Текст книги "Золотой плен"

Потом она почувствовала, будто парит в облаках, словно ей дали какого-то снадобья. Он отстранился от нее, но она была неспособна пошевельнуться. Ее глаза следили за ним, он подошел к сундуку около двери и потом вернулся к ней, взяв с собой один из сосудов с маслом. Только когда он широко раздвинул ей ноги, упершись своими ляжками, она подумала о сопротивлении, но было уже слишком поздно. Он пригвоздил ее к кровати своими мускулистыми ногами. Он видел ее дрожь, и синий огонь, который сверкал в его глазах, насмешливо и странно нежно противостоял ей.

– Я не собираюсь, жена, требовать от тебя чего-либо, что я не смогу с удовольствием возместить, – прошептал он хрипло. Он вылил небольшое количество масла на свои ладони и поставил пузырек на пол, продолжая мягко:

– Это не сандаловое дерево, а цветочная эссенция. Может быть, укол моего шипа доставит розе удовольствие…

Эрин почувствовала, что потеряла дар речи. Она попыталась поднять руку, но он с легкостью перехватил ее и начал натирать пальцы, потом перешел к ладоням.

Она должна заговорить, должна остановить его.

– Олаф… оставь меня. Я… я… – Она попыталась подняться, но встретилась с его глазами и ощутила решительное прикосновение к своим плечам.

– Лежи спокойно, – приказал он. Его глаза. Она не могла бороться с его взглядом, когда он так смотрел. Она почувствовала, что прижата к кровати.

– Законы, – прошептала она, но тут же он перебил ее:

– К черту ваши законы Брегона! Наверное, они не отрицают того, что муж может доставить удовольствие своей жене?

– Ты не доставляешь мне удовольствие, – возразила она, дрожа всем телом. Но он не обратил на это внимания, и истома опять завладела ею. Она хотела сопротивляться, но у нее не было сил.

Он обхватил ее, и его нежные пальцы переместились на ее ключицу.

Эрин чуть не закричала, когда его руки коснулись ее груди, лаская и смазывая пахучим маслом. Его большие пальцы касались сосков снова и снова, причиняя им боль и делая их податливыми. Потом его руки спустились к ее бедрам, и огонь внутри нее сконцентрировался в одном месте, ниже ее живота, и каждое прикосновение его нежных рук рождало новые вспышки.

Эрин держала глаза крепко закрытыми, надеясь побороть гипнотическую силу огня и желания, которые надвигались на нее, подобно мощным океанским волнам в шторм.

Он передвинулся и перевернул ее. Она чувствовала, как он касался ее плеч, спины, с каждым прикосновением увлекая ее в мир чувственности. Он дотронулся до ямочек внизу спины с восхищением, втирая легкий дурман розового масла в ее ягодицы, бедра, икры и ступни, массируя слегка даже большие пальцы ног.

Его огонь разгорался все сильнее с каждым прикосновением к ней. Его охватывало ликование победителя, когда он видел ее, пораженную и беспомощную, расслабленную и податливую.

Его сердце билось, как барабан, горя желанием, какого он прежде никогда не испытывал. Он снова перевернул ее лицом к себе, встал и посмотрел на нее. Она открыла глаза, но веки отяжелели. Олаф слегка улыбнулся. Ее колено было согнуто, последняя попытка защититься, но он знал, что перед ним нет преград.

Эрин захотела шевельнуться, закрыть глаза, но что-то в глубинах ее сознания предостерегало ее. Она должна протестовать. Но она могла только смотреть на его могучую фигуру, широкую золотистую грудь, крепкую узкую талию. Его плоть горела желанием. Ее губы пересохли, и она пыталась смочить их языком. Потом сознание опять вернулось к ней, обессиленной его ласками.

Крик вырвался у нее, когда она внезапно осознала, что он не шутит. Он больше не дразнил, он хотел окончательно сломить ее. Он сейчас овладеет ею.

Она отчаянно вскрикнула:

– Нет! Не прикасайся больше ко мне, варвар!

– Я не прикасаюсь к тебе как варвар, и мы оба это знаем, – уверил он нежно.

