Текст книги "Ма Лян – волшебная кисть"

Глава 20
Две овчарки

Проводив девочку до дома, Ма Лян не стал заходить внутрь и, не сделав ни глотка воды, той же ночью вернулся к себе.

На следующий день, когда Ма Лян раскладывал свои товары, его стали поздравлять и желать ему скорой свадьбы в разрушенном храме. Юноша стал объяснять, что не собирался жениться, но люди думали, что ему просто неловко.

Однако Ма Лян не переставал думать о девочке и ее старом дедушке: вот нарисовал он им двух овец, но надолго ли хватит денег с их продажи? А если не продавать, что же они тогда будут есть?

На душе у него было неспокойно, он передумал торговать в этот день, нацепил шляпу и пошел в горы. Он собирался подарить девочке и ее деду немного денег и нарисовать все, что им нужно.

Ма Лян добрался до нужной деревушки, но едва переступил порог дома, как следом вошли слуга военачальника и солдат, оба – свирепые, широкоплечие детины.

Девочка сказала деду:

– Это и есть наш благодетель, он подарил нам овец… – Тут она увидела позади Ма Ляна нежданных гостей и, решив, что это он их привел, разозлилась: – Так ты обманщик! Ты не настоящий Ма…

Ма Лян, видя, что она все неверно поняла, сделал жест, чтобы она не называла его имени. Девочка была смышленой и закончила по-другому:

– Ты лишь притворялся добрым!

– Я никого из них не знаю! – воскликнул Ма Лян.

Слуга военачальника, хлопнув себя по груди, заявил:

– Меня прислали за земельным налогом.

– А меня прислали, чтобы я собрал зерновой налог, – добавил солдат.

И оба, выпучив глаза, принялись шарить взглядом по сторонам в поисках ценных предметов.

Девочка от испуга онемела, а дед, обняв внучку, взмолился:

– Почтенные, простите нас, в этом году урожай никудышный, позвольте нам заплатить в следующем году с процентами.

– Так не пойдет!

– Вы должны заплатить сейчас!

Жестокие, как волки, и свирепые, как тигры, эти двое принялись рыться в сундуках и переворачивать корзины.

Оттеснив старика и девочку в угол, Ма Лян наблюдал за негодяями, душа его была полна гнева, но он не мог их остановить.

Они не нашли ни зернышка, но обнаружили двух овец и собрались увести их.

– Эти овцы, их нельзя. – девочка и дед с плачем бросились за ними, но Ма Лян их удержал.

– Пусть забирают!

Меж тем солдат и слуга военачальника начали переругиваться:

– Этих овец я заберу в счет налога на землю! И то этого недостаточно.

– Их должен забрать я, они пойдут в счет налога на зерно, – возразил солдат.

– Нет, за землю!

– Нет, за зерно!

– Да без моего начальства ваш хозяин вообще не разбогател бы!

– А без моего твой начальник никогда не поднялся бы до нынешней должности!

– Эти овцы принадлежат властям!

– Эти овцы принадлежат военачальнику!

Долго они препирались, но так и не пришли к согласию, поэтому сняли рубахи и вышли на гумно.

– Тебе придется меня побороть.

– Я тебя не боюсь, давай драться!

Они сцепились прямо под палящим солнцем и стали отпихивать друг друга, стараясь при этом не причинить друг другу вреда. Наблюдая за ними, Ма Лян достал волшебную кисть, нарисовал палку и бросил ее слуге военачальника. Тот схватил палку и принялся дубасить солдата по спине, так что тот взвыл от боли и стал браниться:

– Да ты и вправду меня бьешь!

Ма Лян тем временем нарисовал плеть и бросил ее солдату. Тот начал ею размахивать и хлестать слугу военачальника по спине, так что тот взвыл от боли:

– Ах, так ты значит хлестать меня вздумал!

Теперь между солдатом и слугой военачальника разгорелась настоящая драка. Бились они все яростнее и никак не могли уняться.

