Текст книги "Проект ЮНЕСКО"

Ришон-ле-Цион. Израиль

– Устала?

– Да, очень. Как зимой после долгого рабочего дня, когда приходится иметь дело со всем сразу. От педикулёза до психиатрии. От простой гигиены до проблем с репродуктивной системой. Крыша временами плывёт.

– Будем спать?

– Попробуем…

* * *

– Гарри..?

– …Что?

– …Как её звали?…У неё же было имя…

– …Её звали…, Элина, зачем тебе знать, как её звали?

– В самолёте она мне всю дорогу снилась.

– Как она могла тебе сниться. Ты ведь не знаешь ничего про неё. Я никогда тебе не рассказывал.

– Но она мне снилась… Мне снилось, что она – это… молодая я.

– Мало ли что может быть во сне. Это же сон.

– …Оронов… ты сумасшедший. Как тебе удалось заморозить меня во времени-пространстве?

– …Не знаю… А мне удалось?…Я не уверен. Ну… в какой-то степени… почти… Спи…

September 7,2018

Хайфа. Израиль

– Can you please take a photo? – он обратился к проходящей паре

По-английски с просьбой заснять его с ней на лестнице.

– ТодА, – поблагодарила она на иврите, беря айфон из рук любезного молодого человека.

– Что ты думаешь об их религии, – спросила она, оглянувшись на храм на холме.

Щурясь от утреннего солнца, он медленно вернул свой взгляд на стоящий на ступеньках объект поклонения всей своей жизни:

– …Не знаю. Я не по этим делам… Они считают, что всякие попытки познать сущность Бога бесполезны…У всех религий одна общая основа…Они считают, что есть лишь один Бог, вокруг которого всё сложилось… Старо, как мир…

– Да. Помнишь год назад в «Одноклассниках» я говорила, что у нас здесь полно древностей всяких, и короткая связь с Богом. – поправляя прядь волос на голове, она увидела улыбку на его лице, – Чему ты лыбишься?

– Да так… Знаешь… мне всегда было трудно говорить тебе искренние банальности. Вместо того чтобы просто и ясно сказать тебе о своих чувствах к тебе, я сейчас, как и тогда, маскирую свои сомненья и застенчивость какой-то нелепой болтовнёй. Брожу с тобой по разным городам, собирая пыль наследия предыдущих поколений на своих ботинках. Такое впечатление, что выполняю какой-то проект ЮНЕСКО.

– Оронов, ты слишком серьёзен. – Она опять вернула поднятую лёгким ветерком прядь волос на левую часть лба. – Был тогда, и есть сейчас. Это давит…

Сомкнув губы, он опять корил себя за неуклюжесть своих попыток:

«…Я прожил жизнь… Но ничего не изменилось во мне в восприятии её за…»

– Элина…

Ришон-ле-Цион. Израиль

Придержав губами остатки затихающих конвульсий, она оставила его осушенное естество и, сглатывая нирвану наслаждения, доползла на локтях до подушки. Стучащая в виски новизна собственного драйва восстанавливала дыхание:

– Ой… Фуу… Ты ххх… сегодня ты ххх… дал мне завершить задуманное…

Он не любил это.

…«После этого надо целоваться? Даже когда…» Сейчас ему до безумия хотелось впиться в неисчезающую новизну её желанных губ.

Вопреки минувшему, им владело странное, непонятное чувство.

Его память медленно перелистывала книгу его тридцатилетних проб. Какая-то неуловимая, но не дающая покоя весь совместный месяц мысль, наконец позволила разлепить склеенные противной пошлой слякотью вульгарные страницы:

…«Её губы… Каждый раз после её искренних попыток не ударить лицом в грязь я не брезгую её губами. Уже четвертую неделю…»

* * *

…«Сколько я спал? Она спит? На дворе утро или ещё вечер?»

– Гарри, ты спишь?

– Нет…

– О чём ты думаешь?

– Так… О сыновьях… О будущем… о прошлом… больше про прошлое…

– И что про прошлое?

– Да всякое…, что получилось в жизни… что нет… Что будет ещё… чего уже точно не будет… Знаешь…, тогда в Литве, когда я ещё строил воздушные замки, вселяя в них тебя, мне казалось, что с тобой я сумею своротить горы. Мне казалось, что я отражался в твоих глазах, мне казалось, что мы единое целое.

Одна только мысль о тебе наполняла меня какой-то внеземной, чудовищной силой.

– Идеалист… И что бы это было? Где бы ты воротил свои горы?

