Текст книги "Петербургский сыск. 1874 год, апрель"

Глава сорок первая. А король—то липовый

– Василий Михайлович, – молчавший дотоле Миша, наконец разорвал нить молчаниятолько в в коридоре.

– Вижу по виду, что—то тебя, Миша, гложет, ну, рассказывай, – штабс—капитан пристально смотрел в глаза Жукову, – не тушуйся.

– Да я, – начал было Путилинский помощник, но опять умолк.

– Так какая светлая мысль посетила молодую голову? – Без каких—либо колкостей в голосе произнёс Орлов самым серьёзным тоном.

– Есть кое—что, – то ли не хотел озвучивать Миша, то ли, в самом деле, стеснялся, – но сперва хочу кое в чём убедиться сам.

– Твоё право, – пожал плечами штабс—капитан.

– В котором часу прибывает в отделение Венедикт Мякотин?

– Е—е—е—если—и—и, – Василий Михайлович тянул слово, – первым пароходом, то я думаю в полдень, если вторым, то в час пополудни.

– Хорошо, – пробормотал Жуков и глаза затуманились в предчувствии решения задачи расследования, которая который день не даёт покоя.

– Так что ты задумал?

– Да проверить кое—что надо, – уклонился от ответа Путилинский помощник.

– Ну, смотри, – добродушно сказал Орлов и направился отправлять в Кронштадт телеграмму.

Вечером Мария Алексеевна прочитала телеграмму Венедикту, который насупился и наотрез отказался ехать в столицу, отговариваясь тем, что в прошлый раз натерпелся в анатомическом при опознании брата. Женщина всхлипнула и, прижимая руку с платком к сухим глазам, повышенным тоном запретила сыну даже думать, что он не поедет.

– Поедешь, – добавила она, – вдруг новые известия, которые нельзя доверить почте.

– А как же гимназия?

– Я напишу письмо инспектору, – подвела черту под разговором госпожа Мякотина.

Венедикта в столице никто не встречал. Юноша не стал тратить деньги на извозчика, а направился до сыскного отделения пешком, решив сэкономить выданные матушкой деньги, благо было недалеко. Именно по этой причине появился в дверях полицейского участка не в полдень, а в половину первого.

Статский советник Степанов с раскрасневшимся лицом выговаривал Жукову за то, что тот обещал задержать Еремея Петровича не более, чем на пять минут, а прошёл почти час и если через четверть часа лицо, которое хотел показать Миша, не появится, то он удаляется, ибо надо ехать на службу.

Путилинский помощник, не менее покрасневший, нежели статский советник, безропотно выслушивал стенания последнего и совсем был не рад такому повороту событий. Про себя честил и себя за столь рискованное предприятие, и статского советника, трясшего своей бородой, и опаздывающего Венедикта. Уже готов сдаться, когда, наконец, в сыскном отделении появился Мякотин—младший.

– Ничего сказать не могу, хотя, – задумался статский советник, – определённо похож, – и так прошептал прямо в ухо Жукову, который не выдержал такого измывательства, а поморщился от шипящего голоса, но в глазах, тем не менее, загорелись не толькоогоньки, но и нескрываемое удивление.

– Скажите, так похож или нет?

– Определённо, – видимо слово было из наиболее употребляемых Еремеем Петровичем, – я его узнал бы из тысячи таких же, но…

– Господин Степанов, – нервничал Миша, так вы узнали или нет?

– Считайте, что узнал.

– Ошибки быть не может?

– Юноша, – нотки снисходительности звучали в голосе государственного чиновника, – ошибиться может каждый, ибо правильно говорит народная мудрость, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

– Благодарю, господин Степанов, за помощь и надеюсь, я не слишком обременил вас ожиданием?

– Я рад, – не сдержался статский советник и ироническим тоном добавил сквозь зубы, – что оказался полезен.

– Не смею более задерживать вас.

– Спасибо, благодетель!