Дрались они около часа, оба устали до смерти, им было невыносимо жарко, и они упали в тени под навесом. Немного полежав, они попросили у девочки по кружке холодной воды и, смочив рот, заговорили:

– Мы ведь одна семья. Зачем мы деремся?

– И то правда, овцы две, не будет ли справедливее забрать каждому по одной?

Они помирились и решили:

– Гляди-ка, у нас у обоих раны, пусть старик даст нам денег на лечение!

Они поднялись, вбежали в дом, надели одежду и собрались выгнать овец, но вдруг обнаружили, что вместо них под столом сидят две здоровенные овчарки. Собаки набросились на слугу и солдата, передними лапами они доставали здоровым детинам до плеч. Зубы их были остры, как гвозди, кроваво-красным языком они облизывали шеи солдату и слуге военачальника. Те, от испуга позабыв об овцах, бросились вон.

Обоим не поздоровилось: один шел скрючившись, второй хромал, им пришлось уносить ноги, поддерживая друг друга.

Овчарки продолжали преследовать их. Пока парни дрались, Ма Лян нарисовал на их рубашках кости с мясом. Привлеченные запахом, нарисованные собаки то и дело набрасывались на беглецов…

Глава 21
Могила для бумажной птички

Прошло три дня. Ма Ляну не давали покоя мысли о судьбе девочки и ее деда, и он снова, нацепив доули, отправился в горы проведать их. По пути он вспоминал их радость в тот день, когда им удалось прогнать двух негодяев.

Поднимая вверх большой палец, дедушка хвалил юношу и все повторял:

– Ты молодец, просто молодчина!

Девочка же льнула к Ма Ляну и тянула его за рукав:

– Позволь мне учиться у тебя рисовать! Я смогу потом помогать тебе!

Дед обрадовался:

– Братец Ма Лян, научи ее рисовать! Она девочка смышленая, всему учится быстро, и многое ей в радость!

– И что же тебя порадовало бы? – спросил Ма Лян.

Закусив кончик своей косички, девочка подняла голову и долго смотрела на белые облака, которые проплывали по синему небу за окном, на вереницы пролетавших мимо диких гусей, а потом неожиданно сказала:

– Мне хотелось бы превратиться в птицу и летать где вздумается, как та птичка, которую ты тогда нарисовал…

Она взяла лист бумаги, сложила из него птичку и подбросила, чтобы та вылетела в окно. Но птичка, ударившись об оконную раму, упала на пол. Девочка погрустнела.

– Давай я нарисую тебе другую бумажную птичку? – предложил Ма Лян. – А то эта птичка даже не умеет петь.

– Нарисуй, нарисуй!

Ма Лян погладил девочку по голове:

– Так вот же она, она умеет петь красивые песни! Ну-ка, спой что-нибудь!

Девочка рассмеялась:

– Какой ты шутник!

Вспоминая это, Ма Лян прошел мимо пожилой женщины, просившей милостыню, ему показалось, что она из той же деревни, что и девочка с дедушкой. Она остановила его:

– Не ходи, там никого нет!

Женщина рассказала, что военачальники посовещались и сразу послали людей схватить старика, его бросили в тюрьму. В доме все поломали, разбили, перевернули вверх дном. Девочка схватила дедушку за одежду и никак не хотела отпускать, она просила забрать ее в тюрьму вместо старика, но солдатам она была не нужна. Девочка не разжимала рук, и когда солдаты вели старика мимо обрыва, один из них пнул девочку, она упала и скатилась в ущелье. Солдаты потом доложили, что девочка сама оступилась.

Ма Лян не на шутку встревожился, поблагодарил женщину и побежал к знакомому дому. Все в нем, не считая стен и крыши, было поломано и перебито. Ставни окон и дверь хлопали на ветру. Юноша, пораженный этой картиной, стоял посреди беспорядка и осматривался. Порыв ветра поднял с пола бумажную птичку, которую сделала девочка, и та упала на ногу Ма Ляну. Юноша нагнулся, поднял птичку, а в ушах у него зазвенел голос: «Мне хотелось бы превратиться в птицу и летать где вздумается, как та птичка, которую ты тогда нарисовал…»

Ма Лян выбежал из хижины; он понял, что это за ущелье, по веревке спустился вниз и стал искать тело девочки. Однако, несколько раз обыскав заросли, он так ничего и не нашел. Пришлось ему лезть обратно ни с чем. Тяжело было на душе у Ма Ляна. Его терзала мысль, что помочь девочке и старику он так и не смог, только навредил.