Он увидел в ее глазах страх. Не обращая внимания на отчаянные удары, он навалился на нее всем своим телом, ее глаза закрылись от ужаса, и он схватил ее запястья, прижал их к кровати на уровне плеч ладонями. Их пальцы переплелись. Он не причинял ей боли, но был настойчив, подчинив ее своим мягким взглядом. Ее пальцы вцепились в него, ее сердце бешено билось. В безумстве она пыталась бороться.

– Пожалуйста… умоляю тебя, Олаф!

– Эрин, ты моя. Моя жена. И это – наша судьба. Успокойся, ты ведь дрожишь, когда я прикасаюсь к тебе.

Он не боролся с ней, он просто держал ее и смотрел, требуя глазами, чтобы она лежала спокойно. Ее трепещущее тело было готово к взлету, и она перестала сопротивляться.

Он снова поцеловал ее, медленно, осторожно, пробежав кончиком языка по ее губам. Его язык все глубже и глубже проникал в ее рот. Его борода касалась ее щек, и это обостряло ощущения и увеличивало дрожь, которую она не могла остановить.

Продолжая удерживать ее руки, он приподнялся и снова поймал ее взгляд. Потом переместился ниже и взял губами ее грудь, все настойчивее лаская языком сосок. Он вдыхал приятный экзотический запах розового масла, и страстное желание внутри него нарастало, благодаря нектару, вкус которого он ощущал. Он снова взглянул в ее полузакрытые глаза, затем повторил то же с другим высоким и сладким холмиком. Ее пальцы начали сгибаться, отпустили его и снова сжали.

Он раздвинул ее бедра коленом и навалился между ними всем своим весом. Он нежно целовал ее, слегка покусывая, щекоча ее ребра горячим влажным языком, наслаждаясь каплей чистой свежей воды с розовым маслом, которая собралась в ее пупке.

Он устроился между ее ног, мягко заставляя их раздвинуться шире, чувствуя их неровную дрожь. Посмотрел на ее лицо, бледное и прекрасное в обрамлении чудесных черных волос, разметавшихся по подушке и мехам. Ее глаза закрылись, губы дрожали. Он услышал ее шепот» Нет!», но это было скорее выдохом, а не словом.

Он обхватил ее руки, чувствуя в них напряжение, и зарылся лицом в локонах. Она тяжело дышала, нервно подрагивая. Потом издала слабый стон протеста. Он сжал ее руки, пытаясь мягко пробраться к нежной уязвимой впадине, где скрывались ее женские прелести, и поласкать их самым мягким орудием. Потом подложил свои руки под ее ягодицы и проник глубоко внутрь, желая теплоты ее плоти. Он был вознагражден: ее лоно сильно увлажнилось. Она изогнулась, дрожь сотрясала ее тело.

Эрин застонала:

– Пожалуйста!

Он бросил взгляд на ее лицо и увидел, как она откинула голову и облизывала высохшие губы сладко-розовым кончиком языка.

Она извивалась под ним, словно в ритме танца, купаясь в волнах страсти, и ритм этих колебаний становился все сильнее. Он чувствовал биение и пульсацию ее возбужденного тела. Руки, которые он не держал больше, упали на кровать, затем обхватили его плечи. Мир, кровать, красавица, лежащая перед ним – все было озарено светом. Он подался назад, нежно ее лаская, и ее тело отвечало ему.

Она вскрикнула, когда он вошел в нее, медленно, но уверенно и страстно. Он старался казаться спокойным, но, чувствуя, как пульсирует его плоть внутри нее, как в теплом футляре, он прошептал:

– Не напрягайся, Эрин… возьми меня… успокойся…

– Олаф…

Она прижала голову к его шее, ее пальцы обхватили его плечи. Он был внутри, и она ощущала боль, похожую на обжигающую сталь, его широкая грудь казалась надежной и приятной. Он сделал ее своей, и в этот момент ей была необходима его теплая сила и уверенность.

– Возьми меня, Эрин, боль постепенно исчезнет. Давай вместе со мной…

Он снова начал двигаться, мягко обнимая ее тело, даря сладкое тепло. Он проникал глубже и глубже, завлекая ее в свой ритм, чувствуя, как она извивается под ним.