Миша задумался, что стоит предпринять в первую очередь: доложить Ивану Дмитриевичу об открывшемся новом обстоятельстве либо самому проверить, казалось бы нелепую, пришедшую от бессилия, мысль – показать юношу, хотя бы одному из невольных свидетелей, статскому советнику Степанову. Теперь надо идти далее и попытаться представить пред светлы очи кондуктора и славного полицейского Селивана Мякотинского брата. Конечно, предположение дикое, но чем чёрт не шутит. Всяко в жизни бывает. Сколько таких вот «случаев» приходилось расследовать.

Первым делом под благовидным предлогом надо затащить Венедикта в фотографическую мастерскуюгосподина Шенфельда, благо недалеко. Попросить Константина Александровича Шапиро, служившего фотографом, по старой дружбе (с год тому Мише удалось быстро найти преступника, забравшегося в квартиру последнего) пособить в изготовлении портрета. Ведь разъезжать с Мякотиным—младшим не очень сподручно. Во—первых, можно привлечь внимание, а во—вторых, у юноши брат убит и, если нет вины, то получается сыскное отделение пытается переложить вину за преступление на попавшего под горячую руку.

– Венедикт, – Василия Михайлович сидел на стуле, наклонившись вперёд, в одной руке держал чашку с дымящимся чаем, во второй – блюдце, – всё—таки вы с Сергеем были братьями и неужели он никогда ничего не рассказывал о приятелях, не хвастал чем—либо, неужели был до такой степени таинственен, что держал всё в себе?

Юноша отказался от чая и его прибор стоял на краю стола.

– Сергей всегда считал меня за ребёнка, – с обидой произнёс Венедикт.

– Вот именно, старшие имеют слабость похваляться своими подвигами, представляя себя в образе эдакого рыцаря, которому всё не по чём.

– Я не знаю.

– Венедикт, возможно от тех крох, которые ты вспомнишь, будет зависеть, как быстро мы найдём убийцу твоего брата.

Венедикт вздрогнул, втянул голову в плечи и, отводя в сторону взгляд, промолвил:

– Так ничего толком он не говорил.

– Всё—таки, – чашка в руке Орлова слегка подрагивала, но сыскной агент не замечал.

– Ну, были какие—то приятели, которых Сергей скрывал от всех, таинственности напускал, словно герой романов Эмара илиКупера.

– Не поверю, чтобы ты не попробовал выяснить братову тайну.

Юноша побледнел, даже на лбу выступили капли холодного пота, сжал кулаки.

– Видел мельком, – едва слышно произнёс Венедикт и с робостью добавил, – один раз.

– Венедикт, ты, словно на дыбу повешен, каждое слово щипцами тянуть надо. Значит, видел.

– Да.

– Так рассказывай, каких лет, как выглядит, в чём был одет. Ну?

– Ростом, – юноша сглотнул скопившуюся слюну, – повыше моего будет, со светлыми волосами, лицо такое лощённое.

– Примет никаких не заметил? Шрамов, родинок, волосы необычно зачёсаны?

– Да, нет. Обычный, волосы, вот так, – он показал на своей голове, – пробором разделены. Да и видел его секунду.

– Так, так, – сощурил глаза Василий Михайлович, – может, что из одежды приметил?

– Пальто обычное, тёмного цвета, шапка или картуз не припомню.

– Может, шарф, туфли, сапоги. Для следствия каждая мелочь важна.

– Не заметил, да и видел его мельком, хотя постойте—ка, верно, в туфлях он был и на шее шёлковый белый шарф.

– А ты говоришь, что не помнишь?

Венедикт смутился.

– Я не думал, что вспомню, а ещё, – теперь глаза юноши горели и под правым дергалась мышца, – когда они шли, этот незнакомец держал руки в карманах, может быть, и это для вас важно?

– Всё важно, даже цвет глаз и форма носа.

– Про глаза не скажу, а вот нос обычный.

– Обычный это хорошо, но длинный, острый или…

– Нет, – покачал головой, – обычный, и лицо, хоть и красивое, но ничем не примечательное.

– Вот видишь, а ты говорил, не вспомнишь, – улыбнулся штабс—капитан, – кстати, каковы были отношения Сергея с Иваном Нартовым?

