Текст книги "Петербургский сыск. 1874 год, апрель"

Глава восемнадцатая. Юноша в тёмном пальто

Помощник начальника сыскной полиции коллежский секретарь Михаил Силантиевич Жуков был озадачен, Путилин никогда не давал одно и то же поручение двум опытным агентам, а сейчас оставалось чувство, что Иван Дмитриевич, вроде бы как, и недоверие выказывает. Надо, однако, переговорить со штабс—капитаном, наживать недругов на ровном месте не хочется, хотя какие они недруги, дело одно расследуют. Важно в конце клубок распутать.

У дежурного чиновника Миша поинтересовался, где штабс—капитан Орлов?

Получив ответ, что Василий Михайлович сыскное отделение не покидал. Жуков отправился по кабинетам. Когда нигде штабс—капитана не обнаружил, пожал в недоумении плечами и поехал на Сергиевскую улицу, резонно решив, что поговорит со штабс—капитаном потом.

От Ивана Дмитриевича Жуков знал – видела молодого человека служанка господина Реброва Катя. Там, на месте надо узнать, может быть, кто—то видел из соседей, дворников, мелких торговцев того незнакомца, с которым имел встречу Сергей Мякотин.

Можно было, конечно, дойти пешком до Сергиевской, благо, что погода совсем уж становится летней. Солнце не даёт покоя после снежной холодной зимы, зелёная трава ковром устлала землю, голубое, до рези в глазах, небо накрыло город.

Миша откинулся на скамью экипажа и приказал ехать на Сергиевскую улицу к дому, где располагалась Пожарная команда. Задержались только на мосту через Екатерининский канал, у телеги, перегородившей дорогу, отвалилось колесо, но бородатые мужчины, видимо приехавшие из деревни, торговать, довольно шустро все сладили и экипаж, в котором сидел Жуков, продолжил путь.

Расплатившись с извозчиком, Миша направился к дворнику дома господина Ромолова, резонно решив, что вначале необходимо поговорить с теми, кто мог наверняка видеть молодого человека в тёмном пальто.

Дворник мел и без того чистый тротуар. Тёмная борода с седыми полосками двигалась в такт голове. Чтобы не было утомительно выполнять работу, мужчина подпевал себе.

– Здравствуй, – Миша остановился напротив дворника, который поднял голову и прищурился. Солнечные лучи ударили по глазам.

– Здравия желаю, Ваше, – дворник ладонью прикрыл лоб и наклонил голову, чтобы лучше видеть господина, прервавшего работу, – Благородие.

– Скажи, Фёдор, – Иван Дмитрич хорошо подготовил Жукова, снабдив не только адресами, именами, но и обрисовал всех, с кем пришлось беседовать штабс—капитану, – каждый день метёшь у дома?

– Так точно, – дворник не выказал удивления, что незнакомец знает его имя.

– Значит, видишь все, что происходит по соседству с домом?

– Извините, а вы кто такой будете?

– Я – агент сыскной полиции, – сказал Миша, скрестив руки.

– Не сочтите за недоверие, но можно краешком глаза на жетон ваш посмотреть?

– Недоверчивый ты, Фёдор!

– Так, всякое бывает, – отозвался дворник и, прищурив глаз, сказал, – вот намедни один такой, – спохватился и быстро проговорил, – я не про вас, на соседней улице крутился, а ночью в квартиру господина Силькина залезли. Теперь Ваську пристав в подозрении держит.

– Ты говори, да не заговаривайся, – вспыхнул Миша. – я тебе не кто—то, а агент сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков.

– Ежели так, – протянул дворник.

– Все замечаешь?

– Не без этого.

– И конечно, всех квартирантов знаешь?

– Оно так.

– Николая Алексеевича Реброва?

– Конечно, – дворник насторожился.

– Племянников его знаешь?

– И их тоже.

– Значит, знаешь Сергея Мякотина?

– Видел.

– Что о нем можешь поведать?

– Дак, – лицо дворника обрело сконфуженный вид и он поправил на голове лёгкую шапку, – молодой больно, я ж слежу, чтоб не набедокурили, что мне? Уходит тихо, приходит тенью, вона может Катька, что скажет, и пояснил, – служанка Николая Алексеевича.

