Текст книги "Зов Времени"

– Да, был… В госпитале лежал насколько месяцев. В госпитале, который рядом с Утинкой. Меня тоже выходила женщина по имени Тамара.

Да, Мелитон первый понял что произошло, как переплелись судьбы его и Егора. Понял и сам удивлялся своему вдруг охватившему спокойствию. Сейчас уже у Егора тревожно забилось сердце.

– И ты знаешь мою Тому? Ты был с ней?

Мелитон кивнул.

Воцарилась звенящая тишина.

Егор достал табакерку с кусочками газетной бумаги, стал заворачивать самокрутку. Одной рукой ему было трудно это сделать. Мелитон помог ему. Потом Мелитон с помощью Егора сделал цигарку. Прикурили от лампы. Курили молча, жадно. Егор и Мелитон смотрели друг на друга с какой-то ненавидящей жалостью, задыхаясь от обиды. Они волею судьбы нанесли друг другу самое тяжёлое для мужчины оскорбление, и оба оказались в роли и обидчика, и пострадавшего.

– Однако мне пора, – сказал Егор, поднимаясь.

– Там у тебя забор завалился, – вдруг сказал Мелитон. – Я починил его, поставил на место. Но сам понимаешь, какая работа одной рукой?!

– Тебе легче, у тебя правая рука целая.

– Да нет, я же левша… Был левша.

– Ну, будь здоров!

– Прощай!

Егор медленно пробирался сквозь густую, обволакивающую темноту, потрясенный происшедшим.

В памяти пронеслись родной Подольск, красавица Пахра, горбатый мост, милая сердцу Утинка, по которой в детстве носился на санках. Вспомнил свой двор и дом. Егор представил все это живо, почти осязаемо. Представил всё, но не мог представить свою Тамару в роли изменницы. Однако тут же вспомнил о своей измене, и в голове окончательно все перепуталось.

– Как же быть, как жить дальше? Ох, эта проклятая война…

Мелитон специально завёл разговор о заборе: удивительно, но он не хотел, чтобы Егор уходил. Он, бесстрашный воин, прошедший всю войну, сейчас боялся остаться один с женой. Боялся, потому что не знал, как быть, о чём с ней говорить. Он сидел, раздавленный навалившимся на него горем, вместо радости, которую он ждал, возвращаясь домой. Он не знал, что делать, как жить дальше.

Наконец он с трудом выдавил из себя:

– Постели мне в маленькой комнате. – Тамара пошла выполнять задание мужа, молча, виновато опустив голову…

В доме кузнеца было всего две комнаты и небольшая кухня. Он любил эту маленькую комнату, потому что в детстве это была его комната. После смерти родителей и после того, как Мелитон женился, они с Тамарой спальню устроили в большой комнате.

Сейчас Мелитон лежал в своём родном доме, в своей любимой комнате, но никак не мог уснуть, всё казалось чужим. «Кто же во всём виноват? Тамара? Егор? Другая Тамара? Я? Не знаю… Если бы не война! Если бы…»

А сон никак не шёл. И чем больше он старался не думать о Тамаре, тем ярче вставали перед ним картины прошлой счастливой жизни. Мелитону мешало всё: лай собак, скрип собственной тахты, звуки за стеной. Но вдруг он услышал до боли знакомый звук– тиканье его любимых ходиков. Эти часы, которые они с Тамарой любовно называли Кузнечиком, им подарили друзья в день свадьбы. «Как же я мог про них забыть?». Но часы шли неровно: один удар маятника был сильнее и длиннее другого, и они как будто стонали: т-и-и-к-так, к-а-а-к-так, о-о-о-й-как. Они явно высели неровно, и, казалось, вот-вот остановятся. Мелитон в юности увлекался часами, любил их разбирать, чинить. И своего Кузнечика он всегда сам чистил, смазывал.

