Текст книги "Откровенные романы"

Глава 2

Проснулся я к обеду. Следующий день и вся неделя, оказались для меня не лучшими. Света клала трубку телефона, как только слышала мой голос, а тут еще испортилась погода: небо затянули тучи. В такую мрачную субботу, ближе к вечеру, я неожиданно услышал, как кто-то аккуратно щелкает ручкой калитки.

«Кто там такой нерешительный, ведь не заперто?» – пронеслось у меня в голове. Я вышел, помог открыть – удивлению моему не было предела! Это была моя спасенная. Глаза ее смотрели широко и смело, а реснички часто вздрагивали. Собранные на затылке волосы открывали маленькие ушки с крохотными золотыми сережками. Все признаки болезни у нее прошли, и выглядела девушка чудесно.

– Здр-р-равст-вуй! Проходи! – пробормотал я растерянно и одновременно приветливо, будто только и ждал ее.

Я действительно обрадовался ее приходу. Маша в ответ отрицательно помотала головой.

– Будешь стоять здесь?

Она утвердительно и смешно кивнула, соглашаясь и блестя глазами.

Одета девушка была в тщательно наглаженное клетчатое серо-коричневое платье из грубой ткани: на воротнике и манжетах, оно было обрамлено белыми вставками; ноги ее обнимали белые босоножки, а в руках у нее была несерьезная светлая сумочка. Я почему-то вспомнил выпускной вечер и наших девчонок с класса. Они были такие же нарядные и смешные. Мы стояли молча. Я растерялся, не зная, что сказать. Наконец она нарушила молчание:

– А где ваша девушка? … Ее нет?

– Ее нет, – односложно сказал я, пытаясь поймать ее взгляд.

– Я хотела бы с ней поговорить.

– Я тоже, – вздохнул я тяжело.

– Может, я подожду ее у вашего дома? – не унималась моя нежданная гостья.

– Это скорей всего бесполезно.

– Не знаю. У меня есть время, – проговорила она с нотками упрямства, открыто и пронзительно, взглянув на меня из-под длинных ресниц.

– Ты не пройдешь? – одновременно спросил и предложил я, кивнув на дом.

– Не беспокойтесь. Здесь есть скамейка, – улыбнулась девушка.

– Почему ты не хочешь зайти?

– Я не хочу об этом говорить, – промолвила она уже без улыбки, и реснички ее затрепетали.

– И все же?

– Разве это надо объяснять?

– Не знаю! Так будет лучше.

– Если придет ваша девушка, то лучше встретить ее здесь – чем в доме! – она сверлила меня взглядом.

– Да, но она не придет. Мы неделю не общаемся.

– Я все равно подожду на улице… и уйду. Вы идите, не беспокойтесь, – она так умоляюще посмотрела на меня, и так захлопала ресницами, что я не удержался, улыбнулся в ответ, и молча глупо кивнул:

– Хорошо.

Что в этом было хорошего? Я ушел, но на душе скребли кошки. Постоял во дворе, что-то вспомнил, потом снова забыл что хотел, сделал пару кругов по огороду.

Желание вернуться к ней казалось, непреодолимым, но я этого не сделал. «Да! Она мне нравится? Зачем я ушел? А Света? Все равно не порядочно с моей стороны ее одну там оставлять. А теперь поздно возвращаться. Что я скажу? Пожалуй, точно не нужно было уходить, а непременно остаться. Непременно. Она такая милая, только чуть странная и наивная, но она человек не игрушка. Человек не может безнаказанно приближать к себе другого человека. Он ответственен за все… и за злое и доброе, что он сделал другому. Если не хочешь делать человеку зла в последствии – лучше не делай добро вначале. Эта фраза засела у меня в голове. «Если не хочешь делать человеку зла в последствии – лучше не делать добро вначале». «Нет наверно правильно, что я не остался» – пытался успокаивать я себя, но места не находил.

