Текст книги "Ма Лян – волшебная кисть"

Глава 46
Славно нарисовано!

Однажды во дворце случился переполох. Ко двору прибыли несколько заграничных послов, которые желали встретиться с правителем. В то время в государстве царило всеобщее благоденствие, и послы из разных стран приезжали постоянно, что чрезмерно радовало императора. Он собрался устроить роскошный пир в честь послов. За три дня до пира государь известил художника о том, что тот должен явиться во дворец с волшебной кистью.

Художник не находил себе места от волнения и в ночь накануне визита во дворец спал плохо. Он уже подумывал улизнуть с волшебной кистью, но понимал, что если порвет связи с императором, с чиновниками и богачами, то потеряет все. Если волшебная кисть окажется у Ма Ляна, художник не сможет спокойно жить. Если же он заберет волшебную кисть с собой, от нее все равно проку не будет. Да и где ему найти пристанище? Кто осмелится приютить его у себя? В общем, думал он, думал и решил, что бегство – не лучший выход. Выход у него был всего один – взять с собой во дворец Ма Ляна, и пусть рисует он.

Художник вертел в голове предстоящий визит во дворец и так и сяк – как фокусник продумывает свои выступления. Он решил соорудить нечто вроде столика для жертвоприношений и взять широкую накидку, за которой мог бы спрятаться человек, а помимо этого – ароматические палочки и принадлежности для жертвоприношений. Художник собирался отвлечь зрителей, чтобы они не заметили, что кто-то рисует вместо него.

К назначенному дню все приготовления были закончены, и двадцать носильщиков с паланкином, столом и принадлежностями для жертвоприношений направились во дворец. При виде такой процессии прохожие решили, что кого-то хоронят.

У входа во дворец их остановила стража и заявила, что пропустит только художника. Лишь после долгих уговоров, большой взятки и подарков стража пропустила еще четверых. Но у вторых ворот все повторилось: стража не хотела пускать никого, кроме художника. Только получив деньги и подарки, охрана обыскала и пропустила всех пятерых. Стол и принадлежности для жертвоприношений стражники внесли сами.

Войдя в тронный зал, художник увидел сидевшего на возвышении императора, а по сторонам от него – много военных, гражданских чиновников и нескольких заморских послов.

Как только начался пир, император представил всем гостям свой «талисман» – Ма Ляна и его кисть.

– А теперь Ма Лян нарисует нам на счастье дракона и феникса!

Художник, конечно же, умел рисовать и дракона, и феникса – но только не волшебной кистью. Что ж, надо было дождаться, когда войдет Ма Лян, и художник начал устанавливать стол для жертвоприношений, накрыл его скатертью, на столе зажег благовония и расставил жертвенные предметы. Он тянул время как мог.

Кто-то из его слуг вошел в зал, но это был не Ма Лян. Художник накинул на себя огромный плащ и старался не мешкать. Вынув волшебную кисть, он положил ее на стол. В залу вошел кто-то еще, но снова не Ма Лян. Художник подошел к столу, опустился на колени и дважды поклонился. В залу вошел третий слуга, Ма Ляна все не было.

Соединив ладони, художник что-то забормотал, ожидая, когда же наконец войдет Ма Лян. Он не знал, что стража пропустила только троих его слуг. Один из них приходился художнику дядей, второй – шурином, третий был мужем его племянницы, поэтому все трое заявили, что пропустить надо именно их, Ма Ляна же оставили за дверью.

Юноша тоже хотел войти – взглянуть на невежду императора и постараться забрать волшебную кисть. Но родственники художника набросились на него:

– Ты кем себя возомнил? Ты носильщик паланкина, что ты собрался там делать?

Стражники же, услышав, что Ма Лян – носильщик, решили, что его точно не стоит впускать.

– Носильщик, тебе не место в императорском дворце.

Сколько бы Ма Лян ни упрашивал, солдаты были непреклонны.