– С ней я тоже поговорю, но что про Сергея Мякотина расскажешь? С кем дружен? Кто к нему приходил? Может, кто спрашивал?

– Дак, что рассказывать, – Фёдор пригладил бороду вокруг рта, – тихий он, бывает не часто, но по нескольку дней. С кем приходил? Дпк, я его всегда одного видел, мимо меня никто бы не прошмыгнул. Хозяин, господин Ромолов, с меня бы шкуру за такие дела снял.

– Что строг?

– Ясное дело, говорю, шкуру снимет.

– Скажи, когда ты Мякотина в последний раз видел?

– Я говорил, – дворник прикусил язык, хотя тот, первый, тоже сыскной агент, но ведь сказал, никому не слова, поправился, – я говорю, почитай с четвёртого апреля я молодого барчука и не видел.

– Четвёртого с утра, вечером, когда?

– Нет, часов восемь было.

– Как час узнал?

– Дак, рядом, – Фёдор удивился вопросу и махнул в сторону рукой, – Спасо—Преображенский собор, вот по колокольному звону время и узнаю.

– Значит, в восемь, – и Жуков посмотрел в сторону, в которую махнул рукой дворник, – никого с ним не видел?

– Я же сказал, что нет.

– Может, кто его ждал?

– Нет, – скривился Фёдор, словно от зубной боли, – нет, нет, постой, – панибратски произнёс дворник, но потом опомнился и искоса посмотрел на сыскного агента, заметил ли тот его оплошность, – как же я сразу не вспомнил.

– Давай, давай.

– На том углу, – он указал на дом, который занимала Пожарная команда, – ждал его кто—то.

– Кто?

– Почём я знаю? – вырвалось у дворника, он снова искоса взглянул на сыскного агента, боясь нервической вспышки, какие были обыденным делом у господина Ромолова.

– У тебя глаз намётанный, – подбодрил Фёдора Жуков, не обращая внимания на дерзкие слова, – все подмечаешь, вспоминай, – настаивал Миша.

– В пальто был, – начал Фёдор и замолк.

– Ну, это не новость, каждый второй ходит.

– Мне почудилось, что пальто с чужого плеча.

– Отчего?

– И длинно слишком уж было, и плечами велико.

– Так, так, а может и хозяина пальто успел рассмотреть.

– Ростом с Мякотина будет, белобрысый, – дворник наморщил лоб, припоминая, – далеко он стоял, так что его толком не рассмотрел.

– Усы, родинки, шрамы, наконец, – подстёгивал память Фёдора Жуков.

– Ваше Благородие, далеко было, лица не помню.

– Волосы, как причёсаны, были?

– Уши закрывали и пробор вот так, – дворник показал на своей голове с левой стороны.

– На ногах что было?

– Вот этого я не приметил.

– На голове что надето было?

– Дак, он с непокрытой головой стоял, от этого я цвет волос и разглядел, а шапку там или фуражку? Может, он в руках держал? Так я не заметил.

– Понятно, а незнакомец в одиночестве Мякотина ожидал?

– Да, – после некоторой задумчивости нерешительно произнёс дворник.

– Да или? – Настаивал Жуков.

– На углу стоял один, а далее, – передёрнул плечами Фёдор, – кто знает?

– Ранее ты этого молодого человека не замечал?

Дворник посмотрел на угол дома Пожарной команды.

– Пожалуй, нет.

– Значит никто Сергея Мякотина не спрашивал?

– Никто.

– Четвёртого в квартире Венедикта не было?

– Венедикта? – На лице появилось удивлённое выражение, словно хотел спросить, что за птица такая, Венедикт?

– Брат Сергея.

– А, – протянул Фёдор, – нет, его не видел, да он так редко бывает, что я и имя запамятовал.

– Хорошо, теперь скажи, случаем господин Касьянов не появлялся.

Фёдор вздрогнул и втянул голову в плечи, Жуков это для себя отметил.

– Никак нет.

– Хорошо, Катерина, – Миша указал на окна квартиры Реброва, – никуда не отлучалась?

– Никак нет, – с лица дворника исчезло выражение насторожённости, – она редко выходит.

