Текст книги "Доктор Ахтин. Возвращение"

27

В городе за время моего отсутствия ничего не изменилось. Я еду в троллейбусе и смотрю по сторонам, словно на экскурсии. Я, как турист, созерцаю город, в котором родился и вырос. Город, в котором я стал Парашистаем. Где нашел себя, выйдя к свету далеких фонарей, ведомый за руку Богиней.

На проспекте строят новый дом, который будет очередным помпезным торговым центром. Треснувший бугристый асфальт рабочие со среднеазиатскими лицами меняют на тротуарную плитку. По липовой аллее гуляет молодежь, на лавках сидят парни и пьют пиво, глядя на группы девушек, которые курят сигареты.

Да, практически никаких серьезных изменений, но я чувствую себя здесь чужим. Что-то ушло, и, наверное, навсегда. Мне кажется, что это место никогда не станет родным, словно родина прокляла меня.

Город отказался от своего сына.

Ко мне подошла кондуктор. Взяв деньги и оторвав билетик, она отдала его мне. Я смотрю на цифры – три первых в сумме равны трем другим. И сумма эта – тринадцать. Счастливый билетик. Почему-то я рад, словно этот пустяк, действительно, принесет мне счастье. И пусть будет всего лишь удача, – я и этому буду рад.

В троллейбусе, кроме кондуктора и меня, еще десять человек. Я снова складываю цифры в уме – получилось двенадцать. Сидящий за рулем водитель – тринадцатый человек в салоне автобуса. Замечательно. Еще одно совпадение. Я улыбаюсь окружающему миру, словно у меня в кармане лотерейный билет с большим выигрышем.

Я рад тому, что вернулся домой.

На очередной остановке в троллейбус вошел молодой парень, нарушив цифровую гармонию. Он сел напротив меня и расплатился с кондуктором. На голове у него наушники, а в глазах – ритмичная пустота. Я смотрю на других людей. Три женщины оживленно о чем-то говорили, перебивая друг друга. Подросток справа от меня спал, смешно опустив голову. Казалось, что тонкая шея сейчас сломается и голова отпадет. Мужчина средних лет равнодушно смотрел в окно. Две девушки сзади обсуждали недавно прошедший в кинотеатрах фильм. И если одна восторгалась, то другая всего лишь вежливо поддакивала подруге. Еще один пассажир автобуса – молодой мужчина в серой водолазке сосредоточенно читал толстую книгу.

Это хорошо, что ничего не меняется. И пусть я чувствую себя здесь чужим. Я уверен, что это временно. Мне надо стать своим, и для этого необходимо влиться в этот ритм жизни. Еще один маленькой винтик в хорошо смазанном и слаженно работающем механизме города. Еще одна тень, незримо присутствующая в этом месте и в это время. Еще один представитель человеческого стада, бегущего в пропасть. Сделать это достаточно просто. Надо найти работу и стать полноценным членом общества. В центре города это невозможно, и опасно, особенно для меня. А вот на окраине города, в рабочих районах, вполне возможно.

Именно туда я сейчас еду.

Небольшая муниципальная поликлиника рядом с крупным промышленным предприятием города. Раньше она была медико-санитарной частью при этом заводе, а потом, когда советская страна развалилась, завод отдал лечебное учреждение городу. И теперь это обычная маленькая поликлиника, где я смогу стать самим собой.

Я знаю, что год назад у поликлиники не хватало терапевтов, и главный врач приглашал молодых специалистов. Если ничего не изменилось, то, значит, я смогу влиться в общество и стать его активным членом.

Кроме того, недалеко от этой поликлиники находится общежитие, в котором я купил комнату. Купил давно, в другой жизни. Тогда я думал, что это будет мой запасной аэродром. И не ошибся. Интуиция меня не подвела. А точнее, мой дар предвиденья сделал то, что тогда нужно было сделать. Там в прошлой жизни я рисовал для себя совсем другое будущее, а интуиция и предчувствие делали своё дело, обеспечивая моё теперешнее настоящее.

Мне хочется смеяться, но я смотрю в окно и вижу в стекле своё отражение. Аккуратно подстриженные волосы средней длины, ровная бородка, очки на глазах. Снаружи я изменился, но внутри я все тот же Парашистай. Тот, кто хорошо меня знает, сможет меня узнать. Но таких людей мало – у меня нет близких родственников, хороших друзей и просто приятелей. Теоретически я могу столкнуться с бывшими сотрудниками областной больницы, но вероятность этого настолько мала, что даже не стоит беспокоиться по этому поводу.

