Текст книги "Ма Лян – волшебная кисть"

Глава 41
Земля обетованная

Через несколько дней Ма Лян наконец добрался до столицы. Это был огромный город, но у Ма Ляна не было там ни одного близкого человека, да еще и денег кот наплакал – так что найти пристанище оказалось трудно. Целый день юноша бродил по улицам и наконец нашел приют в разрушенном храме, где жили бедняки, пришедшие в столицу в надежде спастись от голода.

День за днем он ходил по городу и продавал картины, чтобы заработать немного денег, но их не хватало, чтобы сытно поесть, а иногда на еду не хватало вовсе, и тогда Ма Ляну помогали соседи. Сам же он без волшебной кисти ничем не мог им помочь.

Ма Лян твердо решил отыскать негодяя художника, а если он откажется возвращать волшебную кисть, Ма Лян заставит его держать ответ перед самим императором.

Однажды юноша крикнул об этом во сне, и те, кто это услышали, на следующий день посмеялись над ним:

– Видать, император не иначе как твой родной дядюшка!

Ма Лян же искренне верил в свой план.

Однако столица – что бездонное море, отыскать здесь пройдоху было не проще, чем иголку в стоге сена! Юноша собирался пойти к императору и рассказать ему о лишениях, которые терпит простой народ, о засухах, наводнениях, нашествиях саранчи, болезнях и эпидемиях, о бесчинствах солдат, о чиновниках, повсюду угнетающих народ, о негодяях помещиках, которые пользуются своей безграничной властью и которых нужно остановить.

Вот только император-то живет во дворце, где уж ему услышать голос парнишки-бедняка из далекой горной деревни, который, натерпевшись лишений, дошел до столицы? Да его, этого оборванца, и к дворцовым воротам не допустят!

Чиновников в столице было очень много, но Ма Ляну не удалось увидеть ни одного, потому что едва они выходили за порог, как тут же садились в паланкин. С пышной свитой, в сопровождении труб и барабанов они ехали по улицам, и тогда все пешеходы должны были в почтительном молчании расступиться и пропустить процессию. Столичные присутственные учреждения находились под бдительной охраной, которая не позволяла даже остановиться и лишний раз взглянуть на ворота. Император и столичные чиновники были очень далеки от народа.

Столица ослепляла роскошью. Ма Ляну казалось, будто город покрыт золотом, а высокие дома сделаны из яшмы. Знатные люди даже дома были пышно разодеты и ели изысканные яства, наслаждались богатством. Юноша увидел, что, как и везде, в столице вся власть принадлежит чиновникам да богачам, здесь для них настоящий рай.

А как жили простые горожане? Да так же, как и везде, во всех других городах и деревнях. Вдоль улиц стояли на коленях и просили подаяние старики, женщины и дети – несчастные, которые оставили родные края, чтобы не умереть с голоду. Если по улицам проезжали чиновники, бедняков прогоняли плетью, а когда солдаты скрывались из виду, попрошайки возвращались на свои места. Соседи Ма Ляна так и добывали денег на жизнь. Среди них были крепкие мужчины, но они лишились земли, им негде было работать, поэтому пришлось нанести себе увечья и пополнить ряды столичных нищих.

Ма Лян продавал картины, бродя по улицам и зазывая покупателей, но спрос был невелик. Кто захочет повесить дома картину какого-то оборванца?

Картины, которые украшали стены чиновничьих домов, сами же чиновники и рисовали. И чем выше должность занимал чиновник, тем лучше считалась его картина, тем дороже она стоила и тем больше почета приносила своему владельцу.

Ма Ляну говорили, что продать картины в столице куда сложнее, чем в других местах, в этом городе нужно сначала заручиться покровительством крупного чиновника. Юноше посоветовали обратиться к какому-нибудь знатному человеку, чтобы тот замолвил за него словечко. Ма Лян поблагодарил за добрый совет.

Еще Ма Ляну говорили, будто в столице, чтобы продать картину, необходимо сначала добиться какой-нибудь чиновничьей должности, пусть и незначительной. Даже самый мелкий чиновник выше простолюдина. Ма Лян и тут поблагодарил за добрый совет.

