Текст книги "Замужество мисс Монктон"

Мария переживала очень сложные чувства. Ей хотелось сохранять холодное пренебрежение, смотреть на Чарльза с равнодушным вызовом, но этому мешали уязвленная гордость и неуверенность в будущем. Ослепленная выступившими на глазах слезами, она споткнулась, и он тотчас поддержал ее своей твердой рукой и помог обрести равновесие.

– Благодарю вас, – прошептала она, оттолкнув его руку и отвернувшись.

Только услышав рыдание, Чарльз понял, что она плачет. Она снова покачнулась, и он подхватил ее, крепко прижал к себе, касаясь щекой ее шелковистых волос, чувствуя, как она содрогается от рыданий, и не решался заговорить.

Он не знал, как она отреагирует на этот визит, но то, как она отчаянно приникла к его груди, безутешно рыдая, стало для него полной неожиданностью. Он не должен был привозить ее сюда, этим он подверг ее жестокому потрясению, заставил пережить глубокую душевную боль.

Наконец рыдания ее затихли, и вскоре она подняла лицо, влажное от слез.

– Простите, это получилось так неожиданно. Генри не стоит моих слез, теперь я это понимаю. Просто я очень измучилась, вот и все. – Чарльз с сочувствием смотрел на поджатые в горькой складке губы, потухшие глаза. – Думаю, теперь вы удовлетворены, ведь все ваши слова подтвердились. Разве вы не собираетесь напомнить мне, что вы меня предупреждали?

– Нет, разумеется. – Он помог ей подняться в карету и велел вознице снова отвезти их на Гросвенор-сквер. – Вы вели себя очень храбро, Мария. Только напрасно я подверг вас этому испытанию.

– А я довольна, – опустившись на удобное сиденье, возразила она. – Во всяком случае, теперь я знаю, каким стал Генри. Все кончено. Поверить не могу. Все эти годы…

– Что?

– Прошли понапрасну. Так сказал Генри и был прав.

– Откровенно признаюсь, я не чувствую на себе вины за то, что лишил вас такого жениха. Вы достойны лучшей судьбы. Как вы чувствуете себя теперь, когда увидели его спустя шесть лет?

– Трудно сказать… Разочарованной, преданной, обманутой… Теперь, когда все стало ясно, не стану притворяться и честно скажу, что главным образом испытываю огромное облегчение.

– Рад это слышать.

Мария взглянула на Чарльза при желтом свете фонаря.

– За что его уволили из компании? Он совершил что-то ужасное?

– Он совершил настолько низкий и бесчестный поступок, что компания сочла невозможным простить его. Тем более что к тому моменту до руководства компании уже доходили слухи о его сомнительном поведении. А произошло вот что. Однажды полк, которым командовал Уинстон, послали на усмирение мятежа. Мятеж оказался более много численным и серьезным, чем думали. В результате схватки погибло много солдат, но Уинстона не было ни среди живых, ни среди мертвых. И лишь через несколько часов его нашли в публичном доме – он был пьян до такой степени, что ни на что не реагировал, валялся на полу, как бревно! Естественно, руководство было возмущено бегством полковника с поля боя – это стало последней каплей, и его с позором уволили.

– Что ж, Генри получил по заслугам, но, как видно, это не заставило его измениться к лучшему. Надеюсь, больше я его никогда не увижу!

Однако Чарльз был уверен, что так легко Уинстон не смирится со своим поражением и, следовательно, не оставит ее в покое.

– Я очень рад, что вы ушли со мною, и настаиваю, чтобы вы оставались в моем доме до того момента, когда Уинстон уже не будет представлять для вас угрозы. А тем временем постарайтесь проконсультироваться с вашим поверенным и банкирами относительно состояния дел…

– Я уже решила это сделать, – прервала его Мария.

– Отлично. Тогда я договорюсь, чтобы они пришли к нам домой. А если вам нужно будет куда-либо пойти, я должен убедительно просить вас ни в коем случае не выходить из дома без провожатого.

Марию все больше сердил его властный, бесцеремонный тон, но спорить с ним у нее не было сил, и только в душе ее росло негодование. Какое право он имеет приказывать ей? Почему он решил, что теперь, когда она отказала Генри, она повернется к нему?

