Текст книги "Любовная ловушка"

Глава 22

Ивлин горела, мерзла в бесконечном ледяном аду. Вот уже два дня она боролась с болью, лихорадкой и сокрушительными приступами страха. Ее спасали лишь короткие периоды забытья между приступами, когда ее измученное тело и разум в отчаянии проваливались в пустоту.

Женщины клана ухаживали за ней и делали все аккуратно, нежно и умело. Они тихо переговаривались между собой на гэльском. Но время шло, и вскоре уже стало не важно, что Ивлин не понимает их слов. Сухой тон их речи, короткие, торопливые приказания говорили сами за себя.

Дела шли плохо.

Женщины делали отвары, измельчали травы, готовили мази, они держали Ив за руки, гладили и промокали лоб. Но ничто не снимало боли. Она страдала от мучительного давления ребенка, жаждущего выйти из ее тела.

Ее ребенок. Ее и Коналла Маккерика. Роды наступили на два месяца раньше срока. Поэтому шансы, что ребенок выживет, были очень малы.

Ивлин пыталась сконцентрироваться и повторить то, чему учили ее женщины клана. Они показывали, как надо глубоко и медленно дышать, прижимая голову к животу. И все это время она продолжала ненавидеть Коналла Маккерика. Не за ту физическую боль, которую она сейчас испытывала, а за то, что он так мало любил ее и будущего ребенка, что не удостоил их правды. Огромный дом Ангуса Бьюкенена был полон крови, пота и агонии, и Ивлин чувствовала, что вряд ли она и ребенок выживут. Но если ее дитя умрет и она останется жить в этом мире совсем одна, без Коналла, Элинор и младенца, то она знала, как поступит. Ивлин просто уйдет однажды в лес и больше никогда не вернется.

Но похоже, ей не придется совершать такой греховный поступок. Голоса женщин постепенно смолкали, словно покрываясь серым туманом, и Ивлин была очень рада этому моменту спокойствия. Острая боль ушла, и гудящее оцепенение покрыло ее бесчувственное тело. Ивлин слышала испуганные голоса женщин, зовущих ее откуда-то издалека, но она позволила своим глазам закрыться, позволила медленному биению сердца убаюкать ее, перенести в мир серого сияния и мягкого белого света. Тихий, прохладный, спокойный мир… и падающий на рассвете снег.

Ивлин опять была в Каледонском лесу. Она отчетливо видела шершавую кору на деревьях, вдыхала аромат лесной подстилки. Наконец она могла вдохнуть полной грудью, заполнить легкие свежим запахом листвы и почувствовать прохладный ветер. Но Ивлин не видела себя. Казалось, будто ее душа покинула тело и теперь летала, бесформенная и невесомая, в сумеречном свете леса.

А снег действительно шел. Миллионы блестящих, как звезды, снежинок нежно падали вниз, но сразу таяли, попав на качающиеся бутоны диких цветов, в обилии покрывавших бесконечным зеленым ковром каменистую насыпь под старым дубом.

На камнях сидела Минерва Бьюкенен. Ее мудрое лицо светилось спокойствием.

– Здравствуй, Ив, – с мягкой улыбкой позвала ее старая женщина. Ее блестящие черные глаза уставились в снежный воздух над ее головой, будто она чувствовала ее присутствие. – Почти конец, не так ли? Я рада, что ты пришла.

Ивлин хотела ответить Минерве. Хотела задать ей так много вопросов в этом тихом, умиротворенном месте, где не было ни боли, ни страха. Но почему-то она не могла издать ни звука. Ветер немного усилился, заставляя снежную завесу под крутым углом бросаться на колышущиеся ветви деревьев.

