Текст книги "Чужая дуэль"

– Погоди, сейчас полечим.

И действительно, мне вдруг стало намного легче дышать, а по избе закрутил прохладный сквознячок. Он свободно прошел сквозь тело, выдувая ядовитые споры, способные, подобно кислоте выесть душу и запросто превратить меня в покорного исполнителя черных замыслов.

Внутри вновь завибрировало:

– Через пару минут ты обретешь возможность взять под контроль засевших в церкви. Этого времени должно хватить на объединения усилий моей команды для обрыва канала энергетической подкачки. Как только справимся, твой выход.

Не успел я ахнуть, как связь с Богданом оборвалась и вопрос: «А как это сделать-то?», – повис в воздухе.

Но, раздумывать было уже некогда. Пришлось снова срочно входить в транс, так как отпущенные минуты стремительно истекали. Как ни странно, но измененного состояния сознания мне удалось добиться даже быстрее, чем в первый раз. Видимо, внешняя подпитка все же не прошла даром.

Стены привычно растворились, и я отчетливо увидел, как в черном, беззвездном небе просиял золотистый шар. Рассыпая яркие искры, он сначала едва заметно, а затем все быстрее и быстрее заскользил вниз. В момент его удара уже не по тоненькой пуповине, а набрякшей уродливыми узлами и щетинящейся множеством когтистых шипов толстенной кишке, пространство заметно качнулось, затем искривилось судорогой.

С гулким стоном, болезненной вибрацией отдавшимся в груди, угольно-черный тяж лопнул. Рваная дыра в нем исторгла в зенит грязную пенную струю, тут же собравшуюся в плотное облако, из которого в середину церковного двора полоснула алая молния. И сразу же со стен храма густо посыпались серые хлопья, освобождая волны мягкого сияния.

Избавленный от темного кокона храм стал абсолютно прозрачным. Я отчетливо различал темные силуэты бандитов, и более светлые заложников. А еще меня все сильнее жгло понимание того, что с каждым ударом бешено молотящего сердца таяли шансы на спасение невинных людей. И тут, наверное, от отчаяния, пришло внезапное озарение.

Стараясь не думать о последствиях и следуя принципу меньшего зла, я поднял из темных глубин подсознания жуткие детские страхи, смешал их с образами канонических фильмов ужасов и весь этот кошмарный коктейль выплеснул на головы находящихся в церкви.

Результат превзошел самые смелые ожидания. Первым, не обращая никакого внимания на захватчиков, оглушительно визжа, на выход бросились дети. Но и уголовникам было уже не до заложников. Двое самых внушаемых острожников сразу же лишились чувств, а остальные, включая главаря, кинулись врассыпную, спасаясь от чудовищ, порожденных их собственным разумом.

Только окончательно убедившись, что полиция взяла ситуацию под контроль, я позволил себе выпасть из транса и от нахлынувшей слабости поплыл в мутном забытье. За суетой забывший про меня Селиверстов заявился только часа через полтора. Блестя глазами, он прямо с порога возбужденно затараторил:

– Ну, ты даешь! Все самое интересное проспал! Там такое творилось!..

– Случаем, не второе пришествие? – сознательно подначил я околоточного, любопытствуя, как же все произошедшее смотрелось со стороны обычного человека.

К моменту возвращения полицейского силы начали возвращаться ко мне, а голова совсем прояснилась. Настало время подбивать бабки, и рассказ околоточного мог здорово помочь в этом.

Тем временем, притухший Селиверстов устало опустился на лавку, закурил и уже без прежнего лихорадочного оживления продолжил:

– Можешь надо мной смеяться, но был момент, когда я всерьез решил, что так оно и есть. Особенно, когда с чистого неба молния ударила. Чудом никого не зацепило.

– Тебе не показалось? – недоверчиво прищурился я. – Молния, среди зимы?

– Да вот те крест! – вскинулся околоточный, размашисто осеняя себя крестным знамением. – Своими глазами видел! Вон, прямо посередь церковного двора дыра обугленная осталась вершков пять в поперечнике, да в глубь аршина два, не меньше. Снег вокруг до земли сошел. Не веришь? Сходи сам посмотри.

