Текст книги "Проект ЮНЕСКО"

Бостон. Штат Массачусетс

– So, on this positive note let me finish my tour…

– Гарик, я переоценила свой английский. Надо было ждать русского гида. Что он рассказывал?

– Рассказывал, что пуритане были очень толерантные люди. Они очень толерантно относились к своим соседям. Особенно, если эти соседи были, как и они, пуритане.

– Ха-ха.

– А ещё, там, где мы сейчас стоим, состоялась первая в Бостоне смертная казнь. Повесили какого-то плотника. Его преступление заключалось в том, что он украл две доски.

– А что ещё?

– А я не знаю, я не слушал почти его.

– А что ты делал?

– Смотрел, вдыхал, жил…

– В смысле?

– Пытался пробраться за занавес твоих ресниц, нюхал твои волосы, слушал свой пульс.

Ошеломление на Мэйфлауэр лишь добавило замешательства в её стремление пробить пелену лет:

– Оронов, я пытаюсь вспомнить тебя тогдашнего, смотрю на тебя теперешнего и, мне кажется, что это два разных человека. Почему так?

Он опять корил себя за неуклюжесть своих попыток:

– Швайгерт… Если бы у меня был на это ответ… Не знаю…

Время, обстоятельства. А был ли я – я тогда? Я даже не уверен, что я – это я сейчас…

– Да уж… Не уверен он… Псс. – она прижалась к нему всем своим естеством. – Повесили за две доски, говоришь? А что они делали с насильниками? Как бы ты оправдывался на суде? Ммм? Псс.

– Не знаю. Я думаю, что мнение женщин тогда не имело большого веса… псс. А на суде… Не знаю. Наплёл бы, наверное, что ей всё это приснилось? Обещал бы жениться… Обещал бы, что буду заботиться всю жизнь и хорошо кормить… Есть хочешь?

– Да, очень.

– А что ты хочешь есть?

– Хмм… Псс…после твоей на корабле ухи с устрицами-курицами… – две огромные миндальные черешни так знакомо зыркнули под линзами очков, делая опять скользкими подошвы его туфель, – мне… мне снилось… Мясо!!! Псс. – духота завитков чёрных волос тащила за собой в бездну близоруких глаз:

– О Бог ты мой! Портреты маслом, хмм… Как бы я оправдывался на суде… Псс. Знаешь, я ведь сейчас с тобой в правильном сне и в нужной нам стране. Давай поищем стейк-хаус?

* * *

– Ой, фуу. Ну и порции тут у вас.

– Много?

– Ой, очень. Учитывая, что по приходу в гостиницу ты начнёшь всё это из меня вытрясать, уж совсем много.

Неделя сна с ней не изменила ровно ничего в его робком поведении:

– Ну, можно и не вытрясать. Не обязательно же пользоваться полным списком твоего Аколь калюль.

После сумасшествия утренней бури на корабле она пыталась проплыть остаток дня в регламенте умеренного штиля:

– Можно; да только пока не получается; да и ваааще, расскажи тебе всё… Эй, смотри какая узкая улица. Ты уверен, что твой форд тут проедет? Я че-то сомневаюсь.

– Да, я уверен, и навигатор показывает сюда.

– А если застрянем?

– Подождём техпомощь. Я придумаю что-нибудь. Не сомневайся.

Она съежилась, с опаской наблюдая за стенами по обе стороны машины:

– Не хочу застревать, это не предусмотрено в моём Аколь калюль.

– Тихо, осторожно… я сложу зеркала… Проходим…

Солнечный свет обдал их автомобиль при выезде из холодной неуютной улицы, расправил её плечи. Она чувственно взяла его под локоть, пытаясь разделить с ним вкус душевного покоя:

– Хмм… и чего я сомневалась…

– Э, тихо, я ж за рулём. – мягкое опекунство смешало грусть в его глазах с нежной признательной усмешкой, – Хмм… наверное, это продиктовано твоим знаком Зодиака; Близнецы, им, знаешь, свойственно сомнение…

* * *

– Красивый мост. Как называется эта река?

– Чарльз-ривер. Наша гостиница на той стороне.

– Почему на той?

– Там больше парковка, легче будет парковать эту громадину. И Гарвард там. Хочу тебе показать, да и сам ещё раз глянуть, где мой младшенький будет через неделю.