– Хорошо, – сказал агент сыскной полиции и, погрозив пальцем, добавил тихим голосом, – ты думаю, понимаешь, что наш разговор остаётся в тайне для всех, иначе.

– Эт понимаю.

– Катерина в квартире? – ещё раз уточнил Миша.

– Так точно.

– Смотри у меня, – погрозил сквозь зубы, но как—то беззлобно Жуков и направился в квартиру господина Реброва.

Катя открыла дверь, на ней было ситцевое платье в мелкий красный цветочек, распущенные волосы подчёркивали широкие скулы, которые, однако, не портили красоты женщины.

– Вы к господину Реброву? – равнодушно спросила женщина.

– Нет, Катя, я к тебе, – улыбнулся Миша.

– Прошу, – Катя ступила в сторону, приглашая незнакомца пройти в квартиру, даже не выказав при этом удивления.

– Меня зовут Михаил Силантиевич, – произнёс Жуков, когда они вошли в гостиную, – и я – агент сыскного отделения, – женщина только махнула головой, памятуя, что ей говорили служанки, кухарки из соседних домов, «теперь начнут ходить», вот и получается: вчера был, сегодня новый пришёл, так и поведётся, – и меня больше интересуешь ты.

– Или Сергей, – тихо сказала Катя.

– Да, ты права, я больше заинтересован в Сергее Мякотине.

– Царство ему небесное, – Служанка перекрестилась.

– Ты, стало быть, все знаешь?

– Вчера узнала от вашего, – она запнулась, – штабс—капитана.

– Да, я знаю, поэтому неё буду отнимать много времени, вот ты говорила, что в день отъезда Мякотина—сына видела, как его на улице кто—то ждал.

– Да.

– Так вот, не припомнишь кто?

– Помню только тёмное пальто.

– Темное? Это какое – чёрное, серое, синее?

Женщина задумалась.

– Хорошо, у какого окна ты стояла?

Катя указала рукой, Миша подошёл к окну и выглянул на улицу. Место, которое указал ранее дворник, находилось почти напротив.

– Катя, ты стояла здесь, когда Мякотин встретился с незнакомцем.

– Ваша правда.

– Подойди, – служанка несмелыми шагами приблизилась к Жукову. – Он стоял вон там, – Миша указал рукой на угол дома.

– Да.

– Теперь закрой глаза и подумай о том человеке.

Катя послушно выполнила.

– Что ты видишь? Только не открывай глаза.

– Я, – служанка сжала губы и потом сказала, – высокий, в сером пальто, в руках теребит шапку, может что—то иное, светловолосый, – она умолкла.

– Лицо?

– Круглое, мне кажется, и ещё, – она открыла широко глаза, – брови.

– Что с ними?

– Тёмные.

– Тёмные? – Не понимающе спросил Миша.

– Волосы на голове светлые, а брови тёмные.

Более никаких сведений получить от Кати не удалось, попрощавшись, Жуков прошёлся по улице, расспросил дворников соседних домов, только они ничего не видели.

Один городовой, имевший недалеко пост, поведал, что то ли четвёртого, то ли пятого (времени—то сколько прошло!) видел двух молодых людей, один из которых подходил по описанию, сели в экипаж на пересечении с Воскресенским проспектом.

Глава девятнадцатая. Штабс—капитан напросился

– Василий Михайлович, – с нескрываемой в голосе радостью произнёс пристав 3 участка Московской части капитан Зиновьев, дородный мужчина, страдавший при ходьбе отдышкой. Полицмейстер 2 отделения полковник Угрюмов стал подыскивать замену шестидесятилетнему Петру Васильевичу, который не менее с заметной иронией добавил, – приветствую вас, разлюбезный чиновник по поручениям при начальнике сыскного отделения. Какими судьбами в наших краях, я, вроде бы, посыльного не отправлял на Большую Морскую?

