Текст книги "Проект ЮНЕСКО"

Национальный Парк Акейдия. Штат Мэн

Позволяя ей добрать хоть ещё немного сна, он бесшумно занимался йогой на полу в узком тёмном пространстве у кровати.

Луч солнца через щель в тяжёлых шторах проявлял контуры желанного лица рядом на наволочке. Лучи яркой лампы в прожекторе делали ту же работу, когда он выводил на холсте контуры лица на её портретах. Посмотрев на часы на руке, он встал возле кровати на колени и, виновато положил голову к ней на подушку:

– Элина… проснись… Вставай… ппс, – он щекотнул её нос коротким поцелуем. – Нам сегодня долго ехать до Канады.

– Ммм…

– Проснись… – гладя её по руке, он сменил русский шёпот на английский, – Elina, wake up[5]5
  Элина, проснись (английский).


[Закрыть]…

Кинозал сновидений не отпускал, не давал ей открыть глаза. В блаженной неге она пыталась задержаться ещё немного за шторками ресниц:

– Мммм. Оронов, ну зачем. Мммм. Зачееем. Зачем меня будить.

Ты мне снился.

– Оу, я делаю успехи.

– Мммм. Зачееем. я про-сы-па-юсь. Ты отнесёшь мою писечку пописать? А..? Это включено в мой Аколь калюль?

– Это в пятизвёздочном.

– Ха-ха…, остряк. А мы в каком? А..? Мы… в четвёртом… ххх… понимая неуместность флирта, она запнулась на полуслове, – Поцелуй меня.

Его отменное настроение оставило сухой след на проявленной временем родинке над её верхней губой:

– Ппс.

Приподнявшись на локте, она пыталась рассмотреть что-то в его размытом очертании. Его рука пошарила на тумбочке в поисках орудия борьбы с её куриной слепотой:

– На, возьми…

– Спасибо.

Она продолжила созерцание, теперь уже в очках:

– Гарри, меня всё это время не покидает странное чувство. Ну откуда всё это, то как ты выглядишь сейчас, все эти мышцы, этот бронебойный взгляд твоих неподвижных глаз, твоя немногословность. Ну не могу я тебя совместить с имиджем того мальчика, который пил кофе у меня на кухне. Как, когда, где произошла эта перемена? Кто был твой скульптор, кто был твой Роден?

…«О Бог ты мой! Кто же устроил так несправедливо этот мир? Что не дало ей тогда увидеть меня в том, до смерти влюблённом в неё, мальчике? Что заставляет меня сейчас всё ещё…»

Луч солнца через щель в гардинах продолжал блуждать по волшебной подушке машины времени. Прикрыв глаза, он нежно гладил её по подглазным щёчкам тыльной стороной ладони.

– Элина, к чему всё это? Тот был там, а этот здесь. А тебе сейчас снился какой? Тот..?…Или этот?

– Хочешь правду?

– Конечно, ещё ведь в «Одноклассниках» договорились.

– Мне снились сразу два – и тот, и этот. Тот смотрит раболепно, как оленёнок, в мои глаза и что-то много суетливо говорит, не связанного с его молящим взглядом… А этот… Этот смотрит на того с каким-то странным, неподвижным, снисходительным выражением лица, и. молчит.

– Хм, интересно… И что потом?

– Потом…, потом всё как бы, как в театре, я как бы в зале… смотрю на них, как бы со стороны, а они на сцене. Тот начинает в сердцах объяснять этому что-то, нервно вибрируя в воздухе руками, но… в этом месте уж совсем не чётко. Я вообще как-то не очень помню лицо того. Но меня поразило выражение лица у этого. Я у тебя никогда не видела такого свирепого выражения лица. Ты сидишь неподвижно в позе сфинкса, смотришь со страшным, просто демоническим выражением лица на того и молчишь…

– Что, так за весь сон нынешний Оронов не проронил ни слова?

– Нннет… не совсем. В середине сна он прервал молчание, иронично похлопал того по худощавому плечу и начал говорить с ухмылкой:

«Оронов, что ты себе втемяшил в голову? Ты видишь то, что ты хочешь видеть. Я взрослый мужчина, и я знаю её план. Пару месяцев назад я видел её возле ресторана с двумя мужчинами. Шикарные, настоящие мужики. Ей есть с кем сравнить. При всех прочих, она ищет себе что-то вот такое. А ты… уж не обижайся… тебе далеко до них… Не переживай, ты не первый в круговороте жизни. Будет тяжеловато, конечно, но тебе надо уйти. Она и так тебя из жалости терпела слишком долго. Тебе надо выполнить волю твоей любимой женщины. Вам не быть вместе».