– С Иваном? – Голос Венедикта едва заметно дрогнул, юноша прикусил губу и побледнел, постарался взять себя в руки и хрипло произнёс, – дружны они были, пока кошка между ними не пробежала.

– И какая?

– Не знаю, – покачал головой Мякотин и добавил, – мне брат не докладывал в силу моего малолетства, как он выражался, – и посмотрел в сторону.

– Если ничего не можешь добавить, то пожалуй, у меня вопросов более нет.

Венедикт вздохнул с облегчением.

Раздался стук, дверь распахнулась и за ней оказался Жуков.

Василий Михайлович было приоткрыл рот от удивления, Путилинский помощник не имел привычки стучать. Штабс—капитан хотел что—то едкое сказать, но воздержался от комментария.

– Позвольте, Василий Михайлович?

– Да ради бога, заходи.

– Вы кончили разговор?

– Пожалуй, да, – штабс—капитан поднялся, вслед за ним Венедикт.

– Позвольте тогда переговорить с господином Мякотиным, – улыбался Миша.

Штабс—капитан пожал плечами, не понимая Мишиного поведения.

Юноша нахмурился, но ничего не произнёс, явно ожидая услышать, по какой такой надобности он нужен молодому сыскному агенту.

– У меня есть хороший знакомый, недавно увлёкшийся фотографическими портретами, так вот Константин Александрович, так его зовут, просил меня при случае присылать к нему людей с колоритными лицами. Вот я как вас, господин Мякотин, увидел, так сразу вспомнил про моего знакомого. Не откажите в любезности, это не займёт много времени, тем более, – Жуков говорил, ни на миг не прекращая словарного потока, что даже штаб—капитан от удивление открыл рот, – ателье, в котором он служит, буквально в двух шагах.

– Да я, – промямлил Венедикт.

– Не откажите в любезности, – сложил руки на груди Миша.

Василий Михайлович сперва с недоумением взирал на Путилинского помощника, потом всё с большим и большим интересом, не понимая, какую роль играет Жуков.

– Хорошо, – сказал юноша и густо покраснел.

– Здесь недалеко, – уже выйдя из дверей сыскного произнёс Миша, – за Гостиным. Вы бывали в столице ранее?

– Бывал, – неохотно ответил юноша.

– Тогда знаете, где Гостиный?

– Знаю.

И чтобы отвлечь Венедикта от ненужных мыслей, Жуков всю дорогу не закрывал рта, из которого сыпались, как из рога изобилия, шутки, байки, рассказы из сыскной службы, истории из жизни.

Трёхэтажное жёлтое здание, расположенное по чётную сторону Невского проспекта, встретило разноцветной вывеской, написанной готическим шрифтом, «Фотографическое ателье Шенфельда».

Дверь открытая дверь ударила по колокольчику и тот оповестил о приходе клиентов сотрудников ателье.

За конторкой стоял довольно молодой человек с блестящими масляными волосами, разделёнными посредине головы ровным, словно под линейку сделанным пробором.

На лице сотрудника ателье появилась слащавая улыбка.

– Здравствуйте, господа! Чем могу помочь?

– Здравствуй, голубчик! – на губах Миши появилась не менее слащавая улыбка.– Нам бы Константина Александровича.

– Сию минуту, как прикажете доложить?

– Михаил Силантьевич Жуков.

Молодой человек наклонил голову и удалился.

Через несколько минут в комнате появился собственной персоной господин Шапиро, сквозь не застёгнутый пиджак виднелся округлый живот с толстой золотой цепочкой часов, шедшей от пуговицы к кармашку. Голубые глаза загорелись, Константин Александрович вытянул вперёд руки.

– Мишенька, сколько лет, сколько зим! Наконец, ты посетил наше заведение, – руки фотографа вцепились в плечи Жукова. – Какое лицо, какое лицо, вот мы его и запечатлим на вечные времена.

– Константин Александрович, – Миша попытался выскользнуть из рук господина Шапиро, но это было сделать не так просто. Несмотря на малый рост, фотограф обладал большой силой.

