Текст книги "Ермак. Отряд"

Глава 13. Разговор

– Ваше императорское величество, Генерального штаба капитан Аленин-Зейский по вашему приказанию прибыл, – вытянувшись в струнку, отрапортовал я, преданно поедая глазами нового российского императора, сидевшего за столом.

«Постарел как-то резко Николай с момента нашей последней встречи полгода назад. На все пятьдесят выглядит, а всего-то тридцать два, – подумал я, отмечая мешки и синеву под глазами государя, появившиеся морщины на лбу. – Правильно говорят, тяжела ты, шапка Мономаха. Да и смерть родителей и брата сказалась».

Император назначил встречу со мной в той же комнате Гатчинского дворца, где меня принимал в своё время его отец – это был рабочий кабинет покойного Александра III.

На похороны их величеств и Георгия я не успел. Великая княгиня Ольга Александровна пока была жива, но в бюллетенях о её состоянии положительной динамики не наблюдалось. Как узнал от Алекса, приехав в Санкт-Петербург, и Георгия, и Марию Фёдоровну после смерти забальзамировали, так как государь хотел лично присутствовать на их похоронах по выздоровлении, но в результате лишь присоединился на том свете к жене и сыну.

Прибыл я в столицу через три дня после общего и очень пышного погребения членов августейшей семьи. Узнав, что Николай находится в Гатчинском дворце, отправился на приём. Начальник дворцовой полиции генерал-майор Ширинкин лично проводил меня до этой комнаты, и вот я теперь жду, что же скажет мне новый император.

– Здравствуйте, Тимофей Васильевич. – Николай вышел из-за письменного стола и, подойдя к небольшому столику с двумя стульями, показав на один из них, произнёс: – Садитесь.

Когда расположились напротив друг друга, государь спросил:

– Думаете, зачем вас позвал?

– Да, ваше императорское величество, – с наклоном головы ответил я.

– Это воля моего отца. Находясь на смертном одре, он настоятельно мне рекомендовал вызвать вас из похода в Китае. Его слова были: «Пусть с тобой будет человек, который тебя никогда не предаст», – произнеся эту фразу, Николай требовательно посмотрел мне в глаза.

«Ага, сейчас прям так и скажу, что всю жизнь мечтал вас предать, а ещё лучше грохнуть», – подумал я про себя, честно смотря на императора, вслух же произнёс:

– Ваше императорское величество, моя служба в вашем конвое должна говорить лучше каких-либо слов.

– Я знаю, Тимофей Васильевич, и поэтому поручаю вам провести расследование по факту отравления моего отца, матери, брата и сестры. Только благодаря счастливой случайности я, жена и мои дети избегли данной участи. Вы должны найти не только исполнителей, но и тех, кто заказал убийство. – Закончив говорить, Николай попытался взглядом, где плескалась боль, злость, жажда мести, буквально прожечь меня.

Сказать, что я был удивлён, значит ничего не сказать. На какое-то мгновение я реально подзавис. Мысли летали в голове на сверхзвуке, так что их не удавалось остановить и сориентироваться.

– Ваше императорское величество, но… – я замолчал, подбирая слова. – Есть же Корпус жандармов, политический и уголовный сыск! Ваша дворцовая полиция! Я же простой офицер. Боюсь, я не справлюсь с такой задачей.

– Это последняя воля покойного императора, Тимофей Васильевич, – произнёс, как припечатал, Николай.

Я буквально подавился, с удивлением смотря на государя.

– За несколько часов до своей смерти папа́ сказал, что только вы, Тимофей Васильевич, справитесь с этим, так как вы смотрите на происходящее по-особенному, – в глазах Николая стояли слёзы.

«Вот это я попал», – мысль билась в голове, а я не знал, что сказать.

– Что же вы молчите? – требовательно спросил император.

– Ваше императорское величество, я просто не знаю, что сказать. Я, конечно, приложу все усилия, но…

– Я понимаю все трудности, которые вас ждут, – с этими словами Николай поднялся из-за, можно сказать, журнального столика, сходил до теперь своего письменного и вернулся назад с папкой в руке. – Тимофей Васильевич, поздравляю вас со свитским званием флигель-адъютанта. Также здесь указы отца и мои о награждении вас за военные заслуги во время Китайского похода мечами и бантами на ваши ордена Станислава третьей и второй степени, Анны третьей степени и Владимира четвёртой. В вашем формуляре сделана запись: «Генерального штаба капитан Аленин-Зейский, Георгиевский и Владимирский кавалер, награжден всеми боевыми орденами, возможными в его чине».

