Текст книги "Ма Лян – волшебная кисть"

Глава 37
Снадобье

Ма Лян все шел и шел. Однажды он оказался у подножия горы. Юноша утомился, да и время было позднее, поэтому он решил заночевать на постоялом дворе в ближайшей деревне. Этот постоялый двор находился прямо на дороге, ведущей в столицу, и все путники перед подъемом в гору обязательно останавливались здесь, чтобы набраться сил и накормить лошадей. Дела у хозяев шли хорошо, в постояльцах недостатка не было.

Как только Ма Лян вошел в комнату, у него началась лихорадка, разболелись раны от ударов палками. Сердобольные хозяева приютили его на время болезни и велели сыну с невесткой о нем заботиться, поить чаем и подносить воду. Невестка обработала его раны. Ма Лян был тронут их заботой, но ему нечем было их отблагодарить, поэтому он тайком написал волшебной кистью пейзаж и подарил его хозяевам.

На картине он запечатлел гору, которая виднелась из окна его комнаты. Гора поросла буйной зеленью, по ней бежал ручеек, огибая камни. Удивительным было то, что с картины ранним утром доносилось пение птиц, а по вечерам – журчание воды, стекающей в долину. Картина привела хозяина в восторг, и он сразу же повесил подарок на ширму у входа, чтобы все, кто входил, могли любоваться пейзажем.

Чуть погодя до подножия горы добрался и художник, он поселился на том же постоялом дворе. Едва войдя, он заметил картину и тотчас понял, что она принадлежит кисти Ма Ляна. Он выяснил, что юноша задержался здесь из-за болезни, и вне себя от радости решил, что само небо ниспослало ему удачу.

Ма Лян целыми днями не вставал с постели и, конечно, не знал, что рядом поселился художник.

Однажды вечером художник, назвавшись врачом, попросил сына хозяина передать Ма Ляну снадобье. Юноша не думал, что от этого лекарства он так быстро провалится в глубокий сон.

Художник ждал за дверью, и как только убедился, что Ма Лян уснул, вытащил у него волшебную кисть и вместо нее засунул фальшивую, которая выглядела точь-в-точь как настоящая.

«Наконец-то судьба улыбнулась мне, теперь будут у меня и богатство, и слава!» – так думал вор, радуясь своей удаче. Той же ночью он, пока никто не видит, снял с ширмы нарисованный Ма Ляном пейзаж и, спрятав волшебную кисть за пазуху, а картину – в заплечную корзину, отвязал своих мулов и двинулся в путь. Шляпу доули он, как и Ма Лян, закрепил у себя на спине.

Улизнув посреди ночи, художник и не подозревал, что предстоявшая ему дорога в гору была отнюдь не безопасна, там то и дело сновали бандиты.

В ту ночь луна светила тускло, звезд не было видно. По обеим сторонам дороги вздымался лес, тропа поросла сорняками по колено, с обеих сторон нависали камни причудливых форм, будто притаившиеся чудища, поджидавшие добычу. На горе то канавы, то ущелья, словно небрежно разбросанные западни, так и норовили поглотить неосторожного путника.

Художником овладел страх, к тому же он опасался погони, и ему приходилось постоянно озираться, поэтому от любого шороха или звука – перебежал ли ему дорогу крохотный дикий заяц или заухала на дереве сова – у него душа уходила в пятки. Когда беглец пересекал горные вершины, поросшие сосновым лесом, громкие завывания ветра напоминали ему душераздирающий плач, и художник от страха покрывался испариной.

И вот наконец случилось то, чего он так боялся. Когда он огибал очередной утес, на дорогу выскочили четверо здоровенных парней, стащили его с мула, завязали ему глаза и связали руки.

– Я бедный человек, я простой бедняк, пощадите! – отчаянно вопил художник.

Двое обыскали навьюченный на мула багаж и воскликнули:

– Врет он все, это не иначе как богатенький купец!

– Эти деньги и имущество я заработал продажей картин, меня зовут Ма Лян, я Ма Лян!