В ответ на это, тот бьет этого со всей силы по лицу. Никогда б не подумала, что тот способен на такое. И они начинают драться не на шутку.

– Так… Ну и какой Оронов побеждает?

– Ну как какой, нынешний, естественно.

Букварь жизненной сути, открытый ею с утренней беспечностью, мгновенно переместил его на кухню в Шяуляе. Исход дуэли самого с собой оставил от прекрасного солнечного настроения только крохи. С заметным усилием, пытаясь не растерять хотя бы их, он поцеловал её в костяшку правой руки:

– Ппс. Иди в душ. Не понравился мне твой сон. Нам долго ехать до Канады.

– Гарри, да что с тобой, это же сон?

Встав с колен и подойдя к окну, он одёрнул тяжелые шторы:

– Хорошо, извини… иди в душ, не обижайся…

– Эй…, Оронов, да ты чего? Это же был всего лишь сон!!!

Он посмотрел на подушку:

– Да, я знаю…

* * *

Однообразная полоса летящего хайвея быстро пригласила к себе в гости часы пропущенного сна. Колыбельная мерного рокота восьми цилиндров склеила веки её покрасневших глаз. Она тихо сползла по сидению, голова инстинктивно уперлась ему в локоть. Осторожно, стараясь не разбудить, он подложил ей под ухо подушку и сдвинул ремень безопасности с её шеи вниз. Через пару часов усталость подкралась и к нему; он не заметил, когда она проснулась:

– Гарик, как долго я спала? Мы можем где-то остановиться? Я хочу в туалет…

– Можем, конечно, уже скоро. Через пару километров будет зона отдыха.

– Почему километров… здесь же у вас мили?

– Мили остались там у меня, в Америке. Мы уже в Канаде. Как тебе, кстати, в Америке?

– Оооох-хааа, да чё-то секса многовато там у вас в Америке.

– Элина… я серьёзно.

– Ооййй, тсс… Так и я серьёзно… Ххххх… Знаешь…, – что-то вдруг совсем новое, как показалось ему, доверительное зазвучало в её тоне:

– Знаешь., с момента приезда я погрузилась в какое-то странное состояние. Я не понимаю, где я. Это на самом деле?

Это реал? Это сон? Это что? Ты здесь? Я здесь? Где мы?

Ловя редкие её с ним моменты такого откровения, он не замедлил приоткрыть ей душу тоже:

– Хм… интересно… я чувствую точно так же. Мы, наверно, сильно устали? По жизни. Да и Аколь калюль какой-то бурный у нас, с моей подачи и с моим планированием.

Как и тогда, тридцать лет назад, что-то всё равно мешало ей подпустить его поближе. Она тут же закрыла напускное пошлое забрало:

– Ну и с моей помощью, я ж стараюсь! – глаза зажглись за линзами очков, губки интригующе сложились в завлекающую мину,

– Я хорошо стараюсь? Как я тебе вообще?

– Ох… ха-ха ой… твоя напускная пошлость и была одним из ключей к моему сердцу тогда в Литве… Хорошо… даже лучше, чем… не переживай. А возвращаясь к снам… где я, где ты… Кто знает. Знаешь, в Древней Греции верили, что можно лечить при помощи снов. Были у них специальные храмы, там лечили с помощью снов. Их строили в местах, где, по их вере, живут боги. Одним из них был Эскулап – покровитель твоей профессии. В храме пациента оставляли на ночь. Утром человек рассказывал служителю храма свой сон, в котором тот искал рецепт, как справиться с недугом. Они верили, им помогало…

– А какие у тебя недуги? Тебе в такой храм не надо. Ты в прекрасной форме, учитывая, что ты перенёс за последний год.

– О да, я хотел бы не болеть, – сказал он со вздохом, перестраиваясь в левый ряд и обгоняя редкого на пустой дороге тихохода у себя по курсу.

– Так, а что за болезни? Я чего-то не знаю? Расскажи. Я ведь медик. Я послушаю хотя бы.

– Да мало ли, душевные болезни в основном: шизофрения, ДБЛС-синдром, всякое такое…

– Что?? Причём тут шизофрения? Ну-ка, расскажи.

