Текст книги "Красная перчатка"

Глава двенадцатая

В понедельник утром я встречаю Лилу по пути на французский. Она смотрит на меня с обожанием и улыбается. Мне страшно не нравится, что она так от меня зависит, но к отвращению примешивается и мерзкое удовлетворение: ведь Лила думает только обо мне. Нехорошо, нужно держать эмоции под контролем.

– Ты была в квартире Филипа?

Она неуверенно открывает рот – наверняка сейчас что-нибудь соврет.

– Я нашел твою сигарету.

– Где?

Лила обнимает себя за плечи, словно хочет защититься от вопросов.

– А ты как думаешь? В пепельнице.

Она мрачнеет. Надо срочно менять стратегию. Лила закрылась от меня, будто в доме заперли все окна и двери – не войдешь.

– Скажи, что это не твоя сигарета, и я поверю.

Черта с два поверю, точно ее «Житан». Но в запертый дом попасть проще всего, если впустят через парадную дверь.

– Мне надо на урок. Встретимся на улице во время обеденного перерыва.

Я мчусь на свой французский. Мы переводим отрывок из Бальзака: «La puissance ne consiste pas a frapper fort ou souvent, mais a frapper juste».

«Главное – не в силе или частоте, но в меткости»[9]9
  О. де Бальзак «Физиология брака», пер. В. А. Мильчиной.


[Закрыть].

Лила ждет меня возле столовой. Короткие светлые волосы сияют на солнце, словно нимб. При ходьбе юбка чуть задирается, открывая краешек белых чулок. Я старательно отвожу глаза.

– Привет.

– Сам ты привет.

Она улыбается своей сумасшедшей голодной улыбкой. Все обдумала, собралась и определилась, что рассказать, а о чем умолчать. Я засовываю руки в перчатках поглубже в карманы.

– Итак. Не знал, что ты еще куришь.

– Давай прогуляемся.

Мы, не торопясь, идем по направлению к библиотеке.

– Летом начала. Курить. Не хотела, но в компании отца все вечно курят. И руки надо чем-то занять.

– Понятно.

– Трудно бросить. Даже здесь, в Веллингфорде. Я обычно беру рулон бумажных полотенец, засовываю туда одноразовые тряпочки для протирки пыли и выдыхаю в них дым. А потом по сто раз чищу зубы.

– Для легких вредно.

– Я курю, только когда сильно волнуюсь.

– Например, в квартире убитого?

Лила торопливо кивает.

– Вроде того. У него дома было кое-что, и я не хотела, чтобы этот предмет нашли, – она впивается в меня взглядом. – Труп.

– Труп?

– Один из тех, кого ты… превратил. Я знаю, существуют способы проверить, настоящий амулет или поддельный. Так что полиция или федералы наверняка могут определить и заколдованный предмет. Я волновалась за тебя.

– Почему же ничего не сказала?

– Идиот, я хотела, чтоб ты меня полюбил, – глаза у Лилы так и горят. – Думала сделать для тебя что-нибудь по-настоящему важное. Кассель, я собиралась тебя спасти и тем самым завоевать. Понял теперь? Господи, как это все ужасно.

Я молчу, не понимая, почему же она так разозлилась, а потом до меня доходит: ей стыдно.

– Но благодарность и любовь – разные вещи.

– Мне ли не знать, я сама тебе благодарна и терпеть этого не могу.

– Ты же больше ничего такого для меня не делала? – спрашиваю я сурово. – Брата не убивала, например?

– Нет!

– У тебя были причины.

Я вспоминаю тот разговор на кухне у Даники.

– Я рада, что он мертв, и что с того? Я никому ничего не приказывала, если ты об этом. Это агенты, да? Фэбээровцы тебе сказали, что я убила Филипа?

Вид у меня, наверное, очень нелепый, потому что она смеется.

– Забыл, что мы учимся в одной школе? Всем уже известно, как тебя в наручниках затолкали на заднее сидение черной машины какие-то бугаи в костюмах и темных очках.

– И каковы версии?

– Ходят слухи, что ты крыса. Но никто ни в чем пока не уверен.

Я испускаю жалостливый стон.

– Сам не знаю, чего этим бугаям от меня надо было. Прости, что донимал тебя с сигаретой. Просто я должен был узнать правду.

– Ты пользуешься популярностью. Всем вокруг подавай Касселя.