В воздухе пахнуло близким дождем. Холодные комнаты были не уютны и пахли старыми журналами. Лучшее, что можно было придумать – затопить печь, но в такую погоду это всегда проблема. Я сходил за дровами. Толстым тупым ножом привычно и ловко нащипал лучины. Огонь не хотел разгораться. Дым упорно шел в кухню, а не в трубу. Так бывает, когда в печных колодцах образуется пробка из сырого влажного воздуха. Комната наполнилась едким дымом. Меня пробил кашель, глаза слезились. Я открыл маленькую чугунную дверцу рядом с трубой и бросил в кирпичный колодец зажженную вчерашнюю газету. Воздушную пробку прорвало, в трубе загудело, и огонь весело заскакал по тонким сосновым полешкам. «Наконец-то!» – облегченно вздохнул я и глянул в окно. На улице начинался дождь. Крупные редкие пока капли падали на листья малины и они тряслись как сумасшедшие. Ветки ранетки качало. Стало заметно темней.

Я долго смотрел в окно, дождь то усиливался, то стихал, чтобы спустя минуту начаться с новой силой. Железо на крыше периодически гремело, будто на него горстями сыпали мелкую дробь. На мгновение яркая вспышка осветила местность за окном ярким фосфорическим светом. Над головой раздался треск и тут же протяжно, и оглушительно грохнуло. Дом содрогнулся, и казалось, присел. Жалобно зазвенела посуда в серванте.

Люблю дождь весной, летом… и больше всего, когда он сопровождается грозой. Мне нравится, когда небо лопается от громовых раскатов и перечерчивается вдоль и поперек огненными сполохами. Я открыл настежь дверь, убрал занавеску и стал смотреть на струи воды, которые падали с неба. Они заливали грядки, тонкой пылью, отбивались от досок крыльца, холодили руки, одежду. Гроза в своем доме – совсем не то, что в городской квартире!

«Успела уехать моя спасенная до дождя? Наверно едет сейчас в теплом автобусе?» – подумал я и машинально прошел в зал, уперся носом в стекло, чтобы боковым зрением захватить скамейку: но было уже слишком темно, что бы что-нибудь разглядеть. Вдруг яркий разряд молнии вспышкой озарил округу, и… О! Черт!!! Черт!!! Я увидел на скамейке одинокую маленькую фигурку девушки!!! Маша сидела сжавшаяся в комочек. Без зонта, совсем промокшая, с распущенными по плечам волосами. На коленях у нее была знакомая светлая сумочка и наверно от холода, она почти касалась ее подбородком. Эта картинка на мгновение высветилась и пропала. Жалость и недоумение вспыхнули в моей душе. Я, не мешкая, набросив штормовку, и почти бегом отправился за ней. Завел ее в дом безропотную, тихую и безмолвную. Посадил на маленькую табуретку у печи. Она не сопротивлялась. Мы молчали. Наша кошка покинула насиженное место и удивленно нюхала наши мокрые следы на полу.

Скоро молчание начало тяготить меня. Это было неприятно, но в голову совсем ничего не приходило. Совсем ничего кроме жалости. Я не мог забыть вспышки молнии, и ее сжавшуюся в комочек без зонта, совсем промокшую с распущенными по плечам волосами. Она мне нравилась, но я гнал эти мысли. Бесконечные сравнения со Светой. Необходимость или ненужность этого нового поворота в моей жизни немного тревожили меня. А если бы я не увидел, и не вышел!?

Мне казалось, что у нее есть внутри какая-то необъяснимая свобода, отсутствие предрассудков. Ее нелогичные поступки при всей их абсурдности имели неизвестный мне стержень – скрытую правду – о которой знала только она. Я видел только вершину айсберга, одну десятую часть, а все остальное было скрыто от моего сознания, но, тем не менее, ее поступки подчинялись именно этой подводной части.

– Как зовут вашу кошку? – промолвила она, наконец, после долгого молчания.

– Вообще Муся или кисс, кисс.

– Муся, Муся, – Маша ласково погладила ее по спинке, потрепала за ушком, хотела посадить к себе, но Мусе наверно не очень нравилась ее холодная мокрая одежда и она вырывалась.

Под табуреткой начала образовываться маленькая лужица.

– Она не сразу привыкает к чужим, – как бы оправдываясь, промолвил я.

– Муся ну куда же ты, – ласково пыталась она образумить вырывающуюся кошку.

– Вообще-то она у нас ласковая.

– Ваша Муся меня не любит. А я очень люблю кошечек. Мама не хочет, что бы у нас дома были животные.

– Их часто бросают – когда они надоедают.

– Я бы не бросила.

– Никогда?

– Думаю да!

– Все, наверное, так думают когда берут. А сколько их бездомных потом!?