– Ой да, давай…, посмотрим. Он, кстати, вылитый ты. Такой же непробиваемый взгляд твоих неподвижных глаз. Немногословность… Женщин это сразу подкупает. – Я старшего, правда, видела только на фотке пока. И ещё., мне как-то показалось, что младший уж совсем взрослый не по годам. На совместной фотографии он выглядит старше своего брата лет на семь.

Он мрачно выдохнул, нажимая резче обычного на тормоз на светофоре:

– Ххх. Да… у него были причины быстро повзрослеть.

– Ой… Гарри… извини… я не хотела. Извини…

– Да ничего… Ххх… всё нормально.

– Точно?

– Точно…

– А старшего я когда увижу? Он, наверное, больше похож на свою мать?

– Ты думаешь?

– Ну… да. а что? Мне так показалось. Когда ты расправлялся со своим стейком, я смотрела на их совместное фото на твоём телефоне и. на тебя. Не так уж много общего.

Он лишь еле заметно улыбнулся себе под нос:

– Хмм… ОК.

– Ну и, может, когда в жизни его увижу, то изменю мнение. Не все люди фотогеничны. Или может ракурс не тот был. К тому же он в очках. Он давно их носит?

– Нет, не так давно, но, видимо, её наследственность даёт себя знать постепенно. Пока они ему нужны, только когда ведёт машину или далеко от доски на лекциях. Ну и…

– Что?

– Ххх, мне кажется, он их теперь чаще носит просто так. Чтит так память матери… Ладно… давай о хорошем.

– Так я ведь о хорошем. Очень хочу увидеть его тоже.

– ОК… на пути в Филадельфию заедем в Принстон; увидишь и его.

Доверительность разговора убаюкала в ней так нужную сейчас им обоим осторожность. Медленно, без оглядки на последствия, её подсознание продолжило:

– Всё равно, я хочу сказать тебе: у тебя прекрасные сыновья.

Они мне очень нравятся. Да и к тому же, Гарвард, Принстон.

Мечта каждой женщины увидеть своё чадо в этих университетах.

– Спасибо. Ххх… Мечта каждого мужчины быть в состоянии эти университеты оплатить.

– Появись они в Израиле, у них будет куча проблем. Им там опасно появляться. Особенно младшему.

– Чего так?

– Девочки облепят, как мухи сладкие булочки с мёдом.

Плавность беседы пригасила осмотрительность и в нём.

Многолетняя боль оформила в ироничный сарказм обиду за невостребованный ею такой ценный генофонд. С его языка сорвался дежурный комплимент паре фотографий на её телефоне и… он не смог сдержать себя:

– У тебя тоже прекрасная дочь, судя по фоткам. Типичная израильтянка; блеск в глазах, раскованность. У нас вообще с тобой прекрасное потомство… Жаль только, что не общее…

Нервно дёрнувшись от его слов, как от удара током, она мазнула его по лицу тыльной стороной ладони.

– Э, тихо, я ж за рулём…

* * *

– Ну вот, кажется, здесь.

Выключив мотор, он слушал её нервное дыхание. Поймав руку, раздражённо пытающуюся отстегнуть ремень, он вложили клятву в каждое слово его искренней мольбы:

– Элина. извини.

– За что!?

– Ххх. Я. Я нарушил наш Аколь калюль. Его второй пункт. Не предъявлять упрёков. Я только что это сделал. Прости меня.

Кого сейчас больше винить за внезапную грозу? Её глаза метали молнии, она укладывала в голове смысл рано или поздно ожидаемого грома. Но сейчас ей хотелось оставить руку, которую она пыталось вырвать тридцать секунд назад, в его руке.

Переварив что-то с закрытыми глазами нервным бесшумным движением чувственных губ и, понимая заслуженную правомочность его минутной слабости, она подавила коротким вдохом уже подступившую к глазам влагу и досадно буркнула под нос:

– Принято…

* * *

– Гарик, может, пропустим ужин? У меня после стейк-хауса мясо до сих пор разве что из ушей не лезет. В отеле же есть кипяток? Купим чего-нибудь к чаю. Как ты?

– Присоединяюсь.