Услышав это имя, разбойники замерли. Один из них подошел к пленнику и вгляделся в его лицо.

– Ма Лян не такой старый!

Поняв, что этот разбойник знает, как выглядит Ма Лян, художник попытался выкрутиться:

– Я его старший брат, брат его!

– Не слушайте его болтовню!

Один из парней толкнул художника, и тот скатился в ущелье. На его счастье, на дне оказался мелкий пруд, так что он не разбился насмерть, а лишь на некоторое время потерял сознание. Он вылез из пруда, как только очнулся.

Дождавшись рассвета, художник перетер о камни веревку, стягивавшую его запястья, и освободил руки, затем снял с глаз повязку. Однако ущелье было глубоким, его окружали отвесные скалы, по которым почти невозможно было вскарабкаться наверх. Все попытки художника выбраться оказались неудачными, тогда он напился воды и стал громко кричать. Свист ветра, журчание воды и шум деревьев заглушали его крики, он сорвал голос – но никто не пришел к нему на помощь. Художник не падал духом, он стал думать, как выбраться. Волшебная кисть Ма Ляна, волшебная картина и шляпа доули по-прежнему были при нем, поэтому он не отчаивался.

Ма Лян же тем временем под действием выпитого снадобья продолжал крепко спать. Он и не подозревал, что художник, стащив его волшебную кисть и волшебный пейзаж, уже опередил его на пути в столицу.

Глава 38
Сон о дожде из кистей

Ма Лян лежал в полудреме. Прилетел его белый журавлик, расправил крылья и стал вдруг большим-большим. Ма Лян вскочил с кровати, сел ему на спину и полетел домой.

Время словно потекло вспять, юноше казалось, что он вернулся в детство, стал маленьким мальчиком. К нему приближались, а лучше сказать, летели навстречу ушедшие дни. Юноша вернулся в родные края, в родную деревню, погруженную во мрак. Землю укрыла ночь.

Внезапно журавль под ним превратился в ту бумажную птичку, которую когда-то сложила девочка. Но эта бумажная птичка тоже была огромной, и Ма Лян, сидя на ней верхом, кружил над родной деревней.

Он увидел, что его первая «картина», нарисованная волшебной кистью – тот самый большой красный фонарь – по-прежнему висит у околицы, ветер раскачивает его, и он мигает – будто открывается и закрывается гигантский красный глаз. Воск слезами капает со свечи в фонаре. На магнолиях вокруг деревни ни одного листочка, ни единого цветка, ветви высохли и напоминали воздетые к небу иссохшие руки безнадежно больных людей, которые обращаются к небесам с мольбой о милосердии.

Бумажная птичка начала снижаться и села у околицы. Ма Лян вошел в деревню.

Ох! В каждом доме хозяйничала саранча ростом с человека, насекомые пожирали плуги, чигири и жернова, которые Ма Лян когда-то нарисовал волшебной кистью… Они ели все подряд, не оставляя ни одной целой вещи. Ни во дворах, ни в домах не осталось ничего. Казалось, они вот-вот примутся и за людей!

У саранчи были человеческие головы, юноша вгляделся – и узнал толстого хозяина канцелярской лавки, похожего на свинью, помещика с длинной шеей, кривого военачальника, большеротого помещика, носатого чиновника, зубастого чиновника, художника и чиновника с ослиным лицом. Они его, похоже, не узнали да и вообще не заметили.

Ма Лян нарисовал меч и попытался заколоть саранчу, но насекомые ничего не чувствовали, они ловили меч зубами и со скрежетом принимались его грызть, они ни разу не подавились, зубы у них оказались преострыми.

Тогда Ма Лян нарисовал большой меч и попытался разрубить их, затем нарисовал молот и попытался их прибить – но ничто не брало саранчу.

Что за напасть!

На улице лежали люди со связанными руками и ногами, они не могли пошевелиться. Саранча собиралась их съесть. Ма Лян пригляделся – и узнал в этих несчастных своих соседей, друзей, был среди них и мальчик, получивший удар плетью, и та старая женщина, у которой были котята, и парень, чей отец погиб, и слепая старуха, и муж с женой с раздувшимися шеями… Похоже, они тоже не видели Ма Ляна, не слышали его окриков. Они широко разевали рты, но не могли издать ни звука.