Как и тогда в Литве, ему было очень трудно выдавливать из себя свои признания. Он потянул немного, но всё-таки решился:

– Понимаешь, Элина, до того, как год назад ты выставила по моей просьбе свою фотку в «Одноклассниках», это было пиком всех моих желаний про тебя. Увидеть тебя, какая ты сейчас. Как выглядишь. Всего лишь. Это было пиком моего маленького тайного мужского счастья. Всё, что происходит сейчас, – это как галлюцинации шизофрении. Ты здесь..? Я здесь..? Что это..?

– Тс… Гарри… можешь ты влезть под кожу в переносном смысле своей лапшой. Если бы тогда в Вильнюсе влез бы ещё и в прямом, может и добился б своего…

Удар, нанесённый ею ниже пояса в такой ломкий для него момент, вернул его на старт его беспомощных попыток. Он замолчал, стараясь не показывать своих эмоций. Ей стало неловко за собственную беспощадность:

– Ой… Гарри… извини… я не хотела. Извини…

– Да ничего… Проехали…

Она стремилась ещё больше разгладить рубцы своей неряшливости:

– А что ещё? Какой синдром ты сказал?

– ДБЛС-синдром, дебильный сидром, Детская болезнь любви в старости.

Он интонацией давал понять, что желает сменить тему. Ей тоже хотелось завершить всё это на нейтральной ноте:

– Оронов, где ты научился так льстить? Ну я часто делаю комплименты. Ты где курсы брал?

– Ладно… замяли… Ну а ты? Тебе б хотелось, чтоб для тебя выстроили такой храм? Что б тебе там снилось? Тебе б туда хотелось пойти лечиться? Расскажи.

Она подождала немного, снисходительно проникая в его глаза своим змеиным, но таким милым ему взглядом:

– Оронов, с момента приземления я в храме с первоклассным Эскулапом, в отличной клинике с массажем, мануальной терапией, гинекологией и проктологией в придачу; рядом служитель алтаря выстроил аптеку с пиявками своих ненасытных губ на моей многострадальной жопе. – Идиотско-басовитый, знакомый ему по Шяуляю, смешок последовал за сказанным. Солёный каламбурчик, как это бывало тогда в Литве, полностью застал его врасплох. Тормоза взвизгнули, форд завилял между полосами хайвэя:

– Ааааа!!! Эй-йей, ковбой, держи прямо своего коня!!!

Переваривая её шутку, глотая с улыбкой слюну мужского удовольствия, он вернул в руки управление машиной:

– Ну ты даёшь, знай где нести свою пошлятину, мы ж разобьёмся… – он поднёс её ладошку к губам, громко чмокнул.

– Ппс, Швайгерт, мне хорошо! Хе-хе-х… Десять минут назад мои глаза слипались, где я. где ты… а теперь вот нет.

– Ага, мне тоже. Ты что больше любишь, море или бассейн? – из последних сил она ждала уединения в дамской комнате. – Чтоб совсем захорошело… где эта зона отдыха?

– Да, вроде, вот должна быть, где-то вот уже. Если нет, у нас с тобой проблемы, бензин почти на нуле. Я не заметил. Восемь цилиндров этого мерзавца жрут его как не в себя. Если станем, придётся тебе в кусты.

– Что?!?! Ты что, сдурел?!

* * *

– Большая территория, дальнобойщики., много… Надписи по-французски…, Гарик, ищи скорее, а то нам санитарка понадобится в нашей клинике море вытирать. Читай надписи.

– О… смотри, вот же… давай выпрыгивай…

– А ты, тебе не надо?

Он трогательно отправил ей улыбку своей опеки:

– Швайгерт, я стараюсь придерживаться старого ковбойского правила: сначала позаботься о своей ковбойке, потом напои коня, потом уж думай о себе; иди писай…

* * *

– Ну? Полегчало?

– Даа!

Отдохнувшая, освободившаяся от груза жизненной воды, она просто светилась удовольствием.

– Слушай, а что это?

– Думаю, кондитерская. – его лицо зеркально отражало её настроение в так и оставшийся несбыточным для него момент.

– Нам туда?

Он бы отдал всё за обещание надежды в этих глазах:

– А что..? Ковбой до сих пор ещё не понял, что туда?!!!

* * *

– ОК, Швайгерт, выбирай, и не стесняйся, Аколь кондитерский калюль.

– Ой мама..! Полная Prancūzija[6]6
  Франция (литовский).