Я оглядываюсь по сторонам – библиотека осталась позади, а мы уже почти зашли в лесочек за школой. Разворачиваемся и тихо идем назад, поглощенные каждый своими мыслями.

Мне так хочется взять ее за руку, но я сдерживаюсь. Получится нечестно, она ведь не сможет отказать.

Сэм останавливает меня в коридоре перед уроком физики.

– Слыхал? Грег Хармсфорд съехал с катушек и раздолбал собственный ноутбук.

– Когда? За обедом?

– Вчера ночью. В общежитии все проснулись от страшного шума, когда он топил его в раковине. Монитор весь в трещинах – словно он по нему колотил. У парня серьезные проблемы с башкой.

Сэм не выдерживает и заливается смехом. Я ухмыляюсь.

– Он утверждает, что все это натворил во сне. Плагиатор – передрал твою же историю. Все видели, что у него глаза были открыты.

Улыбка сползает с моего лица.

– Так Грег ходил во сне?

– Притворялся.

А что, интересно, делала Лила, пока я разъезжал с ее отцом на черном «кадиллаке»? Я представляю, как она вошла в комнату Хармсфорда (наверняка он сам ее впустил), как медленно сняла перчатку и погладила его по затылку.

Сэм говорит еще что-то.

Но тут, слава богу, звенит звонок, и я убегаю на урок. Йонадаб сегодня рассказывает про инерцию, о том, как трудно бывает остановить механизм, если он уже запущен.

После урока Даника выскакивает из кабинета физики и встает под дверью класса, где только что закончился урок у Сэма. По ее отчаянному выражению все ясно – он все еще с ней не разговаривает.

– Пожалуйста, – умоляет она, прижав к груди учебники, но сосед целеустремленно проходит мимо.

Глаза у Даники красные и заплаканные.

– Все будет хорошо, – утешаю я ее, хотя совсем не уверен в своих словах, просто так принято говорить.

– Наверное, следовало это предвидеть, – вздыхает Даника, убирая с лица фиолетовую косичку. – Мама рассказывала, что многие хотят общаться с мастерами, но мало кто готов вступать в отношения. Я думала, Сэм не такой.

У меня бурчит в желудке – обед-то я пропустил.

– Нет, не думала. Иначе не стала бы врать.

– Но я же оказалась права? – Даника смотрит жалобно, будто хочет, чтоб я ей возразил.

– Не знаю.

Дальше по расписанию лепка. Я выхожу во двор, а Даника почему-то идет следом, хотя ей как раз в центр искусств Роулингса не надо.

– Ты что имел в виду? Почему ты так думаешь про Сэма?

– Может, он злится потому, что ты ему не доверяешь. Может, потому, что не сказала правду в полиции, когда нас заставляли пройти тест. А может, просто обрадовался, что хоть раз он оказался прав, а ты нет. Ну знаешь, чувство собственного превосходства и все такое.

– Но он не такой.

С ближайшей стоянки эвакуатор увозит чью-то машину.

– В смысле не такой, как я?

Даника удивленно открывает рот. Чему она удивляется, интересно? Сама же всегда думает про меня невесть что.

– Я такого не говорила.

– Но ты права. Я бы на его месте обрадовался, даже если бы не захотел этого признавать. Каждый не прочь получить над кем-то чуточку власти, особенно если сам чувствуешь себя слабым и незначительным.

Я вспоминаю, как вел себя Сэм в начале семестра – как будто ему с Даникой никогда не сравниться. Она-то и понятия об этом не имела.

– Так ты так относишься к Лиле?

Даже если перед этим она не думала обо мне плохо, то теперь точно думает.

Качаю головой, стараясь не показывать, как я разозлился.

– Сама же знаешь, что нет. У нас с ней не по-настоящему, это магия. Ты разве никогда не работала над…

Стоп, это же мою машину увозят!

– Какого черта? Эй! – выкрикиваю я на бегу.

Эвакуатор подскакивает на лежачем полицейском и выезжает на дорогу, вместе с моим «мерседесом». Лица водителя не видно – кепка слишком низко надвинута на глаза. Номер тоже не разглядеть из-за моей же собственной машины. Я успеваю заметить только надпись: «Таллингтонская буксировочная служба».

– Что случилось?

