Текст книги "Белый свет"

Времена

 
Нет, не текут, а прыгают,
Наверно, времена.
Воспитанному книгами,
Мне жизнь порой странна.
Не разложить по полочкам:
Вот зло, а вот добро.
Порой больней иголочка,
Чем финка под ребро.
Душа еще топорщится
Прическою юнца.
Но стресс! И сердце корчится
В предчувствии конца.
И должники вчерашние
Опять занять не прочь.
Крик: «Помоги!» – всё чаще,
И реже: «Чем помочь?»
 

Песня о «Покровке»

 
Между шумливым Садовым —
Тихим Бульварным кольцом
Светит Театр на Покровке
Искренним добрым лицом.
 
 
Здесь забывается время,
Бремя стремительных дел:
Будто бы месяц в деревне
За два часа пролетел.
 
 
Будней ненужные битвы
Стихнут за пять вечеров.
Пьесы – и пост, и молитва —
Душу очистят и кровь.
 
 
Снова мы свяжемся узами,
Что растеряли вчера.
Может, уроки нам музыки
Станут уроком добра.
 
 
В день знаменитой Победы
С нами пойдёт на парад
Старый знакомый наш – бедный
И повзрослевший Марат.
 
 
«Аннушкина» остановка —
Сбросим полсотни годов.
Дарит нам снова «Покровка»
Слёзы, и смех, и любовь!
 

Венок любэвных песен

 
В людях песнями доброе сеет,
Как от бурь повседневности щит.
Над Россией, любимой Рассеей
С хрипотцой его голос звучит.
 
 
Из-под век, от бессонниц набрякших,
Светит в зал его сердца огонь.
Как, когда-то в военной землянке,
Задушевно вдруг вступит гармонь.
 
 
Достаёт из заветной шкатулки
Песню-праздник и песню-салют
О московских дворах, переулках,
Про забытый старинный уют.
 
 
Подпевают партер и галёрка,
Посылая ответный свой пыл
Парню во фронтовой гимнастёрке,
Что Батяня-комбат подарил.
 
 
На него стать похожим мечтают
Все ребята у нас во дворе.
И за ним устремляются стаей
По высокой-высокой траве.
 
 
Нашей Родине верен он грустной,
Продолжая свой песенный сказ
От столицы и до захолустья
Про Сибирь, про Арбат и Кавказ…
 

Человек

 
Рядом с вами человек.
Вы его не замечали —
В дни расстройств и в дни печали
Он слезу стирал вам с век.
Рядом с вами был чудак.
Слово доброе нёс людям,
Не считая это трудным,
Делал это просто так.
Ну и что же из того —
Он не дал вам капитала,
Но чего-то всё ж не стало,
Как не стало здесь его…
 

Ночные размышления

 
Обживаем пространство и время…
Только, нынче они – не сродни.
И всё чаще мы – как-то не в теме
И идём на чужие огни.
 
 
Мчимся ввысь, но – глядишь – не назад ли?
И с валютою падаем вниз.
Наступая на прежние грабли,
Мы чужую наследуем жизнь.
 
 
Под угрозою землетрясенья
Люди враз покидают свой дом.
Да куда ж нам бежать за спасеньем —
Мы тут тысячелетье живём.
 
 
Не глупы, всю беду понимаем
И не миримся с нею душой.
Ах, страна ты моя горевая,
Словно в сказке дурашка меньшой.
 

Глас небесный

 
Что за праздник?
Что за праздник?
Звон колоколов!
Будто зазвучали сразу
Тыща голосов.
 
 
Медь большого прогремела,
Малых серебро.
И душа сам запела.
Светится нутро.
 
 
Что же хочет, интересно,
Тысячами лет
Передать нам глас небесный:
Зов, укор, привет?
 
 
Головы поднялись кверху.
Воспарился дух.
С любопытством или верой
В храм святой идут?
 
 
Разливается по венам
Жизненный покой:
Хорошо хоть на мгновенье
Стать самим собой.
 