Я говорил о кошке, а думал о Маше. Ливень не испортил ее внешности. «Милые девочки они прекрасны своей свежестью. Это тот период, когда косметика не нужна. Все естественно и от природы. Молодость: ни морщин, ни печати усталости на лице, и оно прекрасно и свежо слабым слегка проступающим румянцем. Никогда еще мне не доводилось так близко и наедине общаться с таким нежным созданием. И подумать только, много лет она росла, училась, была хорошей девочкой-паинькой, которой гордились учителя и родители! Может быть, ей просто надоело быть такой умной и послушной». Как далеко и отнюдь не целомудренно иногда витают мысли молодых людей, когда они смотрят на таких девочек. Но что думать о пустом и несбыточном!

Шум дождя по железной крыше то усиливался, то ослабевал, порывы ветра доносили на кухню запахи озона и свежести.

– Ты наверно сильно замерзла?

– Да так, – неопределенно промолвила девушка.

– Почему ты не ушла, когда начался дождь? – поинтересовался я.

– Я не думала, что он будет такой сильный.

– Ты хочешь заболеть?

– Я крепкая, я очень крепкая, и почти никогда не болею.

– У меня есть старая куртка из овечьей шерсти! – вспомнил я.– Принести?

– Это уже не поможет! Я если честно, мокрая насквозь.

– Совсем?

Маша сделала попытку улыбнуться, и она у нее получилась очень виноватой.

– Совсем, совсем!

– Ну, вот что, – сказал я довольно решительно, и нагнулся к ее лицу, стараясь заглянуть в глаза, – я тебя наверно оставлю здесь. Закрывайся, раздевайся и сушись.

Ресницы девушки захлопали, она неуверенно посмотрела на меня снизу вверх, как бы определяя, на сколько мне можно доверять.

– Да-да! – добавил я еще решительней, не терпящим возражения голосом. Легонько приподнял ее за плечи и подвел к двери. – Замка нет, но ты вот так: швабру за ручку протолкнешь, и будет надежно. Ничего не бойся. Договорились!?

Лицо ее посветлело. Она, молча, кивнула в ответ и глянула на меня с благодарностью.

Когда я уходил, то оглянулся. Она смотрела в мою сторону с каким-то неестественным выражением – сквозь меня – будто я… это совсем не я, а кто-то другой. Лицо ее отражало что-то мне неведомое и запретное, и вся она казалось, светилась внутренним светом.

«Милая, но странная! Не от мира сего, – промелькнула мысль у меня.– Но у девушек наверно так бывает! А какое у нее чудесное имя. И прямой обезоруживающий взгляд. Посмотрит из-под ресниц – как напалмом прожжет, оставляя раны в душе. Вот бы научиться мысли читать! Сколько нового и интересного про девчонок можно было бы узнать?» – промелькнула шаловливая мысль в моей голове.

Я прошел на веранду. Дождь не стихал и даже усилился. Я сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Когда идет дождь хорошо думается. Но гроза не занимала мои мысли. Я вдруг живо представил, что происходит на кухне. «Вот девушка, пробует на прочность швабру, подходит, закрывает дверь. Проверяет, надежно ли закрыто, нет ли щелок, и только после этого… руки ее неторопливо скользят за голову. Пуговицы на спине непослушны. Наконец, платье расстегивается. Взявшись за подол, она чулком, наизнанку снимает его. Тело ее при этом соблазнительно изгибается. Мокрое и тяжелое платье она вешает на спинку стула, и придвигает его к горячей печке. Доходит очередь до лифчика. Он тоже мокрый, как и всё. И как резиновая лягушка липнет к телу. Какого он цвета? Наверно белый!? Или нет! Голубой. Руки девушки привычно скользят за спину… Хорошо бы взглянуть на это хоть одним глазком!?

«Стоп!!! Там же есть ОКНО!!!!!» – Пронзила меня молния! Я вскочил как подброшенный пружиной.

Эта мысль лишила меня покоя. Я нервно и ожесточенно заходил, меряя четырехугольник комнаты. «Черт побери!!! Вообще – то это все не очень!? Ведь я обещал! Что стоят тогда мои слова!? – Делая усилие над собой, я опустился на стул. – Но я ведь все равно не высижу здесь! Ни за что не высижу! Точно знаю. Стоит ли терять время?!! Нет! Этого не нужно делать! Конечно, не стоит. Не стоит? Но так хочется, что просто нет сил!!!»