Где бы ты выполнял свой проект ЮНЕСКО? Мы бы уехали вместе в Америку? Я была бы миссис Оронов? У нас бы была куча детишек, и самым младший из них уже бы заканчивал престижный американский универ? Где бы стояли твои замки, в которые я бы позволила себя поселить?

…«Сколько бы я смог заплатить за десять процентов взаимности и десять сантиметров вечной темноты над подушкой между мной и этими глазами…»

– Не знаю. Прости за банальность, но глядя в твои глаза сейчас, мне даже по прошествии стольких лет, кажется, что всё равно где. В Америке… Израиле… в Литве… где-то… Знаю, что стены в замках были бы толстые и каменные. Ведь когда строишь замки, не важно, где; очень важно – с кем… Ххх. Понимаешь, Элина, когда я ехал от тебя той душной майской ночью в пустом шаркающем по нервам вагоне… всё как-то… как-то застыло для меня. Заморозилось во времени-пространстве. По большому счёту, мне, наверно, так и не удалось выйти из того вагона.

Долгое время по ночам, я мысленно повторял собственные стихи, которые у меня так и не получилось прочесть тебе…

– Почитай сейчас.

– …Ой… Чего-то там про на-берегу-ли-Хайфского-залива, или в нью-йоркской-небоскребошной-глуши…, чего-то-там…, цвет-глаз-зелёный-у-черноволосой-щекастой малышни… Плохой из меня поэт. Да и столько лет прошло.

– Интересно…

– В году, наверное, 1991-м я встретил в Вильнюсе твою соседку. Это она мне тогда сообщила – Элка дочу родила; ты знаешь? Я не знал. Ну, знал, конечно, что приземлилась Элка в Бен-Гурионе уже беременной. Но я старался… Ххх… не знать… Элина, у меня земля из-под ног ушла. Хотя я старался…

Потом уже, когда твой портрет в очках стал кочевать по миру с новоявленной четой морского офицера, я как-то… начал думать о будущем, что ли… ну. не то что бы думал… Ххх… Старался, заставлял себя думать… Волевым усилием…, механически, вроде как… каждый раз. когда…

– Когда что?

– Элла…, тебе действительно хочется сейчас слушать это нагромождение сентиментальной белиберды? Действительно хочется видеть мои сентиментальные сопли на своей подушке?

– Ой Гарик. тсц. Ххх… если бы мы всегда понимали, когда, кто и в каких снах решает, где белиберда, а где нет… Почему ты не приехал в Шяуляй после того как увидел сон, где ты даришь мне мой портрет?

– Не знаю… Мне ни разу не удаётся досмотреть этот сон до конца. Каждый раз. Ххх… Ты сидишь на другом конце дивана; между нами журнальный столик. На нём две или три нелепые денежные купюры; беспомощность немого отчаяния сковывает моё тело кандалами безысходности. Я каждый раз превращаюсь в камень в этом кошмарном сне… Потом ты хлопаешь дверью за собой в жигулях, даже не глядя на меня… Каждый раз я думаю, что я забуду этот сон… К утру… Ххх… я не ххх. Замки из воздуха рушатся… и, я. я никогда не думал, что буду видеть один и тот же сон столько лет подряд.

– Мда… замки из воздуха… Но ты же ведь построил реальные замки вместо воздушных. У тебя прекрасные мальчики. Они мне так нравятся… Недвижимость в трёх штатах… В Аризоне… во Флориде… на Карибах… Жаль только, что старшего мне так и не удалось увидеть. по-настоящему… в жизни…

– Оооой… удалось… не удалось… Мы все, наверно, видим всё в этой жизни настолько, насколько мы этого хотим.

А недвижимость? Ооой ххх… недвижимость… Как-то всё это… не знаю, как и сказать. На автопилоте, что ли… Спишь, недвижимость?

– Мм-нет… Вспо-ми-на-ю… ххх… Гарик…

– Ммм..?

– …Помнишь, тогда, в последнем разговоре, я сказала тебе, что я, наверное, буду жалеть об этом. Всегда жаль чего-то, что не состоялось…Помнишь?

Он помнил, как сейчас, с чего она начала свой последний разговор той далёкой майской ночью: «– Оронов, какие у меня с тобой отношения…» И потом именно эти две, терзающие его всю его жизнь фразы.

«…Сколько раз я потом…»

– …Нн-еет. Не помню…

– …Ххх…, ладно… Давай спать.

– А ты хочешь спать?