 
Голосит на нотах разных
Колокольный вал.
Что за праздник?
Что за праздник?
Божий день настал!
 

Сон о Царицыне

 
Под Москвою, на Крымской дороге,
У студеной зимы на пороге,
У царицынских светлых прудов,
Заглядевшись на рук своих дело,
Как Алёнушка, осень присела,
Задремала, устав от трудов.
 
 
Что ей, ясной красавице, снится?
Недостроенный замок царицын,
Словно радуга, выгнутый мост…
Может, парк с итальянской картины,
Живописных беседок руины,
Чудо – башенки, ставшие в рост?
 
 
Пред Василием, молча, Блаженным
Долго стаивал зодчий Баженов,
Сердцем силясь постичь красоту.
Так и вынул бы, кажется, душу,
Восхищаясь иною церквушкой,
Удивляясь иному мосту.
 
 
Он с какою-то огненной страстью
Здесь, в Царицыне, складывал сказку,
Воплощал вдохновенно мечту.
Заиграли кремлёвские краски:
Белых кружев узоры на красном,
Согревающих взор за версту.
 
 
Как горька до мороза рябина,
Словно зодчего горе-обида…
Не его, не его то вина,
Что и в оперном доме, и в зале,
Где ни разу и не танцевали,
Надмогильно растет бузина.
 
 
Осень цветом дворца красит клёны —
Стоит раз увидать – и влюблён ты.
Отчего же непрошенность слёз?
Перед этой мечтою разбитой
И свои вспоминаешь обиды
И про то, что рвалось, не сбылось.
 
 
Спросишь сердце, с собою короче:
«А каков ты, судьбы своей зодчий,
Начинаний своих господин?»
В чем-то, может быть, жил наизнанку,
Часто строил воздушные замки,
От которых нет даже руин.
 
 
У прудов над туманною дымкой
Просыпается осень с улыбкой.
Век ли, два ли спала? Наяву
Стиль художника, вскормленный Русью,
Переняло потомков искусство —
Значит, зодчего сказки живут!
 
 
Не кремлёвская ль башня и залы
В наши дни поднялись над вокзалом:
Белый с красным сплелися хитро.
Этот стиль на Руси знаменитый —
От палаты царя грановитой —
Оживает сегодня в метро.
 
 
Как на праздник, украсив столицу,
Покидает нас осень-царица,
Обещая свидания вновь.
Над прудами стоит на пригорке
Дивный памятник – страстная, горькая,
Не умершая в сердце любовь.
 

Зодчество

 
Это жизнь все только сносит —
Осень зодчества полна:
Строит осень, строит осень
Золотые терема.
 
 
Башни сосен островерхи,
Кровли золотом – листва.
Это – царская утеха,
Чтобы ахала молва.
 
 
Глубь небесного колодца
Пьют туманов миражи.
И играют в бликах солнца
Луж подмёрзжих витражи.
 
 
Валит ветер лес зазябший,
Подмывает корни дождь…
Но нельзя же, но нельзя же
Говорить: «Всё в прошлом – ложь…»
 
 
Были мы бедны когда-то —
Нет светлее этих лет.
На поминках стол богатый,
Только радости-то нет.
 
 
Догорает кромка леса,
Задымясь сухой листвой,
Как последняя завеса
Между летом и зимой.
 
 
Между радостью и грустью,
Равнодушьем и теплом.
Смуту вносит в наши чувства
Каждый новый перелом.
 
 
Так контрастны с поджиганьем
Мирной осени огни…
Рушит разочарованье
Веру в будущие дни.
 

Осеннее

 
Это время меня тайно поджидает.
Нет красивей этой ласковой поры:
Поджигает осень, снова разжигает
Свои первые кленовые костры.
 
 
Те костры покуда призрачны и робки —
Не поджечь ещё совсем зелёный лес.
Небо смотрит голубым огромным оком
На природу эту полную чудес.
 
 
Золотятся на берёзках, как монисто,
Пряди первые осенней седины.
От листвы дымящей воздух пряно-мглистый
Навевает об ушедшем лете сны.
 