Что же здесь происходит?

Юноша вдруг побежал, как безумный, закричал:

– Ну почему?!

Тут перед глазами его возникла та самая пагода. Он бросился к ней, но пагода внезапно превратилась в старика-небожителя с седой бородой, который когда-то подарил Ма Ляну волшебную кисть. Старик был огромного роста. Юноша, обхватив его за ноги, стал умолять:

– Прошу, дай нам много волшебных кистей! На свете столько беззащитных и обездоленных, пусть же у каждого будет волшебная кисть! Чем больше бедных людей будут иметь волшебную кисть, тем меньше будет в мире страданий. Если бы у каждого была волшебная кисть, каким прекрасным стал бы этот мир! Эти негодяи больше всего боятся волшебной кисти!

Так говорил он, обнимая старика за ноги. И что же? Оказалось, что обнимает он пагоду. Она вдруг зашаталась. Сверху градом посыпались красные финики. Едва финик срывался с ветви, как прямо в воздухе раскрывался, и внутри оказывался черенок. Косточка же превращалась в ворс, заостренный на кончике.

Саранча бросилась бежать!

Пагода снова превратилась в бессмертного, тот взял в руки свою длинную бороду и взмахнул ею, как кистью. Внезапно старик и сам обернулся огромной кистью, а затем – старым золотым драконом с длинными усами, развевавшимися в воздухе. Дракон неспешно поднялся в небо, извиваясь кольцами и вздымая вокруг себя вихрь.

Вихрь долетел до города и сорвал вывески со всех канцелярских лавок, снес кровлю и поднял в воздух все кисти. Начался настоящий дождь из кистей, да не просто дождь, а ливень!

Все те несчастные люди, которые лежали связанными, избавились от веревок, и у каждого в руках оказалось по кисти – по одной большой кисти с ворсом, заостренным, как кончик меча.

А саранчу падавшие с неба кисти пронзали, словно дротики, они вонзались им в спины и в животы – буквально пригвождали к земле.

Ма Лян радовался этому чуду, но вдруг… сел в своей кровати. Оказалось, это был сон, добрый сон. В окно заглядывала бледная луна, еще не занялся рассвет.

Глава 39
Мягкосердечие – признак слабости

Жар у Ма Ляна спал, раны больше не болели, и юноша ощутил прилив сил. Убедившись, что кисть на месте, он собрал вещи, закрепил на спине доули и пошел прощаться с хозяином. Он был искренне благодарен этому доброму человеку. Хозяин рассказал юноше, что снадобье ему передал какой-то лекарь с козлиной бородкой, который отказался назвать себя и сразу ушел. Хозяин был человеком совести, он полюбил Ма Ляна за его благородство и хорошие манеры и потому отказался брать с него деньги за постой, мало того – еще и дал ему еды в дорогу.

Уже когда юноша вышел за дверь, хозяин обнаружил, что картина, украшавшая ширму, пропала. Через постоялый двор каждый день проходило столько людей, что не было никакой возможности вычислить вора. Эта пропажа очень огорчила хозяина.

Ранним утром, когда как тьму рассеяли первые лучи солнца, постепенно сгустились тучи, стало пасмурно и душно. Ма Лян в полном одиночестве взбирался на гору. Его душу и взгляд радовал прекрасный горный пейзаж, но поскольку дорога оказалась пустынной, юноша был все время настороже.

Так шел он очень долго, пока не добрался до лесной чащи и крутых обрывов. Ма Лян подумал, что волшебную кисть нужно спрятать понадежнее, переложить из-под одежды в доули. Но перед этим, опасаясь, что за ним следят, он решил проверить, нет ли кого вокруг, бросив в разные стороны несколько камешков. Один из брошенных камней полетел в ущелье и плюхнулся в пруд.