– Не говори ни слова, – левая рука Константина Александровича высвободила Мишино плечо, вторая не ослабляла хватки, словно хозяин боялся, что посетитель ускользнёт. – Обещаю, что портрет выйдет в наилучшем виде.

– Константин Александрович, я не один, – сыскной агент показал рукой на Венедикта и красноречиво посмотрел на фотографа, который в ответ легонько кивнул, что, мол, понял.

– Так, так, – господин Шапиро подошёл ближе к юноше, посмотрел с одной стороны, на два шага отступил, – что ж, хорошо. Прошу следовать за мною.

Через час в Мишином кармане пиджака лежала фотографическая карточка Венедикта Мякотина. Жуков время от времени проверялправой рукой, не исчезла ли она вместе с запечатлённым на ней юношей, направившим свои стопы в Кронштадт.

Константин Александрович придержал сыскного агента за рукав, когда тот собрался покидать ателье, и с обидой в голосе прошептал:

– Мишенька, не ставь меня более в неловкое положение, хотя бы заранее предупреждай о таких визитах.

Теперь дело оставалось за малым. Миша взял пролётку и, поторапливая извозчика, словно тот рядом с лошадью побежит и скорости прибавит, направился на вокзал. Первым делом надо было найти кондуктора, в чьём вагоне достославная троица доехала до станции Лигово, потом… далее Жуков загадывать не стал, а потирал ко всему прочему руки от предчувствия маячившей впереди разгадки Мякотинского убийства.

Сыскному агенту невероятно повезло, кондуктор был на службе и согласно расписанию отправлялся в нужную Мише Стрельну.

Едва взглянув на фотографическую карточку, кондуктор сразу же сказал:

– Ентот один из трёх был, ентот.

– Точно он? – Настаивал Миша, протягивая вновь карточку кондуктору, который нахмурился и с показным раздражением произнёс:

– Да что я человека вспомнить не могу, чай память у меня огого, – и тут же прикусил язык, сконфуженно улыбнулся, поняв, что нельзя разговаривать так со столичным щёголем. Ещё, не дай Бог, подаст жалобу начальнику.– Он там был, не сомневайтесь.

– Благодарю, – Миша и не заметил ни раздражённого тона, ни заискивающего, просто голова занята совсем другим, нежели такими мелочами жизни.

С подножки вагона Миша не спустился, а спрыгнул, нетерпеливо огляделся по сторонам и когда увидел знакомую статную фигуру Селивана, облегчённо вздохнул.

– Здравия, ваше благородие! – Полицейский поднёс руку к околышу форменной фуражки.

– Здравствуй, здравствуй, голуба моя! – Глаза выдавали Селивана, хотел задать вопрос, но не решался, так и стоял, молча, ожидая, когда столичный сыскной агент

что—нибудь спросит. – Вижу покой и тишина в ваших краях?

– Никак нет, ваше благородие, показное всё, народ местный страх чувствует, ведь злодея—то не словили.

– Ты прав, не словили.

– Позвольте спросить? – Селиван кашлянул в кулак, прочищая горло.

– Спрашивай.

– Народ шепчется, но вслух говорить боится, чтобы на себя не навлечь…

– Скоро словим, – перебил Миша полицейского, – не долго осталось топтать землю извергу, не долго, – и сам полез в карман за фотографической карточкой, – ты говорил ранее, что запомнил троицу – гимназиста и двух цивильных, так вот взгляни, не было ли среди них и вот этого.

Селиван взял, как драгоценность протянутый снимок, долго смотрел, поворачивая то вправо, то влево, потом с шумом произнёс:

– Этот был с гимназистом.

– Не ошибаешься? – Миша даже глаз прищурил.

– Никак нет.

– О нашем разговоре никому ни слова.

– Да я…

– Вот именно, никому, – Миша погрозил пальцем.

Кассир Иван Рябов сослался, что не видел попутчиков Сергея Мякотина и долго извинялся за то, что не может ничем помочь сыскному агенту.

Путилинский помощник возвращался в столицу в столь приподнятом настроении, что беспричинно улыбался, глядя, как за окном проплывают проснувшиеся от зимней спячки деревья, суетящийся в заботах народ, тянущийся за паровозом дым.