Тем временем в зале художник испуганно искал глазами Ма Ляна, но тот так и не появился, поэтому он, как читающий заклинание колдун, продолжал бормотать что-то себе под нос и тянуть время. Наконец у зрителей лопнуло терпение. Император стал мрачнее тучи:

– Его сюда позвали не заклинания читать. Поторопите его, пусть начинает рисовать.

Тут у художника душа ушла в пятки. Ма Ляна не было – пришлось ему самому приступать к рисованию. У него не хватило сил поднять волшебную кисть, и стоявший перед ним дядя поддержал его под руку, со спины его поддержал шурин, а муж племянницы обхватил его за ноги. Под пристальными взглядами государя и гостей, обливаясь потом, трясущимися руками художник начал рисовать.

Он нарисовал дракона, но тот вдруг превратился в ящерицу. Нарисовал феникса – а тот обернулся громадным вороном. И ящерица, и ворон получились страшными, да к тому же издавали ужасное зловоние. Они уселись на жертвенном столе и начали пожирать яства. В конце концов они подрались и устроили в зале бардак.

Заморские послы схватились за бока от смеха:

– Ай да художник, вот это мастерство!

А чиновники едва не падали в обморок от страха: кто-то опрокинул кубок, кто-то вопил от ужаса, кто-то бросился прочь.

Император чувствовал себя опозоренным и закипел от гнева, но чтобы не потерять лицо перед иностранцами, сохраняя внешнее достоинство, стал говорить:

– Славно, славно нарисовано! Это самый древний дракон и самый древний феникс, нынче таких нигде не увидишь!

– Славно нарисовано, славно! – подхватили сановники. – Это самый древний дракон и самый древний феникс, нынче таких нигде не увидишь!

Так и восклицали сановники до конца пира.

Глава 47
Ничего не изменилось

После пира император позвал художника в свои покои и принялся ругать его на чем свет стоит. Уже давно от чиновников из разных мест он слышал о том, что Ма Лян со своей кистью всячески вредит им и помещикам, да еще и подстрекает народ к мятежу. Однако этот художник, назвавшийся Ма Ляном, сам явился в столицу с ценными дарами, и государь его помиловал. Сегодняшнее же происшествие привело его в ярость.

– Ма Лян, ох, Ма Лян, всюду ты творишь зло. Ты подарил мне драгоценную картину, чтобы прославиться, и обманул мое доверие. Я не стал наказывать тебя за проступки, а ты оказался таким неблагодарным да еще и сыграл со мной злую шутку. На этот раз не будет тебе пощады, получишь по заслугам и за выходку на пиру, и за все свои прошлые дела!

Испуганный художник рухнул перед императором на колени и, стуча лбом об пол, стал умолять о пощаде:

– Разве посмел бы я подшутить над государем! Без вашей милости и ваших благодеяний кем был бы я сейчас! И перед чиновниками и помещиками я ни в чем не виноват, то были вовсе не мои проделки.

Эти слова еще больше разозлили императора и он наградил художника увесистым пинком:

– Мне постоянно приносят докладные записки – тебя просят арестовать и наказать по всей строгости. В них все написано черным по белому. Будешь спорить – велю казнить тебя немедля!

Испугавшись, что император и вправду прикажет убить его, художник крикнул:

– Государь, тот Ма Лян – не я!

Он рассказал историю Ма Ляна с самого начала, хорошенько приукрасив ее, кое-что преувеличил, кое-где додумал. Ма Лян в его рассказе оказался разбойником – и у него, художника, есть вещественные доказательства, которые он обнаружил в пожитках Ма Ляна. Он добавил, что уже однажды поймал этого проходимца и хотел отдать под суд, да еще собирался схватить остальных его сообщников, устроив на них облаву. Он, художник, действовал исключительно в интересах государства. А Ма Ляном он назвался исключительно чтобы поднести государю ценные дары – чудесную картину и волшебную кисть, хотел продемонстрировать свою верность государю. Себя художник представил искренним, справедливым и преданным династии человеком.