Перед его глазами возникли красные и черные вспышки. Прекрасные звезды таяли во всполохах огня. Страсть, которую он мучительно пытался сдержать, охватывала его всего, волной за волной ненасытного желания. Он целовал ее в губы, грудь и опять в губы, жаждущий, содрогающийся, не сознающий ничего, кроме этой женщины, которую он завоевал.

Он чувствовал, как ее стройные ноги обвили его тело, она грудью прижималась к нему, тянулась к его губам, и он знал, что она парила вместе с ним в мире, где все казалось красным и черным. Потом она вскрикнула, и этот крик слился с его стоном, свидетельствующим об освобождении, блаженстве и экстазе.

Он не покидал ее, а оставался внутри, пока мир медленно принимал привычные очертания.

Он хотел обнять ее, нежно заговорить с ней, но слова застряли в горле, когда он взглянул на нее. Ее глаза были закрыты, тело – покрыто блестящим потом. Она не двигалась, только сдвинула бедра. Опять он попытался заговорить, потом, усмехнувшись, изменил свое намерение. Она отпрыгнула от него, и он рассердился, когда понял, что она отвернулась от стыда и досады, и это после того, как она получила удовольствие, заглушившее первоначальную боль и приведшее к пику блаженства. Олаф чувствовал сугубо мужское удовольствие в ту минуту, когда сделал ей больно и увидел пятна крови. Он бы совершил убийство, если бы ему изменили.

Он опять усмехнулся, глядя на красивый изгиб ее спины. Он был уверен, что она рыдает беззвучно. В нем поднимался гнев, сменившийся смятением, перешедшим в неистовство. Он не просто удовлетворил свою нужду, он обходился с ней бережно. Гренилде… С ней он забыл о Гренилде и, таким образом, предал ее память. У него были женщины, но со времени ее смерти он никого не любил. А теперь он любил ирландскую женщину, которая ненавидела его больше, чем кого бы то ни было, и которая молилась о его смерти. Он отдал всего себя этому акту, как он никогда не делал даже с Гренилде, Эрин отвернулась от него и разрыдалась.

Смятение, ярость, душевная боль переполнили его, лед, сковавший его сердце, снова возник в его глазах. Он провел пальцем по спине жены. – Ладно, принцесса, теперь ты можешь сказать, что с тобой действительно дурно обошлись, как ты и ожидала своего дикого мужа-викинга. Тебя побороли… и безжалостно изнасиловали.

Последнее было сказано с такой наглой издевкой, что ей показалось, будто мечом пронзили ее сердце. Эрин до крови закусила пальцы, чтобы он не услышал ее всхлипываний. Она почувствовала, что он коснулся ее руки, и услышала его голос, необычно нежный.

– Эрин… Она отпрянула.

– Пожалуйста! Хоть сейчас оставь меня в покое!

Олаф соскочил с кровати. Он встал, посмотрел на нее и сжал кулаки. Гнев и смятение охватили его снова, и он выругался про себя от раздиравших его страданий.

Он оделся и вышел из комнаты, хлопнув тяжелой деревянной дверью.

Блуждая в ночи, Олаф молча взглянул на полную луну. Он вышел в ночь, чтобы успокоиться.

Он не совсем ясно понимал, отчего его бросало в жар. Он овладел ею. Этого он давно хотел, но ему не стало легче. Он хотел ее снова еще сильнее, и знал, что жажду можно утолить на время, но желание разгорится снова, как огонь, который быстро распространяется.

Лихорадка, да, она была для него как лихорадка. Эта страстная впечатлительная женщина ненавидела его.

Однажды он хотел оставить ее в покое, предложить мир. Но теперь он не мог оставить ее в покое.

Гренилде. Это имя ранило душу, и он думал о своей любимой с глубокой и ноющей болью. Но когда он закрывал глаза, он видел перед собой изумрудные глаза, сверкающие с вызывающей гордостью, то сощуренные, то затуманенные.

– Жена-прошептал он громко, – ты, надеюсь, поняла, что я твой хозяин. И ты прекратишь мечтать о другой жизни, и о другом господине, и о смерти всех викингов. Но либо по своей, либо по моей воле ты придешь ко мне, и я возьму то, что принадлежит мне. Я сначала подойду с добротой и посмотрю, оценишь ли ты это. Ты не будешь рыдать, испытав радость женщины, которая была в моих руках.

