Текст книги "Золотой плен"

Олаф закрыл глаза, чувствуя себя очень удобно на старых вытертых мехах и камнях, потому что ее мягкое тело было рядом и касалось его. Он перемещал руку, пока не натолкнулся на ее грудь, и монотонный стук дождя убаюкал его.

Пока Волк спал, на окраине Улстера горела деревня. Фриггид Кривоногий не смотрел на огонь. Он смотрел на юг и улыбался. Волк взял Дублин; у него дочь Аэда Финнлайта, самая красивая девушка острова. Но Волк заключил договор, поэтому он придет. И он умрет. Вот его судьба…

Ниалл из Улстера поднял своих людей, чтобы приготовиться к битве.

Новобрачный Сигурд думал раздраженно – что же случилось с Повелителем Волков, пока он готовил воинов Дублина, чтобы отправиться в бой?

А в мшистом лесу около Карлингфордского озера Мергвин стоял под дождем, как лунатик, с мокрой бородой и в одеждах, развевающихся вокруг него. Он поднял руку к серому небу и шептал слова древнего заклинания. Он взывал к небесам, он взывал к земле. На маленьком каменном алтаре он перерезал горло молодой оленихе, глядя в ее карие тускнеющие глаза, принося в жертву жизнь, принося в жертву кровь.

Мергвин не думал ни о прошлом, ни о настоящем. Он напрягал свой разум, пытаясь понять зло, которое грядет. Но он не видел его и не знал, когда оно ударит. Он знал только, что оно зародилось этой ночью и будет взращено днем.

Он взывал к земле и небу и просил помощи. Он просил деревья и всю растительность быть свидетелями. Он принес кровавую жертву, отдавая травы ветру и олениху земле. Он молился силам, которые парили над миром.

Он молился за Эрин.

Олаф облокотился и смотрел на нее, водя пальцем по ее груди и гладкому животу.

– Богам суждено умереть, понимаешь. С самого начала.

Она рассказала ему, что Риг развлекал ее рассказом о происхождении богов и сказал, что придет конец, но какой, не объяснил.

– Сурт поведет силы из Муспелла, как и было задумано. На поле Вигрид состоится великая битва, о начале которой известят тремя жуткими зимами. Огромное землетрясение потрясет горы, солнце съест один волк, а луну другой. Фенрир, самый свирепый из огнедышащих волков, проглотит Одина, Видарр поразит Фенрира. Тюр, который всегда боролся со змеей Мидгарда, наконец убьет ее, но отойдет на девять шагов и сам умрет от яда. Сурт убьет Фрея. – Он замолчал и улыбнулся. – Фрей – бог плодородия.

– Я знаю, – засмеялась она, – Риг сказал мне.

– Так или иначе, потом Сурт предаст целый мир огню.

– И земля, и все живое погибнет? – спросила Эрин, нахмурившись. В глубине ее сознания мелькнула мысль, что Риг нарочно недорассказал историю, чтобы она услышала ее от кого-нибудь еще.

– И да, и нет, – сказал Олаф, улыбаясь снова, лениво посматривая на ее диафрагму, где блуждали его пальцы. – Огонь разрушит все, но потом мир станет зеленым и свежим снова. Солнце оставит дочь, чтобы светить и согревать мир, а сыны Одина и Тюра останутся в месте, называемом Идаволл, и они снова населят землю. А Балдр, наиболее почитаемый из богов, убитый своим братом Ходом, оставит мир мертвых и придет в Идаволл – вместе с братом, который убил его. И они будут долго жить в вечном мире.

Олаф заметил, что она улыбнулась таинственно и сладко.

– Чего ты улыбаешься? – прошептал он, следя за ее губами.

– О… ничего, мой лорд, – ответила она. Это было то, что, по мнению Рига, должна была узнать она сама, то, что противоборствующие силы будут разрушены, но на развалинах кто-то может найти мир и покой. Она никогда не могла вообразить, что возможен мир между викингами и ирландцами. Мергвин давно предупреждал, что это не произойдет ни в течение ее жизни, ни при жизни ее детей, но она сможет найти свой собственный мир. И такие моменты, как этот, поддержат ее, если случится беда. Яркий луч полуденного солнца пробрался в пещеру, и Эрин посмотрела наружу.