Она смотрела на Чарльза, но слышала голос Генри: «Она моя!» Ей стало так больно и горько, как никогда в жизни. Все мужчины – предатели! Генри предал ее, потому что ему были нужны только ее деньги, а вовсе не она сама. А теперь Чарльз показал, как он будет ухаживать за нею, если ему вздумается – без малейшего уважения, с полным безразличием к ее мыслям и чувствам.

Разочарование и боль из-за Генри терзали Марию, и, скрывая их за холодным, бесстрастным выражением лица, она сказала:

– Вы были очень добры ко мне, Чарльз. Я даже представить не могу, что бы я делала без вашей помощи, и, поверьте, очень вам благодарна. Но это не означает, что вы можете распоряжаться мною как вам вздумается. Должна сказать, меня глубоко возмутило то, что вы пообещали Генри – что сами станете за мною ухаживать – в том случае, если сочтете это нужным.

– Признаюсь, я выразился бестактно и весьма неосмотрительно.

– Прошу вас не смотреть на меня как на бессловесный объект ваших желаний, это деспотично и оскорбительно. Я настаиваю на праве самой высказывать свое мнение и хочу вам заявить: как только обзаведусь лошадьми и экипажем, я немедленно отправляюсь в Грейвли.

Чарльзу страшно было представить, что Мария уедет в свое поместье, где будет одинокой и беззащитной. Нет уж, решил он, однажды взяв на себя эту ответственность, он обязан и дальше позаботиться о ее благополучии, избавить от преследования со стороны Уинстона.

– Я буду только рад помочь вам подобрать карету и лошадей, но вы должны оставаться в моем доме и забыть эту чушь о возвращении в Грейвли до тех пор, пока…

– Чушь! О чем вы говорите! Разумеется, я поеду домой. И кем вы себя считаете? – вспылила она. – Бесцеремонно устанавливаете мне правила поведения, приказываете, что можно делать, а чего нельзя.

Поймите, Чарльз, я взрослый человек и в состоянии сама, без ваших указаний решить, как мне жить. Я больше не намерена обременять вас заботой о себе. Ваши обязанности по отношению ко мне закончились, когда мы прибыли в Лондон.

Глаза Чарльза гневно сверкнули, и он отвернулся к окну, чтобы не видеть эту девушку, казавшуюся такой беспомощной и наивной, пока она не проявила неожиданное самообладание и твердость духа.

– Нет, в тот момент, когда вы отвергли Уинстона.

И оба сердито умолкли.

Добравшись до дома, Мария извинилась и под предлогом усталости сразу поднялась в свою комнату. Чарльз проводил ее взглядом и зашагал в гостиную, где налил себе солидную порцию бренди. Взволнованный и расстроенный, он опустился в кресло перед камином, поставив ноги на низкую скамеечку. Он бессознательно следил за пляшущим огнем, но видел перед собой лицо Марии, ее лучистые глаза в обрамлении длинных темных ресниц, такие изменчивые в зависимости от настроения. Она грустила, и они становились темно-зелеными, как вода в озере, где отражаются склоненные ветви ивы; негодовала, и они приобретали яркий и холодный цвет изумруда.

Но образ негодующей Марии угнетал его, и он предпочел вызвать в памяти те моменты, когда эти глаза были веселыми и живыми, представил себе ее надменно вздернутый носик, свежие, четко очерченные губы, вспомнил, какими невинными и нежными они были, когда он их поцеловал. В воображении представала ее стройная фигура, тонкие гибкие руки с узкой, изящной кистью, стройные ноги с маленькими и розовыми, как у ребенка, ступнями и пальчиками. В каждом ее движении, в манере держаться сквозили врожденная грация и достоинство, но она не сознавала своей красоты, и это придавало ее облику неотразимую, наивную прелесть. Такой она запечатлелась в его сознании, а теперь и в сердце.