Художник, хоть и освободился от веревки, по-прежнему сидел в воде. Он уже начал нервничать, но вдруг услышал всплеск воды. Художник понял, что наверху кто-то есть, и что есть мочи закричал:

– Спасите меня! Скорее на помощь!

Ма Лян достал было кисть, но вдруг услышал эти крики со дна ущелья. Художник до этого так много кричал, что успел сорвать голос, так что он изменился до неузнаваемости, и Ма Лян его не узнал. Услышав крик о помощи, юноша забыл о себе, решив, что спасение человека превыше всего. Он наспех заткнул кисть за пояс и заглянул в ущелье. Вглядевшись, Ма Лян узнал в человеке на дне своего старого знакомого, художника. А тот, задрав голову, увидел Ма Ляна – судьба вновь свела его с заклятым врагом. Оба застыли от неожиданности.

Ма Лян не знал, как художник очутился в здешних краях, и еще непонятнее было, как он угодил в это ущелье.

Художник не рассчитывал на эту встречу и подумал, что Ма Лян не только не станет его спасать, но еще и как-нибудь навредит ему. Он пожалел, что действовал слишком осторожно на постоялом дворе, надо было, забрав кисть, тут же прикончить мальчишку, пока тот спал. Художнику вспомнилась поговорка: «Мягкосердечие – признак слабости». Однако он не собирался сложа руки ждать смерти, он решил еще раз сразиться с врагом.

Распластавшись на дне ущелья, художник жалобно умолял:

– Я уже не тот, что был раньше! Братец Ма Лян, спаси меня, я шел в столицу и меня обокрали, а самого столкнули сюда… Ты не знаешь, братец, а ведь пока ты болел, именно я передал для тебя лекарство на постоялом дворе, потому что осознал, как несправедливо вел себя по отношению к тебе, угрызения совести не давали мне покоя.

Ма Лян хоть и ненавидел художника, но, услышав про лекарство, подумал, что он и вправду исправился. Вид обреченного на смерть человека заставил Ма Ляна сжалиться.

– Хорошо, я сейчас нарисую веревку и вытащу тебя!

Ма Лян запросто вытащил кисть и собрался нарисовать на земле веревку, но когда он приступил к делу, почувствовал, что кисть стала легче. И сколько бы он ни рисовал, веревка не становилась настоящей. Волшебная кисть, похоже, утратила силу. Юноша бессильно опустился на землю. Может быть, он разгневал даровавшего ему кисть небожителя тем, что не смог помочь еще большему количеству бедняков, не избавил их от бед? Но ведь он, Ма Лян, постоянно беспокоился о своих друзьях и соседях, ни на минуту о них не забывал! Он от всей души желал помочь всем, кто в этом нуждался!

Юноша снова взял кисть и стал внимательно рассматривать ее. Он заметил, что она новая. Хоть она и выглядела точь-в-точь как его волшебная кисть, но все-таки была ненастоящей. Ма Лян встревожился еще больше. Волшебная кисть была спасением для всех бедняков Поднебесной, не хватало еще лишиться ее! Ма Лян ломал голову, где же он мог ее потерять.

Художник, услышав, что юноша собрался нарисовать волшебной кистью веревку, хлопнул себя по лбу: как это он сам не додумался, ведь волшебная кисть у него! Он не мешкая достал кисть и стал рисовать. Но едва ворс коснулся камня, как кисть отяжелела. Художник привык рисовать обычными кистями, да и делал это редко, так что у него даже рука задрожала. Рисовать было очень трудно: сделает один штрих – слишком тонко, получается не веревка, а пиявка. Сделает другой – слишком толсто, получается не веревка, а ящерица. Вдруг ящерица разинула пасть и поползла к художнику. Тот завопил от ужаса:

– Братец Ма Лян! Спаси меня, тут…

Ма Лян его слышал, но что же он мог сделать!

– Я не могу спасти тебя, я потерял волшебную кисть!

Художнику пришлось сознаться. Но он и здесь наврал с три короба:

– Братец Ма Лян, на том постоялом дворе хозяин продал мне какую-то кисть, может, это и есть твоя? Если так, то я ее верну!