– Верю, верю, – примирительно поднял я ладони. – Дальше-то, что было?

– А дальше, – Селиверстов нервно затянулся и шумно выпустил табачный дым через ноздри, – дальше вообще форменная чертовщина началась. Поначалу, тотчас после того, как сверкнуло, дурная кровь в голову ударила. В глазах потемнело, а рука сама к револьверу потянулась в кого-нибудь пулю всадить. Хорошо недолго наваждение длилось, а то ей-богу до смертоубийства дошло бы. Дальше – больше. Не успел от одной напасти очухаться, следом новая. Вдруг со всех сторон натуральным могильным холодом повеяло, и такая жуть меня взяла, душа прямиком в пятки провалилась. И побежал бы, куда глаза глядят, да ноги к земле приросли. Народ вокруг на колени повалился, даже мужиков на слезу прошибло. Все думаю, тут жизнь моя и кончится. А из церкви детишки сломя голову несутся. Орут дурниной, зато целые и невредимые. И за ними, представляешь, душегубы с выпученными глазами во главе с одноногим. Я как это увидал, так меня сразу-то и отпустило.

Околоточный прервался, поджег потухшую папиросу, и вдруг, подозрительно смерив меня тяжелым взглядом, выдал:

– Признавайся, Степа, твоя работа?

От неожиданности я выронил только вынутый из кармана портсигар и, с трудом проглотив шершавый комок, вставший поперек горла, ошарашено переспросил:

– Какая работа? Ты вообще о чем?

Продолжая сверлить меня глазами, Селиверстов не отступал:

– Почему со мной не пошел? Зачем в избе остался?

– Петя, – я аккуратно подобрал портсигар и, судорожно соображая, в каком ключе вести острый разговор дальше, мягко поинтересовался: – Ты, видать, запамятовал, что я намедни пулю в грудь схлопотал, а?

– Правильно, схлопотал! – повысил голос не на шутку возбудившийся околоточный. – Любого другого уже десять раз вперед ногами бы вынесли, а ему хоть бы что! Ты, что же получается, колдун?!

Сам того не сознавая, приятель в горячке подсказал, как выкрутиться из того угла, в который он меня загнал. Я, может быть, давно был бы счастлив поделиться с ним своей настоящей историей. Но как, без риска прослыть сумасшедшим, объясниться с человеком XIX века категориями третьего тысячелетия, не говоря уже про контакты с пришельцами? Поэтому, оставалось зацепиться за случайно подаренную им возможность. Разминая папиросу чуть подрагивающими от волнения пальцами, я поймал взгляд околоточного и подчеркнуто небрежно бросил:

– Да – колдун. Теперь тебе стало легче?

Тут настала очередь Селиверстова ронять окурок. Поперхнувшись, он долго откашливался, после чего хрипло выдавил:

– Как колдун? Шутить изволишь?

Вот так – колдун. Без всяких шуток. И я устроил светопреставление. Ты же это хотел услышать? – сложившаяся, было, до предела ситуация, теперь начала меня откровенно забавлять, а беспомощно хлопающий ресницами околоточный, наоборот, впал в полную прострацию.

Отчетливо ощущая, как спадает разлитое вокруг напряжение, я поднялся на ноги, повел плечами, разминая затекшие от долгого сидения мышцы, и шагнул к застывшему неподвижным изваянием полицейскому. Дружески хлопнул его по спине, выводя из ступора, и нарочито официальным тоном поинтересовался:

– Господин околоточный надзиратель, вы уже завершили свою миссию на месте преступления?

Прячущий глаза Селиверстов, словно не слыша вопроса, глухо буркнул:

– Как ты это делаешь?

– Какая разница, – отмахнулся я. – Все равно не поймешь. Еще раз спрашиваю, ты закончил?

– Да, – не сразу отозвался упорно продолжающий пялиться в пол околоточный. – Всех выловили и в острог отправили. Завтра с утра ими займусь. Между прочим, они бочки с лампадным маслом из подпола вытащили и к ним самодельные пороховые бомбы пристроили. Если бы рвануло, от заложников костей бы не собрали.