Ожидания Чарльза оправдались – она отвергла Генри после первой же встречи, можно даже утверждать – с первого взгляда. И что теперь делать? Как защитить от посягательств негодяя эту гордую и такую ранимую девушку? В догоревших дровах в последний раз вспыхнуло и погасло пламя, только по углям пробегали трепетные змейки умирающего огня. Чарльз сидел перед тихо тлеющим камином, пока часы не пробили двенадцать.

Он встал, найдя решение проблемы.

Накинув пеньюар, Мария устало опустилась на пуфик перед туалетным столиком, чтобы причесаться на ночь. После того, что ей пришлось пережить в доме Генри, а потом в разговоре с Чарльзом, в голове ее царила настоящая сумятица, мысли мешались, перескакивая с одного на другое в поисках выхода из затруднительного положения, в котором она оказалась. Наконец она заставила себя приняться за дело и стала тщательно расчесывать гребнем длинные волосы. Ритмичные движения успокоили ее, и, почувствовав прилив сил, она взглянула на себя в зеркало. Вновь обретя способность рассуждать логично, она пришла к выводу, что в Лондоне ей не будет покоя. Ее симпатия и влечение к Чарльзу становятся сильнее с каждым днем, а мысль, что Генри находится совсем недалеко от дома, где она сейчас обитает, и в любой момент может появиться, заставляла ее содрогаться от отвращения.

До сих пор она ничем не выдала своих чувств к Чарльзу, не совершила ничего непоправимого, но пока ее воля и моральные устои еще не дрогнули под натиском его обаяния, нужно как можно скорее уехать в Грейвли, это ясно.

Верная данному слову, леди Осборн послала за своей модисткой мадам Сесиль. Мария только встала, когда горничная пригласила ее в выделенную для портнихи комнату, где уже расположилась привыкшая рано просыпаться мать Чарльза в индийском сари из тончайшего шелка экзотической расцветки и в таком же тюрбане на пышной прическе. Рядом стояла ее трость с бронзовым набалдашником.

Несколько швей разворачивали на столах рулоны с модными тканями, среди которых были набивной хлопок и почти прозрачный, невесомый муслин, лен тончайшей выделки и шелковый газ. Казалось, в комнате порхают бабочки невиданной красоты.

– А, вот и вы, Мария! – весело приветствовала ее леди Осборн. – Как видите, мы уже за работой.

Мария улыбнулась:

– Я не ожидала, леди Осборн, что мадам Сесиль приедет так скоро, да еще с такими замечательными тканями. Какая прелесть!

Леди Осборн серьезно посмотрела на девушку и взяла ее за руку.

– Уж если я что-то решила, предпочитаю сделать это сразу, а не откладывать. Не люблю пускать все на самотек. Итак, Мария, ваша помолвка с полковником Уинстоном разорвана. Я виделась с Чарльзом перед тем, как он отправился в Вестминстер, и он рассказал мне обо всем, что вчера произошло.

– Чарльз сказал вам правду. Полковник Уинстон очень сильно изменился. Я провела в его доме не больше получаса, но сразу поняла, что брак с ним невозможен для меня.

– Вы поступили абсолютно правильно, отказав ему. Вы стали бы с ним несчастной… Хотя, должна сказать, мадам Сесиль очень рассчитывает сшить для вас подвенечное платье.

– Мне очень жаль, но я вынуждена ее разочаровать. Но я уверена, что у нее не будет отбоя от других невест.

– Несомненно. – Глаза леди Осборн стали задумчивыми. – Я вспомнила, какими очаровательными невестами были сестры Чарльза. Моя младшая дочь Джорджина живет в Суррее. Она вышла замуж за члена парламента, и у них двое прелестных детишек. Мэри, которая старше Чарльза, уже двенадцать лет замужем – за джентльменом с севера. Они живут в Харрогите. К сожалению, я вижу их не так часто, как хотелось бы, но Мэри пишет мне очень подробные письма, так что я всегда в курсе всех их новостей.

– Я понимаю, как вы по ним скучаете.

– Теперь, когда Чарльз вернулся домой, я очень надеюсь, что он встретит подходящую и достойную молодую женщину, – она задорно подмигнула, – и подарит мне еще внуков. Надеюсь, такая женщина найдется довольно скоро.