Он встряхнулся и сжал зубы.

Потом он еще раз посмотрел на луну и нахмурился. Казалось, по ней пляшут черные танцоры. Тени богов… Суматоха в Вальхалле.

Олаф подумал о валькириях, они всегда разыскивают тех, кто должен умереть, и подносят им питье в большой зале Валгаллы. Он даже не знал, верил ли в богов: в мудрого Одина; Тара, могущественного воина; Фрея и Фрейду, брата и сестру, обычно веселых и великодушных богов плодородия…

Он вернулся в свой дом и заснул один около огня в кухне.

По темно-зеленым пышным полям, холмам и обрывам бродил Аэд Финнлайт ночью. Когда он проснулся, то не понял, что разбудило его. Он посмотрел на жену, но она сладко спала, улыбаясь во сне.

« Ничего особенного «, – решил он. Аэду не спалось. Он поднялся, натянул шерстяную рубаху и вышел из спальни в тихую залу.

В очаге еле теплился огонь. От него распространялось тепло, но мало света. Свет исходил от луны. Аэд прошел мимо дремлющей стражи и вышел в ночь. Резкий холодный ветер пронизывал его.

Он взглянул на луну. Казалось, будто тень описала мерцающий круг, скрывая ее в таинственном мраке. Дрожь пробежала по его телу. Он предчувствовал зловещее. Аэд попытался избавиться от навязчивой мысли, проникшей, казалось, даже в его старые кости. Потом он подумал о своей младшей дочери, о которой постоянно беспокоился, вспомнил те дни, когда она была в Таре. Он мог поклясться, что временами слышал ее нежный звенящий серебристый смех. Он закрывал глаза и видел ее блестящие глаза, копну черных волос, мягко развевающихся по ветру, когда она бежала к нему.

« Может быть, нам стоит вернуться в Дублин, мне и ее матери?», – думал он. Его жена ужаснулась, узнав, что он отдал Эрин в жены викингу. Но Маэве не могла представить Олафа, да и никто бы не смог себе его представить, надо было видеть золотого короля-великана, излучавшего вокруг себя энергию.

Да, он повезет Маэве к Эрин, и он молился, чтобы его любимое дитя простило его. Он подождет две недели, даст ей возможность приспособиться к новой жизни, и потом Верховный король Тары нанесет первый королевский визит в норвежскую резиденцию.

Аэд повернулся, чтобы отправиться в постель, но вдруг почувствовал укол в затылок. Он взглянул на луну. Ему не нравился ее зловещий вид. Это казалось знамением чего-то Дурного. Ссутулившись под влажным ночным ветром, он вошел в дом. Ветер был резким, и земля, казалось, дрожала.» Ты старик, Аэд, – сказал он мрачно, – как глупы твои фантазии «.

Он лег, обнял спящую жену и прижал ее крепко к своему бьющемуся сердцу.

В темно-зеленой тьме леса Мергвин тоже смотрел на луну. Но его глаза были суровы и задумчивы. Он поднял голову, почувствовав ветерок. Он распростер руки, взывая к земле, и ждал ответа с небес. Страна теней. Предательская луна.

Вспышка молнии рассекла тьму и исчезла, тени совершали свой причудливый танец вокруг луны.

Мергвин повернулся, его одежда и волосы развевались на ветру. Он вошел в свою маленькую хижину, подкинул хвороста в огонь, поставил на него котел и начал что-то бросать в него. Его глаза горели как пламя, и он произносил древние слова, слова земли. Он не мог предотвратить беду. Он мог только ослабить ее силу.

По всей земле скакали датчане. Он чувствовал сейчас: земля сотрясалась. Фриггид Кривоногий жаждал мести. Но это было не то зло, которого он боялся. Судьба давно предначертала Олафу встретиться с хищником, и эта встреча должна произойти. Когда-нибудь, в свое время, один из них победит. Но пришло ли это время?

Мергвин покачал головой. Что-то еще тревожило его. Какая-то гибельная ошибка, которая повернет судьбу.» Глупый старик! – бранил он себя. – У тебя не хватает ума, чтобы понять это, прикоснуться к этому, не хватает силы, чтобы помешать этому «.