Императору подумалось, что художник этот с виду не похож ни на бунтаря, ни на изменника, к тому же он сам во всем сознался. Более того, он, государь, собственноручно начертал надпись, в которой признал этого человека единственным истинным Ма Ляном, и теперь будет нехорошо идти на попятную. После долгих размышлений император решил, что для сохранения собственного авторитета лучше оставить все как есть.

– Да будет так, будешь зваться Ма Ляном и впредь, – объявил он. – А тот Ма Лян отныне официально будет зваться Цзя Ди. Приведи сюда этого разбойника, который использует кисть, чтобы устраивать смуты, его ждет тяжкое наказание! Волшебная кисть отныне будет храниться в императорской сокровищнице, нечего ей делать у простолюдинов. Отныне им законом запрещается иметь кисти!

Художник рассыпался в благодарностях и вместе со своими родственниками вышел из дворца. За воротами он увидел, что Ма Ляна и других людей, которые сопровождали его, схватила стража.

Художник объявил приказ императора:

– Разбойник Цзя Ди со злыми намерениями своевольно проник во дворец, уведите его в тюрьму. Остальных велено отпустить.

Ма Ляна заковали в кандалы и заперли в темнице. Он не понимал, что произошло и почему он там очутился.

Император меж тем придумал, как расправиться с теми, кто не уважает его власть. Он приказал посадить ящерицу и ворона в клетки, а клетки поставить на ближайшем к дворцу перекрестке. Художнику и нескольким солдатам он велел, одевшись в платье простолюдинов, стоять возле клеток и говорить, что это древний дракон и древний феникс. Тех, кто начнет возражать, было велено немедленно хватать и сажать в тюрьму. Горожане поняли, что это ловушка, и потому молчали.

Однако на третий день из деревни пришли старушка с внуком, и мальчик закричал:

– Бабушка, это же ворон!

Старушка же, которая не расслышала объяснений художника, прищурившись, заглянула в клетку и воскликнула:

– Да это ящерица!

Обоих тут же схватили.

Император ценил художника и потому назначил его высочайшим уполномоченным по изъятию кистей у простолюдинов. В сопровождении солдат уполномоченный ходил по домам горожан и обыскивал их. То же самое происходило и по всей Поднебесной. Говорят, кое-где кисти конфисковали даже у Пань-гуаня в храме бога-покровителя города и у Куй-сина в храме Вэнь-чана. Где-то, говорят, запретили сажать магнолии. А если правительственным солдатам и попадалось такое дерево, его срубали.

Конфискованные кисти сбрасывали в кучу и сжигали. Небо почернело, его заволокло густым дымом от этих костров. Запах горящих кистей долетал и до темницы Ма Ляна, юноша обливался слезами от горя.

Пошел сильный дождь, с неба полилась черная, горькая вода. Неужто небо тоже плакало?

Глава 48
Каша в драгоценном сосуде

Когда придворные опустошили государственную казну, государю вдруг захотелось расширить дворцовые покои и построить большую тюрьму. Тогда он вспомнил о волшебной кисти и о томящемся в темнице Ма Ляне. Ему пришло в голову заставить узника нарисовать золото, серебро и драгоценности, чтобы пополнить казну. Но император не решился сразу дать ему должность, сначала он направил письма чиновникам в разные места Поднебесной – чтобы те немедленно рассказали ему всю правду о Ма Ляне. Чиновники с рвением бросились выполнять приказ, и в скором времени государю были отправлены подробнейшие доклады.

В них было ясно сказано, что все предки Ма Ляна в свое время попадались на кражах. Сам же Ма Лян еще в детстве воровал кисти, и его много раз ловили. Это был испорченный мальчишка, с ног до головы покрытый язвами и струпьями. Когда он подрос, после убийства и устроенного им пожара он бежал от правосудия. Он воровал государственное зерно, обижал женщин и поднимал мятежи, совершал преступления на каждом шагу, всячески досаждал преданным и законопослушным чиновникам и благородным помещикам. Этот Ма Лян лукавыми речами сбивал людей с толку, а однажды напал на тюрьму и освободил заключенных. В конце концов он ушел в горы и возглавил разбойничью шайку. Они убивают путников – народ кипит от гнева…

В общем, по рассказам чиновников, Ма Лян был настоящим чудовищем! Однако сам император до сих пор не видел, как выглядит этот злодей, поэтому велел привести узника.