Юноша не собирался искать покровительства и сам не хотел становиться чиновником, он хотел лишь одного – рисовать для бедняков.

Ма Ляна называли старомодным, глупцом и простофилей, но юноша не обращал на это внимания. Он повзрослел, стал крепким прямодушным парнем с твердой волей, мастером живописи и каллиграфии.

Ох и нелегко пришлось ему в столице, поблекло для него ее золотое сияние и сменилось беспросветным мраком. Все надежды, которые юноша возлагал на столичный город, испарялись как дым…

Он понял, что столица – вовсе не край обетованный, как он воображал раньше.

Где же искать проходимца художника? Где отыскать волшебную кисть?

Глава 42
Безумец из храма Вэнь-чана

Однажды Ма Лян бесцельно бродил по улицам. Неожиданно перед ним вырос храм бога-покровителя города. В столице он выглядел куда скромнее, чем в других местах. Видать, могущественных чиновников здесь было столько, что бога-покровителя города ни во что не ставили.

Юноша вошел в храм и, увидев того самого Пань-гуаня с суровым лицом и с большой кистью в руке, обратился к нему:

– Почтенный Пань-гуань, не знаете ли вы, где сейчас этот негодяй художник? Прошу вас, посмотрите в своей книге!

Пань-гуань не ответил. Но тут к юноше приблизился старик и сказал, поглаживая седую бороду:

– Неразумный, откуда же почтенному Пань-гуаню знать, где этот твой художник? Спроси-ка лучше Куй-сина в храме Вэнь-чана. А Пань-гуань в своей книге записывает только даты рождения и смерти.

– Тогда мне все же есть, что у него спросить! – нетерпеливо ответил Ма Лян. – Почему позволили умереть хромому дедушке, такому хорошему человеку? А его внучке? Ей и было-то чуть больше десяти лет, почему она должна была умереть? Хорошие люди умирают, негодяи живут – и какой прок от этой книги жизни и смерти?

Старец лишь пробормотал:

– Ныне творится неразбериха! Почтенный Пань-гуань ничего не может с этим поделать!

Вздохнув, он тихо ушел. Ма Лян же отправился в храм Вэнь-чана и отыскал зал Куй-сина. Грозный Куй-син с кистью в руке сурово возвышался над посетителями.

– Бодхисаттва Куй-син, – обратился к нему Ма Лян, – не знаете ли вы, где сейчас негодяй художник? Он украл у меня волшебную кисть.

Куй-син не ответил. Но, как и прежде, рядом с юношей оказался старец.

– Да откуда Куй-сину знать, где бродит какой-то художник? – удивился старик. – Он дарует победу на столичных экзаменах. Кого коснется его кисть, тот займет первое место и получит высокую должность…

– Почти все чиновники – отъявленные злодеи! Почему Куй-син не дарует победу хорошим людям, а касается кистью только проходимцев?

На этот вопрос старец не смог ответить, сказал только:

– Все в этом мире меняется. Когда Куй-син отмечает будущего победителя, тот кажется хорошим человеком. Но как только он становится чиновником – сразу портится. Что уж тут может поделать бодхисаттва Куй-син! – Старец вздохнул и пошел прочь.

Не зная, как найти художника, Ма Лян впал в уныние, присел на каменные ступени храма и стал рассматривать посетителей. Большинство были из ученых или из чиновников, все в сопровождении слуг, которые несли корзины с дарами. У кого-то были богатые подношения, у кого-то скромные.

Юноша заметил, что все ученые молились о получении чиновничьей должности, а чиновники возносили благодарственные молитвы.

– У всех одни должности на уме! – в сердцах воскликнул Ма Лян и, кипя гневом, покинул храм.

По пути он увидел храм бога процветания Цай-шэня – вот уж где благовония жгли особенно усердно! Благочестивые мужчины и женщины, преклонив колени перед изображением Цай-шэня, ревностно молились и отвешивали поклоны, гулко стукаясь лбами об пол. Кто-то молил бога ниспослать богатства, кто-то уже разбогател и теперь возносил благодарственные молитвы. В основном это были чиновники или бывшие чиновники.