– Ну не рвануло же. Теперь-то что переживать? – несмотря на мою показную беззаботность, между лопаток пробежал холодок запоздалого страха.

Прекрасно понимая состояние души пережившего сильнейший стресс Селиверстова, я со словами: «Как-то, Петр Аполлонович, у меня после всех этих безобразий в горле пересохло. Надо бы срочно это дело поправить», – подхватил его под руку, насильно поднял на ноги, и поволок за собой на выход из избы.

Глава 18. Дела сердечные, и не только.

Наша с Селиверстовым релаксация затянулась далеко за полночь. Бражничать, не сговариваясь, отправились в памятный кабинет на втором этаже трактира, где, по сути, и зарождалась наша дружба. Только на этот раз, вместо обычного оживленного застолья вышла мрачная попойка.

Старший половой в отсутствии хозяина попытался заступить вход на лестничный марш, невнятно бормоча неуклюжие оправдания. Однако стоило околоточному опалить его бешеным взглядом, как официант отскочил, словно ошпаренный. Уже поднимаясь, полицейский бросил, не оборачиваясь:

– Подашь как обычно, и запишешь на меня.

Смертная мука на лице слуги сменилась неподдельным облегчением, лишь, когда я, проходя мимо, шепнул:

– Счет мне, и пошевеливайся.

Не рискуя больше нарываться на гнев важных посетителей, половые старались на совесть, бегом производя смену блюд и едва успевая подносить штоф за штофом. А мы, перебрасываясь пустыми редкими фразами, тупо накачивались, в мыслях снова и снова возвращаясь к событиям этого бесконечного дня.

Путь домой запомнился урывками. Кажется, так не хотевший пускать нас официант получил настолько щедрые чаевые, что не разгибался до самого выхода, все порываясь поцеловать мне руки. Затем в памяти зиял черный провал, до того момента как я, раскидав одежду по всей комнате, замертво рухнул в постель.

Около полудня меня словно окатили ледяной водой. Мягчайшая пуховая перина вдруг закаменела, а одеяло придавило чугунной плитой, лишая малейшей возможности двигаться.

С колоссальным напряжением сил разорвав сковавшее конечности оцепенение, я подхватился с кровати и первым делом уперся ошалелым взглядом в вольготно развалившегося в качалке Георгия. На его коленях, моргая красным, отчаянно пищало небольшое плоское устройство с зализанными углами.

Резкий, на грани ультразвука визг до того резал слух, что я, не задумываясь, заставил прибор замолчать. Тот, обиженно хрюкнул, и напоследок ярко моргнув лампочкой, зловонно задымил, окончательно отключаясь.

Пока хорр изумлено вылупив глаза, тряс в руках без видимых причин сгоревший аппарат, я, наконец, сообразил, для чего он предназначен. И эта догадка моментально привела меня бешенство. Не желая сдерживать эмоций, я рявкнул во всю глотку:

– Живо выметайся, и жди за дверью! Оденусь, позову! – и, провожая глазами до глубины души потрясенного отказом техники Георгия, безропотно вставшего и направившегося к двери, добавил в спину: – Еще раз попытаешься без спросу покопаться в моих мозгах, покалечу.

На самом деле, выгонял я непрошенного гостя даже не за попытку взять под контроль мой разум, поскольку был ничуть не удивлен подлостью хора, скорее ожидая от него чего-то подобного, а совсем по другой, гораздо более прозаической причине. Мне совсем не улыбалось прилюдно демонстрировать презент Богдана. И оставаться без защиты во время беседы с ним тоже было не с руки. Поэтому пришлось использовать любую возможность выставить его за дверь как можно быстрее.

Первым делом натянув комбинезон, найденный за спинкой кровати и наскоро одевшись, я заглянул в зеркало над умывальником, немало удивляясь отсутствию видимых последствий недавнего возлияния. Пригладив мокрыми руками волосы, сам себе подмигнул, выдохнул, как перед прыжком в ледяную воду и отправился открывать.

