Текст книги "Дело незалежных дервишей"

Приложение
Подборка отрывков из некоторых интервью консультантов переводчиков

Вопрос: Кому принадлежит честь открытия Хольма ван Зайчика? При каких обстоятельствах и где были обнаружены артефакты, связанные с ван Зайчиком (книги, рукописи, фото, воспоминания очевидцев)?

Алимов: Не совсем уместно говорить об открытии ван Зайчика вообще, скорее – только для широкого русскоязычного читателя, потому что в Китае его произведения всенародно известны и любимы. На постановку пьесы по мотивам одной из повестей – кажется, это было «Дело поющего бамбука» – переводчики наткнулись во время путешествия по КНР, тогда же и появился искренний интерес к наследию великого еврокитайского гуманиста. Но поскольку повести ван Зайчика или Цзацикэ-вана, как звучит его имя по-китайски, распространялись до сих пор исключительно изустно – вот что значит подлинно народный писатель! Долгое время, почти десять лет, наши переводчики были вынуждены ограничиваться впечатлениями от пьесы и скупыми сведениями, которые по крохам им удавалось раздобыть. Собственно, для русскоязычного читателя Хольм ван Зайчик открыл себя сам – однажды прислав по электронной почте файл «Дела жадного варвара» с пометкой «Время пришло. Хольм». Еще в нашем распоряжении есть несколько фотографий писателя – все они попали к нам разными путями, иногда весьма сложными.

Рыбаков: Легко понять, что таких фотографий, и вообще всего, что можно называть связанными с ван Зайчиком артефактами, крайне мало. В течение многих лет Хольм ван Зайчик был резидентом советской разведки в Японии и гоминьдановском Китае, отсюда крайняя скудость наших знаний о биографии этого великого человека. Вы представьте, сколько пришлось нашим переводчикам инстанций обойти и сверхсекретной архивной пыли вдохнуть ради вот такой, например, фразы в послесловии: «Во время известной битвы у Мидуэя (1942), находясь попеременно то на японских, то на американских кораблях, ван Зайчик наблюдал во всех деталях катастрофический разгром сил микадо и триумф союзной СССР Америки. Более того, герой невидимого фронта активно этому разгрому способствовал. Ему удалось, быстро перемещаясь прямо под огнем американцев с одного японского авианосца на другой, воспрепятствовать своевременной замене торпед на бомбы и бомб на торпеды на японских самолетах, что обусловило потерю императорским флотом всех четырех авианосцев, задействованных в операции, – и таким образом, предрешило конечный результат всей борьбы на тихоокеанском театре военных действий». А что касается открытия… Еще летом 99-го года, Эмма сама мне говорила, ей было видение. И привиделся ей ван Зайчик. Он улыбался, и, как ей показалось, улыбался многообещающе. Эмма сначала не поняла, что это видение значит, решила просто – греза, навеянная потрясающими воспоминаниями о виденной в Китае пьесе. Но через несколько месяцев ей и ее учителю одновременно пришло то самое письмо.

Вопрос: Наших читателей крайне интересует жизнь и судьба ван Зайчика в последние годы. Дело в том, что среди интеллигенции ходят самые различные слухи – то ли прославленный еврогуманист еще жив, то ли нет…

Рыбаков: Еврокитайский гуманист. Не выхолащивайте суть термина. Назвать ван Зайчика еврогуманстом – все равно, что встречу глав стран СНГ назвать Европаламентом. Или юань – евром. То есть… э-э… еврой. В общем, евро.

Алимов: Действительно. Нужно быть очень аккуратными в формулировках. Именно когда речь идет о материях не вполне понятных, надлежит следить, чтобы по крайней мере их словесное выражение было абсолютно корректным.

Рыбаков: А материи действительно не вполне понятны. Сколько я знаю, поначалу переводчики полагали, что в декабре 1991 года Хольм ван Зайчик мирно почил в своей деревне.