Он вздохнул, отошел от очага и шагнул в ночь, снова взглянув на луну. Он поедет с королем и Волком. Он должен наблюдать за норвежским Волком внимательно и, возможно, ему удастся разгадать ту опасность, которую он не мог сейчас понять.

ГЛАВА 15

Бушевал ветер. Эрин стояла на обрыве, с которого были видны просторы Ирландского моря, и была похожа на статую. Ее длинный плащ и черные блестящие волосы развевались на ветру.

Море было серое. Оно бурлило и пенилось. Огромные волны разбивались с оглушительным ревом об устланный галькой берег. Порою ветер подхватывал соленые брызги, и Эрин ощущала их на своих щеках.

Небо также было серым, зловещим и грохочущим, предупреждающим о предстоящем большом шторме, земля укрывалась пурпурно-серыми кустиками вереска, пригнутыми ветром.

Но именно здесь Эрин наконец почувствовала себя спокойно. Эта буря, как и холмистые зеленые поля, была частью ее родной Ирландии.

Она проснулась спокойной и печальной. Потом, вспомнив последние слова Олафа, зарыдала, поняв, что ее обманули.

Эрин испытывала противоречивые чувства, но самым мучительным было чувство утраты. Как будто у нее была возможность получить драгоценный камень, а она была так им очарована, что не рассмотрела его хорошенько.

« Смирись с этим, – говорила она себе с горечью, – возможно, он прав. Ты не желала его, но, несмотря на это, была заворожена. Возможно, еще со времени Клоннтайрта, где он появился подобно могущественному золотому богу, обернулся, улыбаясь Гренилде. С того дня, когда в своем сердце ты затаила любопытство, завороженная его силой.

Возможно, он испытывал те же чувства. Она могла сердиться на него за пренебрежение и безразличие, но, овладев ее телом прошлой ночью, он овладел и ее душой. Она теперь никогда не будет прежней.

Наблюдая за ударами неукротимых волн и грозовым небом, Эрин не могла в точности определить свое отношение к мужу. Он был викингом, да, а викинги – жестокие звери в жестокое время. Но Олаф возвысился над другими людьми и над временем и жил по странным законам. Он имел свое понятие о чести. Он бывал беспощаден, но она признавала, что сама давала ему повод для этого. Он бил ее, но и любой другой мужчина сделал бы то же самое с такой злобной женой. А что касается насилия… Они оба понимали неуместность этого слова в отношении того, что произошло между ними.

«Но что руководило им в его поступках?» – думала она. Он не любил ее, но она понимала, несмотря на свою неопытность, что никакой другой мужчина не был бы более нежен и ласков с нею в минуты, когда ей предстояло переступить этот порог. Но потом он разгневался. Даже слыша ее слезы, он пытался успокоить ее. Только когда она отвергла его, он снова стал таким же холодным и далеким как его северная родина.

Эрин печально улыбнулась. Она слышала рассказы о пленницах, полюбивших своих захватчиков. Такие женщины казались ей безвольными, а истории о их любви – нелепыми фантазиями. Но как могла она не понять Мойру, когда она видела не только большую, настоящую любовь, которую Мойра дарила своему господину, викингу, но и любовь которую рыжеволосый гигант с благодарностью дарил ей взамен.

Эрин не была пленницей. Она была королевой Дублина, женой Норвежского Волка. Она законно обвенчана с мужчиной, которому она едва ли нужна, и она сдалась его чарам, несмотря на обещания самой себе, несмотря на свои клятвы. Она бы никогда не дала понять ему это, так как он бы использовал это против нее, как и делал раньше, и это позабавило бы его и укрепило его презрение к ней.

Но как она могла бороться с ним? Не было такого сражения, в котором она взяла бы над ним верх. Может, ей стоило поговорить с Беде и поучиться у нее выносливости, но Беде уехала.

Она не слышала, как он подъехал, не знала, что он смотрит на нее жадными глазами, не подозревая о противоречиях, которые раздирали ее сердце. Он видел только неподвижную, высокую, стройную фигуру, развевающиеся на ветру черные волосы и королевский плащ. Ее голова, как всегда, была высоко поднята, глаза устремлены в море.

