Текст книги "Проект ЮНЕСКО"

Плезантвиль. Штат Нью-Йорк

Она лежала, вытянувшись всем своим обнаженным телом на животе, положив подбородок на скрещенные впереди себя руки:

– Оронов, сил после тебя нет совсем… Как ты это делаешь, что совсем без сил я сейчас? А..? Можешь сходить вниз на кухню, принести мне пару конфеточек-шоколадочек, которые вчера в русском магазине купили?

– Подожди., дай мне минут пять. Если ты думаешь, что у меня сейчас много сил, то ты ошибаешься.

Его взгляд не спеша скользил вниз вдоль её спины, дюйм за дюймом осматривая её тело. Замес её булочек явно нуждался в меньшем количестве дрожжей.

…«О, Бог ты мой, конфеточки-шоколадочки! Она-то и тогда, тридцать лет назад не была худюлькой».

В момент второй или третьей близости она стыдливо призналась ему, что как только купила билет, то сразу села на капустную диету, чтоб уж как-то ну не совсем… Сказала, что похудела килограммов на пять, хотя мучилась сильно. Его так и тянуло за язык спросить у неё, добавляла ли она в свою капусту лук; воздержался, однако.

Он подумал о своей жене, уже отдыхающей от процесса житейских мук, сопровождавшихся неизменным похудением.

После каждых беременности и родов она очень сильно поправлялась. И каждый раз, благодаря его усилиям, ей удавалось быстро восстановить свой изначальный размер. Он контролировал её диету, наблюдал каждый её спортзал три раза в неделю и заставлял гулять каждый вечер по полтора часа. И вся продукция многочисленных кондитерских комбинатов бывшего Советского Союза, все эти конфеточки выискивались им по разным кухонным сусекам и отправлялись в мусор, несмотря на бурные протесты и постоянный визг.

…«Сколько бы заняло у меня вернуть её в нормальный размер, – думал он, Шесть месяцев, девять? Через год всё, что ниже спины, просилось бы на рекламную страницу купальников, и её торс, потеряв жировую составляющую, в бюстгальтере этой бы страницы не портил. С каким удовольствием она бы тратилась на открытые купальники вместо закрытых, которые так аккуратно разложила в шкафу?»

Он вдруг поймал себя на мысли, что ни разу не видел её в купальнике тогда, в Литве.

«Может быть, это бы спасло меня от тридцати лет ностальгических стенаний? Наверное, нет, я ведь люблю её сейчас и такой. Почему её власть надо мной всесильна? Почему моя обычная упругая деспотичность патриция с ней так быстро превращается в податливую плебейскую раболепность? Почему мои эстетические стандарты умирают при одной мысли о ней?

…Почему эта женщина существует для меня вне её земной оболочки, вне концепта времени? Смогу ли я когда-нибудь разобраться в этой капусте с луком?»

– Гарик, куда ты?

– Ну как куда, вниз на кухню, за конфеточками.

– Лежи. не уходи никуда, я уже сплю… спи и ты.

Он подчинился её воле едва ли не мгновенно…

August 14,2018

Плезантвиль. Штат Нью-Йорк

Он лежал, вытянувшись всем своим обнаженным телом на спине, положив голову на скрещенные на затылке руки.

Её пальцы медленно гуляли по его груди:

– Оронов, откуда всё вот это?

Не понимая её вопроса, он повернулся к ней на подушке:

– Элина, о чём ты?

– Ну…, вот это всё… – она постучала лапкой по его скульптуре.

Как и тогда в Литве, он боялся попасть невпопад в разговоре с ней:

– Элина, я не такой умный, как кажусь на первый взгляд, о чём ты??

– Ну вот это… все эти мышцы, этот пресс…

До него наконец-таки дошло.

«Вся эпопея моих свиданий с ней пришлась на сезон курток и пальто. Она ни разу тогда не видела меня даже в рубашке с коротким рукавом!»

– А… это… ну, я ходил в секцию тенниса в детстве и юности. Там прыгали на скакалке, отжимались от пола, качали пресс…

—..??? Когда ты ходил!?

– С двенадцати до двадцати двух лет. Пока в Литву после института не переехал. Корты были в пяти минутах от дома, где я жил, можно сказать, под окнами.