Я возвращаюсь к врачеванию. Странное ощущение – я думаю о том, что снова буду помогать людям. Помогать жить и умирать. Приятное чувство в пальцах. У меня есть дар, который я уже давно не использую по назначению.

Мои руки умеют лечить.

И они могут убивать.

Что первично, а что вторично, я и сам не до конца понимаю. Но это не важно. Главное то, что я снова стану тем, кем всё это время был.

Доктор Михаил Борисович Ахтин.

Я еду в троллейбусе мимо промышленных корпусов одного из огромных заводов, находящихся на окраине города.

Я возвращаюсь домой.

И это меня радует.

Так же, как меня радует маленький бумажный клочок с цифрами в руке. Мне нравится цифра тринадцать.

Наверное, это и есть счастье – снова стать самим собой.

28

Иван Викторович в сотый раз потер глаза. Остаток этой ночи он совсем не спал, и, хотя он чувствовал, что Киноцефал где-то рядом, что вот-вот он ухватит ту ниточку, которая приведет его к нему, майор усердно боролся со сном. Именно сейчас он должен быть везде и сам должен увидеть след, оставленный Киноцефалом.

– Ну, что интересного, Марина Владиславовна? – спросил он, глядя на закрытое простыней тело на секционном столе.

– Ничего, – пожала плечами патологоанатом, равнодушно продолжив говорить, – два ножевых ранения, от которых она умерла. Первое – слева с ранением селезенки и массивным кровотечением в брюшную полость. Второе – в область сердца с повреждением перикарда и левого желудочка. Изнасилования не было, глаза на месте, удара тяжелым предметом по голове нет.

– Ну, это я и на месте преступления знал, – недовольно сказал майор, – мне бы какие-нибудь нюансы.

– Нюансы поют романсы, – хмыкнула Марина Владиславовна.

Иван Викторович отвернулся, мысленно послав «Шапокляк» так далеко, как у него хватило фантазии. И увидел, что инструменты после вскрытия моет какая-то девушка. Неожиданно для себя он спросил:

– А где у вас санитар, как его там, всё время забываю его имя?

– Максим. Заболел. Позвонил утром и пробубнил в трубку, что у него температура, кашель и насморк.

– Сейчас? Летом?

– Ну, а почему нет. В самую жару так хорошо отхлебнуть ледяного пивка из холодильника! – сказала Марина Владиславовна, с удовольствием поцокав языком. – А потом и горло заболит.

Она продолжала говорить что-то еще, но майор её не слушал. В голове щелкнуло, и он, боясь спугнуть удачу, замер, мысленно проговаривая по пунктам психологический портрет Киноцефала, нарисованный доктором-психиатром, и примеряя его к санитару Максиму.

«Первое – все жертвы Парашистая прошли через этот секционный зал, и он прекрасно знает, что он делал с убитыми.

Второе – этот Максим невысокого роста, я сам видел, что он с трудом дотягивался до банки с раствором в том шкафу.

Третье – нелюдимый, малоразговорчивый парень. Слова лишнего из него не вытянешь. Вряд ли у него много друзей.

Четвертое, и, наверное, главное – он знает, как удалить внутренние органы из брюшной полости одним конгломератом, сейчас не вспомню слово, которое говорила Мария, описывая эту манипуляцию. И думаю, он сможет сделать это и в темноте. Точно, вспомнил – эвисцерация».

– Иван Викторович, вы меня слышите!?

Майор посмотрел на патологоанатома так, словно видит её в первый раз, а потом спросил:

– Где этот ваш Максим живет?

– Не знаю.

– Как не знаете?

– Иван Викторович, вы что, думаете, что я сплю с ним?! – возмущенно сказала Марина Владиславовна. – Я совсем не обязана знать, где и с кем мой санитар живет. Это его личное дело.

– Где можно узнать его местожительство? – твердым голосом спросил майор, сжав кулаки.

– Зайдите в лаборантскую, у Ниночки в компьютере есть все данные на наших сотрудников.

Майор Вилентьев вышел из здания морга, словно вынырнул из холодных речных вод в жаркий туман хорошо протопленной бани. Всего лишь полдень, а уже жарко. Он вытащил телефон, набрал номер и, услышав ответ, сказал:

– Мария Давидовна, здравствуйте, я могу прямо сейчас встретиться с вами. Да, срочно. Я здесь, на территории больницы. Да, вижу желтое здание. Хорошо, я подойду к центральному входу и подожду вас. Спасибо.