[Закрыть], ну и ну, глаза разбегаются… Это хочу и вот это. Купи мне вот эти конфеты. А это что такое?

– Не знаю, но будем пробовать. Клади на поднос.

Он вложил в корзинку ещё пару каких-то диковинных, посыпанных сахарной пудрой загогулин на свой выбор, и они проследовали к кассе.

– Гарик, ты будешь кофе или чай?

– Кофе, много кофе. Знаешь, я немного переоценил свои силы. Триста пятьдесят миль за день оказались больше, чем я думал. Мне не уснуть бы. Так что кофе. Смотри не перепутай с декафинатом…

* * *

– Гарик, передай мне салфетки, пожалуйста.

Вытирая губы от сахарной пудры, она остановила взгляд в пространстве, что-то вспоминая:

– Знаешь, возвращаясь к теме: где я. где ты. нашему состоянию… Я как-то была на экскурсии, уже не помню, то ли в Хайфе, то ли в Иерусалиме. Там в каком-то музее была выставка посвящённая религиям, поверьям.

Так вот, не помню где, у кого, когда, у каких народов, я вообще не по этим делам. У них было поверье, что есть четвёртое измерение. И там, в четвёртом измерении, всё, что не здесь. Их умершие, уже ушедшие от них, и их чаяния, и надежды, и мечты. Всё, что не здесь… Они там реально существуют. Ходят, смотрят, говорят… Независимо от их желания. Мне кажется сейчас, что мы с тобой в четвёртом измерении. Где я… где ты… Что ты думаешь про их поверье?

– Не знаю, дай подумать. До Монреаля далеко ещё, может, чего и вспомню… – он посмотрел на поднос, всё ещё полный кондитерского изобилия. Аппетит их глаз при входе в пекарню оказался гораздо больше способностей их желудков.

– Элина, мы съели меньше половины, в меня уже не лезет.

– В меня тоже. Ой, фууу, ну и ну. Вкусно до безумия.

– Французы, они знаешь ли, умеют.

– Чего ты такой грустный?

– Да так, изматывает это… это нелегко… играть колодой бескозырных карт и корячиться в бессоннице высоковольтных проводов собственных амбиций…

– ??? Чего?

– Ничего… Xxx… Всё нормально… Не бери в голову. Xxx… Ну что, по коням?

* * *

Возврат на дорогу вернул ей зачатый за столом мотив:

– Гарик, так как тебе моя теория с четвёртым измерением?

Упадок духа, безнадёжная усталость мешали ему настроиться на совместную волну:

– Что тебе сказать… Моя жена. она уже там… Если там, если четвёртое измерение где-то есть… Она там, вопреки её и моему желанию. Но она там. И что с этим поделать? А чаяния, мечты, надежды… – он всё ещё не мог перешагнуть через такой высокий для него барьер. Но мерность полосы хайвэя, её глаза, которыми она смотрела на него последние три дня, давали, как ему мерещилось, право снять этот груз со своей души.

– Элина, мне… мне стыдно было признаваться в этом даже самому себе… Я часто бывал там, ещё до её диагноза. Я… Хххх…

– Гарри, что?

– Я часто там был с тобой и… вопреки своему желанию. Часто, гораздо чаще, чем хотелось бы. Я ничего с этим не мог поделать. Все эти годы.

– Ты упрекаешь меня?

– Нет. Я не упрекаю. Я – это я, и мои чувства это мои чувства. А ты – это ты. За что мне тебя упрекать? Мы ведь прожили жизнь. Ты менее сентиментальный человек, чем я. но ты.

– Гарри, что?

– Но ты. Ххх. Ты ведь тоже бывала там, в четвёртом измерении. но с кем-то другим. Что можно с этим поделать сейчас… Ладно, давай оставим эту философию. Нам нужно как-то добить эти километры до Монреаля. Ты должна мне помочь. Если я усну, то мы можем попасть в четвёртое измерение уж точно. Быстро, сразу и друг с другом, а не хотелось бы пока. Теперь мне нужно… В твою клинику..

– А что будем лечить, что мы будем делать?

– Акупунктуру. Возьми мою правую руку и щипай её ногтями, вот так вот, между большим и указательным.

– Но тебе же будет больно.

– Ничего, от тебя приму всё, и главное, надёжно. Щипай. И музыку найди какую-нибудь. Здесь провал между городами. Почти нету станций. Можешь на моем телефоне. Там есть всё вперемешку.