 
Где Вы, годы, что остались безвозвратно
В прошлых осенях и летах и летах,
Где неправым я бывал и виноватым,
Чтобы к старости остаться на бобах.
 
 
Что там было нам во благо, что – напрасно?
Что там – с толком, что – без пользы, Бог, суди.
Только – нет фиесты осени прекрасней,
Хоть потом зальют нас слёзы и дожди.
 

Осени медные трубы

 
Плавал я в бурных житейских морях,
Было, тонул в её водах.
Всё испытал: и надежду, и страх,
Мучаясь в поисках брода.
 
 
Резво промчался судьбы моей конь —
Только почувствовал сушу.
Крылья не раз опалял мне огонь,
Но я сберёг свою душу.
 
 
В память о прошлом огне, как салют,
Листьев горящая лава.
Ветры осенние мне пропоют
Многие лета и славу.
 
 
Песнь восхищенья шептали не раз
С нежностью женские губы.
Я откликался на ваш только глас,
Осени медные трубы.
 
 
Воды-огни свой оставили след
Нитью серебряной в чубе.
Чище звучания вашего нет,
Осени медные трубы.
 
 
В путь свой последний с собою возьму —
Так уж вы дороги-любы,
Слышимые только мне одному,
Осени медные трубы.
 

Осенний храм

 
Готовя все живое к летаргии,
Звучит дождей протяжных литургия.
И сбрасывая мелочности хлам,
Молясь стихом, вхожу в осенний храм.
 
 
Накопленные в дрязгах будней стрессы
Палитры звучной утишает месса.
К природе с карой городских седин
Я возвращаюсь, словно блудный сын.
 
 
Мозаика листвы слагает фрески,
На миг запечатляя арабески
То нежным ренуаровским письмом,
То плоти ярой Рубенса теплом.
 
 
Пожухший лист свернулся, как папирус,
В прожилках – миф о сотвореньи мира.
Напоминают благостные дни
Счастливый рай, потерянный людьми.
 
 
А листьев лава – в красочном безумьи,
Как будто извергал их сам Везувий.
Под взвизги ветра шалые не прочь
Разыгрывать Вальпургиеву ночь.
 
 
Златоволоса, совершенства мера —
Берёза – белотелая Венера.
Мадонны три являют ясность лбов:
Надежда, Вера, чистая Любовь.
 
 
Скорбя и плача, косы распустила,
Склонилась ива, словно Магдалина.
Степенно шелестение дубов,
Как поклоненье Осени волхвов.
 
 
Являет осень жертвенность Марии,
Себя сжигая, с красотой нас мирит.
Стволы злачёных сосен чинно в ряд
Окладами апостолов горят.
 
 
С кровавой меткой листьев на запястьях,
В изломе, клён – ещё живой в распятьи.
Над срезом пня, румянец свой не скрыв,
Стоит осина – юная Юдифь.
 
 
Царицей Савской – в золоте с рубином —
Гордыню не смирившая рябина.
И золушкой средь буйства красок ель,
Ей феей будет доброю метель.
 
 
Набухли почки, в оттепель поверив,
И шепчутся – что тайная вечеря.
Но серебром иудиным мороз
К утру застудит искренность их слёз,
 
 
Наивность, доброту и нежность сердца,
Подобно избиению младенцев.
Не ханжество ли после вопрошать:
Что молодость перестаёт дерзать?
 
 
Добро взойдёт, но слабо утешенье
Возможного порывов воскрешенья,
Когда за смелость с паперти корит
Душитель, что под ликом святца скрыт.
 
 
И листья оборвёт зима, как жизни,
И вьюгой дикой отыграет тризну.
Ну, а пока затишье, нега, лень.
Как будто не придёт последний день.
 
 
Живое завершается круженье…
Прощанье и прощение. Успенье.
И вот уже дымы,
И листья жгут,
Как будто бы последний страшный суд
 
 
За то, что в жизни многого боялся,
За то, что не во всём я состоялся,
За то, что часто золотые дни
Менял я на бумажные рубли.
 