– Дождь кончился, – сказала она тихо. Олаф улыбнулся.

– Знаю, он давно кончился.

Их взгляды встретились, и они рассмеялись. Потом Олаф почтительно поцеловал ее в живот, встал и нагнулся, чтобы помочь ей.

– Мы должны возвращаться, а не то Сигурд пошлет за нами.

Эрин кивнула. Их одежды высохли у костра, и они молча оделись, помогая друг другу поправить плащи и броши.

У выхода из пещеры он задержался и поцеловал ее слегка в губы, внимательно заглянув в глаза.

Потом шлепнул лошадь Эрин по боку, чтобы та повернулась, подсадил Эрин и вскочил на своего жеребца.

Пока они ехали, Эрин исподтишка смотрела на мужа. Она думала, что он прекрасный мужчина, и с горечью сознавала, что он все еще остается чужим. Высокий, в развевающемся на ветру плаще, он был все же Норвежским Волком, и его рассудок и сердце закрыты для нее. Казалось, она никогда не проникнет за эту броню.

Он обернулся к ней, когда они подъехали к городу, и ледяной блеск вернулся в его глаза.

– Пошли! – крикнул он. – Что-то случилось в наше отсутствие.

Пораженная, Эрин натянула поводья, и ее лошадь пустилась галопом позади жеребца Олафа. Волосы застилали ей глаза, и она плохо видела, но с вершины холма она заметила, что за стенами было много людей с мечами, пиками, топорами и щитами. Мужчины готовились к войне.

«Почему, – думала Эрин чуть позже, глядя из окна своей комнаты на внутренний двор, где ее муж, кузен и братья готовились к бою, – судьба так распорядилась, что те, кого я люблю, покидают меня?»

Слезы капали у нее из глаз, но она не обращала на них внимания. Она была королевой Дублина, и когда они на заре уедут, ее долг поднести прощальный кубок Олафу, подбодрить воинов и пожелать им победы.

Она не разговаривала с ним с тех пор, как они вернулись. Возбужденные лошади становились на дыбы и били копытами. Знаменосцы, слуги, кузнецы и воины суетились, и Олаф был полностью поглощен подготовкой. Эрин была уверена, что в этот момент он совершенно забыл о ее существовании. Она не могла ничего узнать от Лейта, Грегори и Брайса, а Ниалла и вовсе не было видно. Он уединился с Олафом.

Приготовления затянулись далеко за полночь. Наконец, изнуренная от произошедшего прошлой ночью, от усталости и тревоги, Эрин поднялась по лестнице в спальню, разделась, зарылась в льняные простыни и тщательно укутала мехами свое дрожащее тело.

Это несправедливо. Она так долго ждала мира, и теперь, когда покой наконец пришел в ее душу, опять все испорчено.

Она не проснулась, когда пришел Олаф и лег рядом, но во сне инстинктивно прижалась крепче к его телу, как маленький котенок. Ему пришлось мало спать, но то, что он был рядом с ней, радовало его и помогало забыться.

Когда она проснулась, он смотрел на нее, и на какое-то краткое мгновение, очень краткое мгновение, которое промелькнуло так быстро, что, возможно, даже и не существовало совсем, она увидела нежность в его глазах, проблеск его внутренней сущности, которая всегда была скрыта. Но это мгновение миновало.

Он дотронулся до ее волос, раскидывая эбеновые волосы по подушке.

– Интересно, – сказал он тихо, – таишь ли ты до сих пор надежду, что я погибну в схватке с датчанами.

Она открыла рот и чуть не проговорила: «Я люблю тебя», но вовремя спохватилась. Она молча смотрела на него, так как не могла заставить себя сказать это прямо сейчас.

– Боюсь, что нет, – сказал он резко, – я бы не хотел умереть, даже если бы это доставило тебе удовольствие.

Она захотела сказать ему, что не желает ему смерти; вероятно, он знал это, он слишком хорошо все чувствовал благодаря своей интуиции энергии, распространявшейся вокруг. Но это ничего уже не значило, когда он резко схватил ее. Они слились в порыве страсти, разгоревшейся бурно, позабыв о его клятве быть всегда нежным.