За то недолгое время, что я наводил марафет, хорр успел взять себя в руки. В комнату вошел прежний, холодно-ироничный, знающий себе цену хозяин положения. Это мне активно не понравилось, и дабы сразу сбить с него спесь, вместо приветствия с ходу глумливо поинтересовался:

– Как приборчик? Отремонтировать-то получиться? За порчу, небось, из жалованья вычтут, а?

Никак не реагируя на издевку, Георгий с каменным лицом проследовал к креслу возле стола, уселся в него не спрашивая разрешения, и презрительно наблюдая за тем, как я раскуриваю сигару, сквозь зубы процедил:

– Надо заметить, ты делаешь успехи.

– А то! – я панибратски подмигнул ему, стараясь скрыть под маской показной развязности нарастающее нервное напряжение. – С чем пожаловал-то, мил человек?

– Ну, ты, Исаков, положительно нахал, – хорр не то изумился, не то констатировал факт. – Плату, понимаешь, вперед потребовал, а воз и ныне там.

Окутавшись облаком ароматного дыма, я с хитрецой прищурился на недовольно кривящего губы собеседника:

– Помнится, договор у нас был пятьсот рублей в неделю, так?

– Пока не вижу предмета для обсуждения, – гневно сверкнул глазами Георгий. – Нет результата, нет оплаты.

– Тогда, – я постарался улыбнуться как можно любезней, – тысячу на бочку и все, что стало известно мне, будет доступно вам.

– О какой тысяче речь? – привычно возмутился хорр. – Прежде отчет.

– Э нет, голубчик, – отрицательно помотал я головой. – Повторяться больше не буду, торг здесь неуместен. Деньги вперед.

Георгий в бешенстве заскреб ногтями по скатерти, собирая в складки ткань под ладонью. Казалось, еще секунда, и он бросится на меня с кулаками. Но, видимо, неудачная попытка сломить мою волю, несколько охладила его пыл.

Гость со змеиным шипением выпустил воздух сквозь сжатые зубы, а затем, покопавшись во внутреннем кармане, извлек знакомое портмоне. Отсчитав требуемую сумму, взбешенно кинул деньги на стол.

Ничуть не удивляясь истерике, я аккуратно собрал разлетевшиеся купюры, удостоверился в их достоинстве, проверив каждую на свет, еще раз поразившись качеству изготовления. Прибрав деньги в карман накинутого поверх рубашки домашнего халата, пристроил до половины выкуренную сигару в пепельницу, и опустился на стул, закинув ногу на ногу. Окинув хорра подчеркнуто благосклонным взглядом, ровно начал:

– Извольте. Знаменитый своим экстравагантным поведением Николай Прохоров, сын влиятельного вельможи, действительно выкупил из дома терпимости, предположительно тайно принадлежащего мещанину Буханевичу, куртизанку из Малороссии. До самой гибели он проживал с ней гражданским браком в съемном доме. Надо полагать, этот адрес теперь интереса не представляет, так как его сожительница, урожденная Христина Порывай, съехала на следующий день после смерти младшего Прохорова.

– Известно куда? – не выдержал хищно подавшийся вперед хорр.

– Конечно, – усмехнулся я, сознательно упуская одну немаловажную деталь, а именно, личность того, кто помог девушке так быстро переселиться. – В заброшенную избу преставившегося пару лет назад лесника.

Георгий нетерпеливо потер руки:

– Дорогу показать сможешь?

– Само собой, – на моем лице не дрогнул ни один мускул, хотя внутри так и распирало от смеха. – Только зачем?

– А вот это уже не твоего ума дело, – небрежно отмахнулся занятый своими мыслями хорр.

– Может оно и так, – маскируя ядовитую ухмылку, я принялся усиленно раскуривать потухшую сигару. – Однако если ты туда собрался, то напрасно.

– Это еще почему? – тут же напрягся Георгий.

– А там нет никого, – небрежно пожал я плечами. – Девица была на сносях и ее забрала к себе в усадьбу Шепильская.

Гость на секунду застыл, переваривая новость, а затем в отчаянии грохнув кулаком по столу, выругался на неизвестном языке. Я же незаметно перевел дух. Мой расчет на то, что умыкнуть Христину из-под носа у графини даже для хорров будет весьма затруднительно, оправдался на все сто процентов. Хотя, надо признаться, рисковал я безумно. Поведи себя Георгий по другому, мне бы пришлось его уничтожить. А последствия такого шага даже представить было сложно.