«Вот это морковка, – подумал я. – А где же кнут?»

– Кроме того, в этой папке мой указ, по которому вы назначаетесь главой секретного расследования убийства членов августейшей семьи с полномочиями привлекать к следствию любых лиц до третьего класса включительно, – произнёс Николай, пододвинув по столу папку в мою сторону.

Если до этого я думал, что сильно удивлён, то теперь даже не знал, как охарактеризовать своё состояние. Вот это карт-бланш! Д’Артаньян отдыхает со своей писулькой от Ришелье. Но скольким «товарищам» в высоких чинах я мозоли оттопчу!

– Ваше императорское величество, я приложу все силы, – вскочив из-за стола, произнёс я.

– Садитесь, Тимофей Васильевич. Ещё раз скажу, что понимаю все трудности той задачи, которая перед вами стоит, но я вас прошу, найдите их! – последние слова Николай прокричал.

Я смотрел на нового государя и видел в его глазах дикую надежду поквитаться с заказчиками убийства.

«Что же, пора работать, хотя о такой своей роли в этом мире даже не задумывался», – пронеслось в моей голове, и я задал первый вопрос своего расследования:

– Ваше императорское величество, проба Марша была положительной?

– Нет, – коротко и жёстко ответил император. – Кстати, спасибо за ту телеграмму, и кто вам и генералу Беневскому подсказал провести это исследование?

– Титулярный советник Павел Васильевич Бутягин – заведующий бактериологической лабораторией и станцией по выпуску противодифтерийной сыворотки при Томском университете. Вместе со своей женой Марией Петровной они создали отличное лекарство – пенициллин. Можно сказать, панацею от многих заболеваний. Положительный эффект многократно доказан. Я с собой привёз несколько доз для лечения пяти-шести человек.

– Почему он высказался о возможном отравлении? – перебил меня Николай.

– Будучи на приёме у генерала Беневского, получили от него информацию, что в бюллетенях о состоянии здоровья их императорских величеств и высочеств не упоминается о розеолах – бледно-розовых элементах сыпи, обязательной при брюшном тифе. Плюс к этому Павел Васильевич был сильно удивлён, что вы и ваша супруга лично ухаживаете за родителями, братом и сестрой, что ни в коем случае нельзя было делать при этой инфекционной и заразной болезни. – Я сглотнул слюну и продолжил: – Я на основании слов доктора предположил, что возможно отравление, и попросил Бутягина назвать яд, который может дать похожие симптомы. Первое, что предложил Павел Васильевич, – мышьяк.

– Король ядов, – грустно усмехнулся новый император. – Извините, Тимофей Васильевич, что перебил. Продолжайте.

– Да особо и продолжать нечего. Павел Васильевич, правда, уточнил, что при отравлении мышьяком симптомы больше похожи на заболевание холерой, но и при брюшном тифе много совпадений. Проба же Марша позволит убедиться в том, есть ли отравление этим веществом или нет. После этого мы с Аркадием Семёновичем решили отправить на ваше имя срочную депешу.

– Ещё раз спасибо. Но к тому моменту, как пришла ваша телеграмма, пробу Марша профессор Попов уже давно провёл. Но – по порядку. Я всё-таки один из главных свидетелей в этом деле, только вот что-то ни один из следователей ко мне пока не подошёл, – на лице императора застыла вымученная улыбка. – Раз уж назначил вас главой расследования, давайте вам про всё и расскажу, как я это вижу.

Николай замолчал, будто собираясь с силами. В его расширенных зрачках плескалась боль.

– Думаю, отравление семьи произошло девятого сентября. В этот день Лена захотела прокатиться вдоль побережья, – начал император. – Вы даже не представляете, Тимофей Васильевич, на какие капризы способна женщина, находящаяся на седьмом месяце беременности. Даже мой папа́ в таких случаях пасовал перед своей любимой снохой. Вот и здесь за полчаса до общего обеда я с Леной и детьми отправились на яхту. Вернулись во дворец ближе к обеду десятого и узнали от старика Гирша, что у родителей, Георгия и Ольги повышенная температура, общая слабость, тошнота и чувство разбитости. Мама́ и папа́ жаловались на бессонницу в прошедшую ночь. У всех четверых не было аппетита. Густав Иванович поставил им предварительный диагноз «инфлюэнца без осложнений», а мне, Елене и детям запретил с ними общаться.