Она болтала с Брайсом и Лейтом, давая всякие наставления, как мать, наказывая им спать под кровом, не ходить в мокрой одежде, хорошо питаться. Ниаллу она ничего не сказала. Поцеловала его и бросилась в его объятия, глотая слезы.

– Все не так плохо, принцесса, – прошептал Грегори, когда она отошла от Ниалла, – потому что мы знаем, что ты здесь в безопасности, и ни один подлый датчанин не одолеет силу Ниалла из Улстера, Аэда Финнлайта и Норвежского Волка.

Эрин попыталась улыбнуться.

– Я бы хотела отправиться с тобой, Грегори. Слишком тяжело ждать, Грегори улыбнулся.

– Время твоих подвигов прошло, кузина, слава Богу. Если бы что-нибудь случилось с тобой, я не простил бы себе этого. Кстати, Эрин, твои братья все знают. Лейт догадался. Он сказал мне об этом в ночь твоей свадьбы и потом рассказал Ниаллу и Брайсу. Они не проговорились. Я думаю, они очень гордятся тобой, но также и боятся за тебя. Если все это повторится, они остановят тебя. Таким образом, пусть все это станет легендой.

У Эрин опять навернулись слезы.

Они знали-Лейт, Брайс, Ниалл – и они хранили тайну. Поэтому было еще труднее смотреть, как они уезжают.

Грегори поцеловал ее в щеку.

– Пожалуйста, не плачь, Эрин. У нас огромные силы. Мы не можем потерпеть поражение вместе с Олафом, а вскоре к нам присоединятся войска твоего отца. Мы скоро вернемся.

– Я не собираюсь плакать, Грегори, – прошептала она, целуя его в щеку, но ее лицо было влажно. Она вытерла слезы.

Боевые кони пронзительно ржали. Эрин увидела, что Олаф уже оседлал лошадь и ждал. Она поднесла ему серебряную чашу. Поднявшись высоко, он осушил ее, во дворе тем временем слышались восторженные возгласы и ржание возбужденных лошадей.

Олаф наклонился в седле, вернул чашу и дотронулся до ее щеки, его ледяные глаза были задумчивы и сверкали синим огнем.

– Будь осторожнее, ирландка, – сказал он нежно.

Эрин схватила его руку и, наклонив голову, поцеловала его ладонь, не поднимая головы, чтобы он не видел ее мокрых глаз.

Она отошла назад, когда поток воинов и лошадей с лязганьем и грохотом вылился за пределы города.

ГЛАВА 16

Аэд Финнлайт увидел своего зятя по ту сторону ручья.

Норвежский Волк был хорошо заметен. Высокий, на своем темном, как ночь, жеребце, он казался не обычным смертным человеком. Его золотые волосы, казалось, были насыщены солнечной энергией и распространяли ее вокруг. Даже с такого расстояния безграничная сила и огромное напряжение чувствовались в воздухе.

Дрожь пронзила Аэда до костей. «Как хорошо, что я вместе с этим человеком, – думал он, – я слишком стар, чтобы сражаться против него снова».

Просигналили трубы, взметнулись знамена. Ард-Риг Тары пересек ручей на лошади, стараясь унять трепет, который холодная вода вызывала в его старом теле. Он приветствовал Олафа, слегка обняв его, не сходя с лошади, потом приветствовал Ниалла. Это его землю они собирались защищать. Объединенные войска двинулись дальше. Они шли по внутренней дороге уже пятьдесят миль, день за днем. Потом повернули к берегу.

Датчане нападали ночами, тайно, хищно, но их мелкие молниеносные атаки быстро и уверенно отражались. Дни превращались в недели, недели – в месяцы. Весенние дожди и слякоть перешли в летние дожди и слякоть, но основное войско Фриггида Кривоногого избегало их.

В тех коротких схватках, в которых они принимали участие, Аэд сражался бок о бок со своим зятем-викингом, и еще более убеждался, что этот человек непобедим. Один только могучий оглушающий рокот, раздававшийся из его груди, заставлял датчан дрожать в нерешительности, и это стоило им жизни, потому что Волк никогда не колебался на поле сражения. Он сражался равнодушно, разя безошибочно и метко, но все же сражался как одержимый.

