Текст книги "Проект ЮНЕСКО"

Национальный Парк Акейдия. Штат Мэн

Ему было несложно просчитать свою игру. Он знал эту дорогу. Они приезжали сюда каждое лето, пока мальчишки были маленькими. Узкая асфальтированная тропа резко забирается вверх и вьётся между деревьев, поднимаясь на гору Кадиллак. В самом конце, с правой стороны машины, внезапно открывается почти километровый обрыв, обнажая редкую по красоте картину. Женевское озеро и Норвежские фьорды меркнут перед этим видом. Дух захватывает, и страшновато. Особенно от неожиданности, и если кто боится высоты.

– Ой, чё-то резко вверх, я боюсь, – сказала она, цепляясь за подлокотники сиденья. В каждое посещение Акейдии он, боясь признаться в этом самому себе, видел её в жене, сидящей на пассажирском кресле…Какая она теперь? Как выглядит? Любит ли ездить на природу?

– Не бойся, Элина, не бойся. Женщина, вообще-то, боится, когда ей некому довериться, – он притормаживал машину, – Давай поиграем в игру «доверие».

– Давай. А как в нее играют?

– Это просто, дай мне руку, доверься мне. Скажи себе: «я… Доверяю». И сразу после этого закрой глаза. И не открывай их, пока я не скажу.

…«Вот сейчас… Услышу ли я фальцет на фоне в целом глубокого грудного голоса, от которого я просто сходил с ума, дурел тогда, тридцать лет тому назад?»

– Открой их!!!

– Ааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Ой, фуууу ты. Ну так же и заикой можно сделать. Боже, красота какая!!!

…«Почему же я не пью её сопрано? Почему не на коленях?

Сколько раз в жизни такое можно повторить?»

* * *

– Осторожно, Элина, да не лезь ты на этот камень. И отсюда нормально получится.

– Нет, ещё. И вот здесь хочу. Попроси этого мистера чтобы нас вдвоём.

Её невинное желание сделать совместный снимок обнажило в его душе токсичную многолетнюю экзему. Он резко шмыгнул носом, стараясь скрыть, спрятать от неё чувство печали и раздражения. Устремив свой взгляд за горизонт, он пытался не показывать ей глаза, в которых начинала разыгрываться на, казалось бы, ровном месте внезапная буря. Ощущение невосполнимости потерянных лет счастья скручивало всё его тело смирительной рубашкой безысходности. Туманность перспективы дальнейшей совместной жизни смешивалась с густой утренней дымкой вокруг прибрежных утёсов, сидела в горле не проглатываемым комом. Он вернул взгляд на сидящий на огромном валуне объект поклонения всей своей жизни.

…«Скольких фотографий, близорукая откормленная жопа, недосчиталась ты в твоём семейном альбоме, там, где мы вдвоём? – мысленно спрашивал он её. – Скольких!?»

И внезапно осёкся.

…«Почему она., почему ты винишь её в отсутствии этих фотографий? Ты обвиняешь сейчас ту молоденькую взбалмошную девочку, которая, может, хотела этих фотографий тоже; ведь в том последнем разговоре она упомянула, что был момент сомнения и у неё, что она, может быть, бы и… И если ты не смог тогда убедить её, что эти фотки должны быть с тобой, если у тебя не хватило тогда ни смелости, ни умения, то в чём её вина?

Почему ты решил, что для дальнейшей жизни ей нужен именно ты? Ведь она упомянула тогда, что есть с кем сравнить.

Сколько было у неё сравнений за последние тридцать лет? Смирись с этим и не порти ей Аколь калюль, не мешай ей наслаждаться…»

Он спустился вниз к валуну, протягивая ей руку:

– Элина, пойдём, смотровая площадка заполняется. Много посетителей. На съезде вниз ты ещё пощёлкаешь.

Стараясь не отрывать внимания от управления машиной на опасной извилистой дороге, он украдкой посматривал на неё через правое плечо.