Он встал, зажёг спичку, подошёл к часам. «Здравствуй, Кузнечик, родной мой. Как я по тебе соскучился». В эту минуту ему казалось, что Кузнечик – единственное родное существо на свете, которое его понимает. (Он так и подумал – «существо»). Мелитон сдвинул корпус часов, по слуху поймал нужное положение. Часы заработали ритмично, звучно. Это небольшое событие обрадовало Мелитона, придало ему надежду и даже уверенность. Он удовлетворённо послушал ровный ход часов, лёг и сразу уснул. Во сне он видел свою свадьбу с Тамарой. Они были молоды, счастливы. Он стал целовать её страстно и… проснулся. Мелитон долго не мог понять, где он находится. Но звук часов напомнил ему обо всём. Он опять подошёл к часам. Оказывается, спал он всего час. Было три часа ночи.

– Нельзя так, не могу больше так. Надо идти к Тамаре. – Он прошёл к ней в большую комнату. Она тоже не спала, плакала.

Мелитон за эти годы до боли соскучился по жене, по ее ласке, но он не мог ЗДЕСЬ, на ЭТОЙ постели даже представить это.

– Пойдем! – Повелительно сказал он жене. Они вышли и направились к лесу. Шли молча. Дошли до небольшой поляны, где до войны часто собирали ежевику. Воздух был пропитан терпким запахом разнотравья. Рядом журчал ручей, впадающий в небольшую запруду, любимое место детворы.

Мелитон разделся, вошел по пояс в воду, окунулся, растирая измученное тело. Тамара последовала за ним. Она долго стояла в воде, омывая себя, и все шептала, шептала…

Ледяная вода обжигала тело, возвращала силы.

Наконец они вышли из воды.

Остановились. Обнялись.

Тишину ночного леса нарушили звуки страстных поцелуев. Постепенно они переросли в сладострастные вздохи и стоны, пока не слились в единый блаженный крик.

Тяжелое дыхание, и опять все стихло.

Мелитон и Тамара встали и направились к дому, ещё не понимая, что будет дальше, как они будут жить.

Между тем небо на востоке уже пламенело, и вскоре первые лучи солнца засверкали на седой шапке Казбека, а потом по росту пересчитали остальные вершины. Следом за ними огромное огненно-рыжее солнце величаво выплыло из-за зубчатого гребня Кавказского хребта. Оно горячими руками смахнуло туман, застилающий Алазанскую долину, кокетливо заглянуло в её зеркальную гладь, тепло приласкало каждое село, каждый дом и возвестило о наступлении нового дня. Нового дня лета 1945 года, года Великой Победы.

А в доме кузнеца часы торжественно отсчитывали наступившее мирное время: тик-так, как-так, вот-так…

Зигзаги судьбы

Елена Иволгина, 27-летняя красавица, работала старшим научным сотрудником в солидном научно-исследовательском институте и была самой загадочной женщиной фирмы. Она всегда была на виду, участвовала во всех общественных делах института и в то же время всех сотрудников держала на расстоянии служебно-товарищеских отношений. И не удивительно, что коллеги по работе относились к ней настороженно.

Но никто не мог и предположить, что Елена – женщина душевная, страстная, мечтающая о настоящей любви, о хорошем муже, о детях. Её ещё молодое, здоровое тело требовало своего. Елена часто просыпалась ночью возбуждённая от чувства, которое так сладко мучило её. Она вставала, выпивала стакан холодной воды и заедала сырой капустой (ей сказали, что капуста подавляет это чувство), и опять ложилась в свою остывшую постель. А этот образ, в котором её видели на работе, был лишь защитной маской, возникшей в результате горького жизненного опыта.

В 19 лет Елена по большой – как ей тогда казалось – любви вышла замуж. Но уже через несколько месяцев, когда томление юного тела поутихло, она поняла, что делит постель с мелочным негодяем, и рассталась с ним, не задумываясь. Правда, после этого был ещё один курортный роман, но и он оказался почти точной копией её брака.