Однажды ночью, когда убитые были закопаны или сожжены, Аэд подошел к этому странному человеку, которого он до сих пор не мог разгадать, предлагая ему бутыль эля в кожаном чехле, и прислонился к дереву, оглядывая поля, раскинувшиеся перед ними, в то время как викинги и ирландцы хоронили мертвых.

Какое-то время мужчины стояли молча, вдыхая прохладу ночи, прислушиваясь к резким крикам ночной птицы. Разжигались огни для приготовления пищи. «Скоро, – думал Аэд, – я наполню пустой желудок и найду покой в своей палатке, расслаблюсь и дам отдохнуть усталому телу». Это был один из тех боев, где он сражался впереди, все же предоставляя право главного удара Ниаллу и Волку. Он наблюдал с удивлением, как Олаф дважды подъезжал к Ниаллу, давая учтиво королю Улстера мудрые советы и наставления. Они защищали Улстер; поэтому это была битва Ниалла. Ниалл боролся за свою землю; Аэд боролся за своего сына и законы великой Эйре, которые дали Ниаллу эту землю. А Олаф сражался, так как у него были обязательства по отношению к Аэду и, следовательно, к Ниаллу. Но Аэд чувствовал, что у могучего викинга все же было гораздо больше для этого причин.

Аэд наблюдал, как Олаф смочил пересохшее горло элем, потом спросил прямо:

– Ты сражаешься с Фриггидом Кривоногим из-за Ул-стера, или ты мстишь за Карлингфордскую битву?

Кристально-синие глаза обратились к нему, потом опять устремились вперед.

– И то, и другое, Верховный король, – он помолчал минуту, затем опять взглянул на Аэда. – И более того, – добавил он тихо.

Он вернул бутыль Аэду и скрылся за деревьями.

Олаф присел на холодный мох и откинул голову на упавшее дерево. Все это время он скакал, не думая ни о чем, кроме сражения, но наступали моменты, ночи, вроде этой, когда ему страшно хотелось вернуться в Дублин, принять обжигающую ванну, вкусно поесть, насладиться ласками жены.

Он усмехнулся, подумав об этом. Много блудниц встречалось ему в пути; женщин, которые развлекали мужчин, и те смеялись и гордились своей доблестью и легче переносили тяжелые дни. Но он не мог позволить себе наслаждаться ласками женщин. Он с некоторым удивлением заметил, что и Аэд Финнлайт любезно отвергал подобные развлечения, он слышал, что Аэд всегда верен своей королеве. Но Ард-Риг был необычным человеком.

Размышления об Аэде перешли в размышления об Эрин. Олаф не мог себе представить, что его ирландская злючка окажется в руках другого мужчины. Одна лишь эта мысль заставляла его огрызаться и ворчать целый день. Она была его собственностью, поэтому он чувствовал себя ее покровителем. Он подумал, что готов защищать все, что принадлежит ему, до самой смерти.

Но Олаф не очень беспокоился о жене, хотя и не успел узнать ее хорошо. Он оставил Сигурда управлять Дублином, строго наказав охранять ее и следить за ней. Он не верил, что она попытается убежать, но и не знал, что скрывается за ее блестящими зелеными глазами. Он разбудил ее чувства, да. В его руках она превратилась в дикую, даже распутную ведьму, доставляющую ему удовольствие, которое очищало его душу и сердце от мрачных мучительных мыслей. Интересно, ненавидит ли она его до сих пор, не ищет ли любовника, чтобы наставить рога «викингу-варвару», за которого ее принудили выйти замуж.

Он сжал кулаки, когда подумал об этом, потом медленно расслабился, У нее будет мало шансов наставить ему рога под присмотром Сигурда, и она все-таки принцесса Тары, этого она никогда не забудет. Вряд ли она сделает что-нибудь, что может быть замечено другими.

Олаф закрыл глаза и увидел ее перед собой, с гривой шелковых черных волос, спадающих на полные округлые груди, ее длинные ноги, которые двигались по направлению к нему, соблазнительные и гибкие… «Все это, – подумал он, вздохнув, – объясняет тот факт, что я не хочу иметь дело с блудницами». Но было и другое видение, которое сопровождало его в боях. Гренилде. Его золотая красавица, его любимая. Он нахмурился, когда ее образ опять проник в его сознание. Он стремился увидеть голубые сверкающие глаза, но все, что он мог представить – это изумрудно-зеленые.