Алимов: Да-да, это так. Когда я был в КНР, один из тамошних зайчиковедов даже обещал мне, что при посещении деревни Багуйсянь – там жил ван Зайчик после того, как отошел от общественной деятельности, – он проводит Худенькова, Эмму и меня к его скромной могиле. Однако, по всей видимости, я его неверно понял. Речь шла всего лишь о небольшой, но очень часто посещаемой кумирне, построенной благодарными односельчанами напротив ворот дома, где по-прежнему проживает семья ван Зайчика. Кумирня воздвигнута прямо над лавочкой, на которой любил вечерами сидеть писатель, глядя на мирные поля своей прославленной капусты. Насколько можно понять, ван Зайчик для всех своих односельчан стал чем-то вроде духа-покровителя деревни – явление, обычное для Китая. Могилы же нет, и быть не может, поскольку ван Зайчик просто исчез и не было ни малейших оснований счесть его почившим. Более того, с того момента, как переводчики получили от него первое электронное письмо, есть все основания считать его живым.

Рыбаков: Возможно даже – вечно живым. Нет, я не шучу. Как только слухи о том, что кто-то в России получил весточку от их прославленного соседа, сначала в деревне Багуйсянь, а потом и по всему уезду стали говорить, что ван Зайчик просто сделался благодаря своей добродетели и мудрости бессмертным. Совершенно по-даосски он взрастил в утробе бессмертного зародыша и, оседлав первое попавшееся облако, перенесся на нем на остров Пэнлай.

Алимов: Косвенно это поверье можно подтвердить тем, что по некоторым признакам электронные письма с файлами повестей цикла «Плохих людей нет» отправляются откуда-то из Тибета.

Вопрос: Как давно вы знакомы с переводчиками – Е. Худеньковым и Э. Выхристюк? Как получилось, что они привлекли к консультированию именно вас?

И. А. Алимов: С Худеньковым и Выхристюк я знаком давно. С Евстафием Иоильевичем мне довелось довольно коротко сойтись еще в бытность мою студентом ЛГУ – именно на почве изучения древнекитайской литературы. Евстафий Иоильевич уже тогда был весьма пожилым человеком, живущим замкнуто и уединенно, и с окружающим миром общался только по необходимости, диктуемой в первую очередь повседневными бытовыми нуждами да научными потребностями, которые он ставил, пожалуй, еще выше: он мог забыть купить хлеба, но никогда не забывал спуститься к почтовому ящику посмотреть, не пришли ли свежие литературоведческие журналы из Китая. С Эммой же Выхристюк в познакомился опять-таки через Евстафия Иоильевича, в 1991 году. Так совпало, что я был тогда на длительной стажировке в Китае, и в то же время эту замечательную страну в очередной раз посетил и Худеньков, да не один, а со своей единственной за всю жизнь аспиранткой Эммой. Худеньков, повторяю, человек весьма нелюдимый, но страсть Эммы к исследованию китайской драмы периода Юань покорила сердце престарелого специалиста. Втроем мы провели в КНР год без малого, а по возвращении как-то само собой получилось, что я познакомил Худенькова с В. Рыбаковым, человеком редчайшей востоковедной специализации; и Худеньков – не сразу, конечно – принял и его в чрезвычайно узкий круг своих близких знакомых. Евстафий Худеньков ныне на пенсии и практически не выходит из дому; всю заботу о нем взяла на себя Эмма Выхристюк – самоотверженная внештатная сотрудница музея-квартиры П. К. Козлова, знаменитого путешественника и исследователя Китая и Центральной Азии, первооткрывателя затерянного города Хара-Хото.

В. М. Рыбаков: Эмму я знаю с раннего детства. Мы проучились в одном классе все десять школьных лет, и какое-то время сидели за одной партой. Я даже был в нее тогда влюблен… Она запомнилась мне удивительно одаренным, но весьма своеобразным ребенком. И к концу школы некоторые особенности ее характера – гипертрофированная ранимость, маниакальная порядочность, совершенно несовременная способность к самопожертвованию, пугливая замкнутость, – вместо того, чтобы как-то снивелироваться, все усиливались. После школы мы потеряли друг друга из виду, и какова же было моя радость, когда я нежданно-негаданно встретил ее у Худенькова! Со времен детства, скажу я вам, она ничуть не изменилась. Например, однажды я сделал попытку записать ее чрезвычайно интересные рассуждения на магнитофон. Не спросясь, ибо знал, что она сразу замкнется и двух слов связать не сможет. Произнеся несколько весьма многообещающих фраз, она все-таки заметила, что ведется запись – и у нее начался самый настоящий истерический припадок, я долго не мог успокоить Эмму – а потом она более двух месяцев отказывалась со мною общаться. Когда я звонил ей, она кидала трубку с криком: «Предатель!!!» – а потом, как мне рассказывал впоследствии Худеньков, рыдала по несколько часов кряду.