– …Подожди, ты хочешь сказать, что всё это было тогда… гмм… ну… когда…

– Ну да… было больше, наверное, тогда. С возрастом мышцы убывают, жир прибавляется. Я набрал килограмм пятнадцать с тех далёких пор. Я давно уже не занимаюсь в спортзале набором мышечной массы. Так что, думаю, что тогда было не меньше. Жира, правда, не было. Совсем не было… На пляже мне тогда говорили, что на вас можно изучать мышечную анатомию.

– Оронов, у меня были гм… учебные пособия, я их перелистывала… иногда, – задумчивость долго переваривалась работой мышц её лица. – Оронов, ты что, не мог показать мне всё это тогда?

…«О, Бог ты мой! Как нелегко мне было тогда!»

– Гк-хм… ну да… моя вина…

– Ненавижу… псс… Я хочу это царапать, – она стала водить ногтями по его «стиральной доске» на животе.

– Царапай, это часть твоей путёвки, включено в Аколь калюль и полезнее пирожных из русского кафе.

– Хм. Хм. Хммм… А ты, блять, кретииин, не-на-ви-жу… Псс, псс…

* * *

– Оронов… откуда… ты знаешь, что поцелуй в глаза…

Избирательность его губ ломала все её стереотипы.

– Гарик, не надо… они… Ххх…

Переписывая черновик пособий, он быстро наполнял соком предметы её стеснения.

– Оронов… ты… ххх… Откуда… ты… знаешь… Где ты… ххх… постиг эту науку…

Прижимаясь головой к мутону её чернобурки, он привычно нашёл губами сафьян на внутренней стороне её ног.

– Оронов… я… ххх…

Вдыхая аромат её влажной духоты, он открывал языком коробочку слипшегося монпансье.

– Гарик… ххх… не надо… я ххх… не люблю… это… Ххх…

Взяв её палец в свою руку, он отыскал им улитку её естества.

– Оронов… Я… ххх… Я так не привыкла..??? Ххх… ххх… Где ты..?

Он перестал придерживать момент совместной истины.

– Ойййй… мммм… нуууу… ххх… Ещё…

Он стал чередовать отжимания от пола с прыжками на скакалке.

– Оронов… Ойййй… Ххх… её фальцет перерастал в глубокой грудной голос, – Это моя… Оооо… – она прикрывала второй ладошкой тахикардию в собственной груди – Ххх… долго-играххх-ю-щая… Всёёёёооо…

Убирая губами пот с её лба, он медленно расстался с треугольником её женской сути.

– Оронов, оййй… – больше всего ей хотелось сейчас порвать хрестоматийный текст своих тридцатилетних проб, – Оронов, у меня ххх… были… посо-би-ххх… Не-наххх-вижу…

Откинувшись на спину, он прижал к своим губам мокрый палец пришедшей к финишу ни с кем не сравнимой черепашки…

– Фуу… Лежи-лежи. Перетрудился… Хочешь, я тебе кофе сварю?

– Нет… Не хочу…

– А что ты хочешь?

– Я боюсь, что ты. испугаешься настоящей правды.

– Постараюсь нет, псс.

– Я хочу, чтобы ты сыграла со мной в игру «доверие»

– А как в неё играют?

– Я хочу, чтобы ты села мне на грудь, повернувшись ко мне спиной. Доверься мне.

– Зачч-еем? Почему на грудь? И почему спиной?

– Я буду кушать всё, что пониже спины. Мне будет вкусно. Потом съем всё, что выше поясницы. Там у тебя одна из самых сильных эрогенных зон. Тебе тогда не надо будет прятать от меня игрушки и глаза. Тебе так будет комфортнее. А потом я… Я ещё не решил, что потом…

– Оронов, откуда ты всё знаешь? Где, когда и с кем ты постиг эту науку?

…«О Бог ты мой! Заклятая жрица любви моей! Желанная дьяволица моей ненависти! Знала бы ты, какого монстра ты породила, прикрыв тогда за мной дверь в своей шяуляйской квартире!»

Восьмёрка его внутренней таблицы умножения, состоящая из четырёх лет жизни в Литве, с неистовой местью каждой встреченной им женщине, в сочетании с четырьмя годами «доженатой» жизни в Америке, с её производительностью труда и быстротой принятия решений, выдавала убойный результат. Каждый раз мысль о величине этой цифры бросала его в пучину брезгливого отвращения.

…«Почему же сейчас к ней я чувствую что-то совсем другое?», – думал он в истомном бреду, стараясь не пропустить губами ни сантиметра кожи на её половинках.

– Гарик… оой… Ну я же спросила тебя что-то… Оооох…

– Элина, я. Хххх боюсь… что ты… Хххх… испугаешься настоящей правды.