Он тихо выругался. Ирландская ведьма, которая хотела вздернуть его голову на лезвие меча, была колдуньей. Колдуньей, которая могла быть нежной, смеяться с ним, любить его, являться ему…

– Король Дублина опечален чем-то сегодня вечером.

Глаза Олафа открылись, и он мрачно поднял брови, недовольный тем, что прервали его раздумья. Он посмотрел хмуро на бородатого старика в робе, которого все звали Мергвином, незаметно приблизившегося к нему.

– Король Дублина хочет побыть один, – отрезал Олаф.

Но друид не смутился.

– Вокруг тебя светящийся ореол, викинг, – сказал Мергвин, задумчиво глядя на Олафа, – если тебе и суждено умереть в сражении, это случится не скоро.

– Это будет приятно узнать моей жене, – проговорил Олаф сухо.

Мергвин передернул плечами, тряхнув своей длинной бородой.

– Ты стремишься убить Фриггида Кривоногого, молодой лорд Волк. Я хочу предупредить тебя. Это судьба, и вы встретитесь однажды. И один из вас должен умереть. Возможно, ты убьешь его. Да, это возможно. Но с его смертью ты не получишь того, чего желаешь.

– Да? И что же это, друид?

– Возвращения твоей души. Ты должен найти это в своей собственной жизни, Норвежский Волк, а не в смерти другого человека.

Олаф поднялся и стряхнул листья со своего плаща.

– Итак, друид, ты говоришь, что я не убью его скоро. Ты полагаешь, я позволю Фриггиду продолжать набеги на эти прибрежные земли, чтобы при случае он прикончил меня и других?

Мергвин не обратил внимания на сарказм, с которым это было сказано.

– О нет. Фриггид должен умереть. Он не принадлежит этой земле, Волк, а ветер прошептал мне, что ты принадлежишь. Ты должен продолжать искать его, сражаться с ним.

– Да? – удивленный, Олаф опять поднял брови. Друид улыбнулся.

– Посмотри на себя, мой лорд. Твой плащ ирландский, так же как и рубаха. Ты разговариваешь со мной на моем языке. Рискну предположить, что тебе приходится задумываться, чтобы говорить на своем языке. Да, викинг, ты принадлежишь этой земле. Ты хочешь взять ее, но она поглотит тебя, и ты сольешься с ней в единое целое.

Олаф рассмеялся.

– Может, ты и прав, друид. Но скажи мне, приятель, как это ты узнаешь обо все этом?

– Я часто подбрасываю руны и читаю по ним для тебя, Повелитель Волков.

– Руны викингов? – спросил Олаф, усмехнувшись. Мергвин лишь улыбнулся в ответ.

– Я полагаю, Белый Олаф, что ты никогда не послал бы свой драконов корабль в море, если бы не предсказания твоей руны. Твои люди не подняли бы паруса. И победа норвежцев у Карлингфордского озера не была бы предсказана. Даже твоя первая встреча с принцессой, которую ты теперь называешь своей женой.

Олаф изумленно взглянул на Мергвина.

– Да, мой друг, я знал о твоей встрече с Эрин.

– И ты не помешал свадьбе?

– Нет, – сказал Мергвин, слегка улыбаясь. – Ваша свадьба-судьба всей земли.

– Ох, – прошептал Олаф.

Усмехнувшись и почувствовав облегчение от неожиданной встречи, Олаф повернулся, чтобы уйти из леса.

– Повелитель Волков! – окликнул его друид. Олаф обернулся, нахмурившись.

– Сражение завтра закончится, и вы победите. Руна солнца, Совелу, с вами. Но смотри хорошенько, мой господин, потому что грядет зло и готовится предательство. Завтра нависнет опасность над вами, но она минует вас. Я не знаю, когда и откуда поразит тебя зло снова, знаю только, что оно существует, и что ты должен возвыситься над ним. Тогда и только тогда найдешь ты утешение, которого жаждешь.

Олаф опять высоко поднял брови, удивленный доверием и заботой, которые чувствовались в предостережении Мергвина.

– Я всегда осторожен, друид, – сказал он тихо, не будучи уверенным, кто этот человек – пророк или полоумный лунатик. – Я всегда осторожен.