Олаф подумал о ней с нежностью в первый раз и вспомнил о ее отце. Да, Аэд не обманул его, передав ему свое сокровище, свою любимую дочь, такую утонченную, такую одухотворенную и такую царственно гордую. Единую со своей землей, которая, уступая, все же борется с ветром.

Молния озарила небо, и раздались могучие удары грома.

Он подъехал поближе к ней.

– Говорят, что в такие дни Один едет по небу на своем Слейпнире. У Слейпнира восемь ног, и, когда он быстро скачет, небо раскалывается под его копытами.

Эрин обернулась и посмотрела на Олафа, удивленная нежным тоном его голоса. Ее интересовало, почему никто не остановил ее, когда она покидала укрепления города. У него не было причин доверять ей.

Эрин вдруг почувствовала, что он не сердится. Его глаза, как обычно, горели синим светом, но казалось, что дымка подернула их, придавая таинственность. Его рот под рыжевато-золотой бородой не был поджат, но он и не улыбался.

«Он чужой, – думала она, – для всех, с кем мы боролись, для всех, с кем мы заодно, он чужой. Он чужой даже для своих людей, потому что нельзя было сказать, кто он на самом деле; его сущность глубоко спрятана, но независимо от того, как долго я буду жить с ним, я никогда не пойму его до конца, потому что он всегда начеку и не позволяет никому проникать в свое сердце».

Олаф спешился, подошел к ней, протянув руку и заглянул в глаза. Еще раз Эрин ощутила его сильную энергию. Она тоже искала ответа в его глазах, не сознавая, что ее собственные глаза теперь стали для него ясны и открыты. Поколебавшись, она взяла его руку.

– Пошли со мной домой, принцесса Тары, – сказал он ласково, – я хочу, чтобы моя жена утешила меня.

Эти слова не были оправданием, они не говорили о его чувствах, но все-таки это было сказано так нежно, что она не могла отвергнуть его.

– Я не собираюсь убежать, – услышала она свой голос как бы со стороны, – я только хотела посмотреть на море. Он кивнул, уводя ее с обрыва.

– Боюсь, что мы не успеем до шторма.

Он помог ей сесть на лошадь и повернулся в поисках своего коня. Эрин подождала, пока он оседлал жеребца и приблизился к ней.

Она задумчиво улыбнулась.

– Возможно, Одину тоже надо было выехать к морю. Он улыбнулся в ответ и сказал мягко:

– Возможно.

Еще одна вспышка молнии пронзила небо, прогремел гром, и пошел дождь.

– Поехали! – крикнул Олаф, заглушая порывистый ветер и шум дождя. – Там есть пещера…

Несмотря на быструю езду и гром, который состязался с ударами его сердца, Олаф чувствовал приятную перемену в настроении.

Их лошади зацокали по камням, въехав в пещеру. Олаф быстро спешился и подошел к жене, протягивая ей руки, чтобы снять ее с лошади. Она позволила это, не глядя ему в глаза.

Он подошел к выходу, посмотрел на ураган и ливень и, поеживаясь от холода, обернулся к Эрин. Она стояла молча, словно лишилась дара речи.

– Это недолго продлится, – произнес он, призывая ее к разговору. Олаф прошел в глубь пещеры. Там лежали ветки, которые он заранее припас.

– Я разведу огонь, – сказал он немного отчужденно.

– Ты часто приходишь сюда? – нежно спросила она. Он удивленно улыбнулся. Это случалось с ним редко, и улыбка сделала мальчишескими суровые черты лица.

– Не часто, но иногда. Я люблю этот утес. Люблю чувствовать море и ветер. Иногда мне кажется, что я не был в море слишком долго, и я должен уйти туда снова.

Эрин замерла при его словах, вспомнив, что он вторгся сюда из черных туманов. Он смотрел сейчас на огонь, который осторожно высек, нежно его оберегая. Он снова взглянул на нее, ее изумрудные глаза выражали сожаление.

Олаф посмотрел вниз, размышляя, потом встал, подошел к ней, остановившись в полушаге, взял ее за руки.