Виновато, прикусив губу, я в нерешительности поднялся, вздохнул и сел. Но спустя секунду вновь встал, ломая пальцы, и вновь опустился, опять встал и, наконец, …и, наконец, с замирающим сердцем вышел в дождь. Ноги сами понесли меня к северной стороне дома, к кухонному окну. Я чуть не упал на скользкой дорожке. «Вот и Бог не хочет, чтобы я подсматривал!!!» – мелькнула совестливая, непрошеная мысль и сразу погасла как случайная искра, вылетевшая из костра.

Белые занавески закрывали только нижние две трети окна. Встав на высокий приступок фундамента, я вытянулся и ухватился за ставню. Она предательски жалобно скрипнула удерживаемая слабым крючком. «Этот звук можно услышать дома!» – это я знал наверняка. Выждав бесконечно долгую минуту, я с замирающим сердцем вытянул вверх голову и осторожно глянул поверх занавески.

«Ни фига себе!!! Вот это да!!!» – задохнулся от увиденного и чуть не свалился сразу обратно. Картина, которая открылась мне – захватила меня целиком! Я сразу ощутил жаркую волну, подступившую к горлу, сердце забилось в учащенном ритме, готовое выпрыгнуть из груди! Моя ночная гостья действительно была без одежды!!! Обнаженная и прелестная – она стояла у печки, в чем мать родила!! Девушка спокойно сушила волосы, сбивая их легкими движениями. Я видел Машу только со спины. Лопатки ее двигались, волосы струились по плечам, спине, и были такой длины, … что немного не достигали белых аккуратных половинок начала ног с загаром в виде чайки. Дыхание мое остановилось, я боялся вздохнуть или шелохнуться. Маша часто встряхивала головой, и подносила локоны волос ближе к печи. Выхватывала новые прядки и вновь сушила у теплой плиты.

«Когда же моя гостья обернется!?? Когда же!!!? Когда!? – настойчиво желал я! – Какая стройная и нежная она сзади, а что будет, когда она обернется!?» Наконец, Маша прекратила свои занятия, встряхнула последний раз головой, разбросав волосы по плечам, и сделала несколько шагов к двери кухни. Она ступала свободно и просто – как будто на нашей кухне – ей ходить раздетой было совсем привычно. Приблизившись к двери, Маша приложила к ней ухо и прислушалась. Это было очень забавно и смешно, я видел ее всю голенькую как на ладони, а она слушала меня там, через дверь. И, наконец, – это свершилось – она повернулась и пошла обратно!

«О боже!!! … О боже!!! Нужно хорошо держаться, а то я грохнусь!»

Как она была хороша. Черт побери! Да разве хороша!? Эх! Нет таких слов! Зачем девчонки носят свои платья и другие штучки, если они так прекрасны без них! Если бы они знали, как пацаны хотят увидеть их без всего!!! Вот эти милые грудки, качающиеся в такт шагов, с розовыми упрямыми сосками, и стройный втянутый живот, с таким ласковым смешным пупком. И самое главное, что есть у девушки, прикрытое легким темным треугольником волос!! И этот вытянутый чуть не в полоску треугольничек прячется где-то между ног – играет, двигается от ее ходьбы, просвечивает – и взгляд – ну совершенно не оторвать! Это класс! Это нечто необыкновенное и сногосшибательное! Это то, что всегда недоступно и пленительно! У меня даже закружилась голова, и перехватило дыхание от увиденного. Но Маша даже не подозревала о моих шалостях.

Наконец, я почувствовал, что совсем промок. Хотя карниз и защищал меня от прямых струй дождя, все же порывы ветра иногда приносили изрядные порции влаги. В ботах у меня уже было полно воды, но я, ни за что не хотел бросать своего занятия, только старался придвинуться ближе к стене дома, где меньше доставалось от непогоды. «Походи еще немножко! – просил я ее мысленно, – никогда еще голые девушки не ходили у нас так запросто. Походи и я посмотрю на тебя!! Мне так хочется посмотреть еще раз, еще немножко! Ты же такая красивая, такая восхитительная… нежная… открытая и свободная! Что тебе стоит порадовать меня еще раз. Ну, один разочек! Самый маленький разочек! И все!»