Я смотрел на Николая, который говорил монотонно, будто бы читал лекцию, но было видно, как он с трудом сдерживает бурлящие в душе эмоции.

– Часам к четырём пополудни из Дюльбера, – продолжал между тем император, – приехал вызванный Гиршем личный врач великого князя Петра Николаевича профессор Тихонов. После осмотра августейших больных Тихонов тоже склонился к мысли, что у них грипп. Однако поздним вечером того же дня после ухудшения состояния у всех больных Сергей Петрович склонился к мысли, что у них – брюшной тиф. Он же посоветовал срочно из столицы вызвать профессора Военно-медицинской академии Попова Льва Васильевича – большого специалиста по брюшному тифу, а также профессора Боткина Сергея Сергеевича, которого вы рекомендовали в своей телеграмме. Четырнадцатого сентября они оба прибыли на царском поезде в Севастополь, а потом в Ливадию.

Николай сделал паузу, во время которой сжал лежащие на столе кулаки так, что побелели костяшки, а на скулах заходили желваки. Однако продолжил рассказ спокойным и размеренным голосом.

– Осмотрев больных, и Попов, и Боткин пришли к выводу, что это не брюшной тиф или холера, а вернее всего, отравление. Так как с собой они привезли, можно сказать, целую лабораторию и большое количество сотрудников-медиков, у всех больных были взяты анализы и проведены их исследования. Почти через сутки исследований и наблюдения больных консилиум профессоров выдал свой приговор – отравление каким-то неизвестным ядом, вернее всего, растительного происхождения. Позже установили, что данное вещество проникает внутрь клеток и там блокирует процессы, благодаря которым клетки получают необходимые белки. Без этих белков клетки начинают умирать. В конце концов этот процесс распространяется на весь организм, после чего наступает смерть пострадавшего. Вот такие дела, Тимофей Васильевич. – Император тяжело вздохнул, а потом буквально прорычал: – Если бы ты знал, Тимофей, как тяжело смотреть на то, как умирают твои близкие, а ты не можешь им помочь.

Я смотрел Николаю в глаза и не знал, что сказать. Да, и в той, и в этой жизни я терял дорогих для меня людей, но их смерть, как правило, была быстрой и лёгкой. А вот видеть, как твои родители, брат и сестра умирают в мучениях, а ты не можешь их спасти – такого не пожелал бы и врагу.

Государь между тем пару раз глубоко вздохнул и продолжил:

– Первым ушёл Георгий – семнадцатого числа, за ним через восемь дней мама́, и двадцать девятого не стало папа́. Ольга пока жива, но врачи разводят руками. Поскольку противоядия у них нет, то они применяют интенсивную терапию, направленную на поддержание её общего состояния и на сведение к минимуму последствий отравления. Делают всё то, что для родителей и брата: внутривенное вливание поддерживающих жидкостей, вводят лекарства для контроля мышечных спазмов и низкого кровяного давления. Но по последнему докладу сегодня – не больше недели Ольге осталось. Почки практически отказали.

Тут Николай не выдержал, встал из-за стола и отошёл к окну. Я мог наблюдать только, как затряслись его плечи. Подумав, что неудобно сидеть, когда государь и император Всероссийский стоит, поднялся из-за стола и застыл изваянием. Минуты через три Николай успокоился и развернулся ко мне лицом. Глаза у него были красными и с большими набухшими мешками под ними.

– Садись, Тимофей. Давай без чинов. Всё-таки ты мне три раза жизнь спасал, – император тяжело опустился в кресло. – Если честно, я сейчас есть боюсь. Каждый раз что-то жуя, думаю, что и меня отравили.

«Млять, вот это ж!.. Тут психиатр, по-моему, уже нужен. Я не врач, но это явный психоз!» – пронеслось у меня в голове.

– И Лена боится и за себя, и за детей. Поэтому найди, кто это сделал, и побыстрее найди, – повысив голос, произнёс Николай.

– Ваше императорское величество…

– Тимофей! Без чинов! – прервал меня император.

– Николай Александрович, а какой яд был, на настоящий момент выяснили?

– Спорят до сих пор клистирные трубки, – раздражённо произнёс император. – У Ширинкина все их доклады имеются. Меня больше всех Боткин убедил. По его мнению, это был практически неизвестный у нас абрин – фитотоксин, содержащийся в семенах каких-то бобовых, произрастающих в Индии».

«Индия – Британия. Первый звоночек», – щелкнуло у меня в голове.