– Я хочу поблагодарить тебя, Ив, – говорила Минерва. – С тех пор как у меня забрали моего мужчину и ребенка, я отдала себя людям. Всю свою жизнь я отдавала, чтобы не сломаться от горя и не чувствовать пустоту в сердце. Я пообещала Ронану, что сохраню нашу любовь, и рада, что мне удалось это сделать. Я дома, – таинственно продолжила Минерва. – Мой сын знает меня. И он любим. Скоро я стану свободной. – Она опять посмотрела в ее сторону, где кружились снежинки. – Люби его, Ив. Люби их всех. Мы с тобой пришли сюда вдвоем, и каждая из нас, казалось бы, была в полном одиночестве. Но на самом деле это не так. – Она приложила руку к груди. – За каждое твое страдание я втройне воздам любовью. За каждую потерю одарю новым сокровищем. За каждую слезу пошлю две улыбки. – Она остановилась. – Люби их всех. Вместо меня. Я отдала их тебе в ту ночь, когда покинула эту землю. Ты помнишь? Кровь на твоей губе? – Минерва кивнула. – Тебе еще долго будет больно, но… люби их. Каждый из них – это дар.

Вдруг Минерва повернула голову и уставилась куда-то мимо того места, где, как казалось Ивлин, она сейчас находилась. Глаза старой целительницы наполнились любовью – спокойной любовью мудрой женщины.

– А вот и мой друг. Прощай, Ив. Все будет хорошо.

Ивлин вернулась в сознание и закричала так, что кровь чуть не вскипела у нее в жилах. Ее пожирала дикая боль, она горела, а перед глазами было лицо Коналла. Она услышала, как выкрикнула его имя.

Он был нужен ей. Боже, как же он сейчас был нужен ей! Она чувствовала, что сходит с ума от страха и боли…

Боль немного утихла, но вдруг опять накатилась с такой силой, что Ивлин исторгла еще один раздирающий горло крик.

А потом ей на лоб легла прохладная узкая ладонь. На одно мгновение Ивлин показалось, что она сейчас увидит над собой острое лицо Минервы. Но это был ее сын, Дункан.

– Привет, – ласково произнес он. – Я помогу тебе, Ив, ты слышишь меня?

Ивлин удалось кивнуть, а потом она выгнулась для еще одного пронзительного крика. Она хотела умереть.

– Эй, женщина, – отвернувшись от нее, позвал Дункан, – встань позади Ив и возьмись за поясницу. Нам нужно ее приподнять.

Ужас раскаленным жалом пронзил ее разум.

– Нет! – завизжала Ивлин. – Не трогайте меня!

Но она уже чувствовала, что плечи пошли вверх. Ее будто перебросили через порог невообразимой боли, и Дункан опять появился перед ней.

– Мы должны поторопиться. – Он встал на колени между ног Ивлин и положил руку ей на живот. – Ив, давай вдвоем поможем твоему ребенку появиться на свет. Ну же!

– Нет! – Она пронзительно завизжала, когда самая сильная схватка пронзила ее тело, не давая дышать. Ивлин хотела выгнуть спину и вытянуть ноги, но женщина позади нее и Дункан согнули ее, словно тонкий весенний прутик.

– Ради Христа, Ив, тужься! Сейчас!

Ивлин напрягла низ живота. И вдруг ее тело подчинилось ей, и на одно ослепляющее мгновение мир остановился. Она почувствовала ужасное, давление, а потом пустоту. Кровь потоком хлынула из нее, и напряженную тишину разорвали громкие крики.

Женщина сзади отпустила плечи Ивлин, и она упала на спину. Дункан поднял вверх руки. Он держал за ножки мокрого, маленького, безволосого младенца. Положив бесформенную массу красной плоти на ее опавший живот, Дункан приказал женщинам скорее остановить кровотечение, а сам придвинулся к Ивлин. Он взял ее слабые руки и положил в них теплое тельце лежащего на боку ребенка.

– Держи его. Держи своего сына.

Ох, это был мальчик. И он не двигался. Его глаза были закрыты, и дыхание не поднимало хрупкие ребрышки, обтянутые тонкой кожей. Между ее ног устроились две женщины с огромной стопкой тряпиц, водой и травами, но Ивлин не чувствовала, что они там делали.

– Дункан? – воскликнула Ивлин. – Дункан!

– Держи его, – повторил шотландец. Затем он засунул палец в крохотный рот младенца и, наклонившись к нему, изо всей силы подул ему в лицо. Дункан сделал так один раз, потом другой, третий, а затем встряхнул его и похлопал ладонью. – Давай, парень! – крикнул он.

Ивлин закричала от страха, когда увидела, что красная кожа младенца стала приобретать синюшный оттенок.