Но как, ни жаль! Моя ночная фея не вняла моим молитвам, и решила одеваться. Видимо ей тоже не очень хотелось этого делать. Маша трогала одежду, хмурилась и тяжело вздыхала. Наконец она сняла со спинки стула розовые плавочки, нагнулась и поочередно вступила в них. Протянув их по стройным ножкам, высоко и плотно натянула на живот, последний раз дав мне мимолетно насладиться узким гребешком волос между ног. Розовый бюстгальтер, очевидно, не высох и она, приложив влажную материю к груди, сморщилась смешно, и немного подумав, свернула и сунула его в сумочку, а шерстяное платье еще не совсем просохшее с трудом через голову одела на голое тело.

Мне пришлось поспешно ретироваться и мчаться стремглав назад. Когда она появилась в сенях, я уже сидел мокрый на стуле, у открытой двери, и с меня лилось не меньше чем с нее, когда она уходила.

– Спасибо за печку. Так тепло и здорово! – промолвила она с добрыми нотками в голосе, когда я услышал ее шаги у себя за спиной.

– Я рад Маша! Так конечно будет лучше.

– Правда, шикарно! Других слов не найду – я вам так благодарна. Вы очень добрый и хороший.

«А какая ты хорошая – не представляешь!!! У меня до сих пор руки дрожат!» – подумал я, стараясь быть спокойным, и пытаясь никак не выдать душевного волнения. Я глядел на нее, и только что увиденное, яркими образами всплывало у меня в сознании. Мои глаза видели ее вновь без этого сурового клетчатого платья. А она наивно хлопала ресницами и мило улыбалась.

– Хотела спросить. Видела у вас гитару. Вы играете?

– Немножко.

– Может, когда-нибудь, я услышу вас? – лукаво щуря глаза, сказала моя гостья.

– Моя игра тебе быстро надоест, и ты непременно попросишь спеть.

Она улыбнулась, как будто своим мыслям.

– Наверно так и будет. А что тут плохого?

– Пою я просто скверно, – пришлось сознаться мне.

– Совсем!?

– Увы! Без сомнений. А в гитаре не важно как ты играешь – главное как ты поешь.

– Не задумывалась.

– Это правда. Ты знаешь, сколько заблуждений окружают нас, – это была ключевая фраза. Спусковой крючок. Я чувствовал, что меня понесло. Если девушка нравилась мне, меня несло. И чем сильней – тем больше, и я продолжил: это и в живописи и литературе так. Люди думают, если человек умеет рисовать, то он уже художник.

– Вы так не считаете?

– Человек, который может точно нарисовать, еще совсем не художник, он просто хорошо владеет карандашом. Он ремесленник, а не творец и возможно им никогда не станет. Так можно любого учителя русского языка назвать писателем. Да! Он грамотно пишет, правильно излагает на бумаге свои мысли, может даже прекрасно разбирается в литературе и учит учеников, как писать сочинения – но все же до писателя ему далеко. До хорошего я имею в виду.

– Пожалуй на счет учителя, я соглашусь с вами. А у вас на гитаре шесть струн или двенадцать?

– Шесть – одинарный набор.

– Жаль конечно.

Мне осталось непонятным, что ей было жаль: или то, что струн только шесть – или, что у меня голоса нет. Я не успел ей ответить, как Маша неожиданно перевела разговор:

– А что с вами? Вы тоже с ног до головы? – удивилась она, увидев мою, насквозь промокшую одежду.

– Я люблю ходить в дождь, – пробормотал я, не задумываясь, первое, что пришло на ум.

– Вы не боитесь грозы?

– Я люблю её, – заверил я без тени сомнения. – Гроза в июле – прекрасно!

– Это все равно холодно, неуютно, – неуверенно возразила девушка.

– Первую минуту! А потом здорово: только нельзя стоять.

– Бр-р-р!! – сжав кулачки, выпалила она.

– Надо двигаться.

– И вы один – так долго ходили по дождю?! – изумилась она.

– Ходил. А как дети бегают по лужам и получают удовольствие, – продолжал нести я околесицу. – Это как настроиться. Вспоминаются ощущения чего-то давно забытого и утраченного. Такой заряд – энергии, бодрости… нового и свежего!

– Вы так вкусно рассказываете! – Удивленно и с интересом промолвила моя гостья.