Когда стражники доставили юношу в дворцовые покои, был поздний вечер. При свете фонарей государь увидел совсем еще мальчишку, и, хотя на лице его читалось упрямство, он вовсе не был похож на того коварного мошенника, о котором император читал в докладах, поэтому в его душу закралось сомнение. Разумеется, не верил император и в то, что ему, такому просветленному и превосходящему всех своей мудростью правителю, не удастся подчинить себе какого-то деревенского мальчишку.

Голосом, полным притворной ласки и заботы, он обратился к юноше:

– Говорят, ты обладаешь замечательной способностью рисовать и оживлять свои рисунки. Если бы ты мог нарисовать кое-что для меня, я бы вернул тебе волшебную кисть – она здесь, в моем дворце. Я даже позволил бы тебе жить в дворцовых покоях.

В тюрьме Ма Лян видел множество простых людей, которых арестовали без всякой вины, много раз проклинал он жестокого, бесчеловечного императора. И вот теперь он наконец его увидел. Раньше он представлял себе императора красивым, величественным, с утонченными манерами, пусть он жесток и пренебрегает народом – но сохраняет собственное достоинство. Оказалось же, что этот император с сине-зеленым лицом, покрытым густой сетью морщин, напоминает почерневшую от плесени кожуру незрелого мандарина. Выпученные глаза, выпирающие скулы, ввалившиеся щеки, впалая переносица, впалый рот и желтые зубы тоже не украшали его. Лоб и подбородок – словно срезаны ножом, напоминают по форме косточку от финика. Когда он говорит, щеки раздуваются, словно мехи. Императорский халат ему слишком широк, висит на нем, как на бамбуковой жерди. Ма Лян сразу увидел в нем коварного и невежественного человека. Юноша давно не верил в мудрого, просвещенного государя. Однако он пока не понимал, с какими намерениями позвал его император, поэтому молча ждал, что будет дальше.

Император, выглянув в окно, сказал ему:

– Нарисуй мне волшебной кистью солнце! Пусть ночь засияет, как белый день.

В душе Ма Ляна закипел гнев, но он лишь вымолвил:

– Не в моих силах превратить черную ночь в белый день.

Государь подумал и решил, что превратить ночь в день и впрямь сложно. Где это видано, чтобы люди поднимались в небо и рисовали солнце!

– Пожалуй, эта задачка не из легких, – согласился император. – Давай тогда что-нибудь другое. – Достав волшебную кисть, он протянул ее Ма Ляну. – Нарисуй-ка мне сосуд, в котором не иссякают драгоценности!

При виде волшебной кисти Ма Лян воодушевился и, подумав, спросил:

– А что это за сосуд? Я такого не видел.

Увидев, что Ма Лян не упрямится, император вздохнул с облегчением и принялся объяснять:

– Ну это такая посуда, только нарисуй покрупнее, чтоб был как большая кастрюля! Вроде той, в которой обычно варят кашу.

Ма Лян кивнул:

– Тогда давайте кисть. Кастрюлю, в которой варят кашу, я, пожалуй, смогу нарисовать.

Император задумался и в конце концов протянул юноше кисть, но не велел снять с него кандалы.

Ма Лян уселся на пол и принялся рисовать. Спустя несколько минут перед императором появился настоящий котелок. А император, надо сказать, и сам никогда не видел сосуда с сокровищами, поэтому решил, что этот – настоящий. В неверном свете фонарей он не разглядел, что там внутри, и запустил туда руку, надеясь вытащить драгоценности. Тут же раздался вопль! Оказывается, в котелке варилась каша, и император обжег пальцы так сильно, что они покраснели и распухли.