Вдруг маленькая грудка дернулась, невероятно хрупкая ручонка затряслась, и еле слышное мяуканье сорвалось с голубоватых, опухших губ младенца.

У Ивлин не было никаких разумных объяснений тому, что она сделала после этого. Услышав слабый писк, она выхватила ребенка из рук Дункана и прижала его к груди.

– Детка! – всхлипывая, воскликнула Ивлин. – Услышь маму! Вздохни ради мамы!

Опять раздалось мяуканье, потом послышался кашель и наконец слабый, писклявый плач.

Дункан не выдержал и торжествующе рассмеялся. Он подвинулся повыше и поцеловал в лоб Ивлин и ее плачущего сына.

– Ты сделала это! – радостно воскликнул Дункан и обнял их обоих. – У тебя получилось!

Одна из женщин подошла к ней, держа мягкую шерстяную ткань, и энергично обтерла ею младенца, лежащего на груди Ивлин. Ее тело пульсировало от изнеможения, голова кружилась, но она чувствовала блаженное облегчение и покой. Ивлин погружалась в сон. Взгляд затуманился, очертания предметов стали двоиться.

– Дункан, – прошептала она поверх гладкой головы ребенка, – спасибо тебе.

– Тише, – торопливо прервал ее Дункан. – Побереги силы.

Но Ивлин должна была сказать это на случай, если больше не вернется из того тихого мира, который опять манил ее к себе.

– Я люблю его, Дункан. – Она сделала усилие и посмотрела на своего сына, запоминая каждую крохотную, прелестную черточку его лица, чтобы унести их с собой. – Скажи ему, скажи им обоим.

А потом Ивлин уснула. И на этот раз она больше не боялась.

Коналл сидел перед остывшим очагом в хижине Ронана и смотрел на потухшие, подернутые пеплом угли. Ему казалось, что он видит свое сердце – пустое, забытое, брошенное.

Он уже два дня один жил в хижине. Пробыв с Ланой неделю, он послал ее в город. Она была его матерью, и Коналл, конечно, очень любил ее. Но сейчас, зная о прошлом, о ее ошибках, он едва выносил общество этой несчастной женщины. Он не знал, что ответить, когда та спросила, что же ей рассказать людям в городе. На самом деле ему было все равно, что она им скажет. Они ничего не знали о Дункане с тех пор, как тот вышел из дома Ангуса Бьюкенена. Или он вернется домой со своим двоюродным братом и женой, или не вернется вовсе.

Ему нужно было время подумать.

Он должен найти способ добраться до Ив. Должен доказать ей, что любит ее. Что ему нужна именно она. Коналл хотел, чтобы она навсегда стала его женой, его другом. Хотел, чтобы они вдвоем растили их ребенка, стали настоящей семьей. Но он причинил ей так много зла, обманом заставил ее сделать то, чего она боялась больше всего на свете, а потом, испугавшись, покинул ее.

Он готов на все, лишь бы увидеть ее, поговорить с ней, узнать, все ли с ней в порядке. Как он скучал по ней, в этом доме, где он влюбился в нее. Каждый уголок хижины, каждый час, проведенный в тишине и одиночестве, напоминали ему об Ив. Коналл не мог есть, едва спал. Он только и занимался тем, что смотрел в очаг и размышлял…

«Что я могу сделать? Как я могу исправить это?»

Словно откуда-то издалека до него донесся скрип открывающейся двери. Но Коналл не повернулся, решив, что это ветер, отвлекающий его от горьких мыслей. Но ему было все равно, даже если бы на пороге появился мстительный серый волк.

– У тебя родился сын.

Слова, произнесенные знакомым голосом Дункана, произвели оглушительный эффект. У него чуть не остановилось сердце. Коналл медленно повернул голову. Если это был сон, то он боялся спугнуть его.

Дункан вошел в хижину и поставил огромную суму рядом с очагом.

– Я так и думал, что найду тебя здесь, трус ты распоследний, – сказал он и принялся раздувать пламя в очаге. Его лицо было жестким.

У Коналла зазвенело в ушах. Он покачал головой, но шум не прекратился.