Разочаровавшись вторично, Елена замкнулась в себе и решила: «Никаких мужей, никаких мужчин, хватит!» Так она и жила последние годы с мамой и котом Барсиком. И казалось, что этот образ жизни в её доме установился навсегда, что такова её судьба.

Но изменения в её жизни произошли неожиданно и странно.

То ли от нервов, то ли от обедов в институтской столовой Елену стал беспокоить желудок, и вскоре она оказалась в больнице. На это время она маму отправила к старенькой бабушке в деревню. Всё бы ничего, одно плохо: мобильник до этой красивой, так любимой с детства глухомани не дотягивал.

Рисунок автора

В отделении, куда положили Елену, тяжёлых больных не было, в основном ходячие. Врачи её смотрели, слушали, щупали, просвечивали, кололи. Через неделю её навестили сотрудники из института, принесли ей профсоюзно-джентльменский гостинец – апельсины, поговорили ни о чём и, протокольно попрощавшись, ушли.

А время тянулось медленно, как густой клей. К тому же неизвестно, как там мама. Одно спасение – книги.

И вдруг в отделении появился мужчина, который почему-то заинтересовал её. Внешне он вроде особенно и не выделялся. Говоря словами поэта – невысок, но широкоплеч. Её внимание привлекли глаза – настойчивые, пронзительные. Но он почти ни с кем не общался, целыми днями или читал, или что-то писал. Однажды он подошёл к Елене.

– Здравствуйте! Меня зовут Андрей, а вас?

– Елена.

– Извините Бога ради, вы в шахматы играете? Ведь надо же чем-то заняться, иначе здесь мозги зарастут паутиной.

– Немного играю, коня от пешки могу отличить.

В тот же день Андрей и вправду где-то раздобыл шахматы. Сыграли. Он откровенно играл с ней в шахматные поддавки, подставляя ей фигуры.

– Так нечестно, вы мне подыгрываете.

– Может быть. Как-то само собой получается. Просто мне трудно играть с вами: вы своей красотой оказываете на меня психологическое давление… Извините, можно задать один деликатный вопрос?

– Смотря какой…

– Вы разведённая или вдова?

– А откуда вы знаете? Хотя… Вы правы, у меня нет мужа.

– Я это сразу понял. По глазам видно: в них царит печаль даже тогда, когда вы смеётесь. И я одинокий… Так получилось… Знаете, завтра день Святого Валентина, то есть День влюблённых. Может, есть смысл познакомиться поближе? Может быть, даже посидеть за бутылкой шампанского…

– Где? Здесь? Во-первых, мы не влюблённые, во-вторых, шампанское вредно для больного желудка, в-третьих, где же мы здесь посидим?

– Самое вредное для организма – это одиночество и хандра. А посидеть мы можем у меня: моего соседа по палате сегодня выписали, и я остался один. После вечернего обхода нам никто мешать не будет. Шампанское будет завтра, а сегодня – генеральная репетиция: приглашаю вас на чай.

Елена сама не поняла почему, но согласилась.

Выпили чай, даже потанцевали без музыки. Ей с ним было интересно, было хорошо, очень хорошо. Расстались поздно ночью.

– Спокойной ночи!

– Спокойной!

У Елены ночь выдалась не совсем спокойной. Она никак не могла уснуть. Наконец, уснув, видела тревожные сны. Проснулась крайне возбуждённая, но капусту есть не стала: будь что будет. Она поняла, что её волнует его ум, такт, интеллект. В этом человеке есть какая-то внутренняя сила, что-то очень привлекательное и интересное, что-то истинно мужское…

Сутки тянулись, как жевательная резина. И вот, наконец, наступил этот вечер влюблённых. Она шла к нему, как по зову судьбы.

На больничной тумбочке в бутылке из-под кефира стояла огромная белая роза, горела свеча. Здесь же была бутылка шампанского, орешки, плитка шоколада.

– О, Боже! Это же сплошной разврат и повод для развития гастрита!