Одна часть пророчества Мергвина сбылась с поразительной точностью. Только они разбили лагерь, как войска Фриггида Кривоного напали на них с полными силами.

Битва разразилась между возвышенностью и лесом. Приходилось быть осторожным, чтобы случайно не зарубить своих, так как войска быстро перепутались.

Олаф заметил, что Фриггид Кривоногий подкрепил свои войска людьми из Бретани и с родины. Краткие атаки до этого времени были не более чем подтруниванием в сравнении с той силой, которая пришла с севера, чтобы сразиться с ирландцами.

Утро ознаменовалось лязганьем стали и потоками крови. Заняв южный гребень с преимуществом в виде маленького ручья, Олаф заметил, что Лейт и Брайс Мак-Аэды сражаются рядом с ним. Они бились храбро, подзадоривая датчан гневными боевыми кличами, решительно отрубая им дорогу вперед.

Олаф улыбнулся самому себе, когда увернулся от копья. Победное волнение поднималось в его крови. Датчане отступали. Это будет тот день, когда он доберется до Фриггида Кривоногого. Триумф победителя вызвал прилив сил, и он, свирепо завыв, бросился вперед в рукопашную схватку. Датчане, эти жирные мухи, из огромного потока превратились в тоненькую струйку. Он поднял свой меч и повалил одного врага с горящим взором, потом начал выискивать следующую жертву.

К своему ужасу, он увидел, как боевые датские топоры обрушились на Лейта Мак-Аэда. Он крикнул, предостерегая его, и бросился на помощь. Его меч перерубил шею одного из берсерков, но было слишком поздно. Лейт Мак-Аэд с красным пятном, расплывающимся между его плеча-ми, повалился вперед.

Олаф упал на колени рядом с ним, не слыша шума битвы. Его войска прорвались вперед, и он был один на поле с умирающим юношей.

Он привык к смерти, к предсмертным стонам, но боль терзала его сердце, когда он подумал о страданиях, которые причинит эта смерть его ирландским союзникам – и его ирландской жене.

Он поколебался, выясняя, нельзя ли остановить кровь и спасти юношу.

– Ты ничего не сможешь сделать, мой господин, Лейту из Тары суждено пасть сегодня. Ты должен идти. Олаф вздернул голову и увидел друида, стоящего перед ним. Мергвин опустился на колени около Лейта. Слабый холодок пробежал по телу Олафа. Мергвин знал, что Лейт умрет…

Друид повернул юношу. Лейт открыл глаза, слабо улыбнулся, сморщился от боли и испустил дух. Мергвин осторожно закрыл его глаза.

– Иди, Норвежский Волк. Твоя задача на сегодня – или, если хочешь, предначертание – еще не осуществлена до конца.

Олаф поднялся, в последний раз бросил взгляд на Лейта и потом на Мергвина. Интересно, а не хочет ли этот ненормальный друид послать его на смерть. Он не знал, можно ли доверять этим горящим глазам.

Но его ждало сражение. Он перешел через гребень и пошел вниз, где среди деревьев слышались боевые кличи и выкрики. Волк двигался устало, с трудом сгибая спину и колени, подняв готовый к битве меч. Бой шел жестокий. Человеку могли перерубить сзади шею, и он умирал, не успев понять, что произошло.

Страшный крик предупредил об опасности. Он быстро повернулся, взмахнул массивным мечом, и его противник рухнул на землю с выражением ужаса на лице.

Сражение продолжалось весь день. С наступлением сумерек датчане были отброшены на восток, почти к океану. Олаф опять оказался на гребне, и опять жирный, как муха, датчанин повалился замертво. Олаф прокричал своим людям приказ наступать и послал группы прикрыть левый и правый фланги, чтобы крушить врага с двух сторон.

Когда он снова обернулся, то обнаружил, что остался один, не считая датчанина, который искал случая, чтобы встретиться с ним наедине, датчанина, который вел войска, чтобы уничтожить норвежцев у Карлингфордского озера, датчанина, который был причиной смерти Гренилде, смерти всех, кто был ему дорог – это Кривоногий Фриггид.