– Что ты сказал? – спросил он хриплым голосом. Он почти разучился разговаривать.

Зеленые глаза Дункана на мгновение уставились на него.

– Я назвал тебя трусом, Маккерик. Ты хочешь это оспорить?

– Хочешь ты этого или нет, но ты тоже Маккерик, – сухо заметил Коналл. – Но до этого? Что ты говорил о сыне?

Дункан молча занимался очагом. Когда над торфом заплясали язычки пламени, он развязал сумку и вытащил оттуда бутыль. Сделав глубокий глоток, он закрыл ее и бросил Коналлу через дымовую завесу.

– Выпей. Ты теперь отец.

Коналл чувствовал тяжесть фляги в своих руках, чувствовал запах горящего торфа, поднимавшийся к потолку. Но ему казалось, будто мир остановился.

– Ив… родила? – не веря своим ушам, прошептал он.

– Да, – кивнув коротко, ответил Дункан.

– Но ведь еще слишком рано, – возразил Коналл, будто всерьез считал, что если убедит в этом Дункана, то преждевременные роды исчезнут сами собой. – Сентябрь. Август – самое…

– Роды были преждевременные, – перебил его Дункан. – И тяжелые. Ты должен об этом знать..

Кровь застыла в его жилах, горло сжалось.

– Ив? – выдохнул он.

Дункан смотрел на огонь. Его лицо посерело, он выглядел очень изможденным.

– Она потеряла много крови. Роды шли два дня. Ребенок не перевернулся, шел ножками и крепко застрял.

– Она… умерла, да? – прошептал Коналл, но сердце его кричало. Ему казалось, что оно никогда не перестанет кричать.

Дункан нахмурился, а потом презрительно сжал губы.

– Ты просто задница, а не человек. Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Разве я не послал бы за тобой, если бы Ив умерла? Не сказал об этом сразу, как только появился тут?

У Коналла появилась надежда. Хрупкий, нежный, зеленый росток, пробившийся наружу из черной трясины его сердца.

– Она жива?

Дункан вскочил на ноги и взмахнул костлявыми руками.

– Конечно, жива, дерьмо ты собачье! Боже мой, Коналл! – Он схватил суму. – Знаешь что? Пошел ты ко всем чертям! Я пришел сюда, хотя поклялся, что ноги моей тут больше не будет. Я пришел сюда ради тебя! Ради Ив! А ты ведешь себя со мной… – Он не договорил и направился к двери.

Но Коналл упал с табурета и схватил Дункана за колени. Брат с криком рухнул на пол, но Коналл тут же схватил его за рубаху и приподнял вверх.

– Ты никуда не пойдешь, пока все мне не расскажешь, – прорычал он. – Что с моей женой и ребенком? Они здоровы? Отвечай! – Он встряхнул Дункана, словно кучу сухих листьев.

– Твой сын, – сплюнув, начал брат, – родился маленьким, слабым. Первые три дня мы не знали, выживет он или нет. То же самое и с Ив. У нее была лихорадка, и она до сих пор не встает с постели из-за слабости. Ей едва хватает сил на то, чтобы кормить ребенка.

– Когда? – воскликнул Коналл, чувствуя, что его начинает мутить. – Когда он родился?

– Ему было пять дней, когда я ушел из города. А теперь отцепись от меня.

Коналл прищурил глаза и спросил:

– Ты останешься? Расскажешь мне подробнее об Ив и сыне?

– Как ты думаешь, зачем я сюда пришел?

Коналл отпустил рубаху Дункана и помог ему подняться. Он начал было стряхивать с него грязь, но Дункан ударил его по рукам.

Коналлу было трудно смотреть в глаза своему двоюродному брату. Ему было стыдно.

– Я рад тебя снова видеть, Дунк, – сказал он.

Но Дункан проигнорировал его попытку восстановить мир. Он взял бутыль и вернулся к своему месту у очага. Коналл перевернул табурет и тоже сел.

– Я думал, что ты ушел из города Бьюкененов, – опять начал он, отчаянно стараясь вовлечь Дункана в разговор.

– Да. – Дункан хлебнул из фляги. – Я ушел в лес на пару дней. Но потом вернулся.

– Почему?