– Это эликсир радости, любви и счастья. Кстати, как вы хотите, чтобы мы поженились – в загсе или в церкви?

– Поженились?! Вы наглеете на глазах… Ладно, шутить так шутить. Я люблю ритуал венчания: очень красиво и надёжно.

– Я так и предполагал. Поэтому мы сейчас же и обвенчаемся. Вы не будете против, если я буду и женихом, и священником?

– Ладно уж, сегодня день сплошных мистификаций, поэтому не буду против вашей затеи.

Он достал из тумбочки деревянный крест, небольшую иконку, сделал серьезное лицо и стал говорить нараспев:

– Раба Божья Елена, согласна ты стать женой раба Божьего Андрея?

– Согласна.

– Раб Божий Андрей, согласен взять в жёны рабу Божью Елену? – спросил он себя и себе же ответил, – согласен. Венчается раба Божья Елена рабу Божьему Андрею, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, Аминь! Объявляю вас мужем и женой. А теперь, дети мои, в знак любви и преданности, поцелуйтесь.

– О, нет, это уже не шутки… Ладно, только в щёчку.

– А теперь прошу к столу. – Андрей разлил шампанское. – Знаете, я совершенно не умею знакомиться, ухаживать. Но с вами почему-то хочется общаться, и я ничего не могу с собой поделать. Чтобы найти повод познакомиться, я придумал шахматы. Иначе никак… Извините… Что ж, давайте выпьем за любовь. Это то самое чувство, чем и ради чего мы живём. Если нет любви, жизнь теряет смысл, она останавливается. За любовь?

– Я не против – за любовь!

И так тост за тостом они выпили всю бутылку. А единственный танец перерос в поцелуи и закончился в постели.

Елена никогда не испытывала такой душевной и телесной радости, такого всепоглощающего счастья. Всё это продолжалось несколько дней. Она уже кое-что знала о нём: знала, что он журналист, редактор какой-то газеты. Правда, о себе он говорил мало, но пока Елене было достаточно и этого. Она уже мечтала, чтобы обследование продолжалось как можно дольше. Беспокоило только одно: как там мама? И поэтому, договорившись с ним о встрече в понедельник, в пятницу она выписалась, чтобы на выходные съездить к маме и бабушке. Но, вернувшись, застала маму дома.

– Мама, как здорово, что ты дома! Как ты, как бабушка? Почему не позвонила когда приехала?

– А я только что. Как ты, дочка, как твоё здоровье?

– Всё отлично, мама, потом всё расскажу.

В субботу, собираясь в больницу, Елена думала: «Вот он обрадуется, он сегодня меня не ждёт, и будет ему приятный сюрприз». Маме о нём решила пока ничего не говорить, чтобы подготовить её к такому сообщению.

В больницу в этот день приехала какая-то важная комиссия, и никого в палаты не пускали. Наоборот, ходячих больных вызывали в вестибюль к посетителям.

Ждать пришлось долго. Народу собралось достаточно много. Рядом с Еленой оказалась женщина приятной наружности примерно её возраста с девочкой лет семи.

– Кто у вас болеет? – Спросила Елена у незнакомки.

– Мой папа! – вмешалась в разговор взрослых девочка. – А меня зовут Вероника.

– А что с ним?

– Что-то с желудком, то ли язва, то ли гастрит. – Ответила незнакомка.

– А кто у вас болеет?

– Муж. – Ответила Елена и сама испугалась своего ответа. – У него точно то же самое с желудком…

В это время появился Андрей. Елена встала, сделала шаг навстречу. Он широко улыбнулся…

Вдруг к нему подбежала Вероника, повисла у него на шее:

– Папа, папуля! – Подошла и незнакомка, поцеловала его. Елена смотрела на счастливую семью и думала, в какую неприятную историю она попала, как ловко он её обманул. Он на неё только раз кинул взгляд, как ей показалось, вопросительный (что ты здесь делаешь?) и даже гневный.