* * *

Он лежал на кровати с пультом в руке в поисках канала новостей:

– Элина, знаешь, я… я ещё раз хочу извиниться за сегодняшнее… и я…, я хочу спросить, как тебе отпуск, как тебе твой Аколь калюль? Нравится? Скажи, как есть, ну и я, может, учту пожелания туристки.

Она села в кресло и умилительно наклонила голову на бок. Улыбка губ слилась с блеском в её глазах:

– Гарик. всё хорошо. даже больше чем, больше чем я… Хх. и ваааще, расскажи тебе всё. А тебе твой?

– Нравится. Очень. Но я ведь ещё при этом работаю. Веду машину. Рассказываю, выбираю маршрут. Ну и на «вааще» тоже трачу силы; в моём-то возрасте. Хотя… после твоего «вааще» так славно спится.

– Ну я ж с «вааще» тебе помогаю? Разве нет? – усмешка её растянутых губ и взгляд поверх очков опять дарили ему надежду.

– Зачем ты подарил мне эту ночнушку? Спрятать места моего стыда? Кретин. Ты любишь делать подарки?

– Только близким мне людям. А ночнушку? Не подумал, наверно. Все мои подарки тебе, если разобраться, были странными – дефицитные колготки, привезённые из Польши тогда в Литве, портрет маслом, французские духи. Сейчас вот ночная сорочка. Всё как-то, наверное, не то. Всё без толку.

– Оронов, улыбнись и не дуйся. Ты слишком серьёзен. Она мне нравится на самом деле. Эй… не дуйся…

– Ладно, всё нормально. Здесь два пакетика чая, выбирай, какой твой.

– Я простой.

– Тогда я ромашковый. Спать буду ещё крепче. Доставай заварные пирожные из холодильника.

Выхлебав на скорую свою чашку, она удалилась в душевую, прихватив сумку и свой подарок. Долго крутилась перед зеркалом в обновке, растягивая рот в улыбке. Иссиня-чёрный шелковый пеньюар прекрасно гармонировал с цветом её волос, зажигал в глазах озорные огоньки. Основательно покопавшись в косметичке и каждый раз сверяя с зеркалом, подходит ли новый штрих к обновке, она вернулась в комнату. Его голова лежала на краю кровати, левая рука, не сумевшая донести до тумбочки пульт, безжизненно свисла вниз.

Она подошла вплотную и, превратив подол ночной сорочки в веер, стала обдавать его запахами своего ридикюльчика:

– Эй… Оронов… открой глаза, твоё «вааще» пришлооо… Эй…

Он безуспешно пытался преодолеть тяжесть неподъёмных век. Она продолжила попытку борьбы с ромашковым чаем, который предательски сотрудничал с усталостью всей его жизни.

* * *

– Гарик, проснись.

– Ммм…

– Твой телефон звонит. Второй раз уже, пока ты спишь. Кто-то А. Lisichanski. Кто это?

– Ммм… один приятель по спортзалу.

– Может, что-то важное?

– Может быть. Скорее всего, раз второй раз звонит.

– Так позвони ему.

– Позвоню… может быть… когда проснусь, но сейчас я сплю. Спи и ты.

– А что тебе снится?

– …Ты…

– Опять с пижоном?

– Нет, сегодня без него, и слава Богу…

August 17, 2018

Портленд. Штат Мэн

Он не планировал это. Получилось как-то спонтанно, или кто-то в поднебесье включил всё это в когда-то разработанный проект. Он просто разбил дорогу от Бостона до национального парка Акейдия надвое, чтобы Америка не запомнилась ей сплошной сетью автострад и гудением мотора. До этого, каждый раз он всегда пересекал этот город по хайвэю, не особо о чем-то задумываясь. Пятнадцать минут, и Портленд быстро оставался позади. На этот раз он запланировал тут остановку, зарезервировав гостиницу в центре.

Переодевшись, они вышли из отеля в поисках съестного:

– Что ты хочешь? Сифуд? Здесь должен быть хороший сифуд.

Как обалдевшая она смотрела по сторонам и, кажется, не слышала его вопроса.

– Элина, – повторил он, – что будем есть? Сифуд, мясо, макароны?

Она завороженно шла рядом, молчала, стараясь прятать от него становившиеся с каждым пройдённым кварталом всё более влажными глаза. Когда стало совсем невмоготу, растрогалась, повисла у него на шее:

– Гарик, как ты так тонко всё чувствуешь! Как ты всё понимаешь, – стала осыпать его поцелуями, обмазывать слезами.