Даника стоит на парковке рядом с тем местом, где раньше красовался мой «Бенц».

– Мою машину украли! – я в недоумении обвожу рукой остальные автомобили. – Почему мою, почему не эти? Хорошие, новые машины! А моя кривая ломаная колымага…

– Кассель! – Даника указывает куда-то вниз. – Посмотри.

Я подхожу поближе и только тут замечаю на земле черную коробочку – в такие обычно кладут ожерелья или серьги. Она перевязана черной лентой и лежит как раз там, где я припарковал «мередес». Опустившись на корточки, я смотрю на ярлычок. На черной бумаге черными же чернилами нарисованы зубчатые стены и башенки. Хмурюсь. Похоже на привет из темного преступного мира мошенников. Подарочек явно передали оттуда.

За́мок, по-английски «castle».

Кассель.

Я стягиваю ленточку. Что внутри? Вполне возможно, не самый приятный сюрприз – бомба, например, или чей-нибудь палец. Тянуть бессмысленно. Надо взять себя в руки и посмотреть. Открываю. На черной пластиковой подушечке сияет квадратный ключ с эмблемой «Бенца». Серебристый и такой навороченный, что больше на флэшку похож, чем на ключ.

Я поднимаю его над головой и нажимаю на кнопку. У одной из машин напротив вспыхивают фары. Это черный спортивный родстер с хромированным бампером.

– Вы издеваетесь, да?

Даника подходит к «мерседесу» и утыкается лбом в окно. Стекло слегка запотевает от ее дыхания.

– Там внутри письмо.

Приглушенно звенит звонок. Так, мы только что опоздали на урок.

Но Даника словно ничего не слышит – открывает дверь, достает конверт и ловко вскрывает его затянутыми в кожу пальцами. Я даже сказать ничего не успеваю.

– Погоди-ка, это же мне письмо.

– А от кого, знаешь? – Даника уже развернула листок.

Конечно, знаю. Это мог быть только Захаров. Но ей рассказывать подробности не очень хочется.

Я тянусь за письмом, и она со смехом выдергивает его у меня из-под носа.

– Прекрати.

Но Даника уже читает, а потом, посмотрев на меня, и протягивает листок:

– Как интересно…

В записке значится: «Привет из твоего будущего. З.»

Я комкаю письмо.

– Давай-ка прокатимся. Раз уж прогуливать урок – так хоть с музыкой.

К моему огромному удивлению Даника послушно забирается на пассажирское сидение двухместного красавца. Я сажусь за руль и пристегиваюсь.

– Так о чем все-таки записка?

– Ни о чем. Захаров жаждет завербовать меня в свою развеселую шайку.

– Ты собираешься ее оставить? – девушка проводит рукой в перчатке по приборной панели. – Солидная взятка.

Машина просто загляденье. Тихо поет двигатель, автомобиль слушается малейшего нажатия педали.

– Если ты ее возьмешь, окажешься у него на крючке.

А я и так уже на крючке. Притом, видимо, у всех сразу.

Мы выезжаем с парковки и сворачиваем на шоссе. Некоторое время молчим.

– Сегодня ты меня спросил, работала ли я над кем-нибудь, – Даника отвернулась и уставилась в окно.

– Учти, пожалуйста, что уж я-то точно тебя осуждать не стану.

Даника смеется.

– Куда мы едем?

– Думал раздобыть кофе и пончиков. Мозги подзарядить.

– Я как-то все больше предпочитаю зеленый чай.

– Да быть того не может, – я в притворном изумлении прижимаю руку к груди. – Но ты же как раз собралась рассказать мне все свои секреты. Продолжай, пожалуйста, что же ты остановилась?

Даника закатывает глаза и включает радио. Колонки тоже высший класс. Не шипят, не хрипят, звук насыщенный и кристально чистый. Она убавляет громкость.

– Да рассказывать особо нечего. В двенадцать лет мне нравился один парень. Как раз перед поступлением в Веллингфорд все случилось. Его звали Джастин. Мы учились в средней школе с художественным уклоном, он снимался в кино, в рекламе. А я даже не была толком в его компании, так, немного.

Я понимающе киваю. Сам вечно только «немного» в чьей-то компании.

– Ходила за ним по пятам, как собачка. Стоило ему со мной заговорить – прямо сердце из груди выпрыгивало. Написала про него хайку[10]10
  Хайку – жанр традиционной японской лирической поэзии.


