод имени товарища Калинина. Я там всю жизнь работал. Литейщик я, металлист.

Лицо Мелитона как-то изменилось, перекосилось, и он опять спросил Егора:

– Из Подольска? А где ты там живешь, в каком месте?

Егор впервые за всё это время улыбнулся какой-то внутренней, тёплой улыбкой.

– Там у нас улица такая есть, называется смешно – Утинка. Вот там я и живу, в старом отцовском доме, деревянном. Мою жену тоже зовут Тамара…

– На Утинке? Тамара? – Почему-то шёпотом спросил Мелитон.

– Ты что, был в Подольске?