Глава сорок вторая. Спутники Мякотина

Василий Михайлович улыбнулся уголками губ и хмыкнул, мотнув головой.

– Да, дела.

Налил в стакан горячего чаю и, прихлёбывая, сел за стол. Хотя мысли и теснились беспорядочным клубком, но одна не давала покоя – это описанный Венедиктом молодой человек. Уж больно он Ивана Реброва напоминал! Пробор на голове, лицо, даже платье. Какие ещё тайные помысли вынашивает младший брат убиенного?

Миша остановился на перепутье размышлений: можно в первую очередь доложиться Ивану Дмитриевичу и тогда дело будет раскрыто сыскным отделением, а не конкретно Михаилом Силантьевичем Жуковым, а можно самому довести это трагическое происшествие до конца и снискать себе лавры проницательного агента, орден или новый чин, хотя прежний недавно получен. Но ведь бывают исключения?

Но в конце концов чувство ответственности перед товарищами по службе взяло верх и с вокзала помощник начальника направился в сыскное отделение на доклад к Ивану Дмитриевичу, решив, что так будет правильно.

У дверей Путилинского кабинета встретились со штабс—капитаном, который был настолько озабочен, что не заметил Мишу.

– Василь Михалыч, – окликнул Жуков, – с ног собьёте!

– А, Миша…

– Что—то стряслось?

Орлов пожал плечами, видимо, не хотел отвечать.

Путилин стоял у окна, заложив руки за спину, и раскачивался взад и вперёд на носках.

– Заходите, – сказал он, не оборачиваясь, – располагайтесь, господа, – тяжело вздохнул и направился к излюбленному креслу, – по лицам вижу, что, наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки?

– Есть некоторые предположения, – Орлов покачал головой.

– Слушаю.

– Пусть начнёт Миша, – Василий Михайлович смотрел в глаза начальнику.

– Пусть, я не возражаю.

Жуков несколько раз кашлянул, поднеся кулак ко рту, словно певец, намеривающийся исполнить арию.

– Не знаю с чего начать?

– С чего хочешь.

– Вчера мне пришла в голову одна мысль…

– Только одна? – Перебил сыскного агента Иван Дмитриевич.

– Господин Путилин, – начал было Жуков.

– Извини, невольно вырвалось.

– Так вот пришла, – Миша закусил губу и продолжил, – в общем, когда я узнал, что прибудет к полудню Венедикт Мякотин, решил показать его статскому советнику Степанову, ну тому, что в очереди стоял за Сергеем и его спутниками, – пояснил помощник, – ради успокоения совести, что ли. Раз уж мы топтались на одном месте, – Жукова никто не пытался перебить, – пришло в голову, чем чёрт не шутит. Так Степанов его и опознал. Показывать юношу полицейскому со Стрельны, кассиру и кондуктору я не решился, чтобы не вызывать излишних подозрений, поэтому пригласил Венедикта в фотографическое ателье к моему знакомому под предлогом, что тот ищет неординарные лица для портретов и после того, как карточка была у меня я направился в Стрельну, нашёл кондуктора и они тоже опознали в Венедикте человека, который являлся спутником в путешествиях Сергея в день убийства.

По лицу Орлова Путилин понял, что для Василия Михайловича это не стало неожиданностью.

– При разговоре с Венедиктом у меня сложилось впечатление, что он пытается некоторые события утаить или наоборот направить в другую сторону от поисков, – сощурив глаза, начал говорить Орлов, – тем более, что одного тайного приятеля он описывая явно с Ивана Нартова, с которым был когда—то дружен убитый. И у меня вызывает сомнение, что Венедикт ни разу не бывал в квартире дяди господина Реброва.

– Получается, что одним из убийц Венедикт? – Брови Путилина поползли вверх.

– Получается, что так, – заёрзал на стуле Миша.

– Успокойся, – Иван Дмитриевич хмуро посмотрел на помощника, – вижу засвербело в одном месте. – Хлопнул ладонью по столешнице, – никак не пойму молодых. Брат же всё таки, – и подвёл черту, – надо окончательно удостовериться, что именно Венедикт был с братом.