 
Весной родятся новые миры,
Других волхвов другим Богам дары.
Природа чертит круг неутомимо,
Но что-то для меня неповторимо.
 

Дни осенние

 
Дни осенние – дети солнышка —
Улетают, озябнув, на юг.
Дни осенние – дети дождичка —
Нам протяжные песни поют.
 
 
Нам поют о минувшем, несбывшемся,
Про возможный пропущенный миг.
Мы толкаем друг друга и пыжимся:
Всё приехали, братцы, – тупик.
 
 
Масть червонную осень не прячет:
Козырь есть, если карты не врут.
Разругавшись вконец с зимней спячкой,
Попытаюсь на новый я круг.
 

Здравствуй, осень!

 
Здравствуй, осень, ты снова и снова
Возвращаешь мне праздники детства,
Ограждая от резкого слова
И, хотя б ненадолго, от бедствий.
 
 
Вспыхнешь к встрече румянцем рябины
И не скажешь, что не был я долго.
Так, наверное, блудного сына
Без упрека бы приняли дома.
 
 
Только жизнь нас заботами точит,
В cердце копятся боль и обиды.
И дрожат на березе листочки,
Как реснички уставшей любимой.
 
 
Бытия суетного непрочность
Ощущаю, однажды прозрев я,
Что давно мы уже лишь листочки,
Оторвавшиеся от деревьев.
 
 
Пошумим, пошуршим и истлеем
Иль сгорим судьбоносною кучей…
Осень мажет глаза мне елеем,
Допуская к божественной ручке.
 

Берёзка

 
По осеннему лесу иду.
Словно краски, смешалися чувства.
Отразилась берёзка в пруду.
Отчего-то сегодня ей грустно.
 
 
Время так незаметно течёт —
В суете не уловишь движенья.
И берёзке который уж год
Не по нраву её отраженье.
 
 
Не узнать тех распущенных кос.
На коре, словно раны, морщины.
Что за ветер? Когда он унёс
Светлый образ с улыбкой невинной?
И влюблялась не раз и не два,
И любима была окруженьем.
Что ж в воде так седа голова?
Взгляды юные тоже – всё мимо…
 
 
А в душе-то ещё молода.
В мыслях нет заскорузлой коросты.
Только в зеркале стылом пруда
На свои не похожа отростки.
 

Осенняя песня

 
Ты снова пришла,
Забросив дела.
И ясно, что нет тебя краше.
И сон твой зелёный огнём опалён.
Но где ж ты, скажи, была раньше?
 
 
Проносится время, бесцельно течёт.
Но вдруг мы становимся старше.
И кажется, вот они: слава, почёт…
Ах, если бы чуточку раньше!
 
 
Живёшь, от себя же до времени скрыв
Приятельств иных фальшь на фальши.
И всё же однажды вскрываешь нарыв,
Но лучше бы всё-таки раньше.
 
 
Вся жизнь – как полёт. Но не дан парашют.
И миг приземления страшен.
Прощенья за все я грехи попрошу,
Но надо бы, видимо, раньше.
 
 
И осенью дивною дум хоровод
Уносит нас выше и дальше.
А что впереди – не зима ли нас ждёт?
Зачем же пришла она раньше?
 
 
Но Ангел спустился и строго спросил:
Что можешь ты в жизни итожить?
Ах, дали б мне время и чуточку сил,
Чтоб мог я ответить попозже!
 

Шестидесятая осень

 
Который день подряд
Роскошный свой наряд
Меняешь, находясь в огне эмоций.
Наивна и щедра,
Ты под ноги ветрам
И золото швыряешь, и червонцы.
 
 
Чтоб праздник свой продлить
И мир весь удивить.
Со временем ли хочешь побороться?
И золотой запас
Весь прокутить за раз,
Пока зимы не звякнут колокольца.
 