Она выразительно приподняла брови, и Мария смутилась. Неужели леди Осборн думает, что теперь, когда Мария не связана с Генри помолвкой, она и станет этой женщиной?! Чтобы не продолжать щекотливый разговор, она тактично сменила тему, попросив мадам Сесиль снять с нее мерки.

Мария терпеливо стояла на помосте, пока ее вертели, обмеривали и прикалывали материю булавками, а леди Осборн уселась в глубокое кресло и, подбадривая ее улыбкой, одобряла или отвергала предлагаемые ткани. Она потребовала, чтобы Марии сшили платья утренние, вечерние, дорожные, для прогулок и еще самые разные туалеты, какие только могла придумать. И все это с таким вниманием и добротой, что у Марии впервые за долгие годы стало радостно на сердце.

– Не хочу показаться вам дерзкой, леди Осборн, – весело смеясь, сказала она, – но в Грейвли мне не понадобится и четверти этих нарядов.

– Вздор! В сельской местности люди тоже часто ездят друг к другу, устраивают пикники и балы. Так что поверьте мне, милая, вам не придется там скучать. Но не забывайте и меня, старуху, надеюсь, вы будете часто приезжать в Лондон. Скажите, дорогая, у вас есть подходящая горничная?

– Нет. Должна признаться, я об этом не подумала. Нужно будет найти кого-нибудь здесь или уже потом, когда я приеду в Грейвли.

– В этом нет необходимости. Возможно, у меня есть подходящая девушка. Это Руби.

– О, я знаю Руби. Ее выделили мне, как только я сюда приехала.

– Она девушка очень опытная и умелая, служит у нас уже два года. Кстати, ее семья живет в Истбурне, неподалеку от вашего поместья. Отец ее не может похвастаться здоровьем, и она будет рада найти работу ближе к дому, чтобы помогать своей матери.

– Понятно. Тогда, если она согласится и если вы не возражаете расстаться с нею, я охотно заберу ее в Грейвли.

– Вот и замечательно. Значит, решено. Я поговорю с Руби.

Глава 7

На следующий день леди Осборн в легком элегантном экипаже покинула пределы своей городской усадьбы и направилась в Гайд-парк, где в этот час каталась избранная публика, а еще через день появилась в знаменитом Воксхолл-Гарденс. Оба раза ее сопровождала молодая и очень красивая леди, которую никто не знал, и это возбудило всеобщее любопытство и самые разные догадки и предположения.

Если леди Осборн была не в состоянии выехать, Марию сопровождала Руби, оказавшаяся не только отличной горничной, но и прекрасной компаньонкой, познакомившей ее с многочисленными торговыми лавками и пассажами, где продавались самые изысканные и модные товары. Молодые женщины с увлечением делали покупки, отдыхали в чайном саду за чашкой чая и лакомились в Челси тающими во рту булочками с нежным сладким кремом.

Однажды днем они приехали к Вестминстеру, и Мария с восхищением осматривала величественное здание парламента, украшенное готическими скульптурами и романтическими средневековыми башнями. На площади было шумно и людно, мимо то и дело проезжали экипажи, между которыми суетливо пробирались пешеходы. Карета остановилась, и взгляд Марии случайно остановился на джентльмене, вышедшем из боковой двери здания парламента. Сердце ее сильно забилось, а на лице появилась радостная улыбка, когда она узнала в этом человеке Чарльза.

Его появление стало для нее полной неожиданностью, хотя она знала, что со дня их приезда в Лондон он много времени – если не весь день, потому что виделись они очень редко, – уделял встречам с членами правительства, обсуждая результаты своей поездки во Францию. Мария уже хотела помахать и окликнуть его, но тут увидела следовавшую прямо за ним женщину и, медленно опустив руку, следила, как он помогал даме подняться в экипаж. Рядом с ней устроилась другая женщина, вероятно ее горничная.

Взгляд Марии был прикован к даме – очень красивой женщине в изысканном темно-розовом платье и очаровательной маленькой шляпке поверх темных, искусно завитых локонов. Словно сквозь туман она увидела, как женщина наклонилась, привлекла к себе Чарльза и поцеловала его в щеку.