Методичка жизненной сути, начитанная им под нудность долгой дороги, царапала её душу каждым ухабом, плачущего по ремонту асфальта. Сладкая эйфория французской пекарни уныло растворилась в полусвете заходящего солнца. С убитым видом она стала меланхолично перелистывать фонотеку на айфоне:

– Мм, у тебя есть Офра Хаза? Тебе нравится? Ты понимаешь хоть что-нибудь?

– Только там, где по-английски, но мне нравится и на иврите тоже. Включай, хорошая музыка. И щипай, щипай…

Их дальнобойный тандем старательно справлялся с автострадой, секущей на этом участке похожий на Прибалтику ландшафт. Дьявольская несправедливость устройства этого мира проявлялась с новой силой в каждом её щипке:

– Гарри, тебе же больно. Я исцарапала тебе всю руку.

– Ничего., мне не больно, коли…, коли…

Латинское О на его айфоне перевалило на P. Сумерки салона машины заполнились саксофоном «Долгой дороги в дюнах». Через несколько пассажей её щипки стали ещё более агрессивными. Чтобы скрыть своё состояние, она делала тоже самое себе правой рукой, впиваясь ногтями в живот у поясницы. Дрожащие зубы зажимали между собой верхнюю губу, прокусывая в ней кровавый волдырь. Она была благодарна неровностям плохо ухоженного Квебекского шоссе, которые маскировали её трясущееся тело.

Он был поглощён ночным хайвэем и обилием несущихся рядом машин. Постепенно её усилия ослабли, пока и вовсе не сошли на нет. Он понял, что он один перед последними, самыми трудными до Монреаля километрами. В помощь был только остывший среднего качества суррогатный кофе. Он собрал в себе последние силы и сосредоточился на дороге…

* * *

– Madame, réveillez-vous[7]7
  Мадам, проснитесь (французский).


[Закрыть]… Элина, просыпайся. Мы на месте. Давай., ещё пару усилий.

– Ты говоришь по-французски? Я не знала.

– О да, хотел бы. Меня также не оставляет надежда выучить иврит.

В лифте гостиницы, отпустив ручку чемодана, она приоткрыла вовсю шторки за линзами очков.

– Элина, мы почти на месте, потерпи… ещё пару усилий.

Сонное виденье топило его на дне близоруких глаз:

– Оронов, я здесь..? ты здесь..? Где мы?

Измученность с ней жизни неторопливо жевала слово за словом, ставшей с годами хронической, тоски:

– Одно из трёх: либо я сплю. либо у меня шизофрения. либо мы оба друг с другом в четвёртом измерении.

Она вдруг сделала к нему быстрый шаг и, положив ладошки обеих рук на его осунувшееся, покрывшееся щетиной за день лицо, стала с несвойственной её возрасту страстью, оставлять на его губах короткие яростные поцелуи. Она атаковала, ей наяву хотелось быть именно с ним в этих четырёх углах маленького подвижного пространства. Водяная мозоль на верхней губе, которую она сама сотворила под музыку Паулса, придавала процессу дополнительный вкус.

Он умел различать женские поцелуи. Искренность её губ давала мало повода для сомнений. Он ощущал это и, одновременно, не мог поверить. Уже предвидя, сколько эликсира вольётся в него, пока лифт доползёт до двенадцатого этажа, он ответил ей со всей страстью, накопившейся за столько лет.

Внезапно на третьем этаже лифт остановился, и к ним присоединилась большая компания из ресторана. Лифт заполнился до предела. Они опустили руки и молча созерцали друг друга. Он подмигнул ей и, пожав плечами с виноватой усмешкой, сказал негромко по-английски:

– It could be crowded in fourth dimension too.

– Переведи.

– В четвертом измерении тоже бывает многолюдно.

– МАТhИМ[8]8
  Обалденный, изумительно, потрясающий (иврит).


[Закрыть]!

– Переведи.

Вечерняя осторожность шептала ей держать учебник жизненной сути открытым. Стоваттная улыбка распирала столь милое для него лицо. Она послала ему в ответ почти невидимый для соседей по лифту воздушный поцелуй…

* * *

Комната на двенадцатом этаже оказалась трёхмерной.

Две одноместные кровати предоставили заслуженный ночной отдых, но были совсем скупы на раздачу сновидений.

Сны так и не пришли, хотя звал он их отчаянно и сильно.