– Да… Хмм, сама не понимаю…, но хочу. Хочу просто, чтобы ты обнял меня…и спать…

– Элина, я не хочу спать. Ложись. Я посижу немного. Я не хочу мешать тебе. Спи…

Перебирая в голове события последних семи дней, он подошёл к окну и стал всматриваться в темноту. Звуки заигравшейся детворы мешали притупленному бессонницей сознанию:

«…Ближневосточный экзотический музей под открытым небом… Сколько раз я бывал здесь во сне..?»

Она старалась не выпустить обрывки только что услышанной исповеди из своего сознания до последнего, и не почувствовала момента, когда они, медленно пробивая пелену времени, унесли её в Шяуляй…

Повернув голову к кровати, он не сразу понял, что она не одна в кинозале сновидений. Она прерывала дыхание, потом начинала дышать учащённо, явно ведя борьбу с чем-то. Неясный крик пытался прорваться через видение её грёз. Она затихала на какое-то время, но гипноз нестерпимой летаргии снова забирал её к себе.

– Элина, Элина, проснись!!! – он трусил её в испуге за плечо, – Элина, Wake up…, ты кричишь во сне, проснись…

Она выплыла из своего кошмара не совсем понимая, где она.

– Элина, ты кричала во сне, – теплотой своих рук он поглотил её холодные ладони, – ты кричала…, что тебе приснилось?

Меньше всего ей сейчас хотелось делиться с ним кинопрокатом своей отключки. Она прятала глаза, явно не желая запускать его на эту полку своей памяти. Приподнявшись на подушке, и переместив голову к его локтям, она восстанавливала дыхание:

– Гарик, давай спать. Я постараюсь не мешать тебе.

– Швайгерт, скажи, тебе станет легче, я знаю! Что тебе снилось?

…«Может теперь, когда я с ним, мне лучше вылить эту воду из ведра моей истерзанной души?»

Она поцеловала его во всё ещё обнимающие её ладони руки и, нехотя, через силу начала своё признание:

– …Гарри… мне часто снится этот сон… Несколько месяцев спустя после того как я плавала на пароходе по Енисею, я уже не в Шяуляе. Я в каком-то другом городе встречаю Новый год. Со мной там какой-то высокий мужчина, который потом… Ммм… – в нестерпимой боли она закрыла глаза и остановилась. – Нет… забудь… каждый раз мне неприятно это вспоминать…

Он помнил, как сейчас, свой телефонный звонок в Шяуляй и разговор с её отцом в тот далёкий новогодний день:

«– А она уехала… – А… да… Передайте, что я звонил, поздравлял с Новым годом… – Да, конечно…»

– Какой высокий мужчина, какой другой город, который Новый год?

– Не знаю, это очень длинный и очень неприятный сон. Но мне он нравится.

Он помнил, как сейчас, свой телефонный звонок в Шяуляй и разговор с её подругой той далёкой предыдущей осенью:

«– К Элине хосун[14]14
  Жених (идиш).


[Закрыть]приезжал… – А… да… и что он? – Так… ничего особенного… высокий… – Может, она уже и замуж собралась?

– …Не знаю…»

– Кто тебе нравится?

– Высокий мужчина.

– Почему ты решила, что он тебе нравится?

– Не знаю, это сон… ну и… может я..??? Я хочу, чтобы он мне понравился?

Он помнил, как сейчас, свой телефонный звонок в Шяуляй и разговор с мужем подруги:

«– Ну..? И что там происходит? – Она сошла с ума. Хосун по-простому сказал мне, что не то что у него к ней большие чувства, но…, сам понимаешь, две вещи – надо жениться и, надо ехать. – Понятно…»

– И дальше что в твоём сне? Что потом?

– Дальше… не всегда чётко… Но я часто…, я смотрю на себя как бы со стороны. И я вижу себя… Я вижу себя пантерой, бродящей в каких-то джунглях. Мне кажется, что опасность везде, за каждым деревом, каждым кустом. Где-то в норе у меня спрятаны мои голодные котята. Я должна их накормить и уберечь от бед. А я одна в этих джунглях. И мне некому помочь. Я каждый раз покрываюсь гусиной кожей в этом длинном сне.

– Понятно. И что потом?

– ??? Когда потом?

– Ну…, в конце длинного сна?