[Закрыть].

– Что, серьезно? Хайку?

– Ага. Хочешь послушать?

 
«Золотые кудри,
взгляд как лазерный луч,
почему ты не видишь меня?»
Я фыркаю, и мы вместе смеемся.
 

– До сих пор помнишь наизусть, вот это да.

– Потому помню, что он его прочел. Учительница, не предупредив, вывесила все хайку на доске в классе. И одна девчонка рассказала ему, что это мое. Жуть. Такое было унижение. Все его друзья издевались, а он сам при виде меня принимался мерзко ухмыляться. Бр-р-р.

– Как придурок, короче, себя повел.

– А он и был придурком. Но все равно мне нравился. Думаю, после того случая стал нравится даже больше, как ни странно.

– И ты над ним поработала?

– Нет, я поработала над собой. Чтобы это прекратить, чтобы не чувствовать ничего.

Я не ожидал такого ответа. Мне даже немного стыдно.

– Даника, ты хороший человек. Я часто на тебя ворчу, но на самом деле по-настоящему тобой восхищаюсь. Ты всегда стараешься поступать правильно.

Мы сворачиваем к придорожному кафе. Даника качает головой.

– Было так странно. Потом. Я смотрела на него и чувствовала… Знаешь, как бывает, когда знакомое, но забытое слово вертится на языке? Кассель, это было неправильно.

Мы выходим из машины.

– Я же не говорил, что работать над самим собой – удачная идея…

В кафе продают свежую выпечку. Там высокие облицованные металлическими плитками потолки, а еще там полно студентов и фрилансеров, которые стучат по клавиатурам ноутбуков и почти с обожанием поглаживают кофейные чашки – явно только проснулись.

Беру обычный кофе, а Данике приносят мате со сливками в ядовито-зеленом стакане.

Я корчу противную рожу. Мы заняли последний свободный столик рядом со входом и газетным автоматом. В глаза сразу же бросается яркий заголовок.

– Да ладно тебе, это вкусно. Хочешь попробовать?

Но я лишь качаю головой. На фотографии знакомое лицо, а рядом подпись: «Наемный убийца из Бронкса избежал правосудия». Еще там написано: «Эмиль Ломбардо, известный под кличкой Охотник, сбежал из-под ареста. Его обвиняют в убийстве двух человек». Выходит, они даже не побоялись назвать его при мне настоящим именем. Я шарю по карманам.

– Четвертак есть?

Даника лезет в портфель, достает монетку и кладет ее на стол.

– Знаешь, что было самое странное? Ну, когда я наложила проклятие на саму себя.

Добавив свои пятьдесят центов, я скармливаю мелочь автомату.

– Нет. Что было самое странное?

Достаю газету. Две жертвы – тридцатичетырехлетняя женщина и ее мать. Свидетельницы преступления, что-то связанное с Захаровскими манипуляциями с недвижимостью. Есть и маленькая фотография убитых. На вид вполне обычные, симпатичные люди.

Симпатичные, хорошие, такие, как Даника.

– Самое странное – потом, когда я перестала что-нибудь к нему чувствовать, он предложил встречаться. И когда я отказалась, очень обиделся. Не понял, в чем дело и что он сделал не так.

Провожу затянутым в перчатку пальцем по фотографии жертв, слегка размазывая чернила. Вчера я помог их убийце ускользнуть.

– Да, действительно странно, – отвечаю я глухим безжизненным голосом.

Мы возвращаемся в школу как раз к началу урока информатики. Я вхожу в кабинет ровно со звонком.

– Мистер Шарп, вас вызывают к секретарю.

Учительница, мисс Такано, не глядя, протягивает мне большого пластикового динозавра – это у нее пропуск такой, когда ученикам нужно выйти из класса, вместо обычного жетона или записки.

Я неторопливо иду через двор, размышляя о новеньком сияющем автомобиле. А еще о нашей постановке «Макбета» в десятом классе. Вспоминаю, как Аманда Кервик в роли леди Макбет смотрела на свои руки, без перчаток, и искала на них следы крови.

Мои руки чисты. Сам Макбет в той пьесе говорит: «Все средства хороши для человека, который погрузился в кровь, как в реку. Чрез эту кровь назад вернуться вброд труднее, чем по ней пройти вперед»[11]11
  «Макбет», пер. Б. Л. Пастернака.