Мария понимала, что эта женщина, будто свалившаяся с неба, может разрушить ее только что обретенное счастье. Мгновенно она пережила горькое разочарование, перешедшее в острую боль.

Карета дамы тронулась с места, и, проводив ее взглядом, Чарльз вернулся в здание.

Мария отвернулась и, сразу утратив интерес к знакомству с городом, велела кучеру возвращаться домой.

Увиденная ею сцена произвела на нее глубокое впечатление. Как она до сих пор не понимала истинной природы своего чувства к Чарльзу? Но достаточно было ей увидеть, как Чарльз целует другую женщину, и правда заявила о себе во весь голос, хотя и поздно – она полюбила Чарльза.

Она вспоминала мгновения их близости во Франции, когда все говорило о том, что она ему очень нравится. И вот она, как глупая и наивная простушка, поверила в то, что теперь, когда Генри нет в ее жизни, Чарльз станет добиваться ее внимания, будет ухаживать за нею, и безрассудно влюбилась в него еще сильнее.

* * *

На следующий вечер молодую леди, вызвавшую столь оживленный интерес в светском обществе Лондона, видели в Ковент-Гарден: она сидела в ложе вместе с леди Осборн и сэром Чарльзом.

Сменяя друг друга, мастерицы мадам Сесиль под ее бдительным оком день и ночь шили для мисс Монктон многочисленные наряды. В этот вечер на ней было изысканное платье небесно-голубого цвета с глубоким декольте и короткими пышными рукавами по моде, введенной Марией-Антуанеттой. Ее черные с блеском волосы прикрывал украшенный маленьким плюмажем изящный головной убор в тон платью, длинные, упругие локоны обрамляли ее красивое нежное лицо и спускались на точеную шейку. Все взгляды были прикованы к этой очаровательной незнакомке.

Мария почти не видела Чарльза после неудачного визита к Генри и той сцены у Вестминстера, которую никак не могла забыть. Однако чем больше она о ней размышляла, тем больше начинала сомневаться в том, что видела, правильно ли истолковала эту сцену. Ведь если бы та леди что-то значила для Чарльза, леди Осборн непременно упомянула бы о ней в разговоре.

Может быть, незнакомка была его подругой, но джентльмены не имеют обыкновения так нежно обнимать своих подруг в присутствии многочисленных свидетелей.

Когда леди Осборн сообщила, что Чарльз поедет с ними в театр, Мария весь день нервничала, ожидая его появления и гадая, как он поведет себя после их ссоры по дороге от Генри. То она думала, что он все еще сердится на нее, считает ее неблагодарной и презирает за вспышку гнева. То надеялась, что он вовсе не хотел показаться таким властным и самоуверенным и готов извиниться.

По большей части все, что она ему тогда наговорила, объяснялось ее разочарованием и гневом, и Марии очень хотелось верить, что они вернутся к прежним доверительным отношениям, сложившимся между ними во Франции. Она не просто любила Чарльза – она уважала в нем человека смелого и благородного, восхищалась его умом и добротой.

К тому моменту, когда он появился в гостиной, уже одетый для театра, где Мария дожидалась леди Осборн, она до того извелась, что при виде его чуть не вскочила с кресла.

Она устремила на него долгий взгляд, от волнения потеряв дар речи.

Помня, что всегда теряется в его присутствии, она нарочно стала думать о прозаических вещах – хорошо ли она выглядит, удостоит ли он ее своего одобрения. Но на этот счет она беспокоилась напрасно: взгляд, которым он окинул ее туалет и прическу, отразил его полное восхищение и… нечто большее, и Мария отчаянно смутилась.

– Вы выглядите прекрасно, Мария, красивая, изящно и модно одетая леди. Ваше появление произведет настоящий фурор, – светским тоном сказал он, подойдя ближе.

– Очень надеюсь, что вы ошибаетесь. Мне хотелось бы только одного – спокойно и приятно провести вечер в театре.

– Вообразите, мне тоже. Думаю, у нас есть время немного выпить.

Он ловко наполнил искрящимся шампанским два бокала и один протянул Марии. Она осторожно пригубила напиток и хотела присесть на диван, но Чарльз удержал ее. Достав из внутреннего кармана фрака продолговатую коробочку, обтянутую бархатом, он извлек из нее ожерелье из маленьких жемчужин и жемчужные серьги в форме капли.