Вопрос: В чем, собственно, состояло консультирование?

И. А. Алимов: О, во многом. При кажущейся легкости русского перевода – это целиком заслуга виртуозов-переводчиков – тексты Хольма ван Зайчика до крайности сложны, насыщены аллюзиями, намеками, скрытыми цитатами и в этом смысле вполне соответствуют лучшим образцам традиционной китайской прозы, вроде Пу Сун-лина. Кроме того, они буквально переполнены китайской юридической терминологией. А с другой стороны – в каком-то смысле эпопея ван Зайчика может быть отнесена к разряду фантастической литературы, у которой тоже есть своя устойчивая терминология, система условностей, круг устоявшихся понятий… И здесь помощь В. Рыбакова, уникальнейшим образом являющегося одновременно и крупным писателем, которого некоторые считают фантастом, и специалистом по основополагающему памятнику китайской средневековой юридической мысли, кодексу «Тан люй шу и» («Уголовные установления Тан с разъяснениями») была просто неоценима. Это не мои слова – Евстафий Иоильевич сам неоднократно подчеркивал, что без Вячеслава Михайловича эпопея ван Зайчика, скорее всего, вообще никогда не была бы переведена. Ну, а о тех восторженных чувствах, которые питает к Рыбакову и его дарованиям Эмма, он, наверное, лучше расскажет сам.

В. М. Рыбаков: Вот как раз об этом я не имею никакого права рассказывать. Я лучше про Алимова расскажу. Китай Китаем, древность древностью, но при всем при том повести ван Зайчика крайне современны. Е. Худеньков и Э. Выхристюк, оба погруженные в мир китайской античности, часто оказывались в тупике, и здесь оказался очень полезен опыт Игоря Александровича. Эмма рассказывала мне, что, когда им встречались в тексте такие слова, как «чат», «ник» и так далее, с нею буквально делались судороги, а Худеньков, человек более крепкий, молча уходил и надолго запирался в ванной. Вероятно, курить (Эмма не переносит табачного дыма). Однажды Худеньков, выведенный из себя кажущейся несообразностью встреченного им в тексте выражения, среди ночи догадался позвонить Алимову, чтобы выяснить, как можно «поставить доброжелательную улыбку». То, что очевидно для каждого школьника с небольшим опытом работы в сети, оказалось непостижимым для обоих переводчиков, а Игорь Александрович с легкостью разрешил их проблему, объяснив, что речь идет просто о так называемых «смайликах»:-)). Подобным примерам нет числа. Кстати, и электронную почту-то Худеньков поставил только благодаря Алимову, вернее, это Алимов поставил ее Худенькову, да вдобавок почти насильно. Престарелый гуманитарий до сих пор побаивается всей этой техники. Можно сказать, что вообще электронное обеспечение проекта «Евразийская симфония» держится на Игоре Александровиче, за что ему – низкий поклон. Но нельзя забывать также, что Игорь Александрович сам является блестящим востоковедом. Ван Зайчик очень часто отдает должное ассоциативному письму, когда, скажем, одна написанная фраза совершенно неожиданно для самого автора влечет за собою другую, вызванную только предыдущей и более ничем – а Игорь Александрович является признанным специалистом и знатоком заключающегося именно в таком стиле письма средневекового литературного китайского жанра «би цзи» («вслед за кистью»).

Вопрос: Остается нее вполне понятным, как работает сами переводчики. Грубо говоря – ну, кто за что отвечает? В чем выражается участие каждого? Каким образом двое переводчиков, столь разных по возрасту и темпераменту, ухитряются работать вместе? Какова доля вложенного ими индивидуального труда? Это, пожалуй, самая большая загадка. Поскольку сами переводчики старательно уклоняются от встреч с читателями и прессой, может быть, вы нам расскажете об этом?