– Как ты так ловко всё подстраиваешь?

Что-то новое сходило с её губ, помимо автоматизма благодарности и верности контракту их Аколь калюль.

Он смотрел на неё в полном непонимании…«Что это с ней?»

– Элина, я чего-то, не… не это. О чём ты?

– Оронов, ну посмотри вокруг, этот город так похож на Шяуляй, как две капли воды. Вот здесь, ну не здесь, конечно, но вот по такой брусчатке мы ходили с тобой. Там тогда, где я валяла дурочку. Боже мой, ну посмотри вокруг!

– Оу, и точно… Я… я никогда не думал про это.

Взявшись за руки, они шли, позабыв про еду, про столько лет между похожими друг на друга городами. Смеялись сквозь слезы, присаживались на каждой встреченной скамье, целовались сидя, вставали и целовались на ходу. Он нежно захватывал почти невидимый изъянчик на её верхней губе в трубочку своих губ, стараясь растянуть удовольствие.

«…Неужели она действительно вспоминает именно меня, глядя сейчас на эту брусчатку? Скорее всего, нет. А какое тебе до этого дело? – внушал он своему распалённому сознанию —.Будь эгоистом, думай о себе, у тебя ведь свой Аколь калюль.

Возьми всё, что туда включено. Выпей этот эликсир до дна, до последней капелюшечки. Повторения в следующем сезоне может. и, скорее всего, не будет…»

* * *

Вечером в кафе весь её вид излучал такой желанный для него союз блаженства и покоя. Отпив маленький глоток вина и поставив бокал на стол, она придвинула подглазные щёчки к дужкам очков и впустила за их стёкла его глаза:

– Оронов, ты точно не планировал этот город? Честно скажи.

Он придерживал ответ, глядя на неё через хрустальную игру своего бокала.

«…Почему у меня не получается сказать ей лестную для женских ушей неправду…»

– Честно, нет, не планировал. Отведя взгляд от него, она нежно улыбалась каким-то своим воспоминаниям:

– Всё равно…спасибо… хотя… мог бы и соврать.

Понимание того, что она сейчас с кем-то другим на Шяуляйской брусчатой мостовой, затягивала на его горле любовь и ненависть в один гордиев узел. Подавляя в себе бешеную ревность, он сглотнул свою порцию красного вина:

– Швайгерт, – пожал он плечами, – я не могу тебе врать. – Я. я сам не знаю почему, но я запрограммирован с тобой на честность.

* * *

…«Что заставляет меня сейчас делать с ней то, что сам я не люблю» – Гарри, не надо… Ххх, ох. Ххх. Не надо, я. я не люблю. ууу это… Оооо, ххх. ххх.

«…Что говорит сейчас во мне? Любовь? Ревность? Ненависть? Красное вино?»

– Терпи! Ххх… Повторения в следующем сезоне может. и ххх… – он вдруг увидел седые корни волос в прорехе на её затылке, – скорее всего, не будет… ххх…

Осознание невозможности повернуть время вспять лишь добавляло в его кровь озлобленность и адреналин. Стучащая в её виски боль смешивалась с новизной собственного драйва:

– Гарри, перестань… ты сошёл с ума… Ммм… Ххх…

Перестаааань… Ммм… мне б-больно… ты сошёл с ума…

* * *

– Блять, кретин…

– Это тебе ххх… в придачу к Шяуляю.

– Ххх. Месть или подарок?

– А как ты чувствовала?

– Я… я боюсь сказать правду.

– Не бойся, Элина, не бойся. Чего уж нам с тобой бояться. Да и бояться-то тебе осталось. Всего-то. две недели.

У неё не сразу получилось оформить свои чувства в свой вопрос:

– …Гарри… откуда в тебе столько тестостероновой ненависти ко мне?

Он печально улыбнулся в потолок:

– Тогда, тридцать лет назад, её было ещё больше.

Она сдёрнула с себя простыню и ринулась в атаку:

– Оронов, я тебе сейчас поджопника коленкой залеплю. В чём моя вина была, кроме капусты с луком, закомплексованный ты мой?

Зажав её кисти в тисках натренированных рук, он сменил свою усмешку на более дружелюбную:

– Элина, укройся, кондиционер совсем близко к кровати. Продует тебя, это повлияет на наши дальнейшие экскурсии. Да и страсти сортировать легче без радикулита.