– Потому что это правда, – соврал я.

– В этом наверно, что-то есть? – предположила девушка, слегка задумавшись.

– Конечно – какие сомнения!

– Может и мне попробовать – возьмете меня?

– Наверное.

– У вас сомнения на счет меня? – сморщила она лобик, и капризно сделала губы.

– Ничуть. В следующий раз обязательно.

– В следующий?

– Конечно.

– Почему в следующий? – недоумевая, спросила меня Маша.

– В следующий раз непременно.

– А зачем ждать? – сказала она, и глаза ее озорно заблестели.

– Ты серьезно? – немного опешил я.

– Конечно! Только сейчас. И сию минуту. Иначе, … в общем: или не будет дождя, или меня, или вообще ничего.

– Как же так Маша!? Ты только просохла?!

– Я все равно пойду – если пойдете вы! – сказала она и посмотрела на меня открыто, и очень дерзко. Ее взгляд и голос привели меня в легкое замешательство. Мне показалось в эти секунды, что нечто незримое ломалось в наших отношениях. Видимо Маша, тоже почувствовала это, и в глазах ее, одновременно с вызовом и бесстрашием, читалось что-то еще. Она смотрела на меня долго и неотрывно – дожидаясь моего ответа. Наконец я не выдержал этого взгляда и сказал не совсем уверенно:

– Без шуток… серьезно!?

– Конечно!

– Мы сейчас пойдем в дождь?

– Мы пойдем в дождь!!!

Взявшись за руки, мы вышли, и ледяные струи огненным холодом беспощадно полились нам за шиворот, проникая всюду, где только находили сухое местечко. Скоро таких мест не осталось, но нам не было плохо. Нам напротив, было очень хорошо. Я приостановился, не отпуская ее ладонь: она с ходу по инерции развернулась на полушаге. Мы оказались лицом друг к другу. Я не отпускал ее руку, нашел в темноте вторую. Она приблизилась ко мне: близко, потом еще ближе, потом вплотную. Струи дождя текли по голове, лицу, распущенным волосам Маши. Темные волосы фосфорически поблескивали, обрамляя овал лица, и бросали на него таинственную зыбкую тень. Свет из окон веранды скрадывал ее черты, и нельзя было рассмотреть глаз. Они казались очень глубокими и черными – как смотришь в дно бездонного колодца. Мы стояли очень близко, и я чувствовал ее маленькую теплую грудь. Она доверчиво не отстранялась.

– Хотите, я научу вас целоваться? – сказала она вдруг – и засмеялась.

– Что? – не расслышал я из-за близкого раската грома.

– Если вы меня не поцелуете – я могу это сделать сама!! – почти прокричала она звонко и весело.

– Маша!!! – взволнованным шепотом проговорил я, и нежная волна благодарности захлестнула меня.

– Я, правда – умею!

Я нагнулся и бережно вскользь поцеловал ее: в голову, в мокрые волосы, потом в лоб, глаза и, наконец, добрался до ее скользкого холодного рта. Я целовал ее не нежно и трепетно – а немножко грубо, повернув голову, не давая ей дышать. Она держала свои руки на моих плечах и тянулась вверх, привставая на носочках. Дождь лил и лил, а нам было хорошо.

– Вы не обманули меня! Дождь это здорово! – воскликнула Маша, немножко отстраняясь и переводя дыхание.

– Маша, откуда ты взялась?!!! – с восторгом произнес я.

– Я «Никто»! – шаловливо и с вызовом промолвила девушка.

– Как это? – сделал я вид, что не понимаю.

– Я девушка «Никто!». И зовут меня «Никак!», – дурачась обронила она.

– Ты классная девчонка. И что ты со мной делаешь!? Я не могу от тебя оторваться.

Маша опять засмеялась счастливым смехом радостного ребенка.

– Это сон, – прошептала она, – и нам все привиделось.

– Ты так считаешь?

– Считаю.

– Во сне можно многое…, – многозначительно пробормотал я.

– Ну-у-у-у-у, – затянула она в раздумье… и после длинной паузы согласилась, – в общем да!

– Правда? – обрадовано воскликнул я.

– Не всё! – остудила она меня.

– Тогда это не сон! Я хочу поцеловать тебя там! – нерешительно высказал я крамольную мысль, касаясь ее груди.