Император запрыгал от боли, один из стражников поспешил ему на помощь, но задел горячий котелок, и тот перевернулся. Император стоял как раз рядом, поэтому на него вылилось особенно много горячей каши. Ноги у него тоже распухли, и государь завопил еще громче.

Император готов был обрушить свой гнев на Ма Ляна, но тот опередил его:

– Я же вам говорил, что никогда не видел сосуд с сокровищами и не умею его рисовать. Вы сказали, что он похож на кастрюлю, в которой варят кашу, да еще попросили нарисовать покрупнее. Между прочим, я никого не заставлял засовывать в него руку, да и опрокинул котел не я!

Императору нечего было сказать. Мучаясь от боли, он только и выдавил:

– Унесите кисть. Рисовать будешь потом.

Глава 49
Золотые и серебряные горы и денежное дерево

Император всю ночь не спал. Ма Лян в раздумьях тоже не сомкнул глаз.

Поутру государь велел узнику:

– Нарисуй мне дерево, на котором росли бы деньги. Да смотри – чтобы с него сыпалось много монет, стоит лишь легонько тряхнуть! Вот будет красота!

Ма Лян по-прежнему был в кандалах, но император не желал освобождать ему руки и велел рисовать прямо так. Ма Лян согласился.

Государь снова дал ему волшебную кисть. Ма Лян взял ее в руки, подошел к стене и принялся рисовать то, что задумал ночью.

На полу у стены он нарисовал несколько извилистых линий, и они сразу же превратились в кристально чистые прозрачные волны, они простирались далеко, насколько хватало глаз. Это было море, очень красивое голубое море, его гладь напоминала гигантское нефритовое зеркало.

Император застыл в недоумении, гадая, что же задумал Ма Лян.

– Я велел тебе нарисовать денежное дерево, – закричал он. – Почему ты рисуешь море?

Пропустив слова императора мимо ушей, юноша нарисовал посреди моря маленький остров, на нем – две горы, а между ними – небольшое деревце.

– На этом острове две горы, – стал рассказывать он, – одна золотая, а вторая серебряная. Вон то деревце между ними и есть денежное дерево.

Император обрадовался, но тут же помрачнел.

– Золотая гора слишком маленькая, серебряная тоже мелковата, дерево совсем малюсенькое!

Юноша добавил несколько мазков над горами и деревом, и те ослепительно засияли золотым и серебряным светом.

– Просто они далеко, а на самом деле и горы, и дерево просто огромные! – заверил императора Ма Лян. – На золотой горе неисчерпаемые запасы золота, а на серебряной – неистощимые запасы серебра, на дереве же деньги растут без числа. Слышите? Это звенят монеты, ударяясь друг о друга, здесь деньги осыпались на золотую гору, а здесь – на серебряную. А это деньги падают в море…

Император уж было обрадовался, но вдруг снова нахмурился:

– Но мне не нужно море! Не хочу море! Не хочу!

– Драгоценные горы и денежное дерево окружены морем, так же, как мои руки и ноги скованы кандалами. Вы не хотите море, а мне не нужны кандалы.

Но император не понял его намека.

– Но как же я смогу достать золото, серебро и деньги, когда горы и дерево окружены морем?

– Если бы вокруг не было моря, остров давно бы разграбили. Пока есть море, все золото, серебро и деньги принадлежат государю.

Император пришел в восторг и воскликнул:

– Скорей же рисуй большую лодку, чем больше – тем лучше. Хочу, чтобы в нее поместилось многомного золота, серебра и денег!

Тогда Ма Лян снова потребовал, чтобы с него сняли кандалы:

– Как же я нарисую большую лодку, когда руки мои скованы. Так я смогу нарисовать только маленькую лодчонку.

Император подумал-подумал и решил, что юноша прав. Он велел слугам на время снять с Ма Ляна оковы, чтобы тот нарисовал большое судно.

– Теперь твои руки свободны, рисуй большую-пребольшую лодку, со мной поплывет много людей!