– Эрин, я не могу изменить себя и то, что я сделал. Теперь ты моя жена, наша женитьба дала нам обоим шанс простить друг друга. Однажды я сказал, что оставлю тебя в покое; я понял, что не смогу этого сделать. И я порвал свои связи. Пусть тебя больше не беспокоит мое прошлое.

Эрин взглянула на него, и хотя многое в нем все еще было непонятно ей, она знала: он пожертвует ради нее всем.

Она улыбнулась, протянула руку и дотронулась до его щеки, с наслаждением ощущая его грубую бороду. К ее величайшему удивлению, он взял ее руку и поцеловал ладонь, посмотрел ей в глаза и тихо поклялся:

– Я всегда буду нежен с тобой, моя ирландка.

Она бросилась в его объятия, наслаждаясь теплом, которое проникало в нее через мокрую одежду. Он обнял ее, потом отстранил, чтобы прикоснуться к ее губам.

Она ответила ему жадным поцелуем, наслаждаясь движениями его языка, стремясь к теплым глубинам его рта. Его запах, который принадлежал только ему, такой опьяняющий и чисто мужской, заполнял собой пещеру. Его борода щекотала ее щеки, пока его ненасытный рот наслаждался ею.

– Мы простудимся, если будем и дальше стоять в мокрой одежде, – прошептал он хрипло.

Эрин отступила, стараясь унять пламя, разрастающееся в ней. Сегодня она возьмет все, что он готов ей дать, только желание могло так воспламенить его. Она будет сегодня любить его, чувствуя каждую клеточку его стального тела, каждое движение мускулов, каждый золотой волосок.

– Разреши мне помочь тебе, мой лорд, – сказала она тихо.

Ему вдруг показалось, что он растворился в изумрудном море. Он с трудом верил своим ушам. Ее голос был нежен и мелодичен, он касался его как нечто живое, заставляя трепетать тело.

– С удовольствием, моя дорогая жена, – сказал он так же тихо. Олаф наблюдал за ней. Эрин расстегнула брошь на его плаще, потом переместила руки ниже, чтобы снять рубаху. И по мере того, как ее руки поднимались, она целовала его грудь, наслаждаясь ощущением его волосков и вкусом влажного тела. Она услышала его глубокий вздох, когда рубаха была снята, и опять коснулась губами его груди, покусывая нежно зубами сосок. Она слышала биение его сердца в унисон со своим и поняла, как он был нежен прошлой ночью. Каждое ее действие отзывалось волной удовольствия в его теле.

Она отошла, взяла его за руку, провела поближе к огню и сделала ему знак, чтобы он сел. Затем сняла его кожаные башмаки и шерстяные чулки и слегка поцеловала кончики его пальцев. Опять она услышала его вздох. Он смотрел на нее, и глаза его, подобно двум прекрасным сапфирам, сверкали на загорелом бронзовом лице.

Она приступила к последней одежде, которую он носил, и он улыбнулся, видя ее затруднения, но заставил себя не помогать, а затаил дыхание и притянул ее, теребя пальцами ее мокрые волосы и прижимая ее к груди.

– Ты жемчужина острова, ирландка, – прошептал он хрипло, но нежно. Его голос был похож на шелест шелка.

Он снял с нее плащ, и она покачала головой, таинственно улыбаясь. Эрин встала, ее глаза светились зеленью, в которой отражалась сама Ирландия. Она развязала тесемку своего платья, и оно упало к ее ногам. Изящным Движением Эрин сняла одну туфлю, другую, затем чулки, поддерживаемые красивыми кружевными подвязками.

Потом она поднялась. Она стояла перед ним обнаженная. Этого момента он мог бы ждать целую жизнь. Прекрасные глаза, в которых соединились морской шторм и зеленые поля, заворожили его. Копна черных блестящих волос, спадавших завитками на плечи и грудь, обнимала ее тело. Вершины ее грудей цвета весенних роз гордо выглядывали из-под черных завитков, маня и обещая. Завитки поднимались и опускались, обнажая ее нежную грудь и ложбинку внизу живота.

Олафа охватило желание. Он встал, обнял Эрин, прижимая ее обнаженное тело к своему.