Мария ахнула от восторга и погладила колье кончиками пальцев.

– Какой дивный жемчуг!

– Это вам подарок от меня, Мария.

Мария вскинула на него острый взгляд. Если у него есть женщина, почему он дарит ей жемчуг? Она ничего не понимала.

– Я вспоминаю, когда мы были во Франции, вы что-то говорили мне про жемчуг. Я сказал, что он подходит вам больше, чем бриллианты, что жемчуг гладкий и приятный на ощупь.

Она так смутилась, что едва могла вздохнуть.

– Д-да, я помню.

– И еще я сказал, что с удовольствием надел бы вам жемчуг сюда, – вкрадчиво произнес он.

Взяв у нее бокал, он поставил его на столик и ловко прикрепил серьги к одному, а потом к другому ее ушку. Затем повернул ее лицом к большому зеркалу в золоченой раме, что висело над камином.

– И вот сюда.

Он надел на нее жемчужное ожерелье и с невозмутимым видом стал застегивать бриллиантовый замочек, вызывая в ней приятный озноб прикосновением своих длинных горячих пальцев.

– Чарльз, вряд ли я могу принять такой дорогой подарок.

– Почему? Вам не понравился жемчуг?

– Нет, конечно, понравился. Жемчужины такие ровные, одна к другой, такого нежного сияющего оттенка. Но…

– Никаких но. Мне доставляет огромное удовольствие подарить вам красивую вещь. Я буду оскорблен, даже смертельно оскорблен, если вы не примите моего подарка.

Она вздохнула:

– Что же я могу на это сказать – только выразить вам свою признательность.

– Я оценю ее лишь в том случае, если вы выразите ее не на словах, а поцелуем, – возразил он.

Мария смутилась, но, видя, что на меньшее он не согласен, повернулась и быстро прикоснулась губами к его тщательно выбритой щеке.

Он недовольно нахмурился:

– Я бы не назвал это благодарным поцелуем за такой восхитительный подарок. Вы просто клюнули меня в щеку.

– Я поцеловала вас.

– А я говорю, нет. Мое определение поцелуя отличается от вашего, и, смею думать, я больше вашего разбираюсь в поцелуях.

Потянув ее за руки, он вдруг крепко прижался к ее губам. Мария вздрогнула, как испуганная птичка, но Чарльз крепко ее обнял, не прерывая страстного поцелуя, а затем погладил по обнаженным рукам.

Наконец он отпустил ее и улыбнулся:

– Ну, вот это другое дело.

– Может быть, для вас, но простите меня, если я скажу, что несколько смущена.

Он усмехнулся:

– Не понимаю почему. Я ведь уже целовал вас, помните?

– Вряд ли я смогу это забыть.

Чарльз посмотрел в ее смущенные глаза и с трудом подавил желание снова поцеловать ее.

– Мария, – вдруг став очень серьезным, произнес он и замолчал, как будто подыскивая слова. – Я относительно того вечера, того, что я тогда сказал…

– Что именно? – переспросила она, чувствуя, как кружится у нее голова после поцелуя.

– Только не говорите, что вы не помните, как я вас рассердил, за что вы меня серьезно отчитали. Меня с детства никто так не отчитывал!

– Да, помню. И по-моему, вы вполне это заслужили.

– Вы наверняка считаете, что я должен извиниться за свое высокомерное и деспотическое поведение.

Мария задорно засмеялась:

– Что ж, я бы это оценила. Но только в том случае, если вы действительно считаете себя виноватым. Иначе это не имеет смысла.

– В таком случае я прошу простить меня.

– Чарльз Осборн! – Она радостно улыбнулась. – Вы самый несносный человек, какого я только встречала.

– Не стану с вами спорить, и все-таки… я вам нравлюсь, Мария, не так ли? – тихо прошептал он с небрежным видом, но в его тоне слышалось настойчивое желание немедленно услышать ответ.

– Вряд ли я решусь это отрицать, поскольку согласилась воспользоваться уютом и комфортом вашего прекрасного дома. – В сердце ее проснулась надежда – если он так говорит с ней, значит, у него нет другой женщины.