– Внутренний голос мне приказал вернуться. Я почувствовал, что нужен там. Ив нуждалась во мне. – Дункан помолчал, а потом закончил: – Ведь я пообещал тебе, что позабочусь о ней, если ты не сможешь этого сделать.

Коналл ощутил, как горячие слезы увлажнили глаза, как эмоции сдавили ему грудь. Мужчина, который сидел напротив него… Коналл был обязан ему всем. Он постарался хоть немного успокоиться, чувствуя, что иначе не сможет говорить.

– Она послала за мной? – с надеждой спросил Коналл, молясь, чтобы появление Дункана оказалось знаком того, что она простила его.

– Нет. – Короткое слово словно ударило Коналла. На мгновение он заметил сожаление в глазах Дункана. – Ив сказала мне, что любит тебя, но видеть тебя не хочет.

– Из-за того, как я с ней обошелся. Из-за единственного раза, когда я сказал ей неправду.

– Да. Из-за этой лжи.

Коналл разозлился.

– Но она ведь тоже солгала мне! – воскликнул он.

– Да, – кивнул Дункан. – Но она сделала это, чтобы спасти свою жизнь. А ты лгал, потому что на это тебя толкал эгоизм, твоя гордыня.

Слова Дункана ранили Коналла в самое сердце. Но он сдался без боя и опустил вниз голову, будто она была слишком тяжелая, чтобы удерживать ее поднятой.

– Тогда зачем ты пришел сюда? – устало спросил Коналл. – Чтобы наказать меня?

– Нет, глупец, – фыркнул Дункан. – Я пришел, чтобы помочь тебе вернуть Ив.

Коналл медленно поднял глаза и уставился на кузена.

– Думаешь, это возможно?

– Нет, если ты будешь торчать тут, как бородавка на спине жабы, это уж точно.

Коналл не выдержал и улыбнулся, хотя на душе было по-прежнему тяжело.

– Но как? Клянусь, я готов на все.

– Ты должен пойти к ней. Ухаживать за ней. Постараться сломить ее сопротивление. Ангус Бьюкенен объявил Ив и ее сына…

– Нашего сына, – уточнил Коналл.

Дункан лишь приподнял тонкую бровь и продолжил:

– Он объявил их обоих членами его клана, и теперь они под его защитой. Так же как я. Так что тебе придется завоевать и его расположение. Доказать, что достоин ее.

– Хорошо. – Коналл выпрямился. – Когда мы идем?

– Успокойся. Не так скоро, – осадил его Дункан. – Тебе запрещено появляться в городе Бьюкененов. Ангус приказал избить тебя до полусмерти, если ты появишься на его земле.

– Ладно, сдаюсь. – Коналл со вздохом поднял руки вверх. – Что мне делать?

– Тебе нужно появиться в городе с соблюдением всех правил, отдавая уважение тем, кто там живет, – твердо заявил Дункан. – Так, как тебе следовало сделать это уже много лет назад. Сначала ты должен встретиться с Ангусом. Попросить у него разрешения поговорить с ним. Убедить его в том, что ты действительно любишь Ив, что твои намерения честны.

– Конечно, – торопливо согласился Коналл.

– Но, – Дункан поднял палец, – Ив поклялась, что больше не хочет быть женой вождя Маккериков. Она не вещь, не какой-то там трофей, и больше никогда не позволит тебе так относиться к ней и вашему ребенку.

Коналл нахмурился, а потом до него вдруг дошло, что Дункан так ничего и не понял.

– Я ни за что бы так не поступил, Дунк, – тихо сказал он, – даже если бы очень захотел.

– Ты про что говоришь?

– Дункан. – Коналл перевел дух. – Ты теперь вождь Маккериков.

Дункан сжал губы. Его подбородок дрогнул, но только один раз.

– Я… надеялся, что ты так скажешь.

Глава 23

Ивлин впервые за восемь недель собиралась выйти на свежий воздух. Она медленно, осторожно оделась, а потом пересекла свою маленькую спальню, отделенную от остального дома ширмами, и наклонилась над низкой колыбелью.