Обеими руками, раздирая их до крови, он принялся рыть яму на обочине, там, где девочка скатилась в ущелье. Затем вынул из кармана бумажную птичку и аккуратно, с почтением, опустил ее в ямку. Кровь с его израненных рук оросила бумажные крылья и окрасила птицу. Конечно, Ма Лян мог бы нарисовать лопату, чтобы вырыть эту могилку, но он чувствовал, что ему станет легче, только если он сделает это руками, не жалея себя. Похоронив бумажную птичку, Ма Лян насыпал над могилой холмик. Затем он снял шляпу и, опустив голову, долго смотрел на него, вспоминал былое. Делать здесь было нечего, и он ушел, но дал себе клятву: «Я обязательно вытащу из тюрьмы старика!»

Только вот как это сделать?

Глава 22
Журавлик

Мысли о девочке и ее дедушке не давали покоя Ма Ляну, душа его болела, он думал о них днем и ночью, во время еды и во сне.

Однажды в разгар рабочего дня явился покупатель и заказал картину с двумя журавлями кому-то в подарок, заявив, что хорошо заплатит.

Сначала Ма Лян нарисовал старого журавля с яркокрасными перьями на макушке, с белоснежными крыльями и угольно-черным хвостом. Птица стояла на одной ноге на высокой скале, гордо выпрямившись и вытянув длинную шею. Ма Лян ничем не придавил бумагу, и когда он рисовал птице лапы, подул ветер, один угол завернулся и задел кисть – вот жалость, на лапе журавля оказался длинный мазок туши, напоминающий веревку, как будто журавль привязан за ногу. Юноша вспомнил дедушку, томившегося в темнице, – он сейчас как этот журавль. Ма Лян нарисовал зеленую травку и прикрыл ею этот случайный мазок.

В другом углу листа он нарисовал маленького белого журавля, тот следовал за большим и, широко раскрыл клюв, словно вел с ним беседу. Журавлик был прекрасен. Ма Ляну подумалось, что он – точь-в-точь та самая девочка! Да, вот у него в ушах зазвенел ее голосок: «Мне хотелось бы превратиться в птицу и летать где вздумается, как та птичка, которую ты тогда нарисовал…»

Юноша отвлекся и в рассеянности уронил каплю туши на маленького журавля, капля упала над самым клювом птицы, а ведь Ма Лян не собирался прорисовывать птицам глаза.

Вдруг белый журавлик открыл глаза, взмахнул крыльями и взмыл в небо. Наблюдавшие за рисованием зеваки замерли от удивления. Ма Лян же проговорил:

– Лети! Лети куда тебе вздумается!

Крылья у журавлика, похоже, еще не совсем окрепли, летел он совсем низко, да и вряд ли он хотел улететь. Он долго кружил над городом, и лишь потом взмыл в небо и скрылся вдали.

Слухи об этом удивительном событии быстро разлетелись по округе. Один передал десятерым, десятеро рассказали сотне, и за несколько часов уже весь город знал о том, что у парня по имени Фэн Лан, который продает картины, есть чудесная кисть, которая оживляет картины.

Любители строить догадки говорили:

– Этот Фэн Лан, должно быть, небожитель и настоящий чародей!

Скептики возражали:

– Сейчас столько самозванцев развелось! Притворяются бессмертными, а на деле просто морочат людей!

Те, кому доводилось слышать о Ма Ляне, предполагали:

– Может быть, он и есть тот самый Ма Лян, который сейчас в бегах!

Сомневающиеся на всякий случай защищали юношу:

– Не надо путать, Ма Лян это Ма Лян, а Фэн Лан это Фэн Лан, имена-то разные!