Она обвила руками его шею, ее пальцы ласкали его плечи и спину. Он застонал, когда она пробежалась ногтями по позвоночнику, и еще сильнее сжал ее. Она целовала его широкую грудь, останавливаясь, только чтобы прижаться щекой к нему, очарованная жесткими и в то же время нежными волосками на его лице.

Она ласкала его долго, и он понял, что никто его так не любил. Она была целиком его, излучая саму нежность. Она немного походила на хрупкий нежный цветок и теперь тянулась к нему, как к солнцу. Страстность была ее неотъемлемой частью, и она делилась ею только с ним. Она хотела доставить удовольствие им обоим. Она отзывалась на каждую его беззвучную мольбу, касалась тех мест, которые жаждали ее прикосновений, сначала осторожно, неуверенно, как бы исследуя незнакомые области.

Олаф расстелил на земле меха и положил ее рядом с собой. Он страстно целовал ее, зарывшись лицом в душистые волосы, и они нежно ласкали его тело. Он начал целовать ее грудь. И сегодня она не могла оставаться спокойной. Она обняла его и извивалась под ним, пробежав пальцами по его гладкому животу, а он слегка касался ее сосков зубами, и она стонала. Она заколебалась, и он прошептал ободряюще:

– Прикоснись… Эрин… прикоснись…

Она уступила его просьбе, почувствовав горячий бешеный пульс. И когда он застонал, она начала ласкать его кончиками пальцев. Он отыскал ее губы, его руки гладили ее тело. Он зашептал прямо ей в рот:

– О жена… моя милая, милая жена, продолжай.

Она засмеялась, но потом затихла. Он ласкал ее, пока она не закричала, прогибаясь под ним, прося пощады.

Шторм, бушевавший снаружи, был ничто по сравнению с бурей, разразившийся внутри Эрин. Она ощущала землю, она чувствовала его прикосновения каждой клеточкой своего тела, и она парила в облаках. Темную ночь сменял яркий свет. Она содрогалась от желания, ее живот был напряжен, и это напряжение становилось и мучительным, и сладким одновременно. Она хотела, чтобы оно продолжалось вечно, иначе она сойдет с ума.

Она не могла остановиться и гладила мужа, вкушая соль его тела губами и языком. Что-то оборвалось внутри ее, и она преодолела скованность. Ощущение было потрясающим, и наслаждение переливалось через край. Она забыла обо всем, она любила его, как требовало ее желание, она любила каждое его движение.

Эрин взглянула в его глаза, эти синие огни, и зарыдала. Он лег на нее. Они оба вскрикнули, когда он вошел в нее, наполняя ее новой жизнью, которой она жаждала. И она, в свою очередь, приняла его, испытывая благоговейный трепет. Как она могла когда-то сомневаться, что любит его? Она теперь не сможет жить без него, ей было невыносимо думать, что когда-нибудь она его лишится.

Он увлек ее в сверкающую солнечную долину, где его стремительные толчки, его ритм подняли ее к небесам, горящую, парящую, летящую, напрягшуюся, жаждущую… и она разбилась в момент экстаза, такого мгновенного и впечатляющего, что задрожала в судорогах. Она выкрикивала его имя, потом шептала, даже когда он откликался, пока он не потопил оба звука в нежнейшем поцелуе.

Она томно улыбнулась, чувствуя, будто само солнце оставило частичку своего тепла в ее теле. Но это было не солнце, это было его семя, и она не хотела двигаться, чтобы не расплескать его.

Олаф держал ее против себя и ждал, пока ветер не остудит скользкий, блестящий жар их тел. Откинув назад ее мокрые волосы, он думал с волнением, как все это случилось. Он был глупцом, когда недооценивал ее. С того дня у ручья, когда только благодаря случаю он победил ее, до ночи, когда он понял, что ему вручили страстную красавицу, он был глупцом. Ее нельзя было усмирить, но она и не могла лгать самой себе. Она стала его собственностью. Сначала он обольстил ее, но потом она пришла к нему сама.

И то, что раньше ему было безразлично, теперь его преследовало. Он не мог поверить в любовь, но он был потрясен теми страстными чувствами, которые зародил в ней. Он будет защищать ее до последнего вздоха, но все же он оставался собственником и боялся, что убьет ее, если только она подумает о другом мужчине.