Мнение профессионала ему сейчас очень нужно.

Он сидел на скамейке перед входом в желтое здание и, глядя прямо перед собой, прокручивал в голове все те моменты, когда он встречался с Максимом в секционном зале, и когда говорил с ним. Редкие встречи и очень мало сказанных слов. Зацепиться не за что, но и версия очень уж хороша.

– Я слушаю вас, Иван Викторович.

Майор, поняв, что рядом сидит доктор Гринберг, снова поздоровался и сказал:

– Я, кажется, знаю, кто прячется под маской собаки. Даже не так, – я практически уверен, кто такой Киноцефал. Ваш психологический портрет идеально укладывается в этого человека.

– Вы его уже поймали? – спросила Мария Давидовна.

– Нет. Я вам сейчас выскажу свои подозрения, а вы скажете, прав я или нет. И вот тогда я поеду на задержание.

– Хорошо.

Иван Викторович стал быстро говорить, загибая пальцы на каждый пункт его умозаключений, а женщина в белом халате внимательно его слушала. И когда он закончил, она задумчиво сказала:

– Максим? Никогда бы не подумала, но – я согласна с вами, что очень уж подозрительно, что он вдруг внезапно заболел. Особенно учитывая все ваши доводы и умозаключения.

– То есть, вы согласны, что это он?

– Может быть. Исключить то, что Максим убийца я не могу.

– Ладно. Тогда надо его брать. До свидания, Мария Давидовна.

Майор Вилентьев вскочил и быстро пошел на автостоянку.

– Иван Викторович, – крикнула доктор ему вслед, и когда увидела, что он повернулся к ней, добавила, – а вы молодец, отлично сработали!

Майор довольно улыбнулся, ударил себя кулаком в грудь и поднял два пальца вверх, изобразив букву «V».

Он уже ушел, а Мария Давидовна продолжала улыбаться. Ничего не меняется в этом мире. Мужчина – это большой ребенок, похвали его, и он будет счастлив. Дай ему знать, что ты считаешь его лучшим из лучших, и он горы свернет. Наверное, это хорошо. Потому что если ребенка не хвалить и не поощрять, то ему не зачем становиться лучшим. Если это делать не для кого, то он и не станет сворачивать горы.

Мария Давидовна вспомнила санитара Максима, которого видела всего два раза. Она не любила секционный зал, и без особой надобности близко к нему не подходила. За всю лечебную деятельность только два раза умирали её пациенты. Лет шесть назад мужчина тридцати восьми лет с шизофренией от инфаркта миокарда, и два года назад женщина с маниакально-депрессивным психозом от разрыва аневризмы аорты. Оба раза ей пришлось присутствовать на вскрытии, и именно тогда она видела санитара Максима, который помогал патологоанатому. Обе эти встречи никак не отразились в её памяти. Собственно, она с трудом могла вспомнить лицо Максима. Обычно санитаров в морге никто не замечает, словно эти люди не существуют. Или существуют, как придаток к потусторонней жизни.

И, может быть, то, что она его не помнит, – это к лучшему.

29

Жизнь – это бессмысленный бег по кругу. Зачем она обманывает себя, пытаясь найти смысл в окружающей действительности? Для чего она ежедневно приходит на работу и ведет бессмысленные разговоры с больными людьми, пытаясь что-то найти в мозгах? Что её держит здесь? Никакой аутотренинг не поможет, когда ты знаешь, что жизнь прошла, и отражение в зеркале не хочется видеть.

Мария Давидовна, держа в руках розу, подаренную сотрудником кафедры, медленно шла по улице и думала. О своей жизни и работе. О прошлом и настоящем. О будущем, которое может и не прийти, как не приходит единственный человек, который ей нужен. Она не замечала на березах и липах темную зелень листвы, на кустах шиповника незрелые ягоды, не слышала веселое чириканье воробьев. Она любила это время, но сейчас словно забыла об этом. Она выглядела, как заезженная и усталая женщина, на лице которой разочарование застыло легкими морщинками под глазами. Бледные губы с опущенными уголками, словно грустная маска, скрывающая обреченность. Темно-красные лепестки розы сильно контрастировали с её внешним видом, придавая её облику странную и притягательную загадочность. Но Мария Давидовна не замечала взгляды проходящих мимо мужчин.

Погруженная в свои мысли женщина шла по центральной улице города.

Сколько можно жить мечтой, которая недостижима?