Однажды ветреной дождливой ночью на вывеске с иероглифами «Фэн Лан», которая висела на его лавке, как на зло оторвались дорисованные черты – и осталось имя «Ма Лян». Когда это заметил какой-то ребенок, он пронзительно закричал: «Ма Лян!» – и юноша поспешил убрать вывеску.

Ма Лян понял, что опасность близко, пора бы ему уходить. Однако он еще не вызволил из тюрьмы старика, а значит не выполнил клятву, которую принес на «могиле» девочки. Он не мог уйти, какая бы опасность ему ни грозила!

История о Фэн Лане очень скоро дошла до кривого военачальника и до носатого чиновника. Они не знали, стоит ли ей верить, поэтому отправили людей, чтобы те под предлогом ремонта храма переселили Ма Ляна на постоялый двор, где за ним было бы удобно наблюдать. Ни о чем не подозревая, юноша поселился на постоялом дворе.

Через несколько дней военачальник отправил слуг с паланкином на постоялый двор и велел принести Ма Ляна.

В доме военачальника готовились к празднованию сорокалетия его жены, которая, как и муж, была кривой, только она косила на одну сторону, а муж – на другую. А окривели они оттого, что любили спать на высоких изголовьях, военачальник говорил, что так лучше спится.

Военачальник попросил Ма Ляна нарисовать картину с персиком бессмертия. Персик при этом должен быть большим и обязательно источать сладкий аромат.

Ма Лян, конечно же, не хотел ничего рисовать для военачальника, но согласился при условии, что тот выпустит из тюрьмы старика и освободит его от платы за землю. Военачальник принял условие с оговоркой: отменить плату за землю он вполне мог, а вот освобождение из тюрьмы ему нужно было обсудить с местными властями.

Ма Ляна вернули на постоялый двор. Обо всем этом быстро стало известно в городе.

Потом слухи стали обрастать все новыми невероятными подробностями. Мол, у военачальника нет сыновей, его супруга ездила молиться в разрушенный храм, после чего военачальнику во сне явилась бодхисаттва[24]24
  Бодхисаттвы – буддийские святые.


[Закрыть] и велела ему усыновить Фэн Лана. Фэн Лан же приезжал к нему в дом и признал военачальника и его жену приемными родителями.

Когда эти нелепые сплетни дошли до Ма Ляна, он был в ярости. Он стал рассказывать, как было на самом деле. Однако чем больше он объяснял, тем нелепее становились сплетни и тем быстрее они разлетались. Многие у него за спиной шептались, называя его приемным сынком военачальника.

Глава 23
Картина с персиком бессмертия

У Ма Ляна было лишь одно желание – вызволить старика из тюрьмы, он перестал обращать внимание на слухи. Он нарисовал картину с персиком бессмертия и поздним вечером, под покровом темноты, лично принес ее военачальнику. Юноша сказал ему, что к картине можно прикасаться лишь легонько, можно и лизнуть – но очень осторожно, ее нельзя разворачивать днем, а вечером нельзя рассматривать при свете лампы.

Военачальник позвал жену. Погасили свет, и Ма Лян развернул свиток. Военачальник и его жена прикоснулись к картине: нежный персик, покрытый настоящим пушком, был огромным – размером с целый таз для умывания. Они побоялись слишком сильно нажимать на картину, чтобы ногтями не повредить кожицу персика и чтобы не потек сок. Потом военачальник и его жена попробовали лизнуть персик – и тот оказался сладким даже снаружи, словно был покрыт медом. Они были очень рады и пообещали наградить Ма Ляна после праздника.

Юноше не нужно было вознаграждение, все, чего он хотел, – чтобы дедушку выпустили из темницы. Но военачальник был непреклонен:

– Прежде чем выпустить кого-то из тюрьмы, нужно обсудить это с местными властями.

Через несколько дней настал день рождения жены военачальника. Большой зал освещали резные фонари, несколько десятков столов ломились от яств и вина. Там же установили сцену, в глубине ее повесили красное шелковое полотно с огромным золотым иероглифом «долголетие» (寿). Как только начался пир, на сцену поднялись актеры – они устроили представление.