[Закрыть].

Качаю головой. Я просто-напросто оправдываюсь и пытаюсь уговорить себя взять подарок Захарова.

– Не думала, что вы вернетесь так скоро, – хмурится мисс Логан. – Кассель, покидая кампус, нужно извещать администрацию.

– Знаю, – сокрушенно отвечаю я.

Надеюсь, Норткатт ограничится простым выговором. Сам неделю назад хвастался Лиле, как ловко и незаметно могу ускользнуть из Веллингфорда, а теперь уезжаю у всех на виду, не озаботившись ни прикрытием, ни уважительной причиной.

Но Логан не ругается – только протягивает мне журнал, где нужно расписаться.

– Поставьте здесь время, когда уехали, – командует она, тыкая затянутым в кожу пальцем в нужную строчку. – А вот здесь, когда вернулись.

Пишу все честно, не мухлюю.

– Хорошо. Когда ваш адвокат позвонил и попросил напомнить о встрече, он так и сказал, что вы немного не в себе. Директор просила передать, что вы можете не возвращаться на урок.

– Со мной все в порядке.

Что-то происходит. И лучше бы поскорее выяснить, что именно, пока я не облажался.

– Кассель, мы сочувствуем вашей потере. Надеюсь, сегодняшняя встреча прошла успешно.

– Спасибо, – я стараюсь казаться мрачным и печальным.

Выхожу из кабинета секретаря. Что случилось? Наверное, им позвонил человек Захарова и притворился семейным юристом. Может даже, тот водитель эвакуатора. Хотели дать мне время прокатиться на новом автомобиле. Да уж, когда к тебе подкатывает глава преступного клана, он делает это со знанием дела. Федеральным агентам бы у него поучиться.

Во дворе по дороге обратно на урок я сталкиваюсь с Даникой.

– Привет, а я тебя не заметил у секретаря.

– А я была в кабинете у Норткатт, – угрюмо отвечает она, пиная ботинком камешек. – Пропустила из-за тебя урок, поверить не могу.

Похоже, Даника получила первый в жизни выговор за прогул.

– Прости.

Она корчит рожу, ни капли не поверив в искренность моих извинений.

– Ладно, а что Лила затеяла?

– Лила? – что-то я в последнее время не поспеваю за событиями.

– Девушка твоя, волосы светлые, влюблена в тебя из-за магического проклятия – ничего не напоминает?

Даника показывает мне смс-ку от Лилы: «Приходи в кабинет испанского. Третий этаж. Срочно».

– Понятия не имею.

Я достаю собственный мобильник, но там нет никаких сообщений.

– Погоди, понятия не имеешь, кто такая Лила?

Смеюсь в ответ на ее шутку, но тут есть и доля правды. Я помню Лилу четырнадцатилетней девчонкой – и даже тогда она была для меня загадкой. Что говорить про сегодняшнюю Лилу, которая три года просидела взаперти в тесной клетке в обличье кошки, а потом полюбила меня из-за проклятия. Знаю ли я, кто она такая на самом деле?

Лила сидит на парте в пустом кабинете испанского и болтает ногами. Рядом на стуле сгорбился Грег Хармсфорд. На нем черные очки, голова безвольно откинута назад – да он без сознания! По крайней мере, очень надеюсь, что не что-нибудь похуже. На столе стоят две открытые банки с кока-колой.

– Что ты натворила?

– Ой, привет, Кассель.

Она заливается легким румянцем и протягивает нам сложенный лист бумаги. Распечатка электронного письма. Я беру его, но читать не тороплюсь.

Даника прокашливается и, вытаращив глаза, кивает на тело Грега – мол, сделай же что-нибудь.

– Он мертв?

Я должен был спросить.

– Я просто напоила его снотворным, – сообщает Лила совершенно будничным тоном.

В вечернем свете солнца ее волосы кажутся золотыми. На ней белоснежная рубашка, а в ушах блестят крошечные голубые сережки, которые так подходят к ее глазам. Как в Карни говорили: «Такой вид, будто и мухи не обидит». Она совсем не похожа на преступницу, которая может запросто опоить снотворным одноклассника.

– Посмотрите, что я нашла у него в компьютере.