– Постарааааюсь нееет. Я же иногда… ххх… смотрю фильмы для взрослых. Где. Оооох. когда. Ххх, и с кем ты постиг ээээтухх науууку?

– Элла, какую науку? Говорить правду и хххх делать, что хочется? Нееее знаююю… Как тоооох само прорвало…

* * *

– Оронов, укуси меня ещё раз больно за жопу…Или ущипни, хотя бы.

– …Зачем?

– …Я хочу удостове… Мммм… Низачем… И ваааще, расскажи тебе всё…Спи, я уже сплю…

* * *

– Фуу, фууу… Фуууу.

– Элина, проснись…, эй…, ты во сне отгоняешь кого-то.

– Ой… фууу… Оронов, а где твои носки?

– Чего??

– Носки… твои..?

– Какие носки?

– Фууу… Мне снился сон… со шмелём и носками. В комнате мужиков каких-то на полу после какой-то свадьбы вповалку, носки свои вонючие поразбросали кругом. Вокруг них летает шмель и своими крылышками распространяет эту вонь.

– Чего..???? Хм хм хм Какие мужики? Какой шмель??? Хм хм хм… Ты явно перетрудилась вчера… Здесь нет никаких шмелей; сетки на окнах. И только один мужичок, намёк на него.

– Тебе смешно… Ха-ха-ха. А носки где?

– Элина…, какииие носки?

– Ну твои, которые вчера носил? Ты что не помнишь? У меня пунктик.

– Элина, они в сушилке возле кухни. И твои тоже там. Я постирал вчера. Нам в поездке понадобится много.

– Аааа…

– О, Бог ты мой! Спи…, хм хм хм… Шмель, мужики…, носки…

August 15, 2018

Плезантвиль. Штат Нью-Йорк

Тёплый августовский вечер пропускал в приоткрытое окно стрёкот цикад, предвещающий конец их недолгой жизни.

Каждую ночь, перед тем как лечь в постель, под предлогом конфет из холодильника, она спускалась на первый этаж и подолгу смотрела на замороженный во времени-пространстве портрет на чайном столике. Мистика сходства с фотографиями своей молодости лишала душевного покоя. Непонятное чувство било в голову. Волшебство в чёрной мореной рамке добавляло в кровь адреналин. Стараясь не шуметь, она вернулась наверх.

Мальчишки спали как убитые по своим комнатам после приезда из Флориды. Они гнали гордость его мини-автопарка Форд F150 без остановок двадцать один час. Усталость свалила их ещё до прихода из позднего кафе родителя и его заморской гостьи. Закрыв дверь спальни на щеколду, она подсела к нему на край кровати:

– Оронов, отложи пульт в сторону или лучше – совсем выключи телевизор. У меня к тебе серьёзный разговор.

Он помнил, как сейчас, эти глаза за стёклами очков и тот серьёзный разговор у окна в день своей отставки в Шяуляе. Сжавшись как пружина, он выполнил её просьбу:

– Ну…, что у тебя на уме, говори…

– Гарри, почему ты не сделал, хотя бы не попытался сделать это тогда, тридцать лет тому назад? Почему ты не затащил меня в постель тогда? Почему даже не попытался поцеловать? Ведь я не каждый раз кормила тебя капустой с луком. Ну можешь объяснить мне это? Ведь ты же не был девственником, у тебя же был кто-то до встречи со мной. Я же наводила тогда справки. Можешь объяснить? Я пытаюсь понять, постичь тебя, ну попробуй. А?

Ему понадобилось несколько медленных вдохов и выдохов прежде чем он начал говорить.

– Что ещё ты хочешь спросить в твоём серьёзном разговоре? – добавляя себе время на обдумывание, медленно спросил он, глядя на неё.

– Ну да больше ничего, но вот мне это интересно сейчас, да и тогда было. Что тебе помешало?

Он много лет пытался ответить на этот вопрос самому себе. Помедлив ещё немного, он поймал себя на мысли, что даже спустя столько лет ему непросто долго удерживать свой взгляд на её лице:

– Хххх… понимаешь, Элина… как тебе объяснить, ты была настолько не такая как те, которые бывали у меня в постели, что… я. я не знаю, как тебе это объяснить даже сейчас. Я не умею красиво говорить или, может, так и не научился говорить эти банальности тебе. Те редкие разы, когда мы шли с тобой по улице, и ты брала меня под руку, подошвы моих туфлей становились скользкими, земля уходила из-под моих ног. Электричество из твоих ладошек текло по моему телу… Хххх.