– Так, видимо, они сами, – сделал попытку пошутить помощник пристава коллежский секретарь Илья Леонтиевич Нефедьев, красавец тридцати двух лет с пышными усами и бакенбардами, подстриженными точь в точь, как у нынешнего Государя—Императора, незабвенного Александра II, – нос по ветру держат.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался штабс—капитан, своим серьёзным видом и голосом настраивая полицейских чинов на деловой настрой, – я здесь по делам службы, но если что—то случилось, то не применю воспользоваться возможностью оказать вам услугу, – хотя слова и звучали дружески, но чувствовалась в них и насмешка, и стремление уколоть в ответ. Штабс—капитан в Лештуковском переулке оказался не по службе, а по делам скорее по личным, надо было завершить одно дело, которое, как нескончаемая верёвка тянулось с прошлого года.

– Не откажемся, – поглаживал усы помощник пристава и подмигнул капитану Зиновьеву, намекая, что от сиего дела можно избавиться, ведь для чего создана сыскная полиция, как не для таких случаев.

– Так что стряслось в подведомственном царстве? – Теперь штабс—капитан не сдержался, но при этом не дрогнул ни один мускул на лице. Сама серьёзность.

Капитан Зиновьев кашлянул в кулак, и в правду, что это они с помощником так разошлись, и взглянул из—под седых широких бровей на Илью Леонтиевичу.

– Час тому купцу Фуфаеву, живущему в этой квартире, – пристав показал рукой на приоткрытую дверь, – неизвестный проломил голову, когда он вышел на лестничную клетку, похитил бумажник с кредитными билетами и скрылся.

– Час тому? – уточнил Орлов.

– Истинно так, мы, – Зиновьев кивнул головой на помощника, – только прибыли и толком ничего не знаем.

– Купец жив?

– Жив, но доктор говорит, плох, разговаривать пока не может, так что мы и сами не знаем, как выглядит нападавший.

– Но о нападавшем кто—то изволил сообщить, – буднично произнёс Василий Михайлович.

– Совершенно верно, – пристав с помощником переглянулись.

– Вот со свидетеля надо и начинать, – в голосе штабс—капитана звучали нотки учителя гимназии, объясняющего нерадивым ученикам, что дважды два всегда будут четыре, а отнюдь не три, и совсем уж не пять.

– Начинайте, Василий Михайлович, – засопел пристав, признавая правоту сыскного агента, невзирая на предвзятое отношение со стороны некоторых полицейских чиновников, они признавали, что Путилин и его люди знают своё дело, – Илья Леонтиевич, я думаю, мы сможем оказать любую помощь Василию Михайловичу.

– Так точно, – щёлкнул каблуками статский помощник пристава, никогда не одевавший военного мундира, но наслышанный о поведении офицеров.

Штабс—капитан наклонился перед дверью в квартиру купца. Пятно засохшей крови показывало, где лежал Фуфаев. Василий Михайлович поднял голову и посмотрел на пристава, который тяжело засопел:

– Да, там нашли беднягу с окровавленной головой.

– Я могу поговорить с доктором?

– Непременно, – и капитан Зиновьев обратился к помощнику, – Илья Леонтиевич, не сочтите за труд, пригласите Готфрида Готфридовича.

Через несколько минут на лестничную площадку вышел доктор Московской части статский советник Геринг, вначале показалось, что из дверей выкатился большой шар в тёмном чесусовом костюме в мелкую, едва приметную глазу. Клеточку, завершаемую большой круглой совершенно лысой головой с торчащими, как листы бумаги ушами и очками в золотой оправе.

– Здгавствуйте, – доктор снял очки, достал из кармашка мягкую тряпочку и начал протирать стекла, – вы хотели меня увидеть.

– Совершенно верно, господин Геринг, я – сыскной агент, – Готфрид Готфридович махнул рукой, показывая тем, что он знает, кто перед ним, – мне хотелось бы узнать, как себя чувствует господин Фуфаев? Можно ли с ним побеседовать? И ваше мнение, чем могла быть нанесена рана на голове?

– Молодой человек, – Геринг надел очки и посмотрел внимательно на сыскного агента, – вы слишком много задаёте мне вопросов. Что я могу их позабыть, пока буду отвечать на пегвый. Итак, господина Фуфаева лучше не тгогать, ему я пгописал покой, тем более, что когда купец вышел и только мельком взглянул на мужчину, потом незнакомец удагил его со спины и наша жегтва так и не успела рассмотгеть пгеступника, далее… О чем вы спрашивали?