Тем временем хорр, раненым зверем метавшийся по комнате, наконец, остановился, помассировал виски длинными артистическими пальцами, и хрипло заговорил:

– Будем считать, что первую часть задачи ты выполнил. Теперь предстоит выполнить вторую – как можно скорее найти убийцу Николая Прохорова и обезвредить его.

Я задумчиво почесал в затылке и поднял вверх указательный палец:

– О, это будет очень дорого стоить.

– Почему же? – фальшиво удивился Георгий, как водится, моментально забывающий обо всем, когда речь заходила о деньгах. – Что тебя теперь не устраивает?

– Мелочь-пустяк, – откинувшись на спинку, я смерил его холодным взглядом. – Отсутствие желания задаром подставлять собственную шею под топор, потому, как мне доподлинно известно, с кем придется иметь дело.

– Даже так, – поджал губы хорр. – И откуда же ты знаешь убийцу?

– Пришлось столкнуться, – от каждого воспоминания о ночной встрече с тварью меж лопаток до сих пор продолжал драть мороз.

По моим глазам убедившись, что я не блефую, Георгий выдавил из себя главный вопрос:

– Сколько?

Откровенно говоря, мне самому было неясно, в какую сумму оценить собственную жизнь, и поэтому пришлось брякнуть первое, что пришло в голову:

– Шестьдесят тысяч. И половину вперед.

Казалось, хорра немедленно разобьет паралич. Но он, на удивление быстро справился с эмоциями. Лишь побуревшее от прилива темной крови лицо и бисеринки пота на лбу говорили, каких усилий ему это стоило.

– Хорошо, – голос Георгия предательски дрогнул. – Деньги будут.

– Отлично, – легко согласился я. – Как принесешь, так сразу и приступлю. И еще, раз пошла такая пьянка, чемоданчик-то верни. А то все только обещаешь. В твоих же интересах мои шансы на выживание поднять.

Ничего не отвечая, хорр выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.

Общение с Георгием оставило мутный осадок. Бесцельно помыкавшись от кровати до окна и обратно, я понял, что исподволь меня грызло. Как бы там ни было, если быть до конца откровенным хотя бы с самим собой, нынешнее место пребывания Христины пришлось хоррам сдать. И, несмотря на всякие там высшие соображения это обстоятельство здорово меня напрягало.

Закурив очередную сигару и с грустью отметив, что презентованный Богданом запас тает на глазах, я решил все же посоветоваться с наставником, а заодно потренировать не слишком хорошо дающуюся телепатию.

С горем пополам наладив контакт, первым делом подробно поведал о беседе с хорром и лишь после этого задал терзающий меня вопрос о безопасности симпатии околоточного. Чем-то озабоченный великан посоветовал не забивать голову пустяками и придерживаться оговоренного плана.

Так и не развеяв сомнений, ко всему прочему я ощутил жуткий голод. Ментальная связь потребовала серьезных энергетических затрат и организм тут же отреагировал. Конечно, можно было просто спуститься в столовую и попросить накормить постояльца. Но, не то чтобы я был избалованным гурманом, однако стряпня хозяйки на поверку оказалась слишком уж непритязательной даже для меня. Поэтому трактир, пусть и значительно потерявший после таинственного исчезновения Буханевича, выглядел все же предпочтительней.

Пальто в шкафу, естественно, не оказалось. Обнаружилось оно под настенной вешалкой возле порога в совершенно непотребном состоянии. Брезгливо подняв двумя пальцами за воротник еще вчера вполне пристойную одежду, я уныло подумал: «Ладно, хоть гость за половую тряпку не принял и ноги не вытер». Судя по висящему на живой нитке правому карману, выдранным с мясом пуговицам и перепачканной навозом спине, дорога домой оказалось тернистой.