Понимаешь… Легко уложить женщину в постель, когда она тебе ну. так себе, тогда легко доминировать. Тогда легко задать ей этот вопрос да и не очень огорчиться в случае отрицательного ответа.

Все мои женщины, а их было шесть до встречи с тобой, были просто женщины. Ты должна была стать моей Божественной семёркой. Все эти женщины были простыми гранёными стаканами, наполненными дешёвым вином, которое я пил вместе с ними, ублажая свою плоть. Ты была для меня настолько редким хрустальным бокалом, наполненным дорогим и неизвестным мне напитком, что я одинаково боялся разбить его, поднося его к своим губам, равно как боялся расплескать хоть каплю. Ты накладывала на меня в то время такой психологический пресс… Я боялся сделать хоть одну нелепую ошибку…

В те мгновения мне было непросто даже смотреть на тебя… не то что прикоснуться… Я понимал тогда, что если я сделаю попытку и ты откажешь мне, то это будет конец. И я… я отказывался смириться с этим… Мы жили в разных городах. наши свидания были редкими. я дорожил каждой их минутой, а минуты эти утекали так быстро. Я полностью потерял тогда голову. Я не смог победить свой страх… Я понимаю., женщине не нужен трусливый мужчина, мужчина с комплексами. Ну что мне теперь с этим делать? Я пытаюсь компенсировать свою тогдашнюю трусость сейчас.

Впрочем, так и не уверен, что делаю успехи. Как и не уверен, понимаешь ли ты то, что я говорю тебе сейчас… Знаешь…, я как-то копался в интернете. это было лет через пятнадцать после разговора у окна в твоей комнате, я пытался найти ответ на всё это… Кто-то интересно кратко озвучил там мои мысли: «любовь – это когда ты хочешь взять человека не в свою постель, а в свою жизнь.» Давай спать.

Она сняла очки, и передав их ему, легла рядом:

– На, положи их, пожалуйста, на тумбочку, только за стёкла не бери. И… не смотри так в мои глаза.

Долго молчала, перелистывая что-то в глубине своей памяти. Он остановил её руку, игриво ползущую по его животу вниз:

– Элина, этот дом хоть и большой, и мальчики в другом его крыле и, наверное, спят, но он очень прозрачен для звуков.

Мы с тобой слишком громко тасуем нашу колоду карт обоюдных претензий и амбиций. Слишком жарко у нас с тобой в духовке не отсортированных страстей. И мне неловко как-то перед ними. Как-то…, ну мне трудно объяснить это. Давай спать. Завтра до Бостона дорога неблизкая, и я уже не мальчик. Мне надо выспаться. Давай спать…

На деле ей тоже меньше всего хотелось сейчас будить его уставших сыновей. Она медленно убрала руку:

– Гарри…

– Что?

– Не обижайся. Ну…, вот такая я… Ну… вообще-то… ведь я же не такая…

– Я знаю. Знал всегда. И это не твоя вина, что я не смог сбросить с себя тогда твой стопудовый пресс. Давай спать.

– Давай. Кстати, знаешь, с тобой мне очень нравится спать. Просто спать. Мне не хочется уйти на другую кровать.

Она легла, поудобнее повернувшись к нему, благодарно ощупала близорукими глазами ближнее пространство. Ресницы вяло приподнялись ещё несколько сонливых раз, пока маска лицедейства не растворилась в медленном дыхании.

Он приблизился к ней вплотную и осторожно протолкнул ладонь левой руки под её голову. Оставляя намёки поцелуев на её ноздрях, стал медленно наполнять свои лёгкие анестезией её выдохов. Сколько времени нужно влюблённому, чтобы такой наркоз погрузил его в дурман сладких сновидений? Очень мало в его случае…

August 16, 2018

Плезантвиль. Штат Нью-Йорк

– Проснулся? – Минуя отражение в стекле, её взгляд скользил по запаркованным на безлюдной улице машинам.

Он благодарно вдохнул запах с соседней наволочки:

– Просыпаюсь.

– Я не хотела тебе мешать. Я когда не сплю, я ворочаюсь много.

– Ммм… хмм…, – он благодарно улыбнулся силуэту у окна. – Спасибо.

Полная тишина американского предместья резко контрастировала с голосистостью родины их далёких предков.