August 21,2018

Монреаль. Провинция Квебек

– И конечно же, господа, отважный мушкетер Де Шамплэйн. Он много приложил труда к освоению этого края. Ребята, ребята, не отставайте. Нам еще нужно посмотреть внутри. Через час за нами придёт автобус и отвезет нас в нашу прекрасную гостиницу Days Inn Furama, расположенную на бульваре Левескью…

– Элина, ну как тебе Монреаль?

– Красивый город.

– Подсказать этому горе-гиду, что на самом деле произносится не Левескью, а Левек?

– Да ну его. Через сколько будет автобус?

– Вроде, через час. Думаю, это будет два.

– Как называется наша гостиница?

– Days Inn Furama.

Большие очки всегда позволяли ей играть с ним, пряча при этом то, что у неё внутри. Она взяла его под локоть, борясь с гордыней женских чувств:

– Оронов… я хочу… Хочу… Хочу в фураму. Давай возьмём такси. Сейчас. Фурама раз.

* * *

– Ой, фуу… Оронов, такое чувство, что ты попадаешь прямо мне в мозг, прямо по мозгам мне скребёшь… Фуу… Ойййй…

Фурама два.

* * *

– Ой, фууу. Да не могу я так. Ты что сумасшедший? КороБочка слипшегося мон-па-нсье устала… Ой, перестань. Перестань. Ну не надо. Фурама три.

– Уйди, Ой. Уйди. Куда-нибудь. в лобби, в душ. Дай отдышаться. Иди в душ. И уйди в лобби, дай мне побыть одной. Меня всю колотит. Оой. Фуух. И побрейся. Ты же вроде брился сегодня утром. Смотри на мои щеки. Они горят. Всю измусолил.

Она сидела на кровати скрестив ноги, и по второму разу прощупывала карманы его одежды:

– Оронов, пока ты был в душе, меня давило любопытство. Я обыскала все твои вещи. Перерыла весь твой чемодан. И ничего, кроме вот этой нераспечатанной колоды карт, не нашла. Не понимая к чему это, он лишь озадаченно пожал плечами:

– А что ты искала?

– Виагру. Или что ты принимаешь? Знаешь…, фуххх… С тобой это как желанная сладостная пытка. Но ты по-честному меня заебал. Просто затрахал. Я сейчас себя чувствую, как нашпигованная курица, готовая к духовке. И я ведь не девочка, но я никогда не думала, что может быть вот так. Чтобы из глаз звездопад. Как тебе, несмотря на обстоятельства твоей жизни, удалось сохранить столько тестостерона, столько молодости!?

Отчаяние удивительно легко освободило его от муки держать в себе затасканность избитых слов. «…Сколько раз грызя подушку в сонном бреду, я срывал стоп-кран поезда увозящего меня от неё в молодое никуда…»:

– В неразделенной любви, Швайгерт, всегда одному достается молодость, а второму звездопад. Но в случае с тобой, мне кажется, что я уникален. Мне достались и то, и другое. Ибо, по прошествии стольких лет, я смотрю в твои близорукие глаза, пытаюсь прочесть там хоть что-то, хочу, очень хочу увидеть там хоть каплю взаимности и. не могу, бессилен. При этом понимаю, что люблю тебя до безумия, до сумасшествия. Мне очень плохо от этого бессилия…

Натянув на себя джинсы и взяв из её рук рубашку, он вышел в коридор.

* * *

Вернувшись через полчаса в полумрак комнаты, он осторожно присел на краешек её кровати. Чуткая робость его пальцев оставила щекотный след на её губах. Она очнулась от короткого затревоженного сна:

– Ммм… Где ты был? Псс… Я уже стала волноваться…

– В лобби.

– …А что ты там делал?

– Я выполнял волю любимой женщины.

– …Ляг со мной… Ммм… запах пива… Противный. Разве ты до сих пор не понял? Её не всегда надо было выполнять.

– Элина, кровать совсем узкая. Как же мы будем тут спать вдвоём? Дай, я посижу немного тут с тобой, потом уйду. Я когда сплю, я не хочу, я ведь не должен мешать тебе. Хорошо?

– …Ммм. Не знаю. Не уходи. Мы как-то попробуем. Не уходи. Я пытаюсь сейчас пробить пелену времени… и не могу. Сложно мне. Не уходи. Расскажи мне сказочку на сон грядущий. Мы ж, бабы, любим сказочки.

Блики почти полной луны в окне помогали ему преодолеть невесомость грёз:

– Элина, я плохой сказочник. Я почти не знаю сказок.

– А ты попробуй. Только хорошую и с юмором.