Приглядываюсь наконец к письму: чьи-то незнакомые электронные адреса. Написано, что «Веллингфорд поддерживает клуб, в котором поощряют незаконную деятельность» и «дети-мастера открыто хвастаются магическими способностями». Наверное, это адреса родителей. Хармсфорд и снимки приложил. Лила распечатала только первую страницу, но и так понятно, что фотографии сделаны с той злосчастной видеозаписи.

– Ого, – я передаю бумажку Данике.

Не стоит, наверное, ей объяснять, что Лила наверняка поработала над Грегом – ведь как-то же она получила эти данные, причем как раз перед тем, как он утопил свой ноутбук. А еще Харсмфорд сейчас без сознания, то есть практически спит, а значит с его снами можно сотворить все что угодно.

– Я его убью, – Даника страшно разозлилась – никогда ее такой не видел.

Лила глубоко вздыхает, а потом тихо говорит:

– Это я во всем виновата.

– В смысле?

– Неважно, – она качает головой, старательно избегая смотреть мне в глаза. – Как бы то ни было, я собираюсь все исправить. Мы с ним сквитаемся сполна и за видео, и за Рамирес. И за письмо тоже. У меня есть план.

– Какой?..

– Грег Хармсфорд вступит в клуб, – Лила спрыгивает с парты. – И придет сегодня на свою первую встречу. Если все получится, прямо сейчас. Во сне.

Глаза у нее лихорадочно блестят. Как же я скучал по такой Лиле, отчаянной, жестокой; по бесстрашной девчонке, которая всегда мною командовала, всегда и во всем брала верх. Я смеюсь.

– Ты – настоящая злодейка.

– Кассель, ты мне льстишь, – но комплимент ее явно порадовал.

– Не знаю, придет ли кто-нибудь на встречу, – Даника подходит к дверям и выглядывает в коридор. – Думаете, все поверят? У нас получится такое провернуть?

– Ну, – Лила достает из сумки крохотный серебристый фотоаппарат, – мы сделаем фотографии. И потом, история-то вполне обычная: в новостях постоянно рассказывают про притесняющих мастеров чиновников, у которых самих есть магический дар. Поверят, куда денутся. Из-за той видеозаписи получится даже правдоподобнее.

– Думаю, нужно позвонить всем и устроить внеочередное собрание «Сглаза», – ухмыляюсь я.

Данике приходится буквально умолять, но все равно на встречу соглашается прийти очень мало народу. Я их не виню – конечно же, они боятся. Никто не хочет больше светиться в клубе: почти всех дразнят и донимают одноклассники, кое-кто даже жалуется, что родители некоторых учеников пытаются в обход закона купить проклятие.

Даника звонит и звонит, каждый раз произнося одну и ту же пылкую речь: мол, как важно держаться вместе. Лила периодически берет у нее трубку и обещает, что скучно точно не будет. Я пытаюсь усадить Хармсфорда прямо.

А это трудно: Грег не без сознания, просто спит, и во сне постоянно норовит повернуться поудобнее, корчит рожи, отталкивает меня. При помощи найденных в парте скотча и пары карандашей, я сооружаю некое подобие каркаса. Теперь спереди кажется, что Хармсфорд немного ссутулился на стуле, и голову держит почти прямо. Сначала он недовольно стонет, когда я приклеиваю липкую ленту, но через минуту все уже в порядке.

– Молодец, – рассеянно хвалит меня Лила и пишет на доске «Встреча клуба “Сглаз”».

– А сколько он еще так? – Даника тычет спящего в плечо.

Грег поворачивается (все мои труды чуть не пошли прахом), и она приглушенно взвизгивает, в ужасе прикрыв рот рукой.

– Не знаю. Но после пробуждения он, скорее всего, будет плохо себя чувствовать. Побочные эффекты, – раздраженно поясняет Лила. – Кассель, положи его руку на спинку стула, а то не очень естественно получилось.

– Надо позвать Сэма. В отличие от меня, он специалист по спецэффектам.

– Нет, – Даника забирает у меня мобильник. – Ему мы звонить не будем.

– Но он…

– Нет.

Лила непонимающе переводит взгляд с меня на Данику, и я поясняю:

– Поругались.