Елена побрела домой, совершенно опустошённая, просидела в своей комнате весь день, толком даже не пообщавшись с мамой. Она рано легла спать, сославшись на головную боль. А сон никак не шёл. «Как такое могло случиться»? – Спрашивала она себя. Но ответ найти не могла. – «Неужели я совсем дура, или для меня Бог отпустил только кусочек ворованного счастья»?

Уснула Елена только под утро. И вдруг она почувствовала мамину руку у себя на лбу (мама всегда её так будила).

– Проснись, Леночка, к тебе пришли. – Елена накинула халат, вышла в большую комнату. Там сидели Андрей и ТА женщина.

– Куда же ты убежала? Я не мог при дочери уделить тебе внимания, ребёнок ничего ещё не знает. Знакомься, это моя сестра Мария…

Она

Он работал рядовым чиновником в солидной организации, любил свою работу, гордился ей. Поэтому ходил на службу с удовольствием, почти как на праздник. Часто бывали случаи, когда Он задерживался на работе, но не было такого, чтобы опоздал, пришёл хоть на минуту позже положенного времени.

Этот распорядок продолжался уже не первый год, но наш герой никак не мог найти время для решения своей семейной проблемы. Он даже свыкся с мыслью, что не женат. Просто Он был человеком застенчивым, избегал женщин, даже боялся их, и поэтому пустил решение своей личной жизни на произвол судьбы.

И вот однажды эта самая судьба преподнесла Ему подарок.

В обычное, ничем не приметное утро Он шёл на работу. Пройдя полпути, Он увидел идущую навстречу красивую женщину. На Её прелестном лице сверкали огромные, серо-голубые глаза. Они были такими прозрачными, что, казалось, через них видно насквозь. Он проводил Её взглядом, долго смотрел вслед на Её стройную фигуру, вдыхал аромат её тела, трепеща от восторга и изумления. Он в этот день впервые опоздал на службу. Его спросили – не заболел ли он.

На второй день Она встретилась вновь, и на третий день, и через две недели.

Он каждый день давал себе слово, что сегодня поздоровается с Ней, но в последний момент откладывал эту сложную для себя проблему на завтра. Так продолжалось два месяца.

Однажды Она улыбнулась ему, явно подбадривая Его. Но Он и обрадовался и в то же время испугался. Но решил, что завтра не только поздоровается, но и познакомится с Ней. На следующий день Она сама поздоровалась с Ним. И стали они здороваться друг с другом, не останавливаясь. Так прошёл ещё месяц. Она, сама того не зная, тревожила его постоянно, где бы Он ни находился, чем бы ни занимался, часто снилась Ему. Но наяву Он никак не мог переступить черту своей патологической застенчивости.

Наконец Он клятвенно пообещал себе, что завтра уж точно познакомится с ней. Но утром Она не появилась. Не было Её и на второй день, и на третий. Он не находил себе места, ругал себя, что упустил время, упустил свою судьбу.

Через неделю, когда Он в полном отчаянии шёл на работу, рядом с ним резко затормозила машина. Из машины вышла Она, подошла к Нему.

– Как хорошо, что я успела… Дело в том, что мой муж (муж???) военный, и его переводят в другой город. Завтра утром мы уезжаем. Мы с Вами, наверно, больше никогда не увидимся. Но я хочу, чтоб Вы знали: я привыкла видеть Вас, мне было хорошо с Вами… Прощайте.

Она неожиданно поцеловала Его в щёку и пошла к машине. Он стоял в полной растерянности. Наконец, Он пришёл в себя.