– Кто чиновник, тот богат, кто богат, тот и чиновник! – воскликнул Ма Лян. – А у бедняков до конца жизни не то что богатств нет, даже на гроб денег не хватает!

Ма Лян никогда не рисовал для чиновников или богачей, он всегда старался ради бедных, и потому сам постоянно терпел лишения, жил как бродяга, едва мог раздобыть пищу и одежду, нищета давила его.

Юноша спрашивал у всех прохожих, где может быть художник, но где уж ему было выяснить! Он задавал один и тот же вопрос каждому, кого встречал на пути, и люди решили, что он помешался. За ним стали бегать ребятишки, они подшучивали и смеялись над ним…

Незаметно подкрались холода, начались снегопады, а у Ма Ляна по-прежнему из одежды была лишь тонкая рубаха, так что он того и гляди мог замерзнуть насмерть.

Однако Ма Лян знал, как много таких же, как он и его друзья, добрых и искренних бедняков ведут тяжелую жизнь, и потому не прекращал поисков кисти. Он говорил себе, что ему нельзя умирать, что ради всех простых людей, ради всех бедняков он должен выжить и отыскать волшебную кисть. Его твердая воля всякий раз побеждала голод, холод и смерть.

Каждый день он ходил в храм Вэнь-чана. Ма Лян решил, что художник вполне может туда наведаться, чтобы возжечь благовония, независимо от того, получил он чиновничью должность или пока только добивается ее. Все дни напролет юноша проводил в храме, вглядываясь в посетителей.

Глава 43
Знакомое лицо

И вот однажды Ма Лян заметил знакомое лицо – горбатого продавца из «Канцелярской лавки для знатных особ».

У юноши загорелись глаза, он подумал: «И этот лавочник, и художник – одного поля ягоды, оба когда-то служили у помещика. Может, расспросить горбатого, где сейчас художник?» И Ма Лян направился к старому знакомцу. Тот не узнал его и, решив, что это попрошайка, бросил ему медяк.

– Вы что же, не признали меня? – спросил Ма Лян.

Лавочник пригляделся, но так и не понял, кто перед ним, ведь Ма Лян за эти годы сильно изменился. Торговец покачал головой.

– Я Ма Лян! – воскликнул юноша. – А вы…

Услышав это имя, лавочник подскочил от испуга:

– Злой дух, нечистая сила, сгинь!

До него уже давно доходили слухи, что Ма Лян умер, поэтому теперь лавочник так перепугался, что кинулся вон из храма, побросав все принесенные принадлежности для жертвоприношений, нырнул в паланкин и был таков. Однако Ма Лян не собирался упускать его из виду, он бросился в погоню за паланкином.

После нескольких поворотов в узких улочках паланкин оказался на широкой проезжей дороге. Ма Лян видел, как торговец вошел в канцелярскую лавку с вывеской «Для знатных особ» и, хотя время было еще не позднее, велел подчиненным запереть двери, а затем взорвать в окне связку петард[28]28
  Считалось, что злые духи боятся громких звуков, поэтому для отпугивания духов обычно взрывали петарды и хлопушки.


[Закрыть].

Ма Лян понял, что его приняли за привидение. Он оглядел себя и сообразил, что и впрямь стал похож на призрака. Юноша уселся на пороге лавки и стал ждать. Он прождал три дня, но дверь так и не открылась. Ма Лян не знал, что лавка на самом деле очень большая и что он сидит всего-навсего у черного входа. Парадная дверь выходила на другую улицу. Торговец вышел из лавки в тот же день и отправился к художнику потолковать о происшествии.

Нужно упомянуть, что художник с волшебной кистью, шляпой доули и украденной волшебной картиной, придя в столицу, объявил себя Ма Ляном и отыскал старого знакомого, горбатого лавочника. Тот познакомил его со своим дальним родственником – чиновником. Этого родственника попросили передать императору волшебную картину через придворного сановника.