 
Мне взгляд со слёзкой люб
И влажность твоих губ,
Безумство разноцветного круженья.
И мысли на лету
Тревожные гнетут:
А встречам суждено ли продолженье?
 
 
Давно не молодой
И по годам седой —
Какие могут быть тут комплименты?
С тобой уж не летать,
Но годы вспять опять
Проносятся в мгновенье кинолентой…
 

Осенний свет

 
Звоночки слились в непрерывный сладкий звон
Со всех сторон —
Театр осени открыл нам свой сезон —
Зал освещён.
Приход твой каждый, как из детства мне привет,
Забытый след,
И в моё сердце, как в окно, осенний свет,
Осенний свет.
Хоть не спасенье, но забвение от бед —
Осенний свет.
На все вопросы лета даст простой ответ
Осенний свет,
С тобой мы дружим не натужно столько лет,
Осенний свет.
И в наших чувствах без вражды и «да», и «нет»,
И «да», и «нет».
Тебя все видят, но с тобой мы тет-а-тет,
Осенний свет.
Холодным светом всё равно я был согрет,
Осенний свет.
Не вечны мы – на небеса нас ждёт билет,
Задержки нет.
Я улечу, и ты сверкнёшь слезой вослед,
Осенний свет,
Осенний свет.
 

Осенние записки

 
Вот лес опустел. Стало холодно в мире,
Как будто бы осень ушла из квартиры,
Где был обжитой и красивый уют.
Ещё на кустах довядают букеты
На зависть иным умудрённым эстетам,
Но птицы ей гимны уже не поют.
 
 
Печаль навевает по лесу прогулка,
Когда одиноко, пустынно и гулко —
Не весел всегда вдруг покинутый дом.
И в пятнах стволы, как обоев обрывки,
Раскиданы листья – записок отрывки,
Листва под ногами – потёртым ковром.
 
 
За щёки щипая уже не на шутку,
Пруда постояльцам, отчаянным уткам.
Морозец из брызг налепил леденцов.
Вверх дном перевёрнуты летние лодки,
В сезон навигации этой короткой
Заветных достичь не смогли берегов.
 
 
Скрипят на ветру – не летают – качели.
Не кружатся в танце зверей карусели —
И осень, и парк свой закрыли сезон.
Как пылью покрыло всё снежной порошей —
Пора надевать нам на обувь галоши,
А может, и на сердце – тоже резон.
 

Осенний взгляд

 
Швыряет ветер пригоршнями ярко
Раскрашенные осени подарки.
Матрёшки так расписывали жарко
Художники федоскинской поры.
 
 
Какие здесь, скажи, трудились кисти?
Расписаны не радугой ли листья?
Не листья, а почти живые лица,
С характерами целые миры.
 
 
День изо дня – всё разные наряды:
Цыгански роскошь, нагота наяды.
И дни проходят, будто бы плеяды,
В последних танцах огненной поры.
 
 
Стихает живописная утеха.
Редеют кроны, и текут в прорехи,
Часов природных отбивая вехи,
Небес остывших синие дары.
 
 
Покинув мир, я след живой оставлю,
А след мой в том, что я тебя прославлю,
Что памятники я в сердцах поставлю, —
Вот, все тебе, моя любовь, дары!
 

Ростов Великий

 
Утро забросило солнечный невод,
Цветом украсив малиновым небо,
Пращура имя шепча под улов.
На удивление веси и меря
Лебедем белым над озером Неро
Встал-народился былинный Ростов.
 
 
Грудь украшая узорочьем дивным,
В озере ликом любуясь красивым.
Звоном играючи колоколов,
Правя по Мудрому и Долгоруко,
Стал господин на большую округу
Молод, во славе и златоголов.
 
 
Всякая граду досталася доля:
Годы взлетали, как коршун, как голубь.
То торговал, то ходил на врагов.
Меч и огонь, и предсмертные крики —
Всё испытав только, стал он Великим —
Данник, и ратник, и пахарь Ростов.
 