Понимая разумность его требования, она подчинилась, нежно почесав при этом нос о шерсть на его груди.

Из-под простыни остались торчать только ступни её ног.

Эта часть анатомии своей возлюбленной умиляла его тогда и заставляла улыбаться сейчас. У неё был непропорционально большой для её роста размер ноги. Сейчас она в блаженстве виляла этими лягушачьими ластами рядом с его ногами. Он пытался сравнить их со своими.

«Нет, вроде мои всё же больше на размер-полтора»…

Продавец в спортивном магазине, где они покупали ботинки для хайкинга, тоже заметил это. Он как-то виновато пожимал плечами:

– Мэм, у нас нет сегодня женских этого размера. Возьмите мужские, их почти не отличить от женских.

«Непостижимая эта штука – любовь. Замыслом какого Бога или проделками какого дьявола мне суждено любить всю свою жизнь вот эту, далёкую от физического совершенства и не разделяющую и десятой доли моих чувств к ней, женщину?

Что заставило моё сознание посадить на царственный трон моей любви именно её? Есть на это ответ?

Почему её лицо всегда навязчиво появлялось перед моими глазами в самые ответственные моменты моей жизни? Что заставляло звать её, хотеть её присутствия и в то же время гнать её вон из своей памяти?

Чувство неразделённой любви? Жажда реванша? Бессмертие надежды вкусить её плоть? Что вынуждало меня мысленно говорить с ней все эти годы?

…Вот… видишь, в этом ящике лежит моя мама, вернее то, что от неё осталось после болезни. Завтра её опустят в землю, а сейчас я плачу. Рядом сидит моя жена, она подаёт мне платок и держит мою руку. Её зовут… какая, собственно, разница для тебя, как её зовут. Побудь и ты со мной сейчас. Мне стыдно быть слабым перед тобой, и я буду плакать меньше.

Вот. посмотри… это мой сын, его только что достали из чрева той, которая согласилась, что это буду я. Он самый красивый младенец во Вселенной, у него мои глаза, и слышишь, слышишь меня, не твои волосы. А теперь уйди, не стой у меня перед глазами, отпусти, дай мне право жить для них.

…Вот… смотри… это мой второй сын. Он так же красив, как и первый. Его только что достали не из твоего разрезанного живота. По какому праву ты здесь в этой операционной?

Уйди, не маячь передо мной…

…Вот так вот… сегодня я совсем осиротел. Когда с моего благословения он надёжно пристроил твой портрет в очках, я думал, что ты отпустишь меня… мне станет легче, я смогу уйти.

Медсестра, доставившая новость, очками и белым халатом мне так напомнила тебя. Почему же сейчас, закрыв глаза, я мысленно целую… твои руки? Элина, я же не сплю. Сегодня я не смогу уснуть… Отпусти… Дай мне уйти…

…Вот… Видишь, чуть больше двадцати лет Бог позволил мне быть с той, в которую я вселил твой образ. Дай мне побыть без тебя хотя бы положенные девять дней…

…На какой дурацкой линии моей руки всё это закодировано?

Через восемь лет после того, как она сказала мне «нет», дьявол включил всю силу моего воображения и заставил меня поселить её образ в плоть на неё похожей? Только для того, чтобы Бог уже тогда поставил ту, созданную мной, в короткий лист ожидания?

И вот сейчас дьявол искушает дерзость моей надежды опять? В какой Библии, в каком Талмуде, в какой Книге Судеб сценарий моей жизни получился именно таким?

Где, в каком бюро был утверждён такой мучительный проект?»

К концу его мысленного теологического экскурса Царевна-Лягушка уже мирно сопела в его правый сосок, смешав свои кудри с его седой растительностью на груди. Струйки теплого воздуха из её ноздрей будоражили его сознание, заставляли тлеть потушенную час назад эрекцию. Он осторожно сдвинул её голову себе на плечо. Взял кончик локона чёрных волос в руку и, стал нежно мять их между большим и указательным пальцем.

…«Сколько шекелей в месяц она тратит на окраску волос, чтобы оставаться брюнеткой? А, может, и нисколько. Может, Всевышний пощадит хотя бы эту мою женщину, и у неё никогда не будет седых волос? Я помогу Ему в этом всем чем могу!