– Орудие, – напомнил штабс—капитан.

– Я думаю, либо дубинка, либо толстая палка, либо кусок железного прута. В гане я не заметил ни гжавчины, ни щепок, а может, пгедмет, не более полу сажени в длину, – доктор развёл руки в сторону, показывая ладонями длину, – обёгнут был в толстое сукно или кожу. Я ответил на все ваши вопросы?

– Да, господин Геринг, благодарю, – задумчиво произнёс Василий Михайлович.

Капитан Зиновьев и его помощник молчали и наблюдали, как снова штабс—капитан склонился над пятном, что—то совсем неслышно пробормотал, поднялся, сделал несколько шагов по лестничной площадке, озираясь по сторонам.

– Да, так и было, – наконец сказал он вслух.

– Что—то выяснили? – поинтересовался коллежский советник Нефедьев.

– Преступник ждал вот за этим выступом, – сыскной агент указал на нишу на площадке, – когда Фуфаев вышел и повернулся спиной, незнакомец ударил и, видимо, побежал вниз. Вы расспрашивали жильцов или дворника, может, кто—то слышал топот или чужого человека в доме?

– Василий Михайлович, мы прибыли за несколько минут перед вами, – опять засопел капитан Зиновьев, выказывая свою обиду.

– Хорошо, если не возражаете, я пройдусь с расспросами.

– Нет, – пристав с помощником переглянулись, – мы отнюдь не против.

Стук каблуков штабс—капитана становился все тише, пока не утих вместе с едва слышимым скрипом входной двери.

Капитан Зиновьев, отдуваясь, надел форменную фуражку, которую держал в руках, чертыхнулся, его помощник коллежский секретарь так и не расслышал слов начальника и учтиво промолчал, только в голове мелькнуло, что когда же пристав подаст в отставку. Давно засиделся на теплом месте, пора и честь знать, более молодым, Илья Леонтиевич приосанился, дорогу освобождать.

Кроме дворника никого у двери не было, даже праздной публики, охочей до таких случаев, чтобы поглазеть, что—то услышать и потом разнести по столице о таком кровавом происшествии, что можно за голову схватиться – слишком много нелюдей ходит по улицам, не город, а разбойничий вертеп.

Василий Михайлович прищурился, весеннее солнце совсем не ласковыми лучами било в глаза, словно лето давно пришло на петербургскую землю.

И только теперь штабс—капитан от досады сжал губы и зачем ввязался в новую историю, в сыскном и так дел по горло. Да, ладно, как говорится, назвался груздем, так полезай и без всяких сетований. Как—нибудь разберёмся и в этом деле.

– Братец, – Орлов поманил пальцем дворника, – ты, как мне кажется, знаешь о происшествии в доме?

– Так точно, Ваше Благородие! – бело—рыжеватая борода жила своей жизнью, только присмотревшись, штабс—капитан понял, что у благообразного старика дёргался подбородок.

– Что можешь сказать?

– Я прошу прощения, ваше благородие, но вы кто таков будете?

– Я—то, – Орлов хотел ответить грубо, но сдержался, достал из кармана жетон, – сыскной агент.

– Быстрёхонько вы, – дворник тут же прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнего, но Василий Михайлович больше поглащён новым следствием, чем выискивать в словах горожан неприятные для уха нотки.

– Так что видел, братец, что слышал? Докладывай.

– Дак что? Я ж на улице, почитай, цельный день. По парадной лестнице не хожу, хозяйкой нашей, Марьей Дмитриевной, запрещено.

– Ты мне не про хозяйку рассказывай, а кто из дому выходил в последний час? Кого из незнакомых людей видел? Почему не поинтересовался. Кто таков? Ты мне все, как на духу. Считай, что на исповедь пришёл. Понял?

– Так точно, – дворник прижал метлу, словно ружье, – незнакомым мне людей я не видел, может, кто прошмыгнул, пока я за метлой ходил. Так с минуту отсутствовал, взял из каморки своей, да сюда на пост свой, – дворник позволил себе улыбнуться, но увидев серьёзное лицо сыскного агента, спрятал улыбку подальше.