В гости пришли сплошь богачи да чиновники, и все с богатыми дарами: шелка, золотая и серебряная утварь, жемчуга и агаты, картины и каллиграфические надписи именитых мастеров, редкие лакомства, драгоценный меч, рабы и рабыни!

Военачальник с женой восседали за главным столом. Именинница нарядилась в богатые одежды, сияла драгоценностями, словно была обернута в золото. Не считая кривизны, все в ней было безупречно, настоящая дама из высшего общества.

На военачальнике была парадная форма чиновника, которую он когда-то носил на службе, на поясе у него висел древний меч, полученный, по словам военачальника, из рук императора. Выпятив грудь, он держался так же гордо, как в былые времена. В самый разгар веселья, когда гремела музыка, а чаша с вином трижды обошла гостей по кругу, военачальник поднялся с женой на сцену и объявил:

– У меня появилась новая ценная картина, на ней изображен большой персик бессмертия, он с пушком и сладкий на вкус. Однако эту картину нельзя разворачивать при свете, нужно потушить свет, и тогда можно будет потрогать персик и даже лизнуть.

Он велел было слугам потушить свет, но его жене это не понравилось: где это видано, чтобы день рождения праздновали в темноте?

– Мы взглянем только разок! Пусть свет горит!

Опасаясь гнева супруги, военачальник не стал настаивать, а велел слугам вынести картину на сцену. Под ослепительным светом военачальник и его жена осторожно развернули свиток каждый со своей стороны и подняли его повыше. Поскольку оба они были кривыми и головы их косились в сторону картины, было похоже, будто они просто любуются рисунком.

Персик и впрямь был огромный: ярко-красная макушка, золотистая кожица, под ним подстилка из темно-зеленых листьев. Плод был покрыт пушком, медовая мякоть под тонкой кожицей, казалось, вот-вот брызнет соком, на зеленых листочках блестели жемчужины-росинки. Персик как будто только что сорвали с дерева.

Картина привела всех в восторг, сглатывая слюну, гости хотели потрогать и лизнуть нарисованный плод. Гостей было много, так что они поднимались на сцену по очереди.

Ярко горел свет, военачальник с женой высоко держали картину, а гости выстроились друг за другом и по одному поднимались на сцену, трогали персик и лизали его, спускались с другой стороны, а им на смену поднимались все новые гости. В зале царило оживление. Всем хотелось подольше потрогать картину и лизнуть персик несколько раз. Поначалу хозяева каждому гостю почтительно кивали, но постепенно начали хмуриться, руки их начали дрожать, а кривые шеи становились еще более кривыми.

Вскоре хозяин с хозяйкой начали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Затем изгибаться в пояснице. Потом стали подергивать плечами. Еще позже они начали трястись всем телом, их ноги и руки сводило судорогой, прямо на сцене они пустились в пляс по кругу, все ускоряясь и ускоряясь. Гости решили, что хозяева исполняют свой странный танец от избытка радости.

С головы именинницы попадали все украшения, пожалованный императором драгоценный меч военачальника отстегнулся и упал на пол, а эти двое все не прекращали пляску. В конце концов гостям это показалось странным.

Неожиданно все, кто прикасался к картине, тоже пустились в пляс. Все больше гостей присоединялись к танцу, и в конце концов заплясал весь зал. Все словно обезумели. Военачальник с женой разорвали картину, гости в зале стали опрокидывать столы, но пляска все не прекращалась.

Оказывается, под листьями, на которых покоился персик, кишели муравьи. Упавший на картину свет потревожил их, и они расползлись во все стороны. Они забирались людям в рукава, в обувь, под воротник и даже в рот… Сначала они напали на военачальника и его жену, расползлись по всему телу, вызывая невыносимый зуд, их невозможно было ни поймать, ни стряхнуть, военачальнику и его жене оставалось только прыгать без остановки. Ну а за ними стали прыгать и все гости…

Ма Лян разбрызгал тушь и нарисовал муравьев в надежде, что хозяева захотят похвастаться картиной при ярком свете. Так и вышло: пир закончился не очень-то весело.