Рыбаков: Нет, не расскажем. Это неэтично. Участие каждого выражается в участии, и хватит об этом. Если переводчики не рассказывают сами – как мы можем говорить за них? Судите по результатам, они говорят за себя. Как-то переводчики ухитряются работать вместе – это вполне можно понять уже по тому, что их работа приносит плоды. Представьте, что Вы пытаетесь у одного из званых на вечеринку гостей допытаться, кто именно из супругов, позвавших друзей к себе скоротать вечерок, мыл картошку, а кто резал помидоры, а кто пылесосил квартиру… Зачем Вам это? И зачем ответы на эти вопросы самим мужу и жене? Пол чистый, картошка вкусная – вот и слава Богу.

Алимов: Одно, пожалуй, можно сказать с полной уверенностью и откровенностью: в тандеме Выхристюк – Худеньков каждый занимается тем, что именно у него получается лучше. А вопрос о долевом участии мне кажется даже не то некрасивым, а попросту бессмысленным. Головной мозг больше сердца, а сердце больше, скажем, поджелудочной железы…

Рыбаков: Игорь Александрович, Вы уверены?

Алимов: Ну, не уверен, какая разница. Пусть даже наоборот. Все равно суть не меняется: и без большого, но жизненно необходимого органа, и без малого, столь же необходимого, полноценное функционирование организма невозможно.

Рыбаков: Можно сказать еще и так: неважно, сколько процентов плоти вырезать, например, из сердца – десять или шестьдесят. И в том, и в другом случае сердце перестанет работать.

Алимов: Вячеслав Михайлович, Вы уверены?

Рыбаков: Нет, не уверен, честно говоря. Может, без десяти процентов и не перестанет…

Алимов: В одном мы уверены оба: ни Худеньков без Эммы Выхристюк, ни Эмма Выхристюк без Худенькова не сделали бы того, что они сделали.

Вопрос (лично к В. Рыбакову): Парадоксально, но произведения великого голландского китайца перекликаются с вашими последними произведениями. Так ли это? И если так, то чем это объяснить? Бывают странные сближенья?

Рыбаков: Честно говоря, я не вижу ни малейшей переклички. Просто в наше время – время засилья извращенной литературы для изломанных, а оттого особенно самодовольных, одиночек, сделались чрезвычайно редкими книги, в которых царят естественные чувства: любовь мужа к своей жене, а жены к своему мужу, нормальная потребность в друзьях и единочаятелях, преданность своей стране, которая называется не страной, а Родиной. И когда на прилавках оказывается сразу несколько подобных книг, наверное, кому-то обязательно покажется, что один автор списал у другого. Или, например, что книги написаны одним и тем же человеком.

Вопрос: Сколько всего повестей в «Евразийской симфонии»? Есть ли правильный порядок чтения этих повестей?

Алимов: О, трудно сказать! Достоверно известно, что очень много. Сейчас переводчики полностью получили, насколько нам известно, первый раздел эпопеи, или, как он назван по-китайски в полученном переводчиками письме – цзюань, то есть свиток. В него входят три повести: первой идет «Дело жадного варвара», дальше – «Дело незалежных дервишей» и третьей – «Дело о полку Игореве».

Рыбаков: В сущности, «Плохих людей нет» – это даже не цикл повестей, а один грандиозный роман-эпопея. Каждая повесть представляет собою сюжетно самостоятельный эпизод романа, но считать, например, «Войну и мир» циклом глав, наверное, будет не вполне корректно – хотя при желании так можно выразиться. Только это ничего не скажет про роман в целом. У нас на глазах живут и действуют персонажи ван Зайчика, от эпизода к эпизоду возникают и развиваются их сложные и неоднозначные отношения – только хронологический порядок чтения может быть правильным.

Вопрос: Как вы относитесь к ряду высказанных в критике мнений, согласно которым эпопея ван Зайчика является произведением злобным, тусклым и едва ли не фашистским? Кто-то даже назвал Ордусь рейхом…

Рыбаков: Сказать по совести, мы именно этого и ждали. Иногда мне кажется, что задачу свою критика в наше время, как и при советской власти, видит в том, чтобы объяснять читателям, почему им не следует любить то, что им любо, и следует обожать то, что им отвратительно.

Вопрос: Как, по-вашему, воспримет ван Зайчика современная читающая публика? Какое место займет он на книжном рынке, и – не побоюсь этого слова – в духовной жизни россиян?