– В конце ваще кошмар. Мне снится что я некрасивая лягушка с жировиками на лбу, которые я вынуждена всё время прикрывать прядями волос. Я сижу на кувшинке посередине то ли аквариума, то ли пруда. Вокруг сидят ещё более уродливые лягушки. Кто-то квакает, кто-то просто выпучив глаза надувает щёки. Смотрят в зеркала, делают селфи айфонами. Между кувшинок плавают шприцы. Я хочу уплыть оттуда… и… не могу. И вообще, мне кажется, что вода отравлена, что это даже не вода, а яд. Всё яд, всё кругом яд. Что вместо воды в аквариуме ботулотоксин. И вдоль стенок белая грязноватая ряска – крем, смытый с лиц лягушек. Я хочу выпрыгнуть из этого болота, из этого пруда… и не могу. Как это обычно бывает в страшном сне… Хочу, пробую… и не могу.

– О Бог ты мой! Жила-была девочка, – он стал гладить её по голове, – и вот однажды в магазине её спросили: «У вас есть пенсионное удостоверение?» Ой, ну и сон, сплошные кошмары. С тобой не соскучишься. Подвинься-ка лучше, дай мне лечь. – его губы оставили короткий сухой след на бугорках на её лбу. – И спи. Какая же ты лягушка? Ты очень красивая черепашка. У черепашек толстый панцирь. Им не страшен ни крем, ни ботулотоксин. – Он заключил её в корзинку своих объятий, – Спи…

* * *

– Гарик, ты спишь?

– Ммм… вроде… что?

– Гарри, мы где? Мы в Израиле? Я чё-то слабо соображаю.

– Ммм… я не знаю… вроде…Ты в Израиле. Ххх… я… здесь…

Его сознание висело на последней нити перед отрывом в небытиё. Азбука жизненной сути всё ещё не давала ей открыть свою последнюю страницу:

– Оронов, как ты думаешь, есть какая-то связь между репродуктивными способностями мужчины и его умением строить стены в доме из камня и держать его чистым, а крышу непромокаемой?

– Ммм… Я не специалист по педикулёзу; это ж больше по твоей части. Но я думаю – это разные мужские качества. Спи…

September 8,2018

Ашдод. Израиль

Отпуская на ветер золотистый песок из ладони, он любовался прозрачностью морской воды и её бирюзовым цветом:

– Элина, куда теперь? Что-то ещё есть в этом городе?

Она винила попавшую в глаза пыль за внезапно подкравшуюся к ним росу. Так и не услышав ответа, он повернул к ней голову через левое плечо:

—..??? Элина… куда теперь???

Протирая салфеткой линзы очков, она продолжала молчать, пряча от него слезы и беззащитную растерянность карих близоруких глаз. Подойдя к ней вплотную, он взял её под руку:

– …Элина…, почему ты молчишь? Навестим твою подругу? Она, кажется, живёт в этом городе.

Её сознание опять витало в том, беременном эмигрантской суматохой, последнем литовском лете, двадцать девять лет назад:

– …Не знаю… Навестим… не навестим… – она вернула на место орудие борьбы с куриной слепотой. – Ой… Тяжело это – быть и матерью и отцом, – она нагнулась поправить шнурки на обуви. – Да и она бегает щас, наверное. В последнее время подсела на спорт. Подтянула кроссовки, напялила очки и вперёд. Так легче не думать о жизненных проблемах.

– Ну, позвони ей хотя бы ещё раз. Она ответила на твою эсэмэску? Она написала что-то?

Достав сигарету из сумки, она пыталась оживить непослушную зажигалку. Обняв её руки, он заслонил собой от ветра уязвимый огонёк:

—..??? Элина…

– Фууыы, – выпустив дым в его глаза, она опять пыталась вернуть себя на кухню в Шяуляе, – Спасибо, Гарик… Плохо у неё с «написала»… Легче пробежать…

Ришон-ле-Цион. Израиль

Придержав губами остатки затихающих конвульсий, он расстался с её влажной духотой и, задыхаясь в собственном пульсе, жадно хватая ртом воздух, дополз на локтях до подушки. Исступление собственного блаженства восстанавливало дыхание:

– Фууу. Ты ххх… чуть ххх… не придушила меня своими ногами…

Она не любила это.

…«После этого надо целоваться? Даже, когда в воздухе устойчивый запах селёдки?» Сейчас ей более чем не хотелось мешать его букет с душком своего обшарпанного багажа.