Она подошла к кровати:

– Необычно у вас тут. У нас в Израиле, постоянный лай собак, рев мотоциклов, крики детворы. А у вас тут ни души вокруг. Я долго наблюдала – происходит то, что ничего не происходит. Слушай, а чья это там машина, такая большая, с кузовом? Это пикап?

Готовясь к её приезду, он всё никак не мог решить, какую машину дать сыновьям для поездки во Флориду:

– Да так. Оооох-ха, одного местного ковбоя, – сказал он зевая, – А что?

– Нет, ничего, так просто. Красивая. У нас в Израиле таких почти нет. Бензина наверно много жрёт. Знаешь, чего мне в жизни, наверное, не хватило? Мне всегда хотелось, чтоб какой-нибудь ковбой дал мне по морде. Сказал: «Швайгерт, не ерепенься, я ведь буду тебе хорошим мужем». Усадил вот в такую машину и увез куда-нибудь. Далеко-далеко. Всегда хотелось быть за кем-то. Как моя мама за папой, – как за каменной стеной. Да только машины-то у нас в Израиле в основном маленькие. И мужички мелковаты душой.

Память о чём-то подобном, высказанном ею во время флирта с ним тогда в Литве, невольно вкрапила сарказм в его шутливый тон:

– Ковбоя, Швайгерт, ещё надо уметь найти, выделить из общего скопища ездоков. Они не сразу видны, скупы на слова и никогда не бьют женщин по лицу. И, кроме того, ты уверена, что совладаешь с ковбоем? У них нравы суровые и им, вообще-то, нравится пасти податливых коров.

– Да ладно, не дуйся. Это у меня от папочки. Своеобразное чувство юмора. Давай, вставай. Мне ещё курицу надо приготовить. Мальчишек твоих накормлю. И нам в дорогу будет.

Курицу я готовлю лучше тебя, – она вдруг увидела ироничную улыбку на его лице. – Чему ты лыбишься?

– Да, так…, вспомнил, как ты говорила мне тогда в последний день, что мы останемся друзьями и будем иногда есть курицу, когда ты изредка меня будешь навещать. Курицу ты готовишь лучше. Я смотрел в твои глаза, топил в них своё отчаяние и думал – она вообще понимает, что она несёт?

– Хмм… я… я не помню…, – внезапный разряд тока по спине остановил её взгляд в пространстве, – Оронов, тридцать… лет… прошло. Долго ж ты держал курицу в морозилке.

Он поспешил закрыть дверь холодильника неразморо-женных страстей:

– Ладно, не дуйся. У меня тоже своеобразное чувство юмора. Оооох-ха – он, сделал последний постельный зевок, продолжая улыбаться незаметно для неё. – Я пока вещи отнесу в машину. Потом после завтрака тебе помогу на кухне.

– Ребят разбудишь? Мне не терпится, гхм… посмотреть на них в жизни, хоть и стрёмно… хмм… немного…

– Не надо. Сами встанут, вчера долго в дороге намаялись. Кстати, сколько машин сейчас под окном возле гаража?

– Двее… ой… а где третья?

– Старший уже уехал в Принстон, я думаю. Он там с подругой снимает квартирку. Хорошая девочка. Здорово помогла ему, когда всё это… Она была для него всем тем, чем ты для меня всё это время. Хотя… почему была?

* * *

– Ну, всё?

– Да, да, сейчас. Вот так держи, осторожно, а то потечёт. Теплая еще. Поставишь в багажнике.

Пока она возилась на кухне с курицей, он переставил своего любимца прямо к порогу. Передний бампер чуть ли не подпирал входную дверь.

– ??? Ой!? Что это!? Ну… ты даёшь…, – до неё стал доходить смысл его игривого сарказма.

– Садись, Швайгерт, садись. Ехать надо.

Так же, неожиданно для неё, он увенчал копну её волос широкополой ковбойской шляпой.

– Ой, Гарри, убери, я не люблю это.

– Ну…, посмотри на себя хотя бы, – сказал он, придерживая улыбку умиления.

Всё ещё наслаждаясь его успешной шуткой, она уставилась в боковое зеркало. Через пару завороженных секунд поворот головы одарил его своей незабываемой улыбкой поверх очков:

– Хмм… Корову по морде сейчас бить будешь?

– Хмм хмм, хммм… С избиением слабого пола, Швайгерт, у нас тут, как и у вас, проблемы. Дорого может стать, соседи вокруг. Да и к тому же, чтоб по морде, ещё заслужить надо. Тебя пока не за что. Поехали.