К счастью, ни военачальник, ни кто-либо другой не догадался, откуда взялись муравьи. Военачальник во всем винил жену, которая развернула картину при ярком свете, – ведь Ма Лян их предупреждал! Им не в чем было его обвинить.

Однако про обещание освободить дедушку военачальник давно забыл.

Глава 24
Картина с разноцветным лотосом

Спустя несколько дней носатый чиновник послал слуг с паланкином за Ма Ляном.

У тридцатилетней дочери чиновника тоже был большущий нос (и это неудивительно, очень часто дочери рождаются похожими на отцов). Так вот, эта носатая девица собиралась замуж, и чиновник пригласил Ма Ляна нарисовать картину с цветным лотосом. Этот лотос должен был отличаться удивительной красотой и обязательно испускать аромат.

Но разве Ма Лян согласился бы рисовать для него по доброй воле? Поскольку дедушка, запертый в темницу этим самым чиновником, по-прежнему томился в неволе, Ма Лян потребовал, чтобы чиновник избавил старика от налога на зерно и выпустил его на свободу. Тот согласился, но с оговоркой: налог отменить он готов, а вот прежде чем выпустить старика на свободу, следует поговорить с военачальником.

Чиновник попросил Ма Ляна как можно скорее принести готовую картину, и Ма Ляна доставили на постоялый двор.

Об этом визите снова стало известно всему городу. Опять поползли слухи. Говорили, что у чиновника из детей одна только дочь. Он пытается найти зятя, но кто же осмелится с ним породниться? Поэтому чиновник решил выбрать зятя, кидая в прохожих вышитый мячик из окна терема над своими воротами. Однако все, в кого он попадал, либо сбегали, либо умирали. Так что в этот раз, как говорили сплетники, дочь чиновника отправила слугу, чтобы тот передал мячик Фэн Лану, и теперь он станет зятем чиновника – поэтому и приезжал в гости к будущему тестю.

Ма Лян рассердился, услышав эти сплетни. Он хотел было рассказать, как было дело. Но чем больше он объяснял, тем нелепее становились сплетни и тем быстрее они разлетались. Люди за его спиной показывали на него пальцем, называя зятем чиновника. Но у Ма Ляна было лишь одно желание – вызволить из тюрьмы дедушку. И на сплетни он махнул рукой.

Он нарисовал картину с большим цветным лотосом и спозаранку, пока было прохладно, лично отнес ее чиновнику. Отдавая картину, он сказал, что ее нужно вешать только в хорошо проветриваемой комнате, любоваться ею можно лишь издалека, можно нюхать – но не трогать руками, и тем более не раскачивать и не трясти ее.

Чиновник приказал слугам принести из сада несколько лотосов и поставить их в вазу, а затем попросил дочь сравнить нарисованный цветок с настоящими. Ма Лян развернул свиток и разложил его на столе. По комнате разлилось нежное благоухание. Лотос переливался всеми цветами радуги. Под цветком, словно драгоценное блюдце, сверкали зеленые листья. За цветком виднелось множество семенных коробочек. Чиновник сказал, что после свадьбы дочери обязательно вознаградит художника.

Но Ма Ляну не нужно было вознаграждение, он лишь хотел, чтобы дедушку выпустили из тюрьмы. Чиновник же твердил:

– Нужно сначала с военачальником посоветоваться.

Настало время сильных морозов, а с ними и день свадьбы. Дул ветер, пруд в саду покрылся коркой льда, лотосы в пруду давно завяли, остались лишь сухие стебли да увядшие листья, вмерзшие в лед.

Пир был в самом разгаре. Гости ели и играли в кости. Звучала музыка и наперебой раздавались пожелания счастья молодоженам. До чего веселый был пир! Чиновник на радостях напился вина, так что в разговоре с гостями у него язык заплетался.