Тщательная ревизия гардероба не помогла. Бережно хранимая как свидетельство о реальности прошлой жизни турецкая кожаная куртка настолько диссонировала со здешней действительностью, что проще было выйти на улицу голым, чем ее надеть. Пришлось с помощью щетки и булавок попытаться вернуть пальто хотя бы какое-то подобие божеского вида. Получилось плохо, и утешало меня лишь одно, что до ближайшего магазина было подать рукой.

Повертевшись около зеркала и горестно вздохнув, я принял решение отказаться от уже вошедшего в привычку маскарада, как сыгравшего свою роль. Смысл в нем окончательно потерялся после вчерашних приключений в астрале. Нынешних моих врагов на такой мякине не проведешь. Оставался еще один открытый вопрос – как объяснить свое чудесное преображение хозяевам? Но, так как с голодухи ничего путного на ум категорически не шло, пришлось просто отмахнуться от этой проблемы, тенью выскальзывая из дома.

Оскальзываясь на заледеневшей деревянной панели и не поднимая глаз на редких прохожих, я шустро рысил к лавке. За три с лишним десятка лет, прошедших с той поры как юный Иван Буханевич выкупил захудалый постоялый двор при почтовой станции Ям-Ижора, на заброшенном пустыре успела вырасти целая слобода. С церковью, школой и даже своей полицейской частью. Само собой появились и магазины, в один из которых я так торопился.

На мелодичный звонок колокольчика из-за высокого резного прилавка ртутным шариком выкатился коротышка-приказчик. На его блестящей, словно полированной лысине весело играли отблески яркого света от большой лампы, подвешенной под самым потолком. Приторная улыбка продавца, казалось намертво приклеенная к пухлощекому, окаймленному лохматыми бакенбардами лицу, моментально увяла, стоило ему лишь скользнуть взглядом по моему пальто. Надменно надувшись, он уже раскрыл рот выпроводить не по адресу забредшего посетителя, как я подал голос:

– Будьте здоровы, Аркадий Спиридонович. Давненько, давненько к вам не захаживал. Никак не признали?

Приказчик близоруко прищурился, и по-бабьи всплеснув руками, заголосил:

– Бог мой, Степан Дмитриевич, дорогой! Сколько лет, сколько зим? Забыли-с, совсем забылись-с. И верно ведь, сразу и не признал-с. Особливо, – толстяк запнулся, подбирая слова, – в таком, понимаете-с…

– Да понимаю, понимаю, – пришел я на выручку, и заговорщески подмигнув, понизил голос до шепота. – Неприятность тут давеча приключилась. Но, только между нами, – мой указательный палец прикоснулся к губам. – Чуток не рассчитали мы с Петром Аполлоновичем в трактире. Уж и не помню, как домой воротился. Вот и результат, – продемонстрировал я изгаженные полы пальто. – Нужно срочно горю помочь. Справитесь?

Продавец раскинул коротенькие ручки и присел, потешно отклячив необъятный зад, туго обтянутый клетчатыми панталонами.

– Разве ж это беда-с? Вмиг, вмиг поможем-с, – и, выпрямившись, тут же деловито поинтересовался: – На какую сумму подбираем-с?

– Аркадий Спиридонович, – укоризненно протянул я, вальяжно облокотившись на прилавок. – Обижаете, ох обижаете. Откуда сомнения в моей платежеспособности, а?

Приказчик на неуловимое мгновение застыл, соображая – верить, или нет? Благоразумно прислушавшись к внутреннему голосу, он вдруг просиял в предвкушении недурственного куша. Громко выдохнув и приподнявшись на цыпочки от избытка чувств, сладко пропел: «Как прикажете-с».

Затем, обернувшись в пыльную глубину магазина, пронзительно заверещал:

– Дарья!.. Куда ты запропастилась, несносная девчонка?! Беги сюда немедля!

Внезапный спазм в желудке заставил меня зажмуриться и стиснуть зубы, сдерживая стон. Судя по всему, вчерашние излишества не прошли даром даже для модернизированного организма. А когда боль отпустила, и я сумел разлепить повлажневшие веки, то обомлел. В первую секунду почудилось, что предо мной в неземном сиянии предстал самый настоящий ангел.