Мою..? А с чего ты раскатал губу, что она уже твоя? Ты думаешь, что полторы дюжины раз, когда она в унисон с тобой хлопала тебя по ягодицам своими лягушачьими лапками, достаточно, чтобы укрепиться в этой мысли? Хм… Месть или подарок? Интересный вопрос. Она вообще часто ставила меня в тупик своим поведением. Знать бы самому чего больше сейчас во мне – к ней любви? Или к ней ненависти?

А разве в неразделённой любви это не одно и то же? Уснуть с такой теологией в голове будет трудно. Но надо постараться. Завтра водительский день. Портленд – это только полпути от Бостона до Акейдии…»

August 18, 2018

Национальный Парк Акейдия. Штат Мэн

– Ну Швайгерт, осилишь?

– А сколько это?

– Где-то три с чем-то мили. Это примерно пять с половиной километров.

– Да ты вообще уже что ли обо мне какого мнения? Ну да, есть что есть, старая развалина. Но всего-то пять километров. Да и ботинки специальные зачем мне купил вчера. Осилю.

– Ну смотри, это не просто пять километров. Это где-то вверх, потом вниз. Потом опять вверх, где-то немного по камням карабкаться придётся. Но всё время вокруг озера. Фотки получатся красивые.

– Оронов, твоя осторожность тебя и погубила тридцать лет тому назад. Аптечку вон с собой зачем-то прихватил, предусмотрительный ты мой; мы что, на Эверест собрались?

Вперёд…

* * *

– Слушай, красиво. Природа похожа на сибирскую. И. уй… блять… – она прихлопнула огромный гнус на щеке. – Комарьё…

– Да, но я никогда не был в Сибири. Это ведь ты плавала на пароходе по Енисею.

– Ты и это помнишь?!

– Иди сюда, я ж тебе говорил, надо намазаться. Покажи… Элина, стой!!! Не трогай руками, я тебе говорю, – он любовно осматривал быстро вскочивший волдырь на её щеке.

– Псс… Да стой же, я тебе говорю. Где аптечка? Дай сюда.

– Уй… я. я не люблю. ууу это… – она брезгливо морщилась, стараясь вдыхать воздух через рот.

– Да стой же ты… – он обильно поливал её из баллончика с резким неприятным запахом.

– Ну вот… теперь буду пахнуть. Очень приятно для тебя, да?

– Не переживай, когда мы замкнём к концу дня круг вокруг озера, мы оба будем пахнуть приятно друг для друга. Псс… Ну? Вперёд?

* * *

– Элина, осторожно. Осторожно. И дай мне руку. Это не так легко, как тебе казалось. Что на твоём пульсометре?

– 138. Ой, фу.

Тревожное сомнение в предложенной им авантюре неприятным холодком прошлось по его спине.

…«О, Бог ты мой! Неужели моя пассия не в силах одержать верх над пятью километрами пересеченной местности?»

– Элина, сядь на камень, посиди, отдышись. И воду пей. Наступит обезвоживание, мне тебя на себе тащить придётся или спасателей вызывать.

– Вот и потащишь. Сколько ещё идти?

– Вот за теми берёзами, если я правильно помню, будет примерно половина пути.

– Что!?!?

* * *

– Элина, да подожди, стой, я помогу тебе. Ставь ногу вот сюда. Теперь сюда…

– Ооййй… фууу… совсем я у тебя дурная… совсем дебильная.

Подсобляя ей перебраться через огромную каменную ступеньку, столь вызывающе вставленную природой на их пути, он не заметил, что сам стал на скользкий мох:

– О, чёрт!!! – колено проехалось по шершавой поверхности гранита. Кровь долго не ждала, чтобы показать свой цвет.

– Ну вот. Доходились… Покажи… Гарри, стой!!! Не трогай руками, я тебе говорю, – она осматривала надрывы, приблизив вплотную лицо и приподняв очки; пальцы ощупывали целостность кости.

– Да стой же, я тебе говорю. Где аптечка? Дай сюда. – её пальцы проворно плавали в своей стихии.

– Ну… идти можешь?

– Могу… Всё нормально, мне не больно. Пошли…

* * *

– Элина, сядь, посиди. Вот здесь, на поваленное дерево. И пей. Пей воду.