Олаф отпрыгнул за секунду до того, как отточенное, окровавленное лезвие боевого топора просвистело около его плеча и вонзилось в землю. Он мог бы прикончить Фриггида, опустив меч на его спину, но он хотел убить его лицом к лицу. Он улыбнулся и отступил, глядя на отвратительного рыжего щербатого датчанина.

– Подними свое оружие, датчанин. Я хочу видеть твои глаза, когда ты умрешь.

Фриггид холодно улыбнулся.

– Да, Волк. Один из нас падет. Это единственный выход. – Он поднял свой топор. – Выпей за мое здоровье вечером в Валгалле вместе с мертвецами.

Он сделал мощный бросок. Олаф отразил удар своим мечом. Лязгнула сталь, две могучие руки дрогнули, и противники с ревом бросились друг на друга. Олаф с силой ударил датчанина и ранил его, но тот упал и увернулся, выигрывая время. Олаф последовал за ним. Фриггид бросил пригоршню грязи Олафу в глаза, ослепив его, и подпрыгнул, чтобы нанести смертельный удар, но Олаф почувствовал звук его оружия и предотвратил удар своим мечом. Меч дрогнул и вылетел из его рук.

Протерев глаза, Олаф увидел, что датчанин подвигается к нему снова. Он высоко подпрыгнул, чтобы избежать удара в ноги. Тяжелый топор заставил Фриггида накрениться, но он быстро поднялся. Олаф понял, что играет в кошки-мышки без оружия. Он отодвинулся назад, избегнув серии быстрых ударов только благодаря проворству и ловкости. Потом кто-то бросил меч к его ногам. Он не знал, кто это мог сделать, но сейчас это его не волновало. Он рванулся, чтобы поднять оружие.

Фриггид пронзительно крикнул в гневе и бросился вперед, обрушив свой меч на череп Олафа, но тот в последнюю секунду уклонился, почувствовав, что часть его волос отсечена. Фриггида Кривоногого отнесло в сторону, и он влетел в заросли. Олаф рванулся за ним, но слишком поздно. На пути появились два датчанина, и их предводитель сбежал. Олаф вступил с ними в схватку, заметив про себя, что Фриггид оказался трусом и не пожелал сразиться один на один. Он зарубил датчан.

Он победил в этот день, но не сразил Фриггида Кривоногого. И почувствовал себя опустошенным и истощенным.

Что-то зашуршало в деревьях, Олаф наклонился и опять схватил меч, его глаза настороженно уставились на заросли. Он увидел только что-то белое, мелькнувшее в глубине леса – кусок белой длинной робы.

Он медленно улыбнулся и посмотрел на меч, который так своевременно вернулся к нему, поднял его высоко, позволяя угасающему солнцу отражаться на нем.

– Спасибо, Мергвин, – прошептал он. – Ты спас мне жизнь.

Он уже не чувствовал себя опустошенным и ощутил силу, возвращающуюся к его усталым конечностям. И громко рассмеялся.

– Да, – сказал он тихо, – спасибо, мой странный друг, так как я очень счастлив, что остался жив.

Брайс Мак-Аэд не пускал никого к Лейту. Прислонившись к дубу, он прижимал тело брата к груди, и слезы текли у него по щекам. Он убирал волосы с бровей Лейта, разговаривал с ним, иногда смеялся.

Даже Ниалл из Улстера с искаженным горем лицом не мог оторвать брата от мертвого Лейта, которого пора уже было хоронить. Викинги сразу решили оставить молодого ирландца наедине с его горем; они ушли позаботиться о похоронах своих убитых. Но ирландские монахи были обеспокоены. Они требовали, чтобы тело вернули им, чтобы душа Лейта могла присоединиться к душам христиан на небесах.

Такая сцена ждала ирландского Верховного короля, когда он узнал о смерти сына. Он не пытался мешать Брайсу, он просто встал на лужайке, его сердце стало таким же хрупким и разбитым, как и его кости. Лейт. Славный парень. С кристально-чистым смехом. Сын, который мог встать между серьезным Ниаллом и угрюмым Брайсом и, сказав несколько простых слов, охладить их пыл. Лейт. Аэд закрыл глаза, так как боль сотрясала его тело. Он пытался убедить себя, что он удачливый человек. Он был Ард-Ригом Ирландии; он провел большую часть жизни в сражениях. Воспитал десять детей, и каждый его отпрыск достиг совершеннолетия. Его сыновья постоянно сражались – все, кроме Майкла, который тренировался со стражей в Таре и Шине, и Галббрайта, который давно присоединился к Святому ордену.