 
Жаркие схватки не надолго стыли…
Мирные дни – словно райские были:
Слава князьям! И крестьянам хвала!
Пахарь с землею сдружилися крепко:
Лук вырастал большеглавый и репка —
Что золотые церквей купола.
 
 
Сколько веков унесло свои стоны…
Смолкли всемирно известные звоны —
Мало, кто слышал из нынешних их.
Город живет, обеднясь не по праву,
Как подаяньем, минувшею славой.
Дремлет Ростов, незаносчив и тих.
 
 
Кремль, облепленный роем избушек,
Будто бы всплывший корабль в ракушках,
Терпит туристов, смирясь, суету.
Озеро спит, закосматившись тиной,
А по воде, по обличью старинный,
Чёлн на бензиновом мчится ходу.
 

Каспий

 
Море Хазарское,
Море Персидское,
Каспий.
Здесь языки все смешались,
обычаи, краски.
Вдоль бесконечных твоих берегов
Много народов прошло и веков.
 
 
Полем бывал ты не раз
для воюющих бранным
И омывал крепостей осаждаемых раны.
В мирное время для солнечных стран —
Путь караванный, большой достархан.
Волны, наверное, чутким поэтам напели
Песни любви, сладкозвучные гимны, газели,
А изумрудные брызги твои
Им нашептали слова рубаи.
 
 
Море Хазарское,
Море Персидское,
Каспий,
Помнишь ты шахов ширванских
кровавые распри.
Мир тебе, Каспий, во веки веков,
Каспий – нефтяник, моряк, рыболов.
 

Покров на Нерли

 
Нежданно вдруг покрыло землю снегом,
В покрове этом холодок и нега.
Осенняя горит на нем листва
Погибшей фреской храма Покрова.
 
 
Храм Покрова на взгорке – словно птица,
Отставшая от стаи голубица.
Отставшая почти на тыщу лет,
Чтоб предков донести до нас привет.
 
 
Вослед векам вытягивает шею
Застывшая в разлуке ворожея,
Задумчивая чистая княжна,
Как сахар, белолица и нежна.
 
 
Меж облаков летит в воображеньи,
Своё в пруду увидев отраженье.
Лучи перебирая, старый вяз
Седых веков ведет неспешный сказ.
 
 
Кто зодчий твой?
И как в твоем обличьи
Он совместил и скромность, и величье,
И радость удивления, и грусть,
И всю, как есть, за все столетья Русь?
 
 
Грешков, себе прощённых, осужденье,
Грехов, томящих мукой, отпущенье.
И, утверждая равным меж людьми,
Моим противоречьям дарит мир,
 
 
Душе дает для осмысленья пищу.
Уходишь со свиданья сердцем чище.
И благодарно вырвутся слова:
«Спасибо тебе, чудо Покрова!»
 

Песня о Пензе

 
Весь на холмах да на полянах
Над Пензой-речкой, над Сурой,
Наполовину деревянный
С резьбы затейливой игрой.
 
 
Порой «вчера» и «завтра» рядом:
Над роем удивлённых изб
Взлетает круто эстакада
Дорогой в будущую жизнь.
 
 
Край искони провинциальный,
Убогий в прошлом и глухой,
Сынов Отчизне гениальных
Дал, правя дедовой сохой.
 
 
Себя не чувствуя сироткой
В семье российских городов,
За труд испытывает гордость
Сегодня город мастеров.
 
 
Живая древняя игрушка
Хранит умельцев имена —
Связуют ходики с кукушкой
Минут цепочкой времена.
 
 
Татарин, русский, мокша, эрзя —
Веками дружащий народ.
Российской ласточкою Пенза
Гнездо людское сердцем вьёт.
 

Дорога

 
Какое блаженство – дорога —
От злой суеты отдохнуть.
За шквалом вокзальных порогов
Покоем нам кажется путь.
 
 
Горят горожане безвинно
В налаженном ими аду.
И схема метро паутиной
Поймать норовит на ходу.
 
 
В тревоге от вечного гуда
Живёт человек на лету.
Крадут городские «бермуды»
Сердечность, покой, доброту.
 