Грегори не спал, но лежал тихо. Его голубые глаза изучали потолок, тонкие ручки свободно двигались в воздухе и забавно хватали одна за другую. Маленький розовый ротик открывался и закрывался с невинной сладостью, издавая первые тихие, лепечущие звуки. Даже в свои два месяца младенец был слишком маленьким и хрупким. Но он прошел длинный путь от своего первого вдоха. С каждым днем его миниатюрные кулачки все крепче хватали Ивлин за пальцы. После каждого кормления его аппетит возрастал, и он с жадностью и храбростью боролся за место под солнцем, желая уже не просто выжить, а стать крепким. Ивлин хотелось плакать от радости, даже когда она просто смотрела на него.

– Грегори, – тихо позвала его Ивлин. Ребенок не вздрогнул, но повернул крохотное умное личико туда, откуда слышался голос мамы. На мгновение выражение его личика напомнило Ивлин Коналла, и ее сердце сжалось. – Привет, мой любимый, – заворковала она, игнорируя душевную боль, которую все еще причинял ей образ Коналла, – не хочешь ли ты сегодня немного погреться на солнышке? Может быть, мы даже увидим Себастьяна.

Он продолжал бессмысленно размахивать ручками и дергать крохотными коленками, спрятанными под одеждой. Ивлин аккуратно взяла его на руки, поправила на плечах мягкий плед расцветки клана Бьюкененов и прижала к груди, касаясь щекой его бархатистой кожи.

Послышалось знакомое шарканье ног, и Ивлин обернулась, увидев Ангуса Бьюкенена, вежливо выглядывающего из-за ширмы.

– Готов ли мальчик к большому путешествию?

– Доброе утро, Ангус. – Ивлин улыбнулась и посмотрела на Грегори. – Думаю, что да. Я знаю, что его мама по крайней мере уже давно готова. – Она опять взглянула на доброго старца. – Вы пришли, чтобы сопроводить нас?

– Да, если ты не против. Но я еще хотел предупредить тебя о том, что Маккерик вернулся. Опять, – подчеркнул он.

Ивлин поджала губы.

– Он где-то рядом? – Она не понимала, почему Бьюкенены позволили Коналлу входить в город. Вот уже шесть недель он каждый день появлялся тут и умолял позволить ему встретиться с ней. Но Ивлин каждый раз отказывала. Она не хотела видеть его. Ее боль пока еще была слишком острой. Она не могла позволить увидеть Грегори, хотя ее совесть и восставала против такого решения.

Ангус покачал головой и со вздохом проговорил:

– Он нам так надоел, что в итоге Эндрю Бьюкенен решил приставить его к делу – к строительству крепости на озере.

– Ангус! – в изумлении воскликнула Ивлин. У нее было такое чувство, будто ее предали. – Вы и так достаточно мучаете меня, позволяя этому человеку свободно приходить и уходить, когда он этого захочет. Так вы еще решили дать ему работу! Теперь он никогда отсюда не уйдет.

Старик ответил, пожимая плечами:

– Зима уже не за горами, Ив. У нас каждая пара рук на счету. – Он подошел к ней и, ласково потянув двумя тонкими пальцами платье Грегори, тихо проворковал ему что-то на ушко. – Я думаю, тебе лучше поговорить с Маккериком, – продолжил Ангус, – сказать ему прямо в лицо, что ты не хочешь с ним жить и что надежды на примирение нет. Тогда он оставит тебя в покое, если ты уверена, что именно это тебе нужно.

Ивлин почувствовала скрытый упрек. Ей стало больно.

– Пусть возвращается в свой клан. Я не хочу слышать его лживый голос. И боюсь давать ему в руки Грегори. Я ему не доверяю.

Ангус удивленно уставился на нее:

– Ты думаешь, что мужчины нашего клана позволят Коналлу Маккерику сбежать с младенцем, носящим фамилию Бьюкенен? Как тебе не стыдно, дитя мое? Да, Маккерик спрашивал о здоровье Грегори, но его просьбы касались только тебя – увидеть, поговорить…

Ивлин пожала плечами, чувствуя, что ведет себя слишком грубо. Но так она хотела скрыть от Ангуса, насколько тяжело ей было слышать его слова. Коналл, видимо, совсем забросил обязанности главы клана, чтобы выслеживать ее тут, в городе Бьюкененов.