– Ну-ну, ковбой, – держась за поручни, она поставила ногу на подножку.

– Насчёт податливости не знаю; но корова так точно.

Подсадив её под руки, помогая ей залезть на верхотуру сиденья, он обошёл машину, сел в водительское кресло и завёл мотор. Восемь цилиндров американского пикапа мерным рокотом стали прятать друг от друга его несколько сотен лошадиных сил…

Плимут. Штат Массачусетс

– Ну вот, смотри…

– Гарри, и всего-то?

– Даа…, а что?

– Да как-то…, маленький совсем. Какая его длина?

– Метров тридцать наверно, не больше. – он поддерживал её под локоть – Осторожно, не зацепись за выступы на трапе.

Она ступила на палубу:

– Сколько же их тут было?

– Сто два… плюс человек тридцать команды. Женщины, мужчины… дети.

– Сколько по времени у них заняло пересечь Атлантику?

– Три недели.

– Ничего себе… Представить жутко… и что, все выжили?

Мысли о вчерашнем разговоре под скрип судовых канатов и бриз с мыса Трески вдруг вернули его в состояние, когда он встретил её в аэропорту:

– Нет, не все… Половина из них не увидели следующего лета.

Но у них было девять месяцев надежды, мечтаний и, мольбы.

– Как называется корабль?

Пытаясь вернуть своё сознание из тех далёких девяти месяцев своих нелепых попыток показать ей свою любовь, он с трудом справлялся со столь внезапно нахлынувшим слезливым потоком.

– «Мэйфлауэр». Майский цветок в переводе на русский, так называют в Англии боярышник…

Майский цветок…Майский цветок… Она понимала, вчерашним разговором она разбередила рану, не заживающую у него уже так много лет:

– Гарри… ну перестань. Ну… я виновата… Ну… ну что я могу теперь.

– Элина, да ни в чём ты не виновата передо мной… и я… я не буду. Всё хорошо…

– Точно?

– Точно…

– Почему здесь так пусто?

– Не знаю, к концу лета видимо всегда так. Кому, теперь, спустя столько лет, это интересно… Посмотрим каюты внизу? Если это можно так назвать.

– Ой… Давай, я хочу…

* * *

– И это называется каюты?

– Да, ты права, не пять звёздочек.

– Но корабль и их история хотя бы стали частью всемирного наследия ЮНЕСКО?

– По-моему, нет, не уверен.

– Столько страданий, ожиданий, и мольбы… и всё напрасно?

Неужели их короткая жизнь, их мечты, их сны вот так вот просто были смыты в бездушный унитаз минувшего? Давай пойдём. Здесь ни души, как-то не по себе мне немного.

Он стоял, не говоря ничего, за её спиной, как стоял два месяца тому назад над свежевырытой могилой.

…«О Бог ты мой!…Что помешало мне!?»

– Гарик, что ты молчишь?

Кто-то в поднебесье уткнул его нос в её затылок. Губы отчаянно пустились искать выход из бессилия злобы на самого себя, и он уже не мог остановиться. Полная неожиданность повернула её к нему лицом:

– Гарик, ты сошёл с ума! Перестань… да перестань же. Оой… что ты делаешь? Могут же быть ещё посетители!

Тридцатилетняя ненависть, мысли о вчерашнем разговоре, запах её волос, пост предыдущей ночи, всё смешивалось у него в один тестостероновый коктейль. Руки уходили всё дальше за черту запретной зоны. Его нахрапистость и её чувство вины быстро вступили в слабо прикрытый сговор:

– Гарри, перестань. ты сошёл с ума… Оййй… Ххх… Псс.

Перестаааань… Ххх… Псс, ты сошёл с ума… Ххх… ххх.

* * *

– Блять, кретин!

– Элина… Нам нужно поесть где-то, чтоб успеть в Бостон вовремя. У нас обзорная экскурсия в два часа.

– …Ааа…

– Давай проверим вот то кафе на пристани? Возьмём уху из устриц в дополнение к твоей курице.

Она лишь пыталась унять всё ещё бурлящий в её крови его избыточный тестостерон:

– …Уха с устрицами… с… курицами… фуххх… круто…

* * *

– …Отсюда он совсем маленьким кажется… Гарри…, мы там только что были??? Или это сон?

– Вроде… Я не уверен… Элина…

– …Что?

– …Извини…

– …За что?

– …За изнасилование… Я сошёл с ума…

– …Ааа…