…«Вроде пронесло, кажется, она пропустила незамеченной не нужную ей муть моих стенаний…»

Впрочем, когда она садилась в машину, что-то было необычное в её взгляде, что-то дарящее надежду. Она подпускала его ближе этим взглядом, она хотела сама быть ближе к нему. Это был взгляд, который он увидел в первый раз после знакомства, случайно встретив её, стоящей на улице с подругой. Взгляд, говорящий ему: «Я хочу продолжения, у тебя есть шанс». Он помнил, как сейчас, тот миг на проспекте Гедимино в Вильнюсе:

«… – Приезжай в Шяуляй…

– Но… ты. ты же не там… сейчас…

– Я… буду…»

Вдруг, совершенно неожиданно для него, она, отстегнув ремни, вскочила ногами на сиденье и высунулась из люка в крыше.

…«Вот и гарантируй ей безопасных три недели; от терминала встречи и, когда уже скоро серым утром ты посмотришь печальным взглядом в опустевший коридор».

– Элина, ты с ума сошла! Что ты делаешь?! Упрись локтями в крышу, и очки, очки придерживай. Ты взяла с собой в Америку запасные очки?

– Не-а, не взяла. Ха-ха. Ой-йй. Придерживай меня рукой и не мешай. Приостановись-ка вот здесь на пару секунд.

…«Полчаса назад она вжималась от страха горной дороги в сиденье машины и кричала, натолкнувшись на внезапность бездонного обрыва. И вот сейчас она над этим обрывом парит, и ей не страшно. Ты сумел помочь ей в этом. Она доверилась тебе в твоей игре, и она твоя. Наслаждайся моментом. Сейчас ты её мужчина, пусть это всего лишь до подножия горы. Через полторы минуты эта бездна слева от машины исчезнет, она сядет, пристегнёт ремни и снова станет непроницаемой и недоступной за линзами своих очков. Но сейчас она твоя, будь счастлив этой минутой, не растеряй эти секунды, они же тикают так быстро!»

– Осторожно, осторожно! Элина, осторожно, мы должны ехать. Держись руками за края люка.

Эйфория перетекала через мякоть её бульонок электрическим током в его руку. Он блаженно сглатывал нектар внезапно свалившегося на него счастья, вдыхал полной грудью прохладный ветерок с океана, не веря в реальность происходящего.

– Гарик, подожди, не торопись, притормози ещё вот здесь. Куда ты так быстро… Ну ещё чуть-чуть!

– Элина, за нами уже хвост, сейчас сигналить начнут.

– Ну ещё чуть-чуть!!!

* * *

– Ну ещё чуть-чуть!!! Ооой… Гарик… придерживай меня и не мешай… Ххх… вооот… – отстегнув все ремни безопасности, она торопилась поглотить всё, что было под ней на столе любви. – Приостановись вот здесь. ковбой… ххх… на пару секунд… ххх… сейчас я в седле… Оой…

– Элина…

– Псс. Ххх, не торопись, притормози. Куда ты так?

– Оронов… ещё чуть-чуть!!! – маникюр её ногтей алчно искал в нём свою подкожную отмычку, – Ооой… Я сейчас вся потеку. Ххх.

…«Ну что ж, сейчас она твоя. Она доверилась тебе в твоей игре и, она твоя. Сейчас ты её мужчина, пусть это всего лишь пока она обрушит на тебя вожделенный ливень. Наслаждайся, будь счастлив сейчас, не растеряй ни секунды; они тикают так быстро! Ещё чуть-чуть, ты откроешь глаза и она опять станет недоступной и непроницаемой за линзами своих очков»

– Элина..!!!

– Ооой. Не выходи из меня… Ну… вооот… Ооо… Ну ты вааще.

Блять, кретин! Мы же не дома. Фууух… Как часто Ххх. в этом отеле меняют простыни?

…«В единении тел всё как со всеми до неё. Но почему, когда я с ней, я сам не свой?».