– Сергей Сергеевич написал в своём отчёте, что этот яд является стабильным веществом и он может храниться в течение длительного времени и даже при экстремальных условиях. Очень высокие или очень низкие температуры, – продолжал рассказывать Николай. – Официального описания клинической картины отравления этим ядом у нас нет, но Боткин ищет англоязычный журнал, в котором давно читал, что основные признаки отравления этим веществом включают рвоту, понос, в рвотной массе и стуле могут быть жилки крови. Сильное обезвоживание может быть результатом падения кровяного давления. Другие признаки и симптомы могут включать в себя галлюцинации, судороги и кровь в моче. В течение нескольких дней у человека могут отказать печень, селезенка, почки. Симптоматика и время до смерти зависит от количества принятого яда. Причём при попадании этого фитотоксина в человека при вдыхании симптомы совершенно другие. Там всё заканчивается отёком легких. Здесь же при исследовании внутренностей было установлено, что у родителей и брата одинаковое поражение печени, селезенки, почек и других органов. Вот так вот, Тимофей, почти как настоящий медикус начал изъясняться после всех этих отчётов. Как не про родных людей говорю!

Император опять начал заводиться.

– А каким образом яд попал августейшим больным? Это смогли выявить? – быстро задал я вопрос.

– Всё опять на уровне предположений. Либо суп, либо компот. И всё это только на основании того, что и компот, и суп Ольга практически не пила и не ела, в отличие от других, – Николай в раздражении ударил кулаком по столу и подхватил пустую пепельницу, чуть не свалившуюся со стола. – И представляешь, Тимофей, у них нет ни одного подозреваемого! Как это понимать?! Где их работа?! Разогнать их, что ли, всех?

«Вот это я точно попал! Если жандармы и следователи ничего не накопали, то что я-то смогу? Если считать от девятого сентября, то прошло уже пятьдесят дней. Точнее, пятьдесят первый уже идёт. Полный попадос, как говорилось в девяностых моего мира», – мысли пролетели в голове, а я смотрел на бушующего императора, тискающего в руках пепельницу, но, в отличие от отца, не смогшего её смять.

– Николай Александрович, а проверяли всех? Я имею в виду, всех тех, кто находился в Ливадийском дворце, и всех, кто имел в него доступ, включая последнего поставщика дров.

– Как докладывал мне новый шеф жандармов Святополк-Мирский Пётр Дмитриевич, его следователи допросили всех, включая и их родственников. И ничего! Представляешь, Тимофей, ничего! Ни одной зацепки, по его словам, – император наконец оставил пепельницу в покое, притулив её на конце стола. – Ширинкин заменил всю прислугу, которая была в Ливадии на новую. Клянётся в её надёжности. А толку-то?! И те были надёжными. Многие по двадцать-тридцать лет отслужили. Некоторые ещё при моём прадеде начинали.

– А как давно делал доклад Пётр Дмитриевич?

– Да больше месяца уже прошло. А что?

– А за теми слугами, которые остались в Ливадийском дворце, и за теми, кто был отстранён от обслуживания вашего семейства, наблюдение было поставлено?

– Не знаю. У Евгения Никифоровича спросишь. Он у меня сейчас в опале. Дрожит за своё место начальника дворцовой полиции. Столько полномочий у человека, а результатов нет, – Николай в раздражении вновь ударил по столу, и пепельница всё-таки упала на пол.

Подняв серебряное произведение Фаберже с пола и водрузив его на столик, я задал ещё один вопрос:

– Вы теперь с семьей будете проживать в Гатчинском дворце?

– Да, Тимофей! По словам Ширинкина, здесь наилучшая система охраны. Намного лучше, чем в Александровском, где мы жили. Так что я теперь, как и мой папа́ после смерти деда, сижу здесь в затворничестве. Сижу и боюсь. Больше не за себя, а за Лену и детей. – Николай замолчал и зябко передёрнул плечами. – Как это мерзко, оказывается, быть отравленным. И как страшно, оказывается, ждать того, что и тебя могут отравить. Лучше уж бомбисты!

– Ваше императорское величество, – я вскочил из-за стола и вытянулся во фрунт, – приложу все усилия по поимке злоумышленников! Никто не уйдёт от возмездия!

Новый всероссийский император с какой-то отеческой усмешкой посмотрел на меня, потом досадливо махнул рукой и произнёс:

– Тимофей, хоть ты не разочаровывай меня. Не становись похожим на всех тех дуболомов, что вьются около трона. Садись давай, я ещё не всё сказал.