– Иван Дмитрич, – теперь очередь удивления дошла до Жукова, – опознание статским советником, кондуктором, Селиваном, ну, этим, полицейским со станции Стрельна, – отмахнулся всё более разгорячённый Миша, – разве этого недостаточно?

Воцарилась тишина, каждый осмысливал полученные сведения, ведь в голове не могло уложиться, что юноша причастен к убийству единокровного брата.

– Каковы ваши предложения?

– Задержать и как следует допросить, – быстро проговорил Жуков.

– Я предлагаю, выяснить, чем занимался Венедикт четвёртого апреля, то есть в день убийства, по часам, а уж потом, – посмотрел на Мишу, – задерживать и, как говорит господин, – Василий Михайлович выделил, – Жуков, как следует допросить.

– Это одна сторона вопроса, но вы, господа, не забывайте о третьем участнике драмы, – напомнил Иван Дмитриевич, – если с Венедиктом мы разберёмся, то последний…

– Я думаю, – сказал Жуков и покраснел, – если Венедикта прижать, то он не станет покрывать соучастника.

– Может и будет, – вставил Орлов, – не знаю, но если начитался французских романов о чести и товариществе, то будет молчать, словно рыба.

– И то верно, но всё—таки, если догадка, – Иван Дмитриевич увидел укоризненный взгляд Жукова, поправился, – хорошо, Миша, твои доводы в виде показаний господина Степанова, кондуктора и полицейского Селивана убедительны, поэтому надо искать третьего спутника. Мне кажется, что должны они где—то встречаться. Их объединяет общая тайна и кровь.

– Установить слежку за Венедиктом, – то ли спросил, то ли предложил штабс—капитан.

– Непременно, – подвёл черту под разговором Иван Дмитриевич.

Василий Михайлович снарядил в Кронштадт Леву Шляйхера и с ним двух агентов, которых не мог видеть Венедикт в сыскном отделении.

Третьего участника драмы, конечно, надо бы разыскать, да как? Никто толком описать его не мог и притом, в таком большом городе, как столица Российской Империи, сделать это затруднительно, словно иголку в стоге сена. Скорее надо уповать на то, что брат убиенного захочет встретиться со своим подельником. Как не велико желание таиться, но внутри юношу, скорее всего, давит груз вины и захочет высказаться, взглянуть в глаза, пока неизвестному сыскным агентам, человеку.

Штабс—капитан оказался прав. Лёва с утра начал наблюдение. Ничего не обычного. Венедикт отправился в гимназию, где просидел безотлучно все занятия, несколько раз в перемены выскакивал на улицу, словно кого—то ждал, и уходил расстроенный. Вернулся и не замеченный ни прислугой, ни матерью выскользнул в шестом часу пополудни через чёрный ход из дому. Шляйхер, не взирая на опыт, едва его не упустил. Вёл наблюдение со входа, выходящего на улицу, не ожидал такой прыти от брата убитого. Что—то стукнуло в голову Лёвы: «Что я здесь прохлаждаюсь? Надо ж второй вход держать на глазах!» Только пристроился за деревянной хозяйственной пристройкой, как дверь чёрного входа отворилась и Венедикт с такой осторожностью её прикрыл, озираясь по сторонам, что Шляйхер даже дыхание затаил, не дай Бог, услышит.

Венедикт, втянув голову в плечи, проследовал до пересечения с улицей Ильменинова, там его ждал молодой человек в тёмном расстёгнутом пальто, словно бы с чужого плеча, белобрысый, но что удивило Лёву с чёрными густыми бровями.

Юноши посмотрели по сторонам, склонили головы друг к другу, пошептались. Тот, что в тёмном пальто, хлопнул Венедикта по плечу и разошлись в разные стороны. Шлейхер резонно решил, что Мякотин никуда не денется, направится в сторону дома. А вот незнакомец? Поэтому направился за ним, соблюдая осторожность. Молодой человек двинулся в сторону Петербургской улице, по ней до Бочарной, где уже не таясь, вошёл в одноэтажный каменный дом с высоким крыльцом, на которое опирались две чугунные витые колоны, окрашенные чёрной краской.