– Ну, хорошо. Слушай.

– …Слушаю… – она поправила ладошку под своей щекой, – как называется?

– Сказка про оленёнка и пантеру.

– ??? Чего? Ой, нет. Она же его в конце скушает, мне не нужны кошмары во сне.

– А ты хочешь как? Чтобы оленёнок остался жив? Как ты хочешь?

– Конечно; я не хочу крови. Мне нужна добрая, хорошая сказочка.

Я тогда буду спать спокойно.

– Ну хорошо, я обещаю тебе, – конец будет счастливый… – он всё ещё старался не нарушить его с ней договор – Закрывай глаза и слушай.

Когда-то, в одной далёкой северной стране, жил да был оленёнок. Он был совсем один. И совершенно того не ожидая, в один из дней короткого прохладного северного лета он повстречал красивую чёрную пантеру. Сам не зная почему, он сразу влюбился в неё какой-то внеземной, всепоглощающей любовью. Но она не понимала этого. Ей просто нравилось иногда проводить с ним время. Ну… может, у неё и были на него какие-то планы, но оленёнок не знал этого. Она играла с ним как с плюшевой игрушкой. Ей было приятно видеть, как он раболепно смотрел в её глаза. Она брала его своими острыми зубами, отпускала. Брала опять…

– Оронов, я же просила, без крови…

– Хорошо, хорошо. Постараюсь. – он пытался не дать волю отрыжке невостребованных чувств. – Ххх… оленёнок даже не решался сказать ей о своих чувствах. К тому же оленёнок понимал, что пантера мечтает попасть в джунгли за Океаном. И он понимал, что для этого она ищет себе пару. Тигра, или леопарда, на худой конец. Впрочем, без особого успеха. И вдруг пантера совершенно неожиданно для себя решила – ну что ж, никого нет, а тут вот этот до смерти влюблённый в меня оленёнок… И она решилась…

– Мгу… Охх-ххааа, интересно. Дальше…

– Вскоре после этого они оказались на новом месте. Новые джунгли были совсем не похожи на их северную страну. Они простирались между двумя океанами. Поведение и язык тамошних зверей были не понятны им. И поначалу им было очень неуютно там. Всё, что оленёнок знал и умел в своей северной стране, оказалось ненужным в этих джунглях. Но оленёнок не унывал. Список его занятий в джунглях будет длинным. Он работал то там, то сям, что подворачивалось. Учил язык новой среды обитания. Не сорил деньгами. Делал инвестиции. Скупал поляны, избушки в джунглях. Переделывал их. Сдавал в аренду. День и ночь он старался добыть пропитание и пантере и себе. Он делал всё возможное, чтобы пантера смогла учиться и со временем добывать еду тоже.

– А как её звали, эту Пантеру?

– У неё были разные имена и клички.

«…Сколько раз, представляя её на подушке рядом, я…»

Всех оленёнок сейчас уже и не помнит. А называл он её по-разному, в зависимости от настроения и обстоятельств. Но он очень редко звал её самым её интимным именем. Не перебивай.

– Хорошо…

– Да, так о чём я? Ах да…, прошло сколько-то там лет. Пантера была так занята образованием, что не заметила, как оленёнок превратился в мускулистого сильного оленя. Пока она заканчивала учёбу и ординатуру, олень организовал новую поляну для лечения зверей. Он повесил табличку при входе на поляну:

«Doctor’s Office. Pantera & Associates. Мы открыты 7 дней в неделю для вашего удобства».

– Ха-ха-ха… Ха-ха-ха… Хм-м-м-м… Юморист, – она приняла его игру, – и что пантера стала миссис Олениха? Да? Ха-ха-ха..?

– Нет. На оставленном ими лингвистическом пространстве далёкой северной страны Олениха звучало совсем уж не благозвучно. И хотя в новых джунглях это звучало совсем по-другому:

– How are you, Mrs. Oronov…

– How can I help you, Mrs. Oronov…

– Mrs. Oronov, your husband called. He will be late today… менять фамилию пантере через пару лет в новых джунглях было лень. (Паспорт, двадцать пять кредитных карточек, подтвержденный медицинский диплом, лицензия врача…) Она махнула лапой, сказав – What the fuck… и так сойдёт.

– Заманчиво… заманчиво… доктор-пантера-миссис-Оронов, – уже предполагая концовку сказки, она прикрыла свою душу своим привычным флиртом, – мистер Оронов, а у оленя выросли рога?