Когда император увидел чудесную картину, которая по утрам поет птичьими голосами, а по вечерам журчит ручейком, он очень обрадовался и пожелал встретиться с этим Ма Ляном, заявлявшим, что у него есть волшебная кисть.

Государь пожелал взглянуть на волшебную кисть, и художник взял с собой из канцелярской лавки кисть, один в один похожую на кисть Ма Ляна. Император боялся, что художник с помощью волшебной кисти нарисует много таких же пейзажей, и тогда картина, преподнесенная ему, перестанет быть особенной. Поэтому государь оставил кисть себе, а взамен щедро одарил художника, пожаловал ему хорошую чиновничью должность и преподнес собственноручно начертанную надпись: «Кисть Ма Ляна поистине волшебная».

Художник, став чиновником, на одной из больших улиц открыл картинную галерею. Подаренную императором надпись он использовал для изготовления золотой вывески, которую повесил над главным входом.

Среди столичных художников было немало настоящих мастеров, они не захотели признавать превосходство этого самозванца, к тому же некоторым из них были известны кое-какие подробности. Например, они знали, что этот художник вовсе не Ма Лян. Так что вокруг его галереи вскоре выросло множество «картинных галерей Ма Ляна». Многие художники в подражание самозванцу стали носить на спине шляпу до-ули, эти шляпы стали очень модными.

Художник козлиной бородкой не мог спокойно на это смотреть. Изрядно попотев, он поменял местами кое-какие иероглифы в подаренной ему надписи, чтобы получилось: «Истинная волшебная кисть Ма Ляна». Но горбатый лавочник, увидев новую вывеску, заявил, что она принадлежит ему, и потребовал отдать ее. Художник не уступил и после долгих раздумий решил изменить надпись, получилось так: «Ма Лян – истинный мастер с волшебной кистью». Такая надпись, начертанная рукой самого императора, конечно, оставила всех конкурентов в дураках. Некоторые из них, испугавшись могущества художника, стали искать у него покровительства, а на своих вывесках сменили имена на Чжан Лянов, Ли Лянов и Чжао Лянов… Очень скоро наш художник стал настоящей знаменитостью среди столичных художников, все старались ему угодить и заручиться его покровительством.

Когда горбатый лавочник рассказал ему о встрече с Ма Ляном, художник сразу понял, что привидение тут ни при чем. Просто на горной дороге он поспешил, да еще его спугнули прохожие, помешав окончательно расправиться с юношей. Появление заклятого врага в столице сулило беды, нужно было избавиться от Ма Ляна. Художник стал советоваться со своим горбатым приятелем. Они рассуждали так: подослать к Ма Ляну убийцу, подсыпать ему яд, от которого отнялся бы язык, либо выгнать мальчишку прочь из столицы было легко, но если выяснится, кто за этим стоит, наказания не избежать. В конце концов было решено, что горбатый лавочник станет следить за юношей – чтобы тот не болтал лишнего.

Искал-искал Ма Лян художника, да все безуспешно. Зато художник уже расставил для него свои сети.

Глава 44
Надпись, сделанная императором

Ма Лян караулил горбатого лавочника у черного входа три дня, но тот так и не вышел, и юноше пришлось вернуться в свое пристанище.

В разрушенном храме он раскрыл соседям свое настоящее имя и рассказал, как у него украли волшебную кисть. Эта история разозлила обитателей храма, и они решили помочь Ма Ляну отыскать волшебную кисть.

Они останавливали паланкины чиновников, чтобы подать жалобу; шли к воротам ямэня бить в барабан[29]29
  У ямэней устанавливали «барабаны для жалоб», простые люди пользовались им, когда хотели заявить о несправедливости во всеуслышание.


[Закрыть], взывая к справедливости. Бедняки перепробовали все, но у них ничего не вышло. Перед чиновничьим паланкином всех прохожих разгоняли заранее, барабан же у входа в присутственное место был подвешен на высоту в два чжана – никто не мог до него дотянуться. Император будто на небесах сидел – а сами они по земле ходили. Император был глух, бедняки были немы. Глухому никогда не услышать немого, а немому не докричаться до глухого.