Чарльз посмотрел в ее смеющееся лицо, поднятое к нему.

– И вы ничего не боитесь, да?

– Во всяком случае, вас я нисколько не боюсь, – весело ответила она.

– А возможно, и стоило бы, – сказал он загадочно и, отвесив ей легкий поклон, пошел навстречу матери.

Теперь она могла спокойно посмотреть на него. Презирая напудренные завитые парики, Чарльз носил свои темные волосы так, как она привыкла их видеть – забранными назад и стянутыми на затылке узкой черной ленточкой. Он был в безупречно сшитом бархатном камзоле и штанах темно-алого цвета с кремовым парчовым жилетом поверх рубашки; у ворота и обшлагов камзола пенились пышные кружева рубашки и галстука. У Марии сердце захватило от восхищения.

Сегодня он был в прекрасном настроении, и, зная, что она в первый и, может быть, в последний раз едет с ним в театр, Мария решила не портить вечер мыслями о той, другой женщине.

Партер был полон публики, придававшей ему сходство с яркой цветочной клумбой. Многие дамы и джентльмены грешили отсутствием вкуса: наряды их были слишком пышными, прически слишком высокими, а лица так накрашены, нарумянены и напудрены, что производили театральный эффект. Стоило Чарльзу отдернуть штору абонированной ими ложи, как все устремили взгляды в их сторону.

– Все только на нас и смотрят, – прокомментировал Чарльз. – Полагаю, их интересуете вы, Мария, они ломают голову над тем, кто вы такая. У женщин, естественно, к любопытству примешивается зависть, а у мужчин – открытое восхищение. – Он взглянул на нее. – Но вы столь прелестны, что их невозможно винить.

– Вы думаете, они считают, что я ваша… – Едва не сказав «невеста», она спохватилась и смутилась своему промаху.

Однако по его иронической усмешке и блеску в глазах она поняла, что он прочел ее мысли и что все именно так и думают.

– О, в таком случае я совершила ужасную ошибку, появившись здесь с вами. Меньше всего мне хотелось бы причинить вам и леди Осборн какое-нибудь затруднение.

Он засмеялся, наслаждаясь ее смущением:

– Ну почему же? Разве это такая уж ошибка – появиться на публике в сопровождении джентльмена, – смею добавить, исключительно галантного джентльмена, – которому вы обязаны своим побегом из Франции, а может, даже жизнью?

Их взгляды встретились, и она кивнула, полностью с ним соглашаясь. Без него она никогда бы не выбралась из Франции, и теперь, оказавшись в Англии без друзей и родственников, она могла доверять одному Чарльзу.

– Вы правы, Чарльз, и мне никогда не найти слов, чтобы выразить всю свою благодарность. Но никто из присутствующих об этом не знает, и их размышления могут пойти совсем в ином, более нескромном направлении.

– Мария, советую вам никогда не беспокоиться о том, что могут подумать окружающие. Вы развлекаетесь – вот что самое главное, а я, – тихо и вкрадчиво прошептал он, прищурив глаза, – наслаждаюсь, любуясь вами.

– Прошу вас, не надо, – попросила она, стараясь не обращать внимания на удовольствие, которое доставил ему комплимент.

– Почему?

Мария сделала благонравное лицо, но ее нежные губы изогнулись в улыбке.

– Потому что я не желаю быть объектом их предположений, мне не нравится, когда обо мне сплетничают.

Она не преувеличивала. Почти все не сводили с нее глаз, и полковник Генри Уинстон не составлял исключения. С шумными и развязными приятелями он занимал ложу напротив и кипел от злобы.

Как будто почувствовав на себе его взгляд, Мария посмотрела прямо на него. И мгновенно исчезло все: радостное настроение от разговора с Чарльзом, праздничная атмосфера театрального зала, сверкающие бриллиантами туалеты. Ее пальцы инстинктивно стиснули хрупкую ручку прелестного веера, и она стала нервно обмахиваться.

– Что-то случилось, Мария? – удивленно спросил Чарльз.