Ма Лян был доверчивым малым и сразу поверил в эту историю, потому что кисть пропала как раз после того, как он нарисовал для хозяина пейзаж.

Ну и негодяй же этот хозяин, неудивительно, что он перед ним так старался. Юноша корил себя за наивность.

– Ну, кидай ее сюда, давай проверим, – ответил он художнику.

Художник испугался, что как только он кинет Ма Ляну кисть, тот сразу убежит и бросит его.

– Братец, но как только я кину тебе кисть, обязательно спаси меня! – взмолился он.

Ма Лян ни о чем не мог думать, кроме кисти, и поэтому ответил:

– Я очень благодарен тебе за то, что ты помог мне разыскать кисть, как же я тебя брошу? Нужно держать свое слово!

У художника не было выбора. Он решился и подбросил кисть. Ма Лян поймал ее и обрадовался: это была его волшебная кисть. Он наскоро нарисовал веревку, бросил один конец в ущелье и велел художнику обвязать ее вокруг пояса. К счастью, художник был тощий, и Ма Лян легко вытянул его наверх.

Художник уже заранее все придумал, и как только вылез наверх, пока юноша переводил дух, схватил волшебную кисть и что есть сил столкнул Ма Ляна в ущелье. В этот раз он решил действовать беспощадно и вдогонку сбросил здоровенный булыжник.

Тут на дороге появились путники. Им стало интересно, чем это занимается художник, и тот соврал, что расправляется с разбойником. Тогда путники вместе с ним перетащили к краю еще несколько тяжелых камней и отправили их в пропасть.

Решив, что Ма Ляну на сей раз никак не выжить, художник подхватил узел юноши и, распрощавшись с путниками, пошел своей дорогой.

Глава 40
На дне ущелья

Ма Лян, обхватив голову руками и свернувшись калачиком, скатился в ущелье и нырнул в пруд, так что ушибся не сильно. Однако он не думал, что его начнут забрасывать камнями. Один из булыжников угодил ему в ногу, другой разбил колено, но, к счастью, кости остались целы. Юноша поспешил прильнуть к одной из стен ущелья – и прямо над его головой пролетел град камней.

Ма Лян мог понять злой умысел художника, но решительно не понимал, за что ему досталось от случайных прохожих. Он снова корил себя за доверчивость, из-за которой попал в беду. Теперь-то ему стало ясно, что художник передал ему снадобье, чтобы выкрасть волшебную кисть, подменить ее фальшивой, пока Ма Лян крепко спал.

Больше всего юношу огорчало, что он лишился волшебной кисти. Он вспомнил слова седобородого старца той ночью, когда он вручил ему волшебную кисть: «Теперь, когда у тебя есть кисть, береги ее, как зеницу ока, что бы ни случилось, кисть должна быть в целости и сохранности, она не терпит небрежного отношения». Как он мог быть таким легкомысленным! Раскаяние грызло Ма Ляна.

Однако он во что бы то ни стало хотел добраться до столицы. Нужно было вернуть волшебную кисть. Надежда на лучшее придала Ма Ляну сил и храбрости. В пруду он отмылся от грязи и смыл кровь с ноги, затем подобрал с земли фальшивую кисть (которую сам однажды нарисовал), поправил шляпу и стал выбираться.

Ма Лян вырос в горах, с детства рубил дрова и косил траву, поэтому мог выбраться из любого ущелья, каким бы глубоким оно ни было. Конечно, карабкаться оказалось очень трудно, потому что у юноши была разбита нога. Он хватался за веточки деревьев, наступал на каменные выступы – и так, рывок за рывком, выкарабкался из ущелья.

Оказавшись наверху, он увидел пещеру и пополз к ней, чтобы там спокойно перевязать раны и немного отдохнуть. Однако пока лез наверх, он потерял много крови, поэтому теперь у него закружилась голова, и он потерял сознание, не успев укрыться в пещере. Больше он ничего не видел и не слышал, а когда очнулся, стояла глубокая ночь, юноша насквозь промок от росы, его овевал легкий горный ветерок. Вдруг послышались шаги. Ма Лян насторожился.