Отчаявшись найти художника, Ма Лян решил снова отправиться к канцелярской лавке. Свою одежду он в тот день выстирал, поэтому достал кое-что из того, что ему подарили разбойники в горах. И только надев эти вещи, он понял, что раньше видел их на художнике. Ма Ляну стало противно, но, подумав хорошенько, он решил, что этот наряд будет привлекать внимание и, возможно, выманит врага из укрытия.

Итак, он снова отправился к лавке, но на полпути увидел впереди двух мужчин со шляпами доули на спинах – точь-в-точь как носит он сам. Ма Лян удивился и, гадая, кто эти двое, двинулся за ними. Мужчины разговаривали, но Ма Лян не слышал, о чем. Выйдя на торговую улицу, они расстались и пошли каждый в свою лавку. Тогда Ма Лян огляделся по сторонам и увидел, что многие люди на этой улице точно так же носят за спинами доули, но, конечно, не из какого-то там бамбука, а из серебряной проволоки. Кое у кого шляпы украшал жемчуг, а у кого-то они были из шелка и из кожи… С вывесок на картинных залах, картинных галереях, картинных лавках, картинных теремах, кабинетах живописи – отовсюду на юношу глядели иероглифы «Ма» и «Лян».

«Художник точно где-то здесь», – подумал юноша и стал заглядывать во все лавки. В некоторых были выставлены неплохие картины, но большинство же были весьма посредственными, а некоторые и вовсе откровенно плохими. Тем не менее владельцы всех этих лавок были людьми влиятельными, на их визитных карточках обязательно было указано, что он либо рисовал портрет по заказу такого-то чиновника, либо удостоился похвалы такого-то чиновника, либо сам в свое время служил чиновником, а кто-то с гордостью писал даже о том, что служил посыльным у такого-то чиновника. Кое-кто и вовсе без стеснения заявлял, что является нахлебником у такого-то чиновника… Все они носили за спиной доули, расхаживали с важным видом и сияющими от удовольствия лицами. Когда Ма Лян входил в лавку, хозяева бросали на него косые взгляды. Их самодовольство внушало юноше отвращение и в то же время смешило его.

Хозяин одной из лавок при виде доули за спиной у Ма Ляна криво усмехнулся:

– Нынче даже деревенщина – и тот напялил доули и притворяется Ма Ляном!

Этого юноша никак не мог стерпеть. Он с гордым видом уселся на стул и, хлопнув ладонью по столу, воскликнул:

– Доули всегда носили деревенщины! И вы, уж конечно, об этом знаете!

Хозяин лавки застыл от испуга. Вскоре на шум прибежали художники из соседних лавок.

– Позвольте узнать, кто вы? – обратились они к Ма Ляну.

– Я тот самый Ма Лян, – смело ответил юноша.

Художники стали перемигиваться и шепотом обсуждать услышанное. Один из них заявил:

– Среди нас есть Чжу Лян, Гоу Лян, но никто не выдает себя за Ма Ляна. Я думаю, вам стоит посетить «Ма Ляна – истинного мастера с волшебной кистью»! Мы вас проводим.

Несколько человек обступили юношу и повели его на другой конец улицы, к лавке с просторным двором, вход в который украшала вывеска с золотыми иероглифами и подписью: «Начертано самим императором». Юноша понял, что владелец этой лавки, скорее всего, и есть обокравший его художник. Заглянув в сторожку, он сообщил:

– Я Ма Лян, пришел к вашему хозяину!

Солдат в сторожке всполошился и хотел было прогнать юношу, но художники прикрикнули на него:

– Говорят тебе, доложи хозяину, так ступай и доложи!

Солдат нехотя вошел в лавку.