– Ого!? Прямо там? – чуть опешила девушка, инстинктивно отстраняясь.

– Конечно!

– Однако! – обронила она и смущенно попыталась посмотреть мне в глаза. – Ничего себе!

– Можно?

– М-мм! – она растерянно молчала.

– Так как? – настаивал я с замиранием в душе.

– Наверно нет, – голос ее дрогнул, – так неожиданно!

– И все-таки – я поцелую, – с чего-то обнаглев, решительно подтвердил я.

– Ты можешь это не делать?! – прошептала она умоляюще, переходя на «ты».

– Могу, но не буду, – не отступал я.

– Это страшный сон!?

– Совсем нет. Ты боишься?

– Меня ни-к-то, ни-ко-гда, не це-ловал там, – проговорила она, чеканя по слогам слова, … подумала немножко и добавила, – даже во сне!

– Я буду первым, – предположил я.

– А потом?

– А что потом? – невинным голосом переспросил я.

– А что мы будем делать потом? – растерянно обронила она.

– Не знаю.

– У меня ни-ко-го, ни-ког-да не было, – прочеканила девушка опять, – ты поцелуешь и отпустишь меня, – выдавила она из себя, с придыханием.

– Отпущу!

– И все сразу забудешь! Обещаешь?

– Конечно!

– Точно, …точно!

– Постараюсь, – убежденно и наивно пробормотал я.

– Тогда наверно можно – один разочек, чуть-чуть.

– Бог ты мой! Маша! Я схожу с ума!!!

– Ты можешь не говорить! – прошептала она умоляюще и ласково.

– Все делать молча?

Если бы еще вчера, кто-нибудь сказал бы мне – про это – я бы не поверил! Но порой действительность превосходит самые смелые предположения. Но это, бывает очень редко, так редко – что, кажется, никогда.

Я трясущимися, непослушными пальцами расстегнул платье, снял его с одного плеча, потом с другого. Бюстгальтера не было – это я уже знал наверняка. В темноте нашел руками ее ласковые замерзшие грудки. По ним текла вода, сосочки наверно от холода были совсем маленькие и твердые. Я подставил под чудные комочки свои ладошки и приподнял вверх. Они утонули в моих губах, и я ласкал их, и грел своим ртом, не давал холодным струям дождя заморозить такие прекрасные нежные создания. Маша, откинув голову назад, подставляла лицо струям дождя, и шептала что-то невнятное, наверно обращаясь к небу.

– Ты сумасшедший, и немножко нахал.

Наконец разобрал я.

– Ты права, – заверил я ее, не пытаясь возражать.

– Ты просто… ты просто сумасшедший, – уточнила девушка, утопив ладони в моих волосах.

– Я сумасшедший, – безропотно соглашался я.

– Но очень славный и нежный.

– Конечно!

– Мне хорошо с тобой! – оживилась Маша.– Ты заметил, я назвала тебя: «славный и нежный»?

– Заметил.

– Тебе нравится, как я тебя назвала!? – не унималась девушка.

– Конечно.

– Я тебя теперь так часто буду называть! – торжественно заверила она.

– Это здорово.

– Мне не видно твоего лица. Я хочу видеть его – не смеешься ли ты?

– Что ты такое говоришь! – возмутился я.

– Просто так спрашиваю.

– Даже в мыслях не было.

Мое лицо утопало у нее на груди. Мы забылись на время. Думаю, Бог выключил часы. Они сломались, и погнутые стрелки беспомощно дергались не в силах преодолеть притяжение наших сердец. Время, расстояния, галактики и миры, – все это упало к нашим ногам, растворилось в неге зыбкого непрочного счастья.

Наконец дождь ослабел и почти закончился. Только редкие капли срывались с деревьев.

Она смущенно засмеялась, легонько отстранилась и натянула тяжелое платье на плечи.

– Один разочек ведь давно кончился!?

– Так быстро! Я потерялся.

– Наверно я скажу, что девушке не стоит говорить совсем, но я не дипломат…

– О чем ты Маша?!

– Мне было хорошо, как никогда в жизни. Это правда. Не ожидала. Такие необычные ощущения! – сказала она с теплотой в голосе.

– И мне чудесно.

Раскаты грома и бело-голубые всполохи отправились в сторону аэродрома, но мы не уходили.