Дождавшись, когда я опять сяду, продолжил:

– По поводу возмездия я и хотел поговорить. Мне нужны улики. Хотя бы косвенные. Но желательно…

– Я понял, Николай Александрович, – кнопку «дурак» я выключил. Начинался очень интересный разговор.

– Я надеюсь, что понял. Помню, как после разговора с тобой мои неудавшиеся убийцы Белков и Эстре очень активно сотрудничали со следствием, а также помню про пять точек боли, которым тебя старик-кореец обучил. Надеюсь, ты используешь все свои умения при расследовании этого дела, – император зло ощерился и продолжил: – Считай, Тимофей, что ты в Хабаровске, где говорил покушавшимся на меня, что здесь закон – тайга, прокурор – медведь.

«Вот это да! Вот это Николя жжёт! Это уже не карт-бланш, а какой-то полный беспредел получается. Как бы меня за расследование такими методами самого потом не определили на каторгу или на танец с “конопляной тётушкой”. В моем времени-пространстве Николай сдавал своих приближённых, как пустую стеклотару», – подумал я.

Видимо, в моих глазах что-то отразилось. Не знаю что, но государь, резко протянув руки через стол, взял мои ладони и произнёс, глядя мне в глаза:

– Мне отмщение, и аз воздам, Тимофей. А ты – мой клинок мести.

Взгляд императора был, я бы сказал, с сумасшедшинкой, но ладони сухи, а пожатие крепкое.

– Я сделаю всё, что смогу, Николай Александрович, – не отводя взгляда, произнёс я.

– Хорошо, иного я и не ждал. Все материалы по делу и любую помощь получишь у Евгения Никифоровича. Мой указ даёт тебе неограниченные права, но постарайся всё-таки соблюдать секретность. Для Российской империи мои родители и брат умерли от брюшного тифа. Со всех, кто знает правду, взяты подписки о неразглашении, – император наконец-то отпустил мои ладони. – Понимаю, что полностью сохранить правду не удастся, но пускай это будет на уровне слухов. Ни к чему смущать души подданных тем, что можно взять и отравить русского императора, императрицу и их детей. Поэтому это дело до уголовного судопроизводства доводить не будем.

Произнеся последнюю фразу, император мрачно замолчал, а у меня в голове закрутились шестерёнки, скрип которых говорил о том, что есть ещё какая-то тайная подоплёка случившегося, и сейчас я её, возможно, услышу.

– И ещё, Тимофей, мой папа́ предполагал, кто совершил отравление, – лицо Николая посерело на глазах, и ему внешне после этого можно было дать и все шестьдесят, – но я пока тебя не ознакомлю с теми материалами, которые он передал мне. Посмотрим, выйдешь ли ты на этот след. Мне очень бы хотелось, чтобы папа́ ошибся.

Я увидел, как в глазах Николая заплескался страх.

«Ну ни хрена себе информация. Это кто же отравители, если новый император необъятной Российской империи откровенно боится их? Масоны, тайные ордена и общества? Истинные властители земли? Какие-то тайны Чапман или шокирующие гипотезы Прокопенко, мать их», – успел подумать я, пока император не продолжил:

– В общем, Тимофей, приступай к расследованию. Понимаю всю его трудность. Но очень сильно на тебя надеюсь, – с этими словами Николай Второй поднялся из-за стола.

Я также вскочил, понимая, что царская аудиенция окончена, и тут вспомнил о своём новом родственнике.

– Николай Александрович, сделаю по расследованию всё, что смогу и даже больше.

– Жду результатов, Тимофей.

– Надеюсь, что скоро они будут.

Я сделал паузу, а потом, решившись, произнёс:

– Ваше императорское величество, извините, но есть ещё одна небольшая проблема.

– Что ещё, Тимофей Васильевич? – уровень теплоты в голосе императора понизился.

– Так получилось, что я привез подарки и послание от генерал-губернатора китайской провинции Цзилинь Чан Шуня, который капитулировал и сдал провинцию генералу Ренненкампфу.

– Спасибо, Тимофей Васильевич, что напомнил об этом. Просто после смерти родителей и брата я сам не свой. Все мысли только про то, как найти и покарать убийц. – Николай опустился на стул и рукой показал на мой: – Садись обратно. Я сейчас прикажу принести чаю, а потом расскажешь о своих приключениях, которые, судя по представлениям к наградам, были очень насыщенными, и про Чана этого поведаешь.