Когда художник с козлиной бородкой узнал, что Ма Лян жив и уже в столице, он сразу начал готовить для него западню. Горбатый лавочник выяснил, что Ма Лян поселился в разрушенном храме. Взяв с собой людей, он, под видом благотворителя, стал составлять список всех обитателей этого места, а затем роздал им немного денег и прислал правительственных солдат, чтобы те спровадили бедняков в родные края. Список-то составили, и Ма Лян в нем был, вот только самого Ма Ляна в храме не обнаружили. Решив, что он сбежал, лавочник забрал его вещи и вернулся. Художник даже загрустил от таких новостей.

И вот теперь Ма Лян сам явился к нему на порог. Художник нахмурился и, поразмыслив, пошел ему навстречу. Выйдя на порог, он обнаружил, что враг явился не один, а с толпой – дело принимало опасный оборот. Художник церемонно поклонился:

– Благодарю вас, почтенные, что показали дорогу моему дорогому другу, я непременно вас отблагодарю.

Затем он велел запереть ворота и нарочито громко сказал:

– Ай, братец, должно быть, у тебя ко мне какое-то поручение, иначе ты бы не стал беспокоить моих соседей!

Ма Лян собрался потребовать у него свою волшебную кисть, но вдруг на него набросились слуги художника и, засунув ему в рот тряпку, поволокли в дом.

Глава 45
Пассажир паланкина и носильщик

Слуги оставили Ма Ляна в маленькой приемной зале. Его усадили, служанка принесла ему чай. Вскоре вошел художник, отпустил слуг и запер дверь.

Почему сейчас, когда Ма Лян был у него в руках, художник по-прежнему был так любезен с ним? Несколько дней назад он и горбатый лавочник были твердо намерены избавиться от Ма Ляна, чтобы художник мог и дальше выдавать себя за него. Ему ни дня не давала покоя мысль, что враг где-то рядом. К тому же в вещах Ма Ляна, которые горбатый лавочник принес после обыска храма, обнаружилось то, что у художника когда-то украли разбойники. Догадавшись, что юноша с ними как-то связан, художник еще больше испугался и решил, что Ма Ляна точно нельзя оставлять в живых.

Но буквально вчера император вызвал художника во дворец. Транжирство было главной слабостью государя – казна стремительно пустела. Забеспокоившись, что из-за нехватки денег взбунтуется народ, он вспомнил о волшебной кисти Ма Ляна и попытался сам нарисовать ею золотые и серебряные слитки. Он и не подозревал, что у него самая обычная кисть, из-под которой никогда не выйдут живые рисунки, поэтому решил пригласить во дворец «Ма Ляна».

Художник до смерти перепугался, ведь он помнил, что в ответ на требование государя преподнести ему волшебную кисть обманул его и преподнес обычную. А без волшебной кисти художник не мог больше говорить, что он Ма Лян. Ему грозило страшное обвинение в обмане государя!

Однако когда он явился во дворец, император не заподозрил, что преподнесенная ему кисть на самом деле фальшивая, он просто дал ее художнику и попросил нарисовать золото, серебро и прочие сокровища.

Еще одна трудность! Пока государь отвернулся, художник осторожно достал настоящую волшебную кисть и спрятал фальшивую. Только вот незадача – раздобыв кисть, он много раз пробовал ею рисовать, но сколько бы ни пытался, ничего у него не получалось. Теперь же он должен был нарисовать слитки прямо перед государем – где уж тут не спасовать!

Чтобы умело рисовать волшебной кистью, нужно было обладать сильными руками, недюжинным интеллектом и чистой душой. Силы-то в руках ему было не занимать, но душой его владели злые помыслы. Когда художник поднимал кисть, она весила словно целый треножник[30]30
  Треножник – бронзовый котел на трех ножках.


[Закрыть], рука его тряслась, и он никак не мог совладать с ней. Император велел ему нарисовать золотую гору. Ненасытная страсть к деньгам владела императором, и ему все было мало, он заставлял художника рисовать одну гору за другой, пока тот не обессилел и не уронил кисть. Император глянул – а перед ним груда камней, их было столько, что они начали скатываться и едва не расшибли императору ногу.