Как долго можно хотеть летать, когда наверняка знаешь, что твои крылья подрезаны?

Стоит ли рисовать прекрасные картины на рваном холсте?

Мария Давидовна устала думать о Михаиле Борисовиче Ахтине. Ей так хотелось забыть про него. Стереть из памяти образ, который она сама слепила. И который теперь уже практически ненавидела.

Или ей так казалось.

Или так хотелось думать.

– Сколько можно жить прошлым? – сказала она, и по тому, как на неё посмотрела встречная женщина, поняла, что высказала свою мысль достаточно громко.

Она улыбнулась. Наверное, именно так люди и сходят с ума. Ей ли не знать об этом. Она посмотрела вокруг – кто еще заметил, что она ведет себя не совсем адекватно?

В этот теплый августовский вечер на проспекте было много людей. Обнявшиеся парочки неспешно гуляли. Кто-то шел из магазина, неся кульки с продуктами. Группа молодых людей у киоска общались под пиво и громко смеялись.

В арку ближайшего дома заходил высокий мужчина, и Мария Давидовна вдруг поняла, что знает эту походку. Внутри внезапно всё оборвалось. Эту фигуру она узнает в любое время дня, даже вечером, в сумерках. Она резко ускорилась, почти побежала, по-прежнему пристально глядя на то, как человек входит в арку. И когда он там исчез, она всё-таки побежала, расталкивая встречных людей и автоматически извиняясь.

Заскочив в арку, она никого не увидела и быстро пробежала через темное пространство. Во дворе дома тоже никого не было. Пара припаркованных автомобилей, женщина, выгуливающая собаку, и – всё. Мария Давидовна глубоко вдохнула и медленно выдохнула. И снова прокрутила в памяти то, что видела.

Да, она нисколько не сомневалась, что видела, как доктор Ахтин входил в арку. Она снова огляделась, и подумала о том, что возможны два варианта.

Или она действительно видела его и просто не успела догнать. Он мог войти в ближайший подъезд.

Или ей показалось. Она увидела то, что хотела увидеть. Попросту – сознание сыграло с ней злую шутку, показав мираж. И это еще один кирпичик в здание диагноза, который уже можно четко сформулировать.

Мария Давидовна задумчиво посмотрела на цветок и, решительно воткнув его в крепление, держащее водосток с крыши, пошла домой быстрым шагом.

30

Я смотрю на цветок. Толстый шипастый ствол. Темно-красные лепестки. Протянув руку, я беру его. Подношу к носу и вдыхаю аромат. Я только что чуть не попался. Хорошо, что я заметил женщину раньше, чем она меня. Проскочив арку, я успел спрятаться, и из своего укрытия смотрел на Марию Давидовну.

Про неё я не подумал. Наивно полагал, что меня никто не узнает. Шел по центральной улице, наслаждаясь своим возвращением. Что же, впредь мне наука. Надо быть осторожнее.

Но только не сейчас.

Я держу в руке цветок. И понимаю, что я нужен доктору Гринберг.

И это понимание приходит само. Я просто вижу, что случится дальше. Знание, в которое трудно поверить, даже мне. Обычно мне нужно прикосновение к человеку, чтобы знать, что будет. Такое со мной впервые – я сжимаю пальцами цветок, который держала в руке Мария Давидовна, и вижу близкое будущее.

Лай собаки выводит меня из задумчивости. Я смотрю на молодого ротвейлера, который гоняется за голубем. Посмотрев на темнеющее небо, я быстрым шагом иду в ту же сторону, куда ушла женщина, оставившая цветок, и который сейчас со мной.

Человек очень часто делает что-то непроизвольно. Действие кажется бессмысленным и ненужным, что за ним последует, неизвестно, да и просто, человек даже не замечает того, что он сделал. В такие моменты работает интуиция. Мария Давидовна оставила цветок в эмоциональном порыве, бессознательно, но интуитивно она хотела дать мне знак. Она хотела сказать мне, что я ей нужен. Рациональной частью сознания она решила, что ошиблась, когда побежала за мной в арку. Но каким-то внутренним чутьем она оставила для меня знак.

И я нужен ей даже больше, чем кажется.

Я смотрю на свет в окне. Она дома, и, устроившись на дальней лавочке, я готовлюсь ждать. Теплая августовская ночь, тишина и бессонница – практически идеальные условия для меня.

И моих мыслей.