– Как Вас зовут? Можно я Вам буду писать? Мой электронный адрес…

Но было уже поздно: табун лошадей взревел под капотом, и машина сорвалась с места, увозя с собой Его мечту…

Плач кукушки

Не знаю, почему так получилось, но я с детства был неравнодушен к часам. Было безумно интересно, почему они тикают, почему не останавливаются, как они устроены там, внутри. Несколько будильников и ходиков стали жертвами этой моей любознательности. Но не совсем зря: я вскоре научился разбирать и собирать часы и даже ремонтировать неисправные. Починил все часы, которые я раньше разобрал или испортил. И так увлёкся этим занятием, что стал брать в ремонт неисправные часы у знакомых. Получалось это у меня настолько успешно, что поползли слухи о моих необычных способностях, даже своего рода слава…

Было мне тогда 13 лет. Война только закончилась, людям жилось тяжело, но иногда мне всё-таки платили гонорар за мои труды, в основном натурой – кто фруктами, кто яйцами. Но это было для меня не главным. Я трепетно полюбил часы, и мне доставляло огромную радость общение с этими чудесными механизмами, самыми настоящими машинами времени.

* * *

Зашла к нам как-то соседка тётя Евгения, положила на стол несколько чурчхел и повела с мамой обычный женский разговор о житье-бытье. Женщина она была замкнутая, малообщительная, поэтому мама даже удивилась её визиту.

– Как мальчик учится? – неожиданно спросила соседка, в упор глядя на меня. – Увлечение часами не мешает ему в школе?

– Нет, учится нормально, – ответила мама. – А что?

– Соня, дорогая! Говорят, он любые часы починить может. Пусть посмотрит мои часы, ты же знаешь, как они мне дороги: это единственное, что осталось от родителей.

Великолепные настенные часы тёти Евгении знали все соседи, звон их был слышен на всю улицу. Во время войны ей предлагали за них мешок муки – огромное богатство по тем временам, – но она отказалась: семейная реликвия для неё была дороже хлеба насущного.

Но нет ничего вечного, однажды знаменитые часы остановились. Каких только мастеров ни приглашала тётя Евгения, но часы упорно не хотели работать. Осталась последняя надежда – самый известный часовщик города, который в связи с преклонным возрастом ремонтом занимался уже мало. Но, учитывая его опыт и знания, был назначен надсмотрщиком главных часов города на площади Свободы. Саша-часовщик – все знали его так, и это словосочетание стало его и именем, и отчеством, и фамилией.

С большим трудом уговорила тётя Евгения Сашу-часовщика посмотреть её часы. Старый мастер тяжело поднялся на крыльцо, посидел, отдышался, попросил воды. Потом открыл крышку часов, легко подтолкнул маятник и стал слушать так, как лечащий врач слушает сердце больного. Долго он слушал неровный, угасающий ритм маятника, покачивая головой, и наконец сказал:

– Я знаю, что болит у твоих часов (так и сказал – «болит»), но я уже стар, и мои глаза и руки не смогут их исправить.

С этими словами он, не попрощавшись, ушёл. Вот после этого и пришла к нам соседка тётя Евгения.

– Очень прошу, Соня, пусть посмотрит. А вдруг?!

Мама не очень охотно, но всё-таки не без гордости за меня согласилась. Двое мужчин перенесли часы к нам в квартиру. Отец повесил их на стену под мой рост, чтобы мне было удобно наблюдать за механизмом.

Прошли две недели. Я плохо спал, устал, схватил двойку в школе. Но всё-таки я нашёл неисправность, устранил её (было очень сложно!), и часы заработали, пошли, забили своим могучим, мелодичным боем. Я был счастлив!

После этого часы стали для меня не просто увлечением, а чем-то вроде друзей, одушевлённых существ, говорящих со мной на своём особом языке. Я был счастлив, потому что стал понимать этот дивный язык.

* * *

Это было давно. Позже я увлёкся фотографией, радиотехникой, музыкой, и часы вроде отошли на второй план. Хотя я с удовольствием вспоминаю иногда о своём давнем увлечении.