Тогда император велел художнику нарисовать золотой слиток. Но жадному государю он показался слишком маленьким, и он велел художнику нарисовать подлиннее, потом еще длиннее, еще – пока не получилась длиннющая золотая полоска. Художник снова уронил кисть. Глянул император – а перед ним огромный удав. Он разинул свою большую страшную пасть и бросился на императора. Не окажись рядом государева стража – питон сожрал бы правителя.

Разгневался государь и хотел наказать художника со всей строгостью, но тот выкрутился: сказал, что перед тем, как взяться за волшебную кисть, необходимо три дня не мыться и соблюдать пост. Художник не мог не явиться по величайшему повелению сразу же, да и кисть давно не держал в руках, вот и вышел казус.

Государь поверил ему и обещал, что в следующий раз позволит ему явиться во дворец спустя три дня. Но если и тогда у художника ничего не выйдет – ждать ему беды.

Поэтому-то, выходя из дворца, художник думал, что убивать Ма Ляна нельзя, но разыскать его нужно обязательно. Вообразите же себе его радость, когда Ма Лян сам к нему пожаловал, не иначе как небо ему помогает!

Когда художник вошел в приемную залу, Ма Лян заметил у него за спиной доули, одет же он был в грубую холщовую рубаху и такие же штаны синего цвета, подпоясан тряпичным поясом, на ногах – прохудившиеся соломенные сандалии. В общем, одет он был в точности как Ма Лян и выглядел в этом одеянии весьма комично, если не сказать омерзительно.

– Верни мою волшебную кисть! – потребовал Ма Лян.

Художник заметил, что юноша одет в его собственную одежду, но не сказал ни слова упрека, а только ответил:

– Нынче ты стал мной, а я тобой. Ну-ка, давай глянем в зеркало, кто из нас Ма Лян?

Ма Лян пропустил это мимо ушей и стоял на своем:

– Волшебная кисть моя, верни ее.

– Волшебная кисть принадлежит Ма Ляну, – улыбнулся художник. – Сейчас Ма Лян – я, истинный мастер с волшебной кистью. Так сказано в каллиграфической надписи, которую сделал для меня сам император, таков указ свыше – и вот даже фальшивое становится истинным. Ты не сможешь ничего изменить, даже если очень захочешь. Вот что я тебе скажу: не говори больше никому, что ты Ма Лян. Ты не Ма Лян, а Ма Лян – это не ты. Так сказал император. Поэтому даже думать об этом забудь! Давай так: ты будешь помогать мне, вместо меня рисовать волшебной кистью и получать все, что только пожелаешь. У меня лишь одно условие – не называй себя Ма Ляном. Я уже давно говорю, мы отлично сработаемся!

Юноша понимал, что угодил в логово тигра, который может проглотить его, когда захочет. Такие, как этот художник, способны на все. Услышав, что от него требуется рисовать, он воспрянул духом: стоит ему взять в руки волшебную кисть – и художник ее больше не отнимет. Поэтому Ма Лян сделал вид, что согласен на его предложение.

Художник обрадовался:

– Знаешь, молодой человек, лишь тот достоин называться героем, кто держит нос по ветру. Я вижу, ты стал намного мудрее. Мы с тобой отлично сработаемся.

С этих пор художник стал звать Ма Ляна другим именем – Цзя Ди, что для Ма Ляна было созвучно со словом «фальшивый»[31]31
  Разница заключается в иероглифах: имя Цзя Ди (Ж^) и слово «фальшивый» (Жй) похоже звучат.


[Закрыть]. Художник дал юноше работу носильщика, и теперь, когда он ехал куда-то в паланкине, сзади его нес Ма Лян. Когда император или какой-нибудь важный чиновник просил художника нарисовать что-то волшебной кистью, а он не мог отказаться, за него рисовал Ма Лян.

Художник считал, что он создан для езды в паланкине. А то, что одним из его носильщиков был Ма Лян, тешило его самолюбие. Он собирался навечно оставить Ма Ляна в носильщиках.

А Ма Лян тем временем думал, как заполучить волшебную кисть, поэтому ему приходилось мириться со своим положением.