– Понятно, – Лила снова поворачивается к Грегу. – Чего-то не хватает. Может, принести что-нибудь съестное? На обычных встречах мы всегда что-нибудь жуем. Даника, не сходишь к автомату за шоколадками? Кассель, посмотри, нет ли в мусорном ведре пустых пакетиков из-под чипсов. Для антуража. Я могу сбегать в магазин…

– Если Кассель пообещает не звонить Сэму, я сбегаю.

– Может, мне побожиться? – рычу я.

Бросив на меня укоризненный взгляд, Даника выходит из класса, а я поворачиваюсь к Лиле, которая копается в сумке.

– А почему ты сказала, что во всем виновата?

Она оглядывается на меня, потом снова на Грега.

– Времени мало, надо…

Но что именно надо Лила так и не договаривает. Вся покраснела и уставилась в пол.

– Расскажи. Ты можешь все мне рассказать.

– Ты уже и сам все знаешь. Я ревновала и повела себя ужасно глупо: увидела вас с Одри и пошла к Грегу. Флиртовала. Мерзкий поступок: знала же, что у него есть девушка. Но я не ожидала, как… как далеко все зайдет. Он спросил о тебе, спросил, встречаемся ли мы. Я сказала, вроде как да.

– Вроде как.

– Все было так запутано, – Лила прикрывает глаза рукой. – Я не знала, что ответить. А когда он услышал это «вроде как», то немедленно принялся ко мне клеиться. А мне просто хотелось почувствовать… почувствовать что-нибудь другое.

– Я не…

Я этого не стою. Протягиваю руку и убираю у нее с лица выбившуюся прядь. Лила раздраженно качает головой.

– А на следующий день он принялся всем хвастать. Один его дружок даже прямо меня спросил. Так что я пошла к нему и сказала самое гадкое, что смогла придумать. Сказала, если не прекратит болтать, я всем расскажу, какой он ужасный любовник. Что у него член на червяка похож.

Я недоверчиво и отрывисто смеюсь, но Лила не улыбается, покраснела еще больше и по-прежнему смотрит в пол.

– А он в ответ: «Я же знаю, тебе понравилось». И я сказала…

Из коридора доносятся чьи-то голоса – наверное, ученики пришли на встречу, сейчас зайдут.

– Что ты ему сказала?

– Ты должен понять. Он ужасно разозлился. Просто ужасно. Думаю, именно поэтому и решил напакостить «Сглазу».

– Лила, что ты ему сказала?

– Я сказала… – зажмурившись, она переходит на шепот: – Сказала, что, когда мы были вместе, я все время думала о тебе.

Слава богу, что Лила закрыла глаза и не видит, какое у меня сейчас лицо.

Заходят члены клуба – Надя, Рейчел, Чэд. Лила, все еще красная как рак, торопливо пускается в объяснения и принимается командовать. Вновь пришедшие сдвигают стулья в круг.

Я изо всех сил притворяюсь спокойным и собранным. Вскоре появляется Даника с едой.

Мне так хочется сказать Лиле: «Ты ни в чем не виновата». Но я молчу.

Мы делаем кучу кадров на фоне надписи: «Встреча клуба “Сглаз”». Члены клуба позируют: кто-то встает в центр импровизированного круга из стульев и якобы произносит речь, все смеются, и одна девчонка усаживается к Грегу на колени. Где-то в середине фотосессии он просыпается, скидывает мое сооружение из карандашей и скотча и приподнимает черные очки. Хармсфорд смущенно смотрит на нас, ничего не понимая, и бормочет спросонья:

– Что происходит?

Как хочется шею ему сломать, ударить его со всей силы, чтобы пожалел, что на свет появился.

– Улыбочку, – приветствует его Даника, и Грег криво улыбается, и кто-то из девчонок обнимает его за плечи.

А Лила все щелкает фотоаппаратом.

Хармсфорд снова засыпает, уронив голову на руки. Мы втроем идем в магазинчик на углу и распечатываем с карты памяти все снимки.

Классные получились фотографии. Грех такие не показать всей школе.

Жертвы мошенничества обычно молчат о том, что их надули. Существует три основные причины. Во-первых, профессиональный мошенник почти не оставляет улик, а если не знаешь, кто тебя надул, какой смысл сообщать в полицию. Во-вторых, чаще всего жертва, то есть простачок, сам соглашается сделать нечто незаконное. То есть придется выдать не только мошенника, но и себя вместе с ним. Но самая веская и одновременно самая простая причина – стыд. Стыдно быть дураком, которого обвели вокруг пальца.