У стены Ма Лян нарисовал огромный корабль с парусом. Вне себя от радости, император заторопился и, взяв с собой нескольких чиновников и солдат, взобрался на борт. Ма Лян нарисовал ветер, и на море поднялись легкие волны. Большое судно медленно отчалило и плавно заскользило по волнам в сторону острова.

Глава 50
Яростное море

Ма Лян был счастлив. Радовался и император. Юноша продолжал рисовать ветер, постепенно усиливая его. Императору же не терпелось поскорее оказаться на острове, взобраться на золотую и серебряную горы и вывезти оттуда золото и серебро, потрясти денежное дерево и собрать опавшие деньги. Он думал лишь о том, как бы перевезти с острова обе горы, выкорчевать денежное дерево и посадить его во дворце. Ему все казалось, что ветер слишком слабый и корабль плывет невыносимо медленно.

– Нарисуй ветер посильнее! – закричал он Ма Ляну, встав на носу судна. – Нарисуй ветер посильнее! Посильнее!

Ма Лян запрыгнул на стол, стоявший у стены, вытянул руку и несколько раз резко взмахнул кистью. Море заволновалось, парус наполнился ветром, и судно стремительно понеслось к острову. А юноша все рисовал и рисовал ветер. Море грозно взревело, забурлило и покатило гигантские валы. Судно раскачивалось все сильнее и сильнее.

Император испугался, стал махать Ма Ляну и завопил:

– Хватит! Ветер слишком сильный! Не рисуй!

Ма Лян сделал вид, что не слышит его. С каждым новым порывом ветер был все сильнее. Разъяренное море бросало корабль с волны на волну – одна сменялась другой, и каждая была выше предыдущей.

Корабль стал крениться набок. Все пассажиры столпились у противоположного борта, корабль описал круг и накренился на другой бок, тогда пассажиры перебежали к другому борту… Корабль снова описал круг, а с ним и пассажиры.

Толпа теснила императора. Он промок с головы до пят. Вцепившись в мачту на носу судна, он безостановочно кричал:

– Ветер слишком сильный, корабль сейчас перевернется, хватит рисовать!

Но Ма Лян не слушал его, высоко подняв волшебную кисть, он продолжал рисовать вихри.

Над морем закружил настоящий ураган, среди волн появилась воронка – туда и затянуло корабль с императором и его свитой. Он вращался все быстрее и вскоре стал напоминать волчок. Корабль то подпрыгивал над волнами, то снова погружался в воду, как будто сверху кто-то дергал его за незримые веревки.

Император, ни жив ни мертв, все держался за мачту, теперь уже наполовину сломанную, и продолжал кричать:

– Перестань рисовать ветер! Перестань!

Но никто его больше не слышал, а Ма Лян вдобавок изобразил густые черные тучи. Ветер подхватил их и понес к середине моря.

Тучи низко нависли над судном, зарычали громом, засверкали молнией. Император и его свита почти оглохли, а из-за ярких вспышек они не могли разомкнуть глаз, боясь ослепнуть. Императору казалось, что волшебная кисть в руках Ма Ляна стала гигантской и бешено плясала в воздухе, стремительно вращалась. Казалось, это она громыхает и сверкает. Хлынул ливень, потоки воды обрушились на корабль. Казалось, будто кто-то с огромной кисти щедро разбрызгивает тушь.

Волны били все яростнее, вздымались, словно стены, готовые вот-вот сомкнуться и раздавить корабль. Казалось, что вокруг бушует людское море, толпы теснят корабль. Море ревело, клокотали волны – казалось, будто множество людей кричат: «Кисть! Кисть! Кисть!»

Тут корабль подбросило высоко в воздух, затем он упал и, погрузившись в бурлящее море, пошел ко дну. Напоследок император и его свита увидели небо у себя под ногами, а море над головой.

Безбрежное море, бурлящее, яростное море – каким маленьким на его фоне казалось это суденышко – словно пожелтевший листочек в осеннем лесу. Море быстро расправилось с ним…