Вопреки минувшему, ею владело странное, непонятное чувство. Её подсознание отчаянно пыталось достать его с самого дна её естества. Она вплотную приблизилась к его губам, пытаясь распознать пьянящий, усыпляющий аромат умиротворённой женщины. Ею владела сокрушительная, бесконтрольная слабость, и безумное, безысходное желание провалиться. Но, вместе с тем, какая-то неуловимая, но не дающая покоя весь совместный месяц мысль, не пускала, не давала ей сдаться этому властному чувственному потоку. Теряя ускользающее сознание, она таки сумела ухватить его за последнюю нить:

…«Транквилизаторы. Я не притрагивалась к транквилизаторам, верным помощникам сна ещё с медицинского института… уже четвёртую неделю.»

* * *

…«Сколько я спала? Он спит? На дворе утро или ещё вечер?»

Единственным её желанием было ничего не менять. Не шевелиться, не дышать, не разбудить. Она перевела взгляд с его груди на пространство между ними, деликатно прикрывшее сумраком её две нелепые сдутые игрушки. Он мерно дышал, отключившись от сути бытия. Отсутствие стеснения за спрятанное в полумраке дополнялось безучастием к другим местам своего стыда. Азбука жизненной сути открывала свою последнюю страницу. Гололёд неразгаданных эмоций таял, превращаясь в подступающую к глазам влагу. Сама не заметила, как нос заполнился предательской сыростью, мешая дышать. Она не удивилась полному отсутствию желания сдерживать этот ручеёк её жизни, не мешать этому солёному рассолу замочить подушку под своей щекой. Понимала ли она, что в этих слезах? Результат не такой уже короткой жизни? Тривиальность семейного опыта с неизменным запахом посредственной селёдки? Сомнение в правильности решения, которое она приняла так много лет тому назад? Упование, что он всё ещё ждёт её ответ?

Он приоткрыл глаза, стараясь не выронить желанный облик из причудливой игры его разума:

– Швайгертик, почему ты сейчас плачешь? Ты же не плакала ни разу ни в одном из моих снов.

– Плакала, плакала; помнишь, у тебя в саду, в кузове машины. Да и в Монреале после твоей сказочки. Разве не помнишь?

– Нет, не все детали наших снов помнятся нами поутру.

– Aaaa… А я… Но я… я не буду… не буду… Спи… Я постараюсь…

Гарик, я всё не решаюсь спросить тебя. Ты не видел меня столько лет… Тогда у тебя не получилось. Как я тебе вообще?

– ??? Вообще? Хорошо. Знаешь, я вчера опять, когда ты спала… я бродил по страницам твоих подруг в социальных сетях. Там тебя у них много. Симпозиумы по эстетической медицине, семинары докторов по «нестарению», воркшопы по ботулинотерапии. Там ты за последние несколько лет. Фотки, короткие видео с результатами ворк-шопов. Твои подруги постарались на славу.

– Интересно…

– Но знаешь, для меня ничего не изменилось, – голос тот же, хоть и немножко прокурен. Твой иврит звучит очень мелодично; ну, или может, это для моих ушей. Пропорции тела твои, попа твоя, руки. твои… Глаза совсем не изменились. На большинстве снимков в них та же беззащитная растерянность перед внешним миром, которую не скрыть ничем, но которую ты пытаешься прикрыть очками и напускной бравадой. Стиль и форма очков, кстати, всегда со вкусом подобраны. Волосы… ххх… – он нежно покрутил между пальцами локон прикрытой красивой краской седины, – Ххх…

Шея, нос – всё твоё, хоть и изрядно покромсаны. В каком году ты сделала пластику носа?

– Отстань…

– Подглазные щёчки, губы, сразу после того, как их правили тонкой иголкой… Проявленные временем родинки… Лопоухие уши стали чуть больше?

– Ха-ха…, блять, кретин, я имела в виду в «вааще»…

– Хм… Элина, у меня ведь тогда не получилось… А что я думаю?

Думаю, что ты из породы черепашек. Вот что я думаю. Ну а в остальном – всё то же… Ничего не изменилось. Те же полтора метра рыхлой коротконогой близорукой жопы.

– Как ты меня назвал!!!??? Фу, какая мерзость.

– Мерзость… псс, а земля всё равно уходит из-под ног…

* * *

– Спишь?

– Ммм…, м-гу.

– Оронов, я точно не буду плакать? Эй…не спи… Мне важно это знать.

– Ммм… Нет… Не будешь. Этого нет у меня в проекте… Мы. договорились. И… ты… ты не плакала. никогда… сколько бы раз ты мне ни снилась…

– Даже по прошлому? Мы ведь часто плачем по прошлому.

– Чернышка моя выкрашенная, если бы я был властен над прошлым… Хотя бы в одном из моих снов; ведь сны не поддаются управлению.