Слова нужны людям и теням. Общение, как образ жизни, когда произнесенные вслух слова принимаются на веру. Когда, глядя глаза в глаза, учишься понимать и принимать. Врешь сам и не веришь лжи собеседника. Фальшиво улыбаешься и угодливо смеёшься над шуткой. Серьезно слушаешь бред. Соглашаешься с явной глупостью. И киваешь тупому ублюдку.

Это называется жизнь в обществе себе подобных.

И в этом странном и безумном движении нет никакой логики – зачем человеку это общение, если знаешь, что высокопоставленное лицо на экране телевизора говорит одно, а думает другое. Если предполагаешь, что даже брат предаст в тот момент, когда ты этого не ждешь. Если думаешь, что твою искреннюю молитву Бог услышит только тогда, когда ты принесешь деньги в церковь.

Я смотрю на окна многоквартирного дома. Люди сейчас сидят у телевизоров и мониторов, пережевывая однотипную и безвкусную визуальную жвачку. Смеются над однообразными шутками. Со страхом слушают новости из горячих точек. Человеку нужны зрелища. Сытый, в тепле и за железной дверью своей крепости, он со странным удовольствием смотрит на то, как люди убивают друг друга в голливудском боевике. Человек говорит о том, как это ужасно, как мерзко и богопротивно, но смотрит, не отрываясь, на кровавое месиво тел. И обычная человеческая мысль – хорошо, что это не я – объединяет стадо в едином порыве.

По-прежнему тупо и безумно ползти вперед, оставляя за собой кровавые жертвы. И не осознавая, что плечо идущего рядом, не поддержит тебя, когда ты будешь истекать кровью.

31

– Итак, Максим Лобанов, тридцать один год, не женат, в армии служил, никогда не привлекался, сейчас живет один, родители умерли, с двадцати одного года работает санитаром в морге, поступал в медицинский институт, но бросил учебу на втором курсе, – майор Вилентьев сидел в микроавтобусе и короткими фразами знакомил бойцов спецназа с подозреваемым. Командир и трое бойцов невозмутимо сидели, словно майор говорил не для них, но Вилентьев прекрасно знал, что каждое его слово находит слушателей. Эксперт деловито копошился в своем чемоданчике, и тоже внимательно слушал.

– Предположительно, он и есть убийца. Умеет обращаться с ножом. На жертв нападал ночью, значит, хорошо ориентируется в темноте. Ранен, – укус овчарки за бедро, за помощью не обращался. Живет на последнем этаже в пятиэтажке. Квартира однокомнатная, номер восемнадцать. Желательно взять живым.

Командир кивнул, и майор махнул рукой водителю – поехали.

Иван Викторович чувствовал приятное возбуждение и изредка по спине пробегал легкий холодок. Если всё сложится хорошо, и его версия подтвердится, то это будет очень хорошо, и в первую очередь, для карьерного роста. И чувство опасности, от которого немного сводит живот – совсем недавно всего лишь год назад он так же поехал на задержание, и трое бойцов были ранены, причем, один из них так тяжело, что еле выкарабкался.

Обычная пятиэтажка. Три пожилые женщины у подъезда замерли в ужасе, когда мимо них пробежали бойцы в касках и с оружием. Взлетев на пятый этаж, командир знаками показал бойцам их места и, посмотрев на деревянную дверь с нужным номером, приложил ухо к ней, и замер.

Тихо.

Кивнув широкоплечему бойцу, командир показал на дверь – ломай. Тот, коротко разбежавшись, телом выбил преграду. За ним сразу же забежали бойцы, быстро рассредоточившись по комнатам.

Когда до пятого этажа добрался майор Вилентьев, пыль уже осела. Всего на площадке было три квартиры, но на шум, ни одна дверь не открылась, хотя наверняка дверные глазки не пустовали. Командир спецназовцев встретил его в дверном проеме и помотал головой – пусто. Иван Викторович выдохнул, словно только что затащил большой груз на пятый этаж, и вошел в квартиру.

В прихожей полка для обуви с парой кроссовок и тумбочка с телефоном. На стене вешалка с пустыми крючками. Тут же совмещенный санузел, из которого вышел боец и показал жестом, что всё чисто. Направо кухня, налево комната. Дверь на балкон закрыта на защелку. Все окна и форточки тоже наглухо закрыты. В квартире душно. Понюхав воздух, майор ничего не почувствовал – странно, но запахов здесь не было. В жилой квартире всегда есть запахи.

– Спасибо, капитан, – сказал Вилентьев командиру, – пусть твои парни скажут эксперту, чтобы шел сюда.