Алимов: Мы сами, как консультанты, относимся к современной читающей публике и познакомились с текстами ван Зайчика, главным образом, в блестящих переводах Выхристюк и Худенькова. Уровень этих переводов и прелесть текста таковы, что по нашему мнению, книги ван Зайчика должны вскоре стать настольными у многих и многих российских читателей. Мне бы очень хотелось, чтобы сбылись все надежды переводчиков. Мне и самому кажется, что чтение ван Зайчика облагораживает душу и возвышает ум. Конечно, это лишь в том случае, когда у читателя имеется и то, и другое. Или хотя бы что-то одно из данной в высшей степени гармоничной пары свойств. «Евразийская симфония» – очень своевременная, очень, простите за выражение, нужная книга. В том смысле, что она нужна людям.

Вопрос: Как вы относитесь к ряду высказанных в критике мнений, согласно которым эпопея ван Зайчика является произведением злобным, тусклым и едва ли не красно-коричневым? Кто-то даже назвал Ордусь рейхом…

Рыбаков: Сказать по совести, мы именно этого и ждали. Натурально, рейх – свой гимн поют, а не чужой! Знаете, иногда мне кажется, что критика в наше время, как и при советской власти, задачу видит в том, чтобы объяснять читателям, почему им не следует любить то, что им любо, и следует обожать то, что им отвратительно. Со времен перестройки командные высоты в литературе и литературоведении захватили бывшие диссиденты – люди, в диссидентские времена действительно, как правило, достойные уважения, честные и искренние, концепции которых, однако, так до сих пор и не ушли дальше сформулированных «Метрополем» и «Немецкой волной». А уж их молодые-то воспитанники тогдашних взглядов и вовсе не выстрадали, а лишь взяли на вооружение, как набор «собери статью сам». Матерщины нет? Значит, тусклый язык. Воинствующего индивидуализма нет? Значит, нет психологической глубины. Ненависти к Родине нет? Значит, фашизм. То, что именно из-за ван Зайчика критика так всполошилась – хороший знак. Знак очередной смены эпох. Сколько я знаю современную российскую литературу, с публикацией эпопеи ван Зайчика в ней впервые появляется значительное концептуальное произведение, явным и даже очевидным образом не лежащее в русле либерально-диссидентской традиции – и в то же время высокохудожественное. Не тупое и не озверелое. Без призывов, скажем, застрелить какого-нибудь демократа из Думы или с телевидения. Произведение по-настоящему доброе. Человечное и озорное. Дающее конструктивные нравственные ориентиры. Имеющее серьезные шансы получить всенародную любовь. Ведь даже мы, консультанты – не говоря уж о переводчиках – получаем от читателей массу писем, в которых так или иначе звучит одна и та же тема: «Хочу в Ордусь!», «Хочу жить в Ордуси!», «Как оформить подданство?» Значит, именно ван Зайчика немедленно надо представить матерым эсэсовцем. А еще – барыгой, озабоченным лишь коммерческим успехом так называемого «проекта». Критики борются за место под солнцем и кусочек хлеба с маслом. По-человечески я их понимаю.

Список рекомендованной литературы

ал-Газали. Эликсир счастья. Том 1. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001.

Васубандху. Учение о карме. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2000.

Ермакова Т. В., Островская Е. П. Классический буддизм. СПб.: Петербургское Востоковедение, 1999.

Мартынов А. С. Конфуцианство. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001.

Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2000.

Тан люй шу и. Уголовные установления Тан с разъяснениями / Пер., введ. и коммент. В. М. Рыбакова. Т. 1–4. СПб.: Петербургское Востоковедение, 1999–2005.

Торчинов Е. А. Даосизм. «Дао-Дэ цзин». СПб.: Петербургское Востоковедение, 1999.

Торчинов Е. А. Даосские практики. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001.

Чжан Бо-дуань. Главы о прозрении истины / Пер. с кит., вст. ст. и коммент. Е. А. Торчинова. СПб.: Петербургское Востоковедение, 1994.

Хисматулин А. А. Суфийская ритуальная практика. СПб.: Петербургское Востоковедение, 1996.

Хисматулин А. А. Суфизм. СПб.: Петербургское Востоковедение, 1999.