– Не знаю. Подразумеваю, после нашего отъезда должны только. Но я попрошу их в виде исключения. Special Circumstances.

– Чего..? Ххх. Переведи.

– Особые обстоятельства. Ххх… ну или… у них же должна быть тут прачечная.

– Хуячечная, ёб твою мать, фухххх… американец… хренов.

Прислонившись к стене, она села в углу кровати, поджав под себя ноги, и натянула флисовое одеяло до половины лица.

Восстанавливая дыхание в собранные кулачки обеих рук, она подняла веки над туманом карих близоруких глаз:

– Мхмф. Оронов. как ты это делаешь?…А?

Панически боясь опуститься с ней до пошлого словесного флирта, он сел рядом и стал молча целовать её в правое плечо, не покрытое флисом.

…«Сколько же лживой, под копирку, болтовни было у меня за восемь лет моих попыток забыть её? Но нет, только не с ней».

Его естество категорически отказывалось верить, что и она, как и все, тоже соткана из крови и плоти.

«…И эти глаза, что в них? Я хочу продолжения? Я даю опять тебе твой шанс?»

– Гарри, не молчи, я задала тебе вопрос.

– Элина. не молчи лучше ты, псс. скажи лучше ты мне что-то.

– МАТhИМ![3]3
  Обалденный, изумительно, потрясающий (иврит).


[Закрыть]

– Чего..? Переведи.

– Ничего., переведи тебе всё…

* * *

– Гарик, ты не хочешь чего-нибудь поесть? – Выйдя из душа, она втирала в ладони крем для рук. – Я чего-то проголодалась. Где мы будем кушать?

Полумрак комнаты усиливал её сходство с первым из созданных им портретов. Он посмотрел на орудие борьбы с её куриной слепотой рядом на тумбочке:

– Знаешь, у меня для тебя интересная идея. Миль семь отсюда, на самой оконечности полуострова, есть небольшая деревня. Там лобстеры прямо из океана и ракушки свежайшие. Но мы должны поторопиться до прилива. До отлива оконечность полуострова превратится в малюсенький остров. Мы будем отрезаны от мира часа на три-четыре. Но там совершенно неописуемое ощущение, как будто ты действительно на краю земли и миру нет никакого дела до тебя, как и тебе – до дел этого мира.

– Ой…, Оронов! Давай, я хочу…, – надев очки, она потянула за шнурок тяжелую штору на окнах.

* * *

– No-no, thank you. Nothing else[4]4
  Нет-нет, спасибо. Больше ничего (английский).


[Закрыть], – вернув меню, он поблагодарил официантку по-английски.

Любуясь гаммой цветов, она стала двигать соломинку в бокале:

– Оронов…, а на тебя молодые девки смотрят; глаза б повыдирала! Делаю тебе замечание на месте.

«…Я что-то должен ей сказать на это?»

– Элина, это потому что я говорю с акцентом. Смотри на воду: сейчас будет прилив.

– Ммм… Прилив-отлив, – одаряя его своим незабываемым взглядом поверх очков, она пригубила свой коктейль. – Всё равно, делаю тебе замечание на месте.

Так и не найдя что сказать, он отвёл взгляд от её лица и посмотрел на залив.

Буроватая насыщенность цвета воды Французской бухты делала её непроницаемой для взора, напоминала ему непрозрачность её близоруких глаз. Прохлада неподвластной здесь Гольфстриму Атлантики поднималась от каждой, готовой облизать ножки простого тёсаного стола, волны.

Она поёжилась от холода.

– Подожди, я сейчас, – он отошёл к машине за спортивным пуловером.

– На, надень.

Как порою банально мало нужно, чтобы ощутить себя заслонённой от житейских бед:

– Спасибо… Ты всегда такой предусмотрительный?

– Не знаю, не думал об этом. – он был благодарен официантке, принесшей тарелки с едой, за опять нужную ему заминку для поиска необходимых слов:

– No-no, thank you. Nothing else.

Так и не найдя их, он вернулся к заезженному трафарету:

– О чём ты думаешь?