Легковерным дураком выглядеть не хочет никто, именно поэтому все обычно и молчат. Мошеннику зачастую и следы заметать не надо – об этом охотно позаботятся сами простачки.

Грег Хармсфорд заявляет во всеуслышание и на каждом углу, что фотографии на самом деле – подделка. Злится, когда друзья задают вопросы. В конце концов, не выдерживает насмешек и лезет в драку с Гэвином Перри.

Его на два дня отстраняют от занятий. А все потому, что он отказывался признать: его надули.

Сидя в комнате, я занимаюсь самостоятельной работой – делаю домашку по этике и развивающимся странам. И вдруг звонит мобильник. Номер незнакомый, но я все равно снимаю трубку.

– Нужно встретиться.

Это Баррон. Голос у брата довольно мрачный. Я не в настроении опять удирать из Веллингфорда.

– Я в школе. Раньше выходных не получится.

– Какое совпадение, я ведь тоже в твоей школе.

И тут срабатывает пожарная сигнализация. Сэм вскакивает и принимается суматошно зашнуровывать кроссовки.

– Кассель, хватай игровую приставку.

Качая головой, я прикрываю ладонью телефон.

– Это ложная тревога, чей-то розыгрыш, – а потом злобно цежу в трубку: – Идиот. Теперь мне точно не выбраться незамеченным. Они же будут учеников по спискам проверять.

Сэм все равно принимается выдирать провода из розетки.

– А я уже заставил коменданта тебя забыть.

От слов Баррона у меня по спине бегут мурашки.

Мы с соседом вместе с остальными выходим во двор. Ученики, стоя на газоне, запрокидывают головы и пытаются разглядеть несуществующие языки пламени и клубы дыма. Я незаметно отхожу назад, в сторону деревьев.

Меня никто не ищет. Только Баррон.

На плечо опускается затянутая в перчатку рука. Мы идем по дорожке прочь от школы, в сторону домов, в окнах которых мерцают синим светом экраны телевизоров. Сейчас около девяти, но кажется, что уже поздно.

Слишком поздно.

– Я тут размышлял по поводу Захаровых, – как бы между прочим начинает брат. – Они же не единственный вариант.

Зря, ох, зря я расслабился.

– Ты о чем?

Я заставляю себя взглянуть ему в лицо. Брат ухмыляется. Темноволосый, в черном костюме, он похож на тень. Словно магическое зеркало, отражающее мою собственную темную сущность.

– Я знаю, что́ ты со мной сделал, – Баррон старается говорить спокойно, но слова так и сочатся еле сдерживаемой яростью. – Как воспользовался провалами в памяти. Сам постоянно ноешь о справедливости и законопослушности, а на самом деле ничем от нас с Филипом не отличаешься. Я встречался с двумя милейшими людьми – агентами ФБР, Джонсом и Хантом. Они мне раскрыли глаза на братцев: и на старшего, и на младшего. Филип рассказал им, как ты меня на него натравил. Как промыл мозги и заставил забыть про наш план сделать Антона главой клана. Сначала я не поверил, а потом решил взглянуть повнимательнее на свои записи.

Вот черт.

Существуют профессиональные мошенники, которые занимаются подделками. Они точно знают, из чего изготавливали чернила в шестнадцатом веке, а из чего в восемнадцатом. Могут достать бумагу или холст, которые успешно пройдут углеродную экспертизу. Подделать трещины на красочном слое. Они тщательно изучают чужой почерк вплоть до последней завитушки и закорючки. Их подделку не отличить от оригинала.

Я, конечно, к таким профессионалам не отношусь. Фальшивки хороши, в основном, тогда, когда люди сразу в них верят. Например, я подписал вместо мамы справку, чтобы меня отпустили на митинг, подпись получилась похожая, и никто, разумеется, не понес бумажку проверять.

Но если Баррон действительно просмотрел свои блокноты, он наверняка распознал мою наспех сработанную подделку. Свой-то почерк каждый знает.

– Если ты все знаешь, то знаешь также и о том, что ты сам со мной сделал, – отвечаю я, стараясь казаться спокойным.

Снова эта его кривая усмешка:

– Разница в том, что я готов тебя простить.

Ничего себе. Я даже не знаю, что тут ответить. Но Баррону и не нужен мой ответ.