У Аэда было десять детей, но этот факт не облегчал боли от потери сына, особенного и неповторимого.

Но он был Ард-Ригом, вождем тех, кто долго и жестоко сражались за него; тех, кто отдал своих сыновей этой земле. Он не мог показывать своего горя и не мог осуждать другого сына, который обнимал мертвого брата. Он медленно подошел к Брайсу и положил руку ему на плечо.

– Он был твоим братом, Брайс, – сказал тихо Аэд, – и он был моим сыном. Я заберу его у тебя.

На мгновение Брайс сильнее сжал окровавленное тело, потом встретился глазами с отцом и увидел в них жалость.

Аэд принял мертвого сына из его рук и вынес его из леса. Он нес на руках сына, который при жизни был выше и шире его и никогда не дрогнул в бою.

Он принес его в свою палатку, где заботливо смыл грязь с его лица, следы засохшей крови на губах. Он завернул своего сына в шелка, затем передал его монахам.

На отдаленной скале, с которой было видно долину, где норвежцы и ирландцы хоронили убитых, Фриггид Кривоногий смотрел на это зрелище со злобной усмешкой, исказившей черты его лица. Его люди были мертвы, остальные рассеялись. Только четыре десятка собрались и залечивали свои раны.

Фриггид громко выругался, поднимая кулаки.

– Он все еще жив… Волк еще жив!

Белый Олаф взял Дублин, взял дочь Ард-Рига Ирландии и привлек королей провинции на свою сторону. Ничего из этого не волновало бы Фриггида, если бы Волк был мертв.

Он смотрел на траурный обряд, пока солнце садилось над обрывом и долиной. Потом он повернулся к своим людям с гневом в глазах.

– Мы отправимся на юг этой ночью! Ниалл из Улстера возглавит войско, идущее на север, ирландский Ард-Риг поедет на юг и вглубь. Волк двинется на южный берег. Мы сольемся с бандами, которые жаждут овладеть бухтами, и будем на шаг впереди норвежца. Мы подождем его, заманим в ловушку и отправим в Валгаллу от самых ворот города, который он отобрал у нас…

Датчане ответили радостными возгласами. Фриггид улыбнулся. Его не беспокоило, что все они могут умереть или быть ранены. Его волновал Волк. Более молодой, более сильный, божественно золотой и властолюбивый. Олаф должен умереть, должен страдать от боли и потерь. Он познал и муки от страшных ран, и горечь потери Гренилде, но сейчас у него другая женщина. Принцесса, дочь Ард-Рига. Может быть, тут его слабое место? Фриггид колебался. Это, по крайней мере, надо иметь в виду.

Прах к праху. Пока земля не покрыла шелковый саван Лейта, слышались молитвы.

Аэд Финнлайт никогда не выглядел таким старым, как сейчас, после битвы, в которой пал его собственный сын.

Олаф тихо подошел к Хитрой Ирландской Лисе, бывшему противнику, который стал ныне союзником и другом. У него не было слез на глазах, только усталость и печаль.

– Мои люди будут чтить твоего сына и короля Коннахта, – сказал тихо Олаф со всей нежностью, на которую был способен. – Они хотят отдать дань великим воинам, которые, как они уверены, станут украшением пиршеств в Валгалле. Я говорю с тобой об этом, потому что не хочу оскорбить тебя и твоих монахов.

Старый король мягко улыбнулся.

– Я не буду оскорблен, Волк. Мне приятно узнать, что те, кто сражались рядом с Лейтом и Фенненом, будут почитать их. Валгалла… Небеса. Что разного в этих словах, приятель? Пожалуйста, скажи своим людям, что я дал свое благословение, пусть они читают свои молитвы.

Олаф кивнул, ощущая лучше, чем когда-либо, узы, которые связывали их души и тянули его к этому вождю.

Он ничего больше не сказал, а отдал честь ирландскому королю.

Монахи ворчали, но норвежцы по-своему уверяли Лейта Мак-Аэда и Феннена Мак-Кормака, что их путешествие будет недолгим и приятным.