– Ты мне говори, что видел?

– Дак, – глаза у дворника загорелись, – мальчонка, что на третьем у Семеновых служит выходил, а более никого не видел я.

– Мальчонка вернулся?

– Так точно.

– Из тебя слова вытягивать надо? – Штабс—капитан рассерженно засопел.

– Мальчонку Санька Голубев зовут, проживает на третьем этаже у Семеновых.

– Хорошо, пока я ходить буду к мальчонке этому, ты повспоминай о незнакомцах, иначе я подумаю, что ты его в дом впустил. Смекаешь?

– Так точно, – пальцы, обхватывающие черенок метлы, побелели, – понятливые мы.

Как не хотелось возвращаться назад и видеть лица пристава с помощником, но пришлось. Может быть, мальчонка мог видеть незнакомца.

На втором этаже капитана Зиновьева и коллежского асессора Нефедьева не было, видимо, находились в квартире купца Фуфаева. Да это и к лучшему, меньше вопросов, на которые пока нет ни одного мало—мальски вразумительного ответа.

Третий этаж. Орлов постучал и сразу же отворилась тёмная дверь, перед глазами миловидная девушка лет двадцати, в белоснежном накрахмаленном фартучке.

– Сударь, что вам угодно? – произнесла она довольно приятным голосом и так же мило улыбнулась.

– Мне нужен Александр Голубев, – с не менее приятной улыбкой ответил штабс—капитан.

По лицу девушки мелькнуло изумление и она ничего не сказала, в глазах появились озорные искорки.

– Ты, наверное, наслышана о случившемся в доме неприятном случае?

– Да.

– Именно поэтому, мне нужен Голубев.

– Я сперва доложу господину Семенову.

– Не надо, хотя можешь доложить, что чиновник по поручениям при начальнике сыскной полиции штабс—капитан Орлов просит позволения поговорить с Александром Голубевым.

Василий Михайлович не слышал, как господин Семенов отказал сыскному агенту в визите и недовольно пробурчал, что, мол, некогда заниматься пустяками, а если хочет полицейский говорить с Сашкой, так пусть с ним и беседует.

Девушка провела штабс—капитана в маленькую каморку без окон, где находилась узкая койка, застеленная чистым в заплатах одеялом. Мальчик лет тринадцати вскочил, когда сыскной агент втиснулся в тесное пространство.

– Ну, здравствуй, Александр.

– Здравствуйте, – Орлов отметил, что у мальчика красивые голубые глаза.

– Не пугайся, – Василий Михайлович положил руку на плечо Александра. – ты сиди.

– Я.

– Так, Александр, ты мне ответь, ты сегодня выходил из дому?

– Да, мне Николай Семёнович велел телеграмму отправить.

– Вот и хорошо. Скажи, а когда?

– С час тому.

– Скажи, на лестнице никого не встретил?

– Да.

– Ты его видел раньше в доме?

– Кажется, нет, – неуверенно произнёс мальчик, – нет, никогда не видел.

– Хорошо, что можешь о нем сказать? Как выглядел? Во что одет?

– Так обычно, – брови Голубева взлетели вверх.

– Припомни, – настойчиво сказал Орлов.

– В тёмном коротком пальто.

– Какого цвета и насколько короткое?

– Тёмное, кажется, чёрное, заплаты на локтях, а короткое, словно с чужого плеча.

– Понятно, говори, дальше.

– Бородка такая короткая, – мальчик показал на своём лице, – чёрная. Он улыбался и я увидел, что передних зубов у него нет. А вот ещё что, – обрадовался Голубев, в шапке потёртой он был, я удивился, на улице жарко, а он в шапке. Спарится можно.

– На ногах что было?

– Кажется, сапоги, пыльные, грязные.

– Больше ничего не припомнишь?

– Нет.

– Из жильцов или прислуги никого не встретил.

– Нет, только, – мальчик умолк.

– Говори.

– Мне показалось, что кто—то этажом выше из квартиры вышел.

– Благодарю, Александр.

– Извините, – покраснел мальчик.

– Что?

– А вы вправду найдёте преступника?

– Обязательно, – сказал Орлов, уже выходя из тесной каморки.