Сердце оборвалось, дыхание перехватило, а визгливый голос соловьям заливающегося продавца с трудом пробивался сквозь звон в ушах:

– Рекомендую-с, очень рекомендую-с, – оживленно жестикулировал приказчик, – Дарья Архиповна Чижикова, племянница, сестрицы овдовевшей дочка-с. Вот, пришлось сочувствие поиметь-с, к делу пристроить. А то совсем худо сестрице-то. Мал, мала, меньше на руках остались, после кончины законного супруга-с.

Вполуха его слушая, я никак не мог поверить собственным глазам. Это была та самая девчонка, с которой мы столкнулись у церкви. Но, если тогда она показалась мне просто милой, то сейчас абсолютным совершенством. И теперь я не собирался упускать еще раз подаренный судьбой шанс.

Повинуясь красноречивому взгляду благодетеля, зардевшаяся от столь пристального внимания покупателя девушка извлекла на свет невероятно дорогой по местным меркам экземпляр. Однако примерка надолго не затянулась. Взглянув в зеркало, я был поражен, насколько в пору мне пришлась обновка. Не торгуясь, отсчитал требуемую сумму и, отдавая внушительную пачку купюр лучащемуся от счастья приказчику, огорошив того вопросом:

– Аркадий Спиридонович, сдается, только одна моя покупка с лихвой окупит сегодняшний день, а?

Заюливший глазами торговец, натянуто хихикая, погрозил пальцем:

– Экий вы хитрец, Степан Дмитриевич. На скидочку намекаете-с? Но и меня поймите правильно, траты-то, совершенно безумные-с. Из самого Парижа доставлено-с. Единственный в своем роде, экземпляр-с. Ей-богу, почитай себе в убыток отдаю-с.

Насчет французского происхождения одежды меня терзали смутные сомнения. Но я не жалел о потраченных деньгах. Мне было нужно совсем другое. Вплотную подойдя к приказчику и взяв его за верхнюю пуговицу жилета, из-под которой струилась золотая цепочка от карманных часов, проникновенно заглянул в глаза:

– Давайте-ка так договоримся, почтеннейший Аркадий Спиридонович. В дополнение к уже совершенной покупке, я приобрету, скажем, – мой взгляд скользнул выставленному товару, – самое дорогое шелковое кашне. Но, – зажатая меж пальцев перламутровая пуговица оттянулась до треска ниток, – в качестве, так сказать, благодарности за неслыханную щедрость, вы не будете против нашего, с Дарьей Архиповной совместного обеда. – Несмотря на любезную улыбку, глаза мои заледенели, а в голосе отчетливо звякнул металл.

Не ожидавший подобного оборота приказчик, растеряно захлопал белесыми ресницами, сразу не находясь, что ответить, а я продолжал настырно давить:

– Ну же, любезный, решайтесь скорее. А то у меня с утра маковой росинки во рту не было.

Отпрянувший в робкой попытке освободиться продавец, уперся в прилавок и, неловко утирая несвежим платком вспотевшую лысину, сбивчиво залопотал:

– Так я… Понимаете-с… Дело в том-с, – и вдруг сообразив, выпалил: – А давайте у нее самой справимся!

Так и не отпуская многострадальной пуговицы, я обернулся. Поймал заинтересованный взгляд девушки, и без лишних экивоков задал вопрос прямо в лоб:

– Милейшая Дарья Архиповна, не окажите ли вы мне честь составить компанию за совместной трапезой?

Сумевший, наконец, вывернуться ценой оторванной пуговицы приказчик вплотную подскочил к племяннице и, не стесняясь, свирепо зашипел ей на ухо:

– Поблагодари многоуважаемого Степана Дмитриевича за оказанную милость и растолкуй ему, сколь много у тебя неотложных дел.

Подобный поворот событий мне совсем не понравился. Ощущая, как внутри закипает гнев, я шумно втянул носом воздух, готовясь одернуть зарвавшегося торговца, но тут, уперев в бока согнутые в локтях руки, неожиданно вступила задохнувшаяся от возмущения девушка:

– Совестно вам, дядюшка, уважаемого человека обманывать! Какие же у меня вдруг дела неотложные выискались-то? Полы по три раза на день мыть, пыль из углов грести, да чай вам подносить? Это ведь и подождать может. Разве не так?