Дочь чиновника всегда была девицей своенравной. Ей наскучило сидеть среди гостей, и она увела жениха в покои для новобрачных. Молодожены предвкушали чудесную ночь. Цветные свечи ярко освещали комнату, топилась печь – от нее было очень тепло, как весной. Барышне осталась прислуживать лишь одна служанка, остальных хозяйка отослала.

Плотно заперев двери и окна, уставшие молодожены, сняв костюмы и опустив полог, прилегли на кровать. Невеста достала из своей парчовой шкатулки в изголовье свиток с цветным лотосом и повесила его под пологом, чтобы даже во сне чувствовать волнующий аромат цветка.

Жених обнял невесту:

– Этот лотос – прямо как ты: нежный и красивый…

Невеста обрадовалась и, приблизив большой нос к картине, сказала:

– Принюхайся: это лотос так пахнет или я?

Жених тоже уткнулся носом в картину:

– Нет, картина не пахнет, значит, это ты!

Дочь чиновника схватила с картины одну из коробочек с семенами:

– А это как называется? Ты, наверное, и не знаешь! Отец говорил, что это к скорейшему рождению ребенка!

Молодые рассмеялись. Жених вынул из коробочки две семечки:

– Давай съедим по одной, чтобы у нас как можно скорее родился сынок…

Тут послышалось жужжание, и из коробочки с семенами вылетел целый рой пчел, они садились на жениха и невесту, ползали по ним и больно жалили. Молодожены громко вскрикивали от укусов. Служанка тем временем уснула и ничего не слышала.

Кто бы мог подумать, что в коробочках с семенами окажутся пчелы! Под пологом было жарко и душно, духота потревожила пчел, и они, словно дым, просочились наружу.

Жених с невестой напоминали гигантские шары из пчел. Они соскочили с кровати и как были, без одежды, сбежали, спотыкаясь, по лестнице и ворвались в зал, где шел пир.

Чиновник потягивал вино, слушая добрые пожелания от гостей, и вдруг увидел, как в зал вбежали страшные черные создания.

– Отец, спасите меня.

Только по голосу он понял, что это его дочь, он увидел, наконец, что она вся покрыта пчелами.

– Скорее, на помощь! – воскликнул он, снял с пояса драгоценный меч и стал им размахивать. Он не сумел помочь дочери, а только привлек внимание пчел – те устремились к нему.

Все, у кого были мечи, вынули их и принялись отмахиваться от пчел, а тем, у кого мечей не было, пришлось смахивать пчел рукавами. Пчелы с громким жужжанием разлетались и садились на лица гостей.

Вскоре у всех гостей по лицу ползали пчелы, а если их пытались пристукнуть, они жалили. Наконец кто-то завопил:

– Их нельзя убивать, нужно их выкурить!

По столу разлили масло из лампы и подожгли его. Однако с этим поспешили: сначала загорелся стол, а потом заполыхал настоящий пожар, и вскоре пламя охватило весь зал.

Хозяин и гости, облепленные пчелами, стали выбегать в сад. Кто-то прыгнул в пруд, и только после этого пчелы оставили его в покое, испугавшись воды. Тогда все стали прыгать в пруд. На дворе стояла зима, холод пронизывал до костей. Как только пчелы улетели, все почувствовали, как сильно замерзли. Носы у чиновника и его дочери стали еще больше: они распухли от укусов и теперь походили на жареные кунжутные шарики. Однако пчелы роились над водой, и никто не осмеливался первым вылезти из пруда.

Ма Лян, оказывается, все верно рассчитал: он догадывался, что картину повесят в комнате для новобрачных, а окна там закроют. Поэтому, рисуя коробочки с семенами, он нарисовал внутри пчел.

Никто не предвидел, какой неприятностью обернется свадьба дочери чиновника. Ни сам чиновник, ни кто-либо еще не догадывался, откуда в лотосе взялись пчелы, хозяин винил дочь за то, что она не повесила картину у окна и к тому же нарушила запрет, прикоснулась к ней. Ма Лян предупреждал их, обвинить его было не в чем.

Однако и эта попытка Ма Ляна вызволить старика из тюрьмы не удалась.