– Ааа… А если бы был? Что бы ты сделал, если бы был?

Пальцы скользили по монитору его машины времени, продолжая гладить любимое лицо. Бессонница жизни с ней неторопливо расчехляла слово за словом понимание невозврата тех далёких лет:

– Не знаю… меньше бы прятал свои сомненья и застенчивость за своей беспомощной притворной болтовнёй… попытался бы преодолеть груз твоих сомнений… попытался бы быть собой? Даже под твоим стопудовым прессом? Приехал бы к тебе в Шяуляй и позвонил, после того как в первый раз увидел сон с пижоном? Не ел бы ту твою капусту с луком? Нахраписто скрутил бы тебе руки, дал разок по морде и сказал: «Швайгерт, не ерепенься и опомнись. Опомнись!!! Я же ведь буду тебе хорошим мужем!»

Что-то бы сделал…, я, Овен… Я должен был что-то сделать. Да и вообще.

– …Хмм… и «вааще»… Псс… Хмм… Спи…

* * *

– Ты спишь?

– Ммм… Не зна… Не уверен…

– Гарик, а когда ты всё понял?

– В смысле?

– Про подругу из Ашдода?

– А…, это. Это я давно понял. Женщине всегда нужен кто-то, кому она может всё рассказать.

Ещё тогда, после ресторана в Бруклине по твоим глазам и по твоему тону я понял, чей это сундук жизненного багажа.

– Укуси меня один раз больно за жопу. Как в Нью-Йорке, в начале, у тебя дома.

– Зачем?

– Вкусно…, и я хочу удостовериться, что это не в четвёртом измерении. И это, – не писанина в «Одноклассниках», и не сон.

«…Сколько раз засыпая, я гладил эти брови курсором мышки, не давая волнам скринсейвера скрыть от меня любимое лицо…»:

– Элина, разве для нас теперь уже есть разница, в каком это измерении?…В «Одноклассниках»… во сне… Смотри, вдыхай, живи. И спи.

– Ты так и не сказал мне, как её звали, и не дал посмотреть на её фото без очков.

Поднеся её руку к лицу, он стал губами осторожно снимать остатки ностальгической сметаны с кончиков её ногтей:

– Элина… не надо. Тебе надо выспаться. Ты обещала мне, что я завтра увижу Иерусалим. Спи…

* * *

– Гарик…

– Ммм…

– А ты любил её?

– …Кого?

– Её?

– Возможно ли любить сразу двоих одновременно?

– ??? Чего..? Гарик, ты совсем меня за дебилку держишь? Думаешь, что я совсем дурная? Ты что, не понимаешь, что я тебя спрашиваю сейчас?

«…Сколько лет у меня ушло перепрограммировать свою душу и вручить другой женщине всё то, что предназначалось ей?»

– Нет, Элина. Ты самая умная женщина из всех встреченных мною в моей жизни. Но сейчас ты не понимаешь, что я тебе говорю.

– Почему ты не приехал в Шяуляй хотя бы ещё один раз? Почему не позвонил?

– Я исчерпал предел навязчивости тогда в Литве десятикратно. Ты сказала мне – нет. Я выполнил волю любимой женщины.

– Оронов, я тебя сейчас ненавижу.

– Нет, Элина. Ты сейчас меня презираешь. Это разные вещи. Это я себя ненавижу.

Ты презираешь, а я ненавижу. Гремучая смесь. Я даже знаю, как она называется. Спи…

– Сплю… Знаешь… а любовь – это хо-ро-шо. Я поняла. Помнишь в Монреале я тебе сказала, что с тобой это как желанная сладостная пытка. Что я чувствую себя как нашпигованная курица, готовая к духовке…

«…Особенно если ты один в этой пыточной камере воспоминаний…»

– …Хорошо. Очень хорошо. Спи, курица…

– …Оронов, что делать, если мужчина предлагает замуж, а женщина ещё не готова? Что делать? А..?

– Расставаться. Она никогда не будет готова, – печальными глазами он пытался найти луну за окном.

– Гарик..?

– Ммм?

– А как ты относишься к операции по увеличению груди у женщины?

– ??? Чего? – он перевёл взгляд на кружева подаренной им ночнушки.

– Операции… по… уве-личе-нию… груди…

Неподъёмные веки медленно гасили свет в кинозале сновидений:

– О Бог ты мой! Категорически не приемлю. Спи…

– Сплю… Знаешь… а курицу я готовлю лучше тебя… Гарри..? Эй… ты спишь?

September 10, 2018