После того как Николай отдал указание вызванному колокольчиком лакею, я без особых подробностей рассказал о своих похождениях. Особенно государя заинтересовал мой новый родственник и его положение в китайском обществе и политике. Про пулемёты, тачанки, огневой вал при атаке китайских позиций самодержец прослушал с куда меньшей заинтересованностью, но тем интереснее стало для меня продолжение этого разговора.

Выслушав мой рассказ, Николай встал из-за стола, сходил до секретера и вернулся назад с пухлой, я бы даже сказал, очень объёмной папкой. Положив её на стол, пододвинул ко мне.

– Ознакомься, Тимофей Васильевич. Это ещё одна причина, по которой отец настоял, чтобы расследование было поручено тебе. А по содержанию этой папки поговорим чуть позже, когда найдёшь убийц.

Я открыл папку и начал перелистывать содержимое, грустно усмехаясь про себя. Не ожидал, если честно. Здесь были собраны все мои мечтания о прогрессорстве в этом мире, начиная от листков с рисунками пулемётов Максима, Мадсена, дзота и схем, которые я рисовал на первой своей встрече с императором Александром Третьим восемь лет назад. В этой папке лежали и мои выпускные работы по тактике из училища и академии, все те листы, которые также восемь лет назад передал графу Воронцову-Дашкову. Кроме того, и мои работы в военно-учёном комитете по бронепоезду, гранатам типа Ф-1 и РГД-5, по минам и заграждениям из них, миномёту и ещё кое-какой мелочи. Закончив обзор содержимого, я поднял глаза на императора.

– Удивлены, Тимофей Васильевич? – с доброй усмешкой спросил он.

– Признаться, очень, ваше императорское величество.

– Без чинов, Тимофей Васильевич, без чинов, – поправил меня государь. – Признаться, я и сам был удивлён, когда ознакомился с этой папкой. Не думал, что ты ещё и в военном деле всеведущий и у тебя столько предложений. Знаешь, что мне папа́ сказал, когда обязал прочитать содержимое этой папки?

– Откуда, Николай Александрович? – искренне удивился я.

– Передай Ермаку следующее: «Я думал, что рано это принимать на вооружение, теперь боюсь, что поздно, но это обязательно и необходимо», – самодержец сделал паузу и, с улыбкой глядя на моё суперудивлённое лицо, продолжил: – О содержимом этой папки мы обязательно поговорим, но после расследования. Эта задача номер один. И ещё последний вопрос: как ты лично оцениваешь поход в Китай? Только кратко.

«Вот это вопросик, да ещё ответ кратко», – судорожно подумал я про себя, вслух же произнёс:

– Если кратко, то из восьми держав, воюющих с Китаем, мы потеряли больше всех.

– Объясни? – император нахмурил брови.

– Во время плавания мне попалась английская газета, где была статья с аналитикой потерь, понесённых КВЖД. Не знаю, достоверны ли эти сведения, но в статье приводится, что в общей сложности ущерб от разрушений на КВЖД и ЮМЖД, причиненный ихэтуанями только во время июльских набегов, составил свыше семидесяти миллионов рублей, а из одной тысячи трехсот вёрст пути разрушено девятьсот. Деньги мы, конечно, контрибуцией возьмём, но вот потерянное время на восстановление путей может нам дорого встать, если случится русско-японская война.

– Вы так хотите повоевать с Японией, Тимофей Васильевич?

– Нет, Николай Александрович. Я абсолютный противник войны со Страной восходящего солнца. Но этот молодой хищник всё равно захочет урвать свой кусок от Китая, Кореи и нашего Дальнего Востока. Столкновение неизбежно, но его можно и нужно оттянуть до того момента, когда мы будем в военном и экономическом плане готовы к этой войне. А это минимум десять лет, на мой взгляд.

Государь хмыкнул и с каким-то новым интересом посмотрел на меня.

– Ты знаешь, Тимофей, в последние дни перед смертью папа́ поднимал этот вопрос несколько раз и говорил практически твоими словами. Мало того, он признал ошибочным поддержку проекта Безобразова и посоветовал мне прекратить все активные работы на корейском берегу Ялу и вообще на севере Кореи. Разве что лес уже заготовленный оттуда вывезти. Там его на сотни тысяч рублей уже. Не бросать же добро. Оно в том числе и на Квантуне пригодится. Но это также вопрос будущего, пока есть проблема номер один.

С этими словами императора вновь поднялся. Подскочил и я.

– Тимофей Васильевич, я жду результатов.

– Будут, Николай Александрович. Обязательно будут.