– Если он где-то рядом, то мы с Грегори пойдем гулять в другой день, – твердо сказала Ивлин, садясь вместе с ребенком на кровать. Она ужасно злилась на Коналла Маккерика за то, что он до сих пор имел влияние на ее жизнь.

– Я же сказал, что Эндрю забрал его с собой на озеро, – сказал Ангус. – И никуда не отпустит. Прогуляйся, Ив. Подыши свежим воздухом и разберись в себе. Мне кажется, что Коналл Маккерик будет преследовать вас до тех пор, пока ты не поговоришь с ним напрямую. Подумай об этом.

Ивлин нахмурилась. Ей так давно хотелось выйти из темного, пыльного здания!

– Жаль, что Дункан ушел, – наконец заявила она.

– Мне тоже жаль, – вздохнул Ангус. – Но если ты не хочешь гулять одна, я пойду с тобой.

– Не надо, Ангус. Я возьму Бонни. А вы пока отдохните, – сказала Ивлин, глядя на его осунувшееся лицо. – Грегори плакал всю ночь, и вы почти не спали. – Она встала. – Я дойду до ручья и быстро вернусь. – Ивлин поцеловала морщинистую щеку Ангуса и направилась к выходу. – Бонни, ко мне!

Ивлин распахнула дверь, и когда солнечный свет ударил ей в лицо, она глубоко вдохнула свежий воздух. Это было восхитительно. Она пошла в противоположную от озера сторону, решив выкинуть из головы мужчину по имени Коналл Маккерик. Для Ивлин человек с этим именем должен был перестать существовать.

Она прошла по главной улице и уже приближалась к краю города, когда воздух пронзил отчаянный детский вопль. Ребенок кричал по-гэльски, и всего одно слово, но Ивлин сразу поняла его.

Faol, то есть «Волк!».

– Эй, Маккерик! Берегись!

Но было уже поздно. Мокрое, тяжелое подобие кирпича, состоящее из соломы и известкового раствора, ударило Коналла в лоб.

– Лови же, ну!

Коналл пошатнулся, но устоял на ногах. Лежащие на его плечах длинные деревянные доски начали рассыпаться и сползать вниз. Он попытался удержать тяжелый груз, но самая верхняя доска все-таки упала, а следом за ней, под хриплый крик Коналла, на землю с грохотом свалились остальные опоры для строящихся лесов.

Происшествие немало повеселило рабочих. Они принялись дразнить его. Лицо Коналла вспыхнуло. Он жаждал перебить их, всех до единого. Но ему нужно было сдерживаться. Бьюкенены постоянно издевались над ним, будто только и ждали момента, когда он сорвется. Но Коналл не поддавался на провокации. Собрав свою волю в кулак, он терпел их насмешки, подначки, прямые оскорбления. Он практически превратился в раба, но смиренно принимал свое униженное положение.

Ив была так близко, что Коналл буквально чувствовал ее запах, когда просыпался утром под самодельным навесом, который он соорудил на окраине города. Здесь жили его жена и сын Грегори. Так что пока Коналл будет терпеть, даже если это убьет его. Он готов до самой смерти сносить насмешки Бьюкененов, если в его последний день Ив все-таки соизволит прийти к нему. Он будет ждать. И будет рядом с любимой в любой час дня и ночи. Вдруг она все-таки захочет его увидеть?

Коналл стер липкую грязь с лица, а потом нагнулся и стал собирать доски. Но тут перед ним возникли ненавистные сапоги Эндрю Бьюкенена.

– Оставь их, – повелительно сказал шотландец. – Я сам займусь этим. У нас закончился известковый раствор.

Коналл остановился, чтобы перевести дух. Он что, не может просто попросить? Ему отчаянно хотелось дать по физиономии Эндрю Бьюкенену и затолкать его болтливый язык ему в горло.

– Я вернусь на берег и приготовлю еще, – процедил сквозь зубы Коналл и выпрямился.

– Молодец! – пророкотал Эндрю, хлопнув его по плечу, и отвернулся.

Он не сделал никакого усилия, чтобы собрать доски. Коналл понял, что эта куча так и будет лежать до тех пор, пока он не вернется, проделав утомительное путешествие на берег и обратно.