Она молчала, с пугливым упоением бросая взгляд на воду, гадая, нужно ли будет остаток ужина держать ноги на сооруженной для этой цели перекладине стола. Он улыбнулся предчувствию её вопроса:

– Хмм… Не бойся, это только в самый высокий прилив. Мы миновали его три дня назад. Сегодня вода больше не прибудет… Хочешь помолчать?

Сомнение в нужности того, что она хотела рассказать, требовало ещё одной порции коктейля. Она была благодарна, что он сразу заметил это:

– Хочешь ещё?

– Да.

– Такой же?

– Да.

* * *

– Прилив, отлив, па-пап, па-бам., – она пыталась выловить вилкой оливку из стакана, – Ой мама, я напилааась. Чего-то не пойму, вроде просто коктейли. Ты тоже, которая это у тебя бутылка пива?

– Не помню, третья что ли, или четвёртая.

Ощущение полного уединения, приправленное изрядной дозой спиртного, подталкивало к доверительной беседе, выключало внутренние тормоза. Она приложилась к соломинке опять, втянула в себя остатки ароматной жидкости:

– Оронов, я пока пьяная, я хочу тебе что-то сказать.

– Говори… пока пьяная, – мгновенно сжавшись, он включил внутренний автопилот, пытаясь угадать, что у неё на уме.

…«После её фокусов в машине»

– Оронов, улыбнись… Это хорошие вещи, хо-ро-ши-е…., я хочу поделиться с тобой. Тс, э… Нет, лучше не буду. Это даст тебе столько козырей в твою колоду.

– Да ладно, колись, чего уж там, раз уж начала, – он вздохнул немного с облегчением.

Она стала водить указательным пальцем по узорам грубого дубового стола и, достав свой потупленный взгляд из пространства между коленями, медленно, с натугой, прерывая себя длинными выдохами, начала свою исповедь:

– Ты… ты… ххх. ты изменил моё понятие о «ваащее» девственным образом… ты… ххх. – на мгновение ему показалось, что он проникает за пелену её куриной слепоты,

– Ты. ты на шестом десятке моих лет перевернул мои представления о сексе с ног на голову, на сто процентов. Мне ж, наверно, есть с чем сравнить. Как ты это делаешь? Каждый раз ты делаешь это как-то по-другому и каждый следующий раз лучше предыдущего. Как ты это делаешь? А..?

Первая часть её признания прошлась по его иссушенной душе запоздалым дождём, вторая всколыхнула ревностную тину на самом её дне. Ноги опять увязали в трясине противоречивых чувств. Его взгляд остановился на её маникюре. Идеально отточенные, покрытые лаком ногти. Он закрыл глаза. Вспомнил её руки тогда, тридцать лет назад. Строгие правила мединститута запрещали студенткам делать маникюр. У неё тогда были просто аккуратно подстриженные ножницами ноготки. Ни капли лака.

…«Что выделило её из массы других наманикюренных девиц тогда? Ведь было ж с кем сравнить. Ведь их же крутилось возле меня, в общем-то, симпатичного парня, много. Её взгляд? Её голос? Её независимое поведение? Отсутствие лака на ногтях? С кем я её тогда сравнивал?!»

– Гарик, я что-то не то несу? Ты где, эй… очнись.

Мелодия её грудного голоса пресекла поток его воспоминаний:

– Элина… ты… ты сейчас нарушила пункт первый нашего договора. Не говорить о «бывших». Не делай больше этого.

– Ой… так я же не про них, я про тебя.

– Всё равно. не надо. Не нарушай больше, не порти Аколь калюль.

– Можно мне ещё один коктейль?

– Можно. Такой же?

Он смотрел на пьяного израильского медработника, гоняющего соломинкой маслинки в стакане…

…«Ей хорошо..? А мне..? Тоже мне, сексуальный гений, опоздавший в постель к своей музе на тридцать лет. Неужели мир устроен так по-скотски? Неужели вместо всех