– Пойдем, просохнем, – неуверенно предложил я.

– Нет, я пойду домой, – прошептала она в задумчивости.

– Ты пойдешь мокрая?

– Да! Мокрая! – сказала она с сожалением в голосе.

– Почему?

– Потому! – односложно и скучно выдохнула девушка, отворачивая голову в сторону ушедшей грозы.

– Почему, потому!?

– Не спрашивай.

– Хочу знать, почему?! – настойчиво не унимался я.

– Иначе я не уйду совсем, как ты не понимаешь, – заявила она сухо, и как бы сбрасывая тонкую пелену очарования и сказки, что недавно окутывала нас.

– И я останусь один? – проронил я, стараясь приблизиться к ней ближе.

– Сны иногда кончаются, – добавила она грустно, повернулась ко мне… и дурашливо взбила ладошкой мои волосы.

– И всегда не вовремя, – упавшим голосом добавил я.

– Наверное… – удрученно согласилась Маша, коротко взглянув на мое кислое лицо.

– Пойдем, я подброшу дров, печка уже остыла, – предложил я.

– Печка у вас классная! – слегка оживилась девушка.

– Тогда я за дровами.

– Без меня, мой милый, – она печально улыбнулась.

– Подумай, может, все-таки зайдешь на секундочку?

Купол неба отодвинулся ввысь. Стало значительно светлей. Легкий ветерок качнул ветки деревьев, и они просыпались запоздалым дождем.

– Только попрощаюсь с Мусей, – сказала она после бесконечно длинной паузы и тяжело вздохнула, опустив взгляд в землю.

Мы, держась за руки, вернулись в дом.

– Где ваша Муся?

– Кс-ксс, – позвал я, обращаясь в пустое пространство.

Кошки не было.

– Вот я говорила, она меня не любит, – Маша, зябко вздрогнув, прислонились к уже изрядно остывшей печке.

– Принести дров? Это рядом в стайке.

– Ты должен отпустить меня, – прервав меня, промолвила она умоляюще.

– И я останусь один?

– А что делать?

– Такая чудесная ночь!

– Сказать честно – по настоящему? – голос ее зазвучал глухо, прерывисто. Она как бы делала усилие над собой.

– Конечно, скажи.

– Мне самой не хочется уходить.

– Тогда останься!

– Не уходить? – переспросила она. – Остаться? – она помолчала, как бы собираясь мыслями, – это невозможно и вообще…

– Что ты имеешь в виду.

– Зачем ты задаешь вопросы? К чему ты все время спрашиваешь?

– Я больше не буду.

– Молчи!

– Ты видишь у меня рот на замке.

– У меня на спине нет глаз.

– А мы сейчас посмотрим.

Я подошел к Маше сзади. Обнял ее за плечи. Она не убрала рук от теплых кирпичей.

– Точно говорю, нет! – сказала она равнодушно.

– Я не верю.

Легким дыханием, я убрал волосы и тронул губами ее шею. Потом еще раз. … Еще. Она была очень нежна и шелковиста.

– Ничего не нашел?

– Пока нет.

– Я же говорила, – с торжествующими нотками промолвила она.

– Я целовал и целовал, тонул в ее мокрых волосах, она не реагировала, только сильней прижималась к печи.

– Мы так не договаривались! – прошептала она, наконец, переходя на звонкий шепот.

– Мы без уговора!

– Я вообще пришла не к тебе, а к Мусе, – шутливо и возмущенно напомнила она.

– Мне показалось, ты передумала.

– Ничего не передумала милый. Ничего не передумала… Где Муся?

Платье оставалось не застегнутым, и я начал легонько прикусывая губами спускать его, вначале с одного плеча, потом с другого и целовать мокрые не отогревшиеся ключицы, продолжение шеи, острые лопатки, спину.

– Ты мне дашь увидеть Мусю? Я хочу Мусю… и домой.

Платье девушки тяжелым комом сползло на талию, чуть задержалось и бесформенно упало на пол.

– Маша… Повернись! – попросил я тихонько, как будто кто-то мог услышать нас.

– Не-е-е -т! – еще тише и протяжно ответила она.

– Почему?

– Мне сты-ы-дно милый? И я бою-юсь. Честно.

– Я хочу увидеть их.

– Их? Ты говоришь глупости. Ни к чему.

– Твои грудки!