Она кивнула, сильно побледнев:

– Здесь Генри, он в ложе напротив и смотрит на нас.

– Я знаю.

– В самом деле? Почему же вы мне не сказали?

– Потому что не придаю этому значения и не хотел вас расстраивать. Не обращайте на него внимания и наслаждайтесь музыкой. Он не посмеет вас оскорбить.

Чарльз откинулся на спинку кресла, предпочитая любоваться Марией, а не следить за действием, разворачивающимся на сцене. Отбросив тревогу и больше не глядя в сторону Генри, она успокоилась, и лицо ее светилось радостью. Ей была свойственна врожденная утонченность, она поражала его непринужденной простотой и грацией, с какой встречала джентльменов, которые пожелали быть ей представленными. Достаточно ей было произнести несколько любезных слов и улыбнуться, и каждый покидал ложу, совершенно ею очарованный. Чарльз же старался запомнить потенциальных соперников, чтобы держаться от них подальше, когда он в следующий раз выйдет с Марией в свет.

Женщины, с которыми он встречался и имел любовную связь, нередко жаловались на его холодную сдержанность, излишнее высокомерие и недоступность. Он был на десять лет старше Марии и неизмеримо более холодным и жестким по характеру, однако что-то в ней делало его мягче и добрее, и это ему даже нравилось.

В антракте он нагнулся к Марии и, когда она подняла к нему лицо, зашептал:

– Меня не удивляет тот интерес, который вы вызываете. Вы просто неотразимы. А потому ни одно сердце не останется равнодушным к вашей красоте. Бьюсь об заклад, что уже завтра утром Деннинг придет в ужас, увидев груды визитных карточек от всех холостяков лондонского света.

Мария была поражена столь лестной оценкой своей внешности.

– А что сделаете вы, Чарльз? Отошлете всех прочь или выберете из них того, кого найдете достойным? – смело спросила она, не теряя радостного настроения, несмотря на маячившее напротив угрюмое лицо Генри.

Чарльз лениво откинулся назад, любуясь ее веселым лицом и сверкающими глазами, притворяясь, что обдумывает ее вопрос.

– Думаю, вряд ли вы одобрили бы мой выбор.

Мария полностью повернулась к нему, и от его чарующей улыбки у нее бешено застучало в груди и все вокруг словно преобразилось, наполнилось жизнью и смыслом. Она чувствовала, что никогда не забудет это мгновение. С нею рядом сидел человек, которого она узнала так недавно, но сумевший глубоко пленить ее своим голосом, внешностью, своей храбростью, благородством, всем своим существом. Он обладал властью над ней, и, вероятно, ей стоило этого опасаться. Но она испытывала только радость жизни и счастье надежды.

– Уверена, Чарльз, я могу полностью на вас положиться, что касается защиты моей чести. Вы успели это доказать.

– Тем, что спас вас от полковника Уинстона?

– Конечно, и не только этим.

Они так увлеклись веселой беседой, что не видели, с какой радостной и нежной улыбкой наблюдала за ними сидящая сзади леди Осборн. От нее не укрылся интерес, который Чарльз проявлял к Марии. У молодых людей было столько общего – связь в прошлом с Индией, богатство, оба старинного знатного рода. Они созданы друг для друга, решила она, заметив, как легко и естественно держится Мария с Чарльзом. Какой они будут красивой, взаимодополняющей парой! Уверенный, решительный, с большим жизненным опытом Чарльз и юная Мария с ее женственной прелестью и добротой. Рядом с ней сын станет мягче и терпимее к людям.

После окончания спектакля Чарльз накинул на плечи Марии меховую пелерину, они тепло попрощались с леди Осборн, к которой зашли поболтать две ее подруги, как и она, решившие немного задержаться, чтобы избежать толчеи при разъезде зрителей, и покинули ложу. В фойе они столкнулись с друзьями и знакомыми Чарльза, между ними завязалась неторопливая беседа, обмен впечатлениями о спектакле, и так, увлеченные разговором, то и дело останавливаясь на лестнице, они медленно спустились в вестибюль, уже почти опустевший, если не считать выстроившихся по обе стены лакеев. Чарльз послал одного из служителей за каретой.