– Иди в жопу, куда ты меня приволок? В гробу я видела такой фуникулёр!

Боль в ноге усиливала нежелание его воспалённого сознания увидеть в ней женщину, не дружившую с физкультурой полсотни лет:

– Пей воду и дыши, дыши глубже. В жопу мы не пойдём. И здесь нет фуникулёра. Вот там, после того пригорка уже, если я правильно помню, будет плоская дорога. А там в конце ресторан, где, на мой взгляд, самые вкусные донатсы в мире.

– Ага, донатсов мне сейчас только и не хватает!

* * *

– Действительно очень вкусные. А рецепт у них можно попросить?…Нога не болит?

– Немного… Ничего, я выживу.

– Выживешь. У тебя хорошие задатки. Ты даже не вспотел. Почему ты в такой хорошей форме? Что тебе помогает?

– Я тренирован. Всегда чем-то занимался. Играл и играю в теннис. Даже последний год, когда всё это, я выходил из хосписа и ехал в спортзал. Потом приходил в «Одноклассники» к тебе. Помогало…

– …Гарик. извини.

– Принято…

– Ой, смотри, оленёнок! – она завороженно смотрела на поляну перед террасой ресторана, – один?

– Не должен быть один. Мама где-то рядом должна быть.

– Ахх… вот она! Какая прелесть! Не боятся совсем. Подожди, – она потянулась к смартфону. – Тихо… не-ше-ве-ли-иись. Оййй… он так раболепно смотрит в мои глаза, – она стала нажимать на кнопку.

Вспоминая редкие с ней встречи тогда в Литве, он прикрыл от неё ироничной улыбкой ноющую боль в колене…

* * *

– Псс. Оой… Псс… псс. У тебя хорошие задатки. Ты даже не вспотел. Почему ты в такой хорошей форме?.Что тебе помогает?

…«Чем это от неё пахнет?»

– Я…, мммхх-ххммм… Я… Не знаю. Псс… – он с упоением запускал в себя токсичную смесь духов с остатками запаха жидкости от комаров.

– Не знает. он, псс. Что мы будем делать завтра?

– Увидишь… сюрприз.

– Ха-ра-шо… псс. Колено не болит?

– Нет, знаешь, нет. не болит.

– Ну и хорошо, оно противно выглядело сразу. Если к утру не распухнет или я тебя не придушу, выживешь. Псс… псс.

– Выживу, ты как-то так быстро всё заклеила. Совсем не болит.

Спасибо.

– Ну, вот видишь, кое в чём я не совсем дурная, не совсем дебильная. Спи… псс… всё будет нормально… Ммм… Мххх. Псс… Оронов, от тебя после душа так вкусно пахнет…

– Мхм-хммм, а ты переживала, я же обещал, что к концу дня мы оба будем пахнуть приятно друг для друга, – он поочередно закрыл губами веки её глаз…

* * *

Повернувшись на подушке, он выловил бесценный силуэт у окна на фоне силуэта первой четверти луны:

– Элина, что ты там стоишь?

– Смотрю. Луна ровно пополам. Как-то даже не по себе немного. Я как-то, на дежурстве ночью, от нечего делать читала в интернете всякую всячину про фазы луны. Мне подруга подбрасывает. Она верит во всю эту хрень. Во время этой фазы Луны мозг у человека очень активен. Если в этот период составлять планы, то они будут предельно четкими и понятными и непременно принесут удачу. Повышается общая активность и стремление творить. Но очень торопиться тоже не стоит, – лучше все продумать, подсчитать и, не спеша, приступить к выполнению плана. Также данный период благоприятствует сельскому хозяйству. Все растения, посаженные в течение этой лунной фазы, будут отлично расти и принесут чудесный урожай.

А полнолуние – это когда луна достигает пика своего роста. Полная луна является полноправной хозяйкой положения. В этот период легче всего решить дела, которые были отложены в долгий ящик. Всё будет складываться как бы само собой…

Правильное время для решения важных вопросов, реализации отложенных проектов. Что ты думаешь об этом?

Время так и не сумело стереть с твёрдого диска его памяти тот полный белый диск луны, который он видел, прижав свой лоб к холодному стеклу той душной майской ночью 1988-го года:

– Ничего не думаю. Я сплю сейчас. Во сне не думают… Сны просто видят…

August 19,2018