– Швайгерт, да ты чего. Ты ж просила без крови. И что, разве у всех оленей есть рога? Есть же и без них.

– Хмм… идеалист. Да, наверно, – надев очки, она пыталась ещё больше спрятать от него то, что было у неё внутри. – Дальше что на поляне?

– Со временем выстроенная оленем поляна по лечению зверят стала приносить большой доход. Олень и пантера в дополнение к избушкам в джунглях стали зарабатывать ещё больше денег.

Потом пантера стала работать лишь для проформы, чтобы подтверждать лицензию врача. Ну а олень параллельно караулил офис. Семь дней в неделю, для вашего удобства и чтобы Associates не разворовали.

– Ха ха ха… Оронов, красиво ха хах ххаа… ты сочиняешь, – она маскировала осознание невозможности повернуть время вспять вымученным притворным смехом. – Дальше…

– Дальше скучно. Они купили для себя несколько избушек в разных частях новых джунглей. В Аризоне, во Флориде, на Карибах. Они жили на Манхэттен Бич, когда на этом берегу. И в Беверли Хиллс, когда на том. Иногда они ругались на этой почве.

Тыкая в друг друга лапами, говорили в унисон, что если бы не ты, тупорылый лосяра (и если бы не ты, ободранная кошка), то они бы уже купили пентхаус на Марсе.

– Хм. Хм. Хммм…, Здорово вещаешь. Оронов, ты забыл Израиль.

У меня там потомство и много друзей. Там щас как раз строят много. В Ашдоде, на пример, прямо на песке.

– Элла, ну на хрена нам с тобой квартира в этой клоаке?

– !!! Чтооооо? – всё ещё борясь с гордыней женских чувств, она вдавила сильнее очки в переносицу, – Щас глаза повыдираю!

– Ок, ок… беседер… Успокойся, твоя взяла. Всё твоё, сто процентов. Дальше про потомство. Рассказывать?

– Оронов, так не бывает, – обещавший быть сладким сон, явно брал другой курс. – У пантеры с оленем не может быть детей.

– Бывает. В сказках бывает всё. – ему уже было не под силу остановить свой мрачный маховик. – У них родилось два оленёнка и две кошечки. Они выросли, пошли учиться на самые престижные поляны в новых джунглях. Закончив учёбу, старшая кошечка стала работать у них же на поляне, ну… там, где Associates.

– Дальше, – из последних сил она боролась с бессилием невозможности вернуться в прошлое.

– Дальше тоже скучно. В трудные минуты олень обнимал пантеру за плечи. Промозглой нью-йоркской зимой укрывал её задние лапы пледом. Прежде чем куда-то что-то тыкать, он долго целовал её большую жопу. Брал почти целиком в рот её кошачью грудь и виновато при этом прятал от неё свои раболепные глаза.

После этого пантера скреблась когтями по его спине и говорила со своей незабываемой улыбкой: «Оронов, какие у меня с тобой отношения?» Олень большей частью молчал, не зная, что сказать.

– А потом?

– Потом?

«…Зачем я это делаю?»

– Потом он помогал ей чем-нибудь на кухне и смотрел завороженно на её незабываемые лапы, которыми она раздирала свою курицу. И иногда он решался на так и не сбывшиеся для него с ней слова:

– Швайгертик, спасибо тебе.

– За что? – она перестала сдерживать навернувшиеся слёзы.

– За то, что ты согласилась. Стать моей женой.

– …Мсф… мсф… Всё..?

– …Почти, – фрустрация всей его жизни вписала финальные ноты в партитуру его отвергнутой любви:

– С появлением социальных сетей пантера и олень зарегистрировались в «Одноклассниках» и стали помещать туда свои семейные альбомы. Посетители виртуальных джунглей бродили по их странице. Они говорили, что оба, и олененок, и пантера, грациозно параллельно состарились. Сто процентов виртуального зоопарка не переставали повторять, что они неплохо смотрятся вместе…

– Оронов, – ххх-гхг… – её зубы опять искали прокушенный вчера на верхней губе волдырь, – я же ммм… мсф… мм… про-си-ла…

«…Что сейчас говорило во мне? Я же обещал ей…»

– Элина, я не сплю сейчас. Я не могу уснуть… Отпусти. Дай мне уйти… Ты пролетела полземли. Зачем ты здесь… в этой комнате, под этим одеялом… Зачем я сочиняю эти сказки? Какие твои причины?