Подошли два человека в черной одежде.

– На земле кровь, – заметил один из них.

Они пошли по следам, Ма Лян не успел спрятаться, и они нашли его. Увидев, что у юноши нет никаких вещей, а нога повреждена, его спросили, кто он и что здесь делает. Их дружелюбный тон успокоил Ма Ляна, и он честно ответил:

– Я Ма Лян…

Человек прервал его громким смехом:

– Еще один фальшивый Ма Лян! Все проходимцы нынче выдают себя за Ма Ляна!

– Видать, тот первый, которого мы сбросили в ущелье, вылез и спихнул туда этого! – подхватил другой.

Юноша заволновался и стал объяснять, что он настоящий и что он шел в столицу, когда в пути его обокрали и забрали волшебную кисть.

– Смерти я не боюсь, – добавил он. – Но волшебную кисть нужно вернуть любой ценой, она попала в недобрые руки. А если кисть у плохих людей, то беднякам житья не будет. И это моя вина!

Двое решили, что этот Ма Лян говорит толково, вроде бы и не самозванец. Но все же подозрения их развеялись не до конца. Они трижды прокричали совой, и из пещеры за их спинами вышел еще один человек в черном. Друзья обратились к нему:

– Ты же видел Ма Ляна, ну-ка, глянь на этого, настоящий или нет?

Человек подошел поближе, пригляделся и ахнул:

– Братец Ма Лян! Ну и натерпелся ты страху!

Юноша сначала не узнал его. Но оказалось, что это тюремный товарищ хромого дедушки, по его просьбе Ма Лян принес тогда в тюрьму напильник, топор и веревку. Заключенные напоили стражу и сбежали через крышу. Тогда этот человек был нечесаным и чумазым арестантом в кандалах, поэтому-то теперь Ма Лян его не узнал.

Когда все выяснилось, Ма Лян расспросил его о старике и остальных узниках. Бывший арестант рассказал ему, что той ночью, дождавшись, когда стража опьянеет и заснет, заключенные перепилили кандалы и разбили топором дверь темницы, а затем сделали из веревки лестницу и сбежали через крышу в коридоре. Этот человек помог дедушке первым выбраться на крышу. Затем крышу забросали циновками, взятыми из темницы. Солдаты, которые бросились в погоню за беглецами, наступали на эти циновки и соскальзывали с крыши. Арестанты же разделились и побежали в разные стороны, договорившись встретиться в деревне дедушки. Человек этот всю дорогу нес старика на спине, но добравшись до подножия горы, они обнаружили, что солдаты перекрыли все дороги и в горы им не попасть. Тогда они побежали вдоль реки и наконец добрались до этой горы, обосновались здесь и стали промышлять разбоем. Сами они были из бедняков и потому защищали бедных, а грабили только чиновников-взяточников, городских богачей и деревенских помещиков, нечестно наживших богатство. До столицы отсюда рукой подать, поэтому тут часто бывают правительственные солдаты – приходят порядок наводить. Дедушка однажды допустил оплошность, а бегать он быстро не может, поэтому его схватили. Выручить его не удалось, и несколько дней назад пришла весть о том, что он умер.

Ма Лян был опечален. Ну почему хорошим людям так сложно жить и так легко умереть?!

– Раз столица близко, – начал он, – почему вы не пойдете туда и не подадите жалобу? Почему вы прячетесь здесь и занимаетесь разбоем?

Человек, который первым нашел Ма Ляна, рассмеялся:

– Братец Ма Лян, мы раньше рассуждали так же, как ты, а потом наши дома сожгли, семьи поубивали. Тогда-то мы и поняли, что к чему.

Где уж было Ма Ляну уговорить их. Да и они не смогли уговорить юношу остаться. Тогда они отвели его в другую пещеру, наложили на раны целебное снадобье, перевязали их, а затем вручили юноше денег, кое-что из одежды, вывели мула и проводили до конца горной дороги.