Местный дворник по имени Степан не устоял перед обаянием словоохотливого человека, который напоминал одновременно и армянина, и жидка, и татарина, и который, самое главное, выставил не только выпивку, но и закусь. При виде дармового угощения у него тоже развязался язык, и он рассказало семье, которая занимает указанный Лёвой дом.

Вечером в сыскное отделение явился один из агентов и доложил:

– Венедикт тайно встречался с Фёдором Александровичем Юнгером, двадцати лет, проживающим на Бочарной улице, в доме отца коллежского асессора Александра Фёдоровича, заведующего почтовой конторой.

– Благодарю, – сказал Иван Дмитриевич, отпустил агента и, когда тот взялся за ручку двери, добавил, – если Жуков и Орлов в сыскном, будьте любезны, пригласить их ко мне.

– Хорошо.

– Господа, в нашем деле появился новый человек, – Путилин протянул штабс—капитану телеграмму, тот прочитав, передал Жукову.

– Вы думаете, что…

– Ничего я не думаю, – устало произнёс Иван Дмитриевич, – но тайная встреча, молодой человек двадцати лет. Надо его проверить, в том числе где он находился в день убийства, найти способ показать молодого человека, – он посмотрел на Мишу, – твои свидетелям.

– Почему моим? – Возмутился помощник, но под тяжёлым начальственным взглядом умолк.

– Показать свидетелям, может быть, они опознают в Фёдоре мякотинского спутника. Подумайте, как это можно сделать, не вызывая излишних вопросов.

– Подумаем.

Задача складывалась непростая, как организовать поездку Юнгера в столицу, не вызывая его подозрений, а может быть, сделать так, чтобы он сам решил ехать безо всяких подсказок со стороны.

– Так с чего будем начинать поиски? – Жуков спросил, придя в комнату агентов, где в эту минуту находились, кроме пришедшего Орлова, надворный советник Соловьёв и титулярный советник Назоров.

Иван Иванович пребывал в прекрасном расположении духа после задержания хитрого и неуловимого дотоле Николая Барбазанова, более известного под фамилией Полевой.

– Позвольте полюбопытствовать, господа, чем обеспокоены вы в настоящую минуту?

– Всё тем же, – штабс—капитан откинулся на спинку кресла, выбивая мелодию пальцами на подлокотнике.

– Я понимаю, что появились новые, как говорит Иван Дмитрич, ниточки?

– Совершенно верно.

– Расскажите, может быть, нам будет легче решить эту задачу сообща.

– Возможно, – Орлов посмотрел на Путилинского помощника, спрашивая, ты поведаешь или эта честь достаётся мне?

Миша кивнул головой.

Василий Михайлович с минуту помолчал, провёл рукой по лицу и коротко, словно на докладе у командира полка, рассказал, какие получены сведения в результате проведённого расследования.

– Значит, Венедикта Мякотина опознали три свидетеля и ошибки быть не может? – Подал голос, молчавший до этого титулярный советник.

– Ошибка исключена, – теперь вступил в беседу Жуков.

– Исключена, – повторил вслед за ним Соловьёв.

– Именно.

– В жизни всякое приходилось видеть и как сестра сестру травила, и отец сына топором, и мать дитя собственными руками душила, а здесь брат брата… Что ж, наверное, мир сошёл с ума.

– Ничего не ново на земле.

– Отбросим в сторону философические лекции, – продолжал Иван Иванович, – как я понимаю сложившуюся ситуацию, вам, Василий Михалыч, и тебе. Миша, ехать в Кронштадт не с руки.

– Так точно, – улыбнулся штабс—капитан, – приятно служить с вами, Иван Иванович, – понимаете с первого слова.

– Что понимать? Вы допрашивали Венедикта, Миша встречался с ним и даже в фотографическую мастерскую водил, так что предлагаю свою кандидатуру для поездки в Кронштадт.

– Не возражаю, – Орлов продолжал улыбаться.

– Я тоже, – недовольно пробурчал сквозь зубы Жуков.