 
Круженье подобно крушенью,
И качкой морской – этажи.
Не броуновским ли движеньем
Расчерчена вся наша жизнь?
 
 
Нет всеочищающей мессы,
И некому выслушать боль.
Ансамбли, как нервные стрессы,
С невидимым чудищем бой.
 
 
За корочку, за Христа ради
Брел с песней когда-то слепой —
Теперь за душевностью надо б
Мильонам – по свету с сумой.
 
 
Какое блаженство – дороги,
Как красные строки в судьбе,
Прошепчут, прогикают: «Трогай!»
В дорогу, в дорогу к себе!
 

Куда ты мчишься, Русь-шестёрка?

 
Брела ты покорно под княжеской дланью
И гнулась рабой под ордынскою данью,
А шляхов на трон чуть не возвела.
Неся на себе крепостную обузу,
Ты, лишь изгоняя, быть может, французов,
Впервые свой голос и дух обрела.
 
 
Не сбылась на близкую волю надежда —
Впряглась ты в ярмо своё злое, как прежде.
Воспрявшая было, пригнулась душа.
Отдельные были, конечно же, встряски,
Когда выступала ты пушечным мясом,
Европе на помощь, за смертью спеша.
 
 
И снова тебя – нелюбимое чадо —
Под царское бремя, в извечное тягло,
Чтоб мысль не светила в кромешной нужде.
Кнутом укрощая характер упрямый,
Под праздник суля примиряющий пряник,
Бунты подавляя, держали в узде.
 
 
Потом, говорят, мол, страдала под Партией
Без должной свободы и демократии,
А всё ж из конька-дурачка-горбунка
Ты стала и сильной, и светлой, и грозной —
Пегасом крылатым и тяжеловозом
И взлётом космического рысака.
 
 
Быть может тебя подстегнула гордыня,
Раз лжедемократам подставила спину
И, бешено вдруг закусив удила,
Взбрыкнула и, дом свой копытя нещадно,
Инстинктам отдавшись площадным и стадным,
Не чуя хозяйской руки, понесла…
 
 
Под кем же ты ходишь, понурая, нынче,
Облезлая, хромая, взглядом набычась.
Масон ли седок иль агент США?
Братва ли тебя исподволь погоняет?
Но всё тяжелее во мгле ковыляешь,
По краешку пропасти путь свой верша.
 

Дачной музе

 
Что-то, Муза, ты пропала —
Ни стиха и ни строки
Ты давно не нашептала
В эти летние деньки.
 
 
День-деньской гнетут заботы:
Стройка, быт и огород.
Над стихами вечно что-то
Поработать не даёт.
 
 
От рассвета до заката —
Непрерывные дела.
Тайно жду, чтоб ты когда-то
Вдохновенье принесла.
 
 
Но пока копил я силы
Для рифмованной строки,
Муза грузди засолила
И заштопала носки.
 

Кенигсберг

 
На краю многолюдной галактики,
У янтарного берега Балтики,
О, Майн Гот, ты однажды отверг
За какие грехи Кенигсберг?
 
 
Цветником становясь иль казармою
На путях вожделенья и варваров,
Перепахан огнями времён
Величавый в былом бастион.
 
 
Словно судеб людских отпечатки,
В серых оспинах улиц брусчатка.
И уже никуда не ведёт
Штрассе из Бранденбургских ворот.
 
 
И слепые глазницы мансарды,
Повидавшие в прошлом парады,
Вдаль бросают обугленный взгляд
На потерянный рай – фатерлянд.
 
 
Клёны свесились, словно штандарты,
Над могилой Великого Канта.
Руку-шпиль, вопрошая, простёр
К небу скорбно калека-собор.
 
 
Волны пенятся в танце игриво,
Словно в кружке баварское пиво,
И на берег бросаясь, шурша,
Старых маршей печатают шаг.
 
 
Лжи и правды обросший коростой
Кенигсберг, как затерянный остров,
Перед волею Божьей затих.
Мир могилам… и тех, и других!