Естественно, в моём доме часам всегда отводится самое почётное место. Есть часы обычные – будильник, есть не совсем обычные – говорящие и кукарекающие. Есть механические, есть электронные. Но главным членом часового семейства у меня является Кукуша. Да, да! Это собственное имя моих любимых часов с кукушкой, с которыми я не расстаюсь вот уже 35 лет. Кукуша – полноправный член семьи и выполняет свои обязанности в прямом смысле точно и своевременно.

* * *

Несколько лет тому назад я познакомился с удивительным человеком, народным художником России Николаем Павловичем Христолюбовым. Он – статный, красивый как кинозвезда, седовласый профессор Суриковской академии, одного из лучших художественных институтов мира, приехал в Подольск на открытие персональной выставки моей супруги Ларисы Давыдовой, его бывшей ученицы. Мы сразу понравились друг другу, и он пригласил нас с женой к себе на дачу в Поленово. В этом сказочном месте долгими летними вечерами мы с удовольствием слушали увлекательные рассказы Мастера о его выставках в разных странах мира. Особенно он любил рассказывать о выставках в Италии и о знакомстве с великим скульптором современности Джакомо Манцу.

И я рассказывал гостеприимным хозяевам о Грузии, пел грузинские песни. Пели мы и с супругой наши любимые песни Булата Окуджавы.

В один из таких вечеров Николай Павлович рассказал о своём недавно умершем друге, который незадолго до смерти подарил ему старинные настенные часы.

– Это не просто часы, это – самое настоящее произведение искусства, – восхищённо говорил он. – Но, к сожалению, их при перевозке повредили. Нужен хороший мастер, чтобы их починить. В конце концов, это мой долг перед памятью друга. Но сейчас нет ни таких часов, ни тем более таких мастеров.

Этот эпизод я вскоре забыл: был занят тогда другими делами – снимал на фото и видео Поленово, Оку, Николая Павловича и всю семью Христолюбовых…

Через несколько месяцев Николай Павлович скоропостижно скончался. Он до последней минуты работал, писал без отдыха, писал вдохновенно и с присущим ему мастерством. Но, видно, тяжёлая болезнь давно подтачивала его здоровье. Поэтому в последних его работах подтекстом чувствуются страдания больного человека.

Большая дружная семья осиротела. Хотелось хоть чем-нибудь помочь родным Николая Павловича в этом горе. Из отснятого видеоматериала мы с женой смонтировали небольшой фильм и подарили семье мастера.

Во время работы над фильмом я вспомнил о часах Николая Павловича и решил заняться ими, для чего привёз их к себе домой. Точную дату изготовления часов установить мне не удалось, но помню, Николай Павлович говорил, что часам около ста лет и что они сделаны в Швейцарии. Видно было, что механизм не раз побывал в ремонте, но сейчас часы были в плачевном состоянии. Потрудиться с ними пришлось очень серьёзно. После того как они заработали, я ещё месяц наблюдал за ними, настраивал ход и великолепный бой, который постепенно набирал силу. Резонируя, дрожали стёкла от могучего звона.

Моя Кукуша вдруг стала отставать. За долгие годы работы никогда не было такого. Казалось, даже голос стал каким-то жалобным. Я понял, что ослабил внимание к ней, и решил исправить положение. Каждый день, поднимая гири Кукуши, я напоминал о любви к ней, и она вроде успокоилась. И даже показалось, что они очень дружно перекликаются – Кукуша и Гость.

Но однажды, вернувшись домой, увидел, что маятник моей любимицы висит неподвижно, а сама кукушка, высунувшись и своего окошечка, беспомощно застыла в жалкой позе. А часы-при-шельцы отбивали время ещё красивее и громче. Прямо какая-то мистика: часы остановились от зависти или ревности? Скорее всего это было простой случайностью, но первое впечатление было именно таким.

Я остановил старинные часы, бережно их упаковал и отвёз в мастерскую Николая Павловича Христолюбова. Всё это время часы исправно работают и отсчитывают уже время детей и внуков замечательного художника и человека.

А моя Кукуша больше не останавливается.

Ку-ку! Ку-ку!

Время остановить невозможно.