Во всяком случае, к вечеру он устанет как черт. Может быть, тогда ему удастся спокойно уснуть.

Коналл направился к каменистому берегу острова, где лежали плоты. Взяв длинное весло, он столкнул один из них в спокойную воду озера и направил его на глубину.

Прошло почти полчаса, прежде чем Коналл наконец добрался до противоположного берега. Уже на середине пути он услышал тревожные крики и увидел толпу людей на берегу города. Плот уткнулся в берег, и Коналл ринулся вверх, туда, где стояли женщины и дети.

– Что случилось? – спросил он у первой попавшейся женщины. Она прижимала к себе свою дочь.

– Госпожа… сошла с ума, – неохотно заговорила та, стараясь не смотреть на Коналла.

Его сердце бешено забилось. «Госпожой» тут называли только Ив.

– Что это значит? – рявкнул он.

Женщина поджала губы, будто поняла, что и так сказала слишком много. Но ее дочь охотно все объяснила Коналлу:

– Малышка Барни нашла волчонка в траве и принялась играть с ним. Как вдруг из лесу вышла его мама, волчица, – торопливо говорила она. – Госпожа гуляла с ребенком и бросилась спасать Барни, но вдруг побежала в лес, за волчицей. В лес! Кинулась за ней, крича и плача, с ребенком на руках, – закончила она, смотря на него круглыми глазами.

Коналл сглотнул.

– Госпожа побежала в лес за волчицей?

– Да, – кивнула маленькая девочка. – Я еще никогда не видела такого большого черного волка! Боюсь, что нашу госпожу съедят!

Коналл со всех ног бросился в лес.

Ивлин больше не могла бежать. Она уже чувствовала, как кровь опять начала капать между ногами, как низ живота охватила тянущая боль. Ее мышцы дрожали от напряжения, Грегори плакал, протестуя против немилосердной тряски. Ивлин остановилась. Она едва дышала, слезы катились по ее лицу. Она, наверное, уже потерялась, но сейчас ей было все равно.

– Элинор! – крикнула Ивлин в густые, темные тени деревьев. – Элинор!

Это была она, иначе и быть не могло. Ивлин узнала бы это ширококостное тело среди тысячи других, и теперь ее сердце замирало и пело от радости.

Но почему она убежала?

– Элинор, где ты? – крикнула Ивлин, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. – Ко мне, Элинор!

Ивлин услышала взволнованное блеяние и только сейчас поняла, что Бонни побежала в лес следом за ней.

Она увидела, что овечка бешено носится вокруг двух больших камней на склоне холма, прильнувших друг к другу как нежные любовники. На этих камнях сидела Элинор и с интересом смотрела на обезумевшую Бонни.

– Элинор, – всхлипывая, шепнула Ивлин. Грегори замолчал. Она шагнула вперед. – Ко мне, моя милая девочка! Ко мне!

Черная волчица встала, лениво и осторожно спустилась вниз и, обойдя прыгающую от радости Бонни, направилась к ней. Ивлин упала на колени и протянула вперед руку, готовясь обнять Элинор.

Но волчица вела себя крайне сдержанно. Она остановилась в двух шагах от нее и уселась на землю. Бонни счастливо упала ей на спину, махая своим коротким обрубленным хвостом. Элинор вытянула вперед длинную морду и с любопытством понюхала завернутого в плед ребенка Ивлин.

Она едва могла говорить. Боль, счастье и смятение душили ее.

– Все хорошо, милая. Это только я и Грегори. – Она слегка приподняла ребенка. – Разве ты не поздороваешься со мной, Элинор? Я так скучала по тебе! Я думала, что ты заболела и умерла!

Но младенец уже перестал интересовать Элинор. Она приняла царственную позу и посмотрела куда-то вдаль. Вдруг ее уши насторожились, тело напряглось.

Волчица тревожно забила толстым хвостом по земле. Ивлин услышала хруст листьев позади. Она почувствовала Коналла еще до того, как тот заговорил.

– А вот и три мои самые дорогие девочки, – хрипло произнес Коналл. – И мой маленький мальчик.