Пока побуревший приказчик ловил ртом воздух, словно вытащенная из воды рыба и демонстративно хватался за сердце я, смахнув на пол со стула старое пальто, небрежно откинул его ногой к двери. Затем вынул из портмоне обещанную доплату и, бросив деньги в открытый ящик кассы, давясь от хохота, с трудом выдавил:

– Жду вас, мадмуазель на выходе. Заодно извозчика поймаю. И шарфик мой не забудьте с собой прихватить.

…Недолгий путь до трактира моя спутница не проронила не слова, по-детски обиженно шмыгая носом. Игра в молчанку продолжалась и в обеденном зале. Мне уже стало казаться, что экспромт со свиданием изначально был обречен на неудачу, когда она, в сердцах отбросив меню, пробормотала под нос: «И будь что будет. Нипочем туда больше не вернусь».

И тут до меня стало доходить, какая драма разыгралась за те быстротечные минуты ожидания на крыльце магазина. От понимания как дорого обошлась девочке бесшабашная выходка закоренелого холостяка, мне стало не по себе. Но, как бы там ни было, первым делом стоило заказать, а уже потом думать, как расхлебывать невзначай заваренную кашу.

Я подвинул ближе к ней переплетенное в кожу меню и, наклонившись, тихонько шепнул в маленькое розовое ухо: «Смените гнев на милость, выбирайте. А то страсть как есть хочется».

Испуганно отшатнувшаяся девушка с похвальной быстротой вернулась в реальность и, сконфужено улыбнувшись, принялась послушно листать список предлагаемых разносолов. От стойки за нами терпеливо наблюдал половой.

Судя по тому, как худой до прозрачности палец нерешительно скользил по витиеватым названиям, я понял, что пора спешить на помощь. Накрыв узкую, прохладную кисть своей пятерней и мягко сжав, не давая сразу освободиться, предложил:

– Может, доверимся вкусу местного завсегдатая? Клянусь, голодной не останетесь.

С видимым облегчением вздохнув, Дарья вытянула пальцы из-под моей ладони и захлопнула книжицу. Тут же внимательно отслеживающий обстановку официант устремился в нашу сторону, а меня сзади вдруг бесцеремонно даже не хлопнули, а скорее со всего маху огрели по плечу. До скрипа стиснув зубы, и как-то сумев удержаться от рефлекторного тычка локтем за спину, я нарочито медленно оглянулся.

За спиной, нагло щерясь, подбоченился околоточный. С первого взгляда было понятно, что он изрядно навеселе. Демонстративно раскинув руки и сверкая глазами, Селиверстов завопил на весь зал:

– Ба! Какие люди?! Где пропадать изволили, Степан Дмитриевич?!

Судя по всему, уже успевшему поправить голову полицейскому очень не понравилось отсутствие моего привычного маскарада и, похоже, именно поэтому он так взбеленился. Еще толком не сообразив, хорошо это, или плохо, что Селиверстов оказался в трактире, первым делом я решил его угомонить. Стремительно подскочив со стула, и наехав грудью на вынужденного отступить околоточного, ответно оскалился:

– Да вот, так получилось, Петр Аполлонович. Жизнь, понимаете ли, заставила временно покинуть ваши гостеприимные края. Однако все обошлось. Вернулся, как видите, – и демонстративно отодвинул стул рядом с собой. – Присоединитесь к нам, или как?

Селиверстов качнулся, икнул, соглашаясь, махнул рукой:

– А почему бы и нет? Но, – он прицелился мне в грудь указательным пальцем, – одно условие. Немедленно представьте меня даме.

– Извольте, – присоединяясь к игре, я коротко поклонился и отчеканил: – Знакомьтесь – Дарья Архиповна, – затем, повернувшись к спутнице, продолжил: – Этот шумный тип местный околоточный надзиратель Петр Аполлонович Селиверстов. Вы не против, если поименованный господин составит нам компанию, – и, усмехнувшись, добавил после небольшой паузы. – Вообще-то он безобидный… И все равно не отстанет.