Он прошел в комнату. Слева продавленный диван у стены, напротив телевизор. Справа у окна пустой стол. Майор равнодушно скользнул взглядом по предметам обстановки, и посмотрел на подоконник. Одинокий кактус.

Почти пустая комната. Ничего интересного.

– Майор, – услышал он голос капитана, – иди сюда.

Вилентьев быстрым шагом пошел на кухню.

– Посмотри сюда, – сказал капитан, стоя у открытого холодильника.

Иван Викторович заглянул внутрь. И внезапно ему стало холодно.

В почти пустом холодильнике на средней полке стояла трехлитровая банка с прозрачной жидкостью. На дне лежали белые шарики небольшой величины, часть из которых смотрели на них темными зрачками. Майор автоматически пересчитал белые шары – шесть. И с трудом проглотил комок в горле.

– Это то, что я думаю? – спросил он капитана внезапно охрипшим голосом.

– Да. Это, действительно, наш парень.

Капитан отошел от холодильника и, приподняв рацию, висящую на груди, сказал:

– Второй, третий, четвертый. Доложить.

– Второй – у машины.

– Третий – на лестничной клетке. Чисто.

– Четвертый – на чердаке. Пока всё чисто.

– Будьте внимательны. Парень может быть где-то рядом.

Иван Викторович заворожено смотрел на банку в холодильнике и впервые подумал о том, насколько близко он подобрался к Киноцефалу.

Настолько близко, что внезапно снова появилась тянущая боль внизу живота. И слабость в коленях. Он вспомнил тот вечер, когда он стоял перед открытой дверью и боялся войти. Непроизвольно смахнув рукой капли пота со лба, майор Вилентьев подумал о том, что он так хочет сделать следующий карьерный шаг и больше никогда не выезжать на место преступления или в квартиру предполагаемого преступника.

Уже вечером Иван Викторович добрался до дома Марии Давидовны. Услышав звонок, она подошла к двери и посмотрела в глазок. Затем открыла замок и махнула рукой – проходите.

– Со щитом или на щите? – спросила она Вилентьева.

Когда полчаса назад майор позвонил и попросил разрешения приехать к ней домой, она уже по тону поняла, что ничего не вышло. Но прямо майор ничего не сказал, поэтому она и задала вопрос.

– Его не было дома, но мы нашли доказательства того, что это он убивал. Максим Лобанов и есть Киноцефал.

– Маску нашли?

– Нет. У него в холодильнике стояла трехлитровая банка с глазными яблоками жертв. Шесть штук, по две от трех жертв, – зачем-то уточнил Вилентьев.

– Трехлитровая? – удивилась Мария Давидовна. – Зачем так много?

– Наверное, он думал, что набьет её глазами доверху, – ухмыльнулся майор, – решил, что он неуловим. Но, теперь, когда мы знаем, кто убийца, его поимка всего лишь вопрос времени.

В его голосе появились нотки самодовольства и уверенности в себе. Это он просчитал преступника. Да, он не отрицает, что с помощью психологического портрета, нарисованного доктором Гринберг, но главные умозаключения сделаны им. И он не собирается преуменьшать свои заслуги.

– Ну, и что вы думаете, Мария Давидовна? – спросил майор.

Женщина подняла глаза на собеседника и ответила просьбой:

– Иван Викторович, пожалуйста, когда найдете Максима, не убивайте его при задержании.

Майор вздохнул и сжал губы:

– Не всё от меня зависит. Я, конечно, скажу ребятам, что его надо брать живым, но как сложится ситуация, я не знаю. Всё-таки он опасный убийца и неизвестно, как он поведет себя при задержании.

Он развел руки. И она кивнула.

– Да, конечно, я понимаю. Но вы постарайтесь.

Когда Вилентьев ушел, Мария Давидовна устало и как-то обреченно села на диван. Протянув руку, она вытащила из-под скатерти на столике карточку. Тоскливо посмотрев на фотографию доктора Ахтина, она сказала-спросила:

– Надеюсь, это не ты.

Не получив ответ, она вернула фото на место, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Сделав глубокий вдох, она представила себе большой воздушный шар на пустом зеленом поле. Она складывает в корзину шара все свои предположения, тревоги, страхи и ужасы. Не задумываясь об их значимости или необходимости. Просто и быстро, пока не захотелось вернуть их себе обратно. Затем, когда корзина заполнена доверху, она отвязывает веревку и воздушный шар, медленно набирая высоту, исчезает в голубой бездне неба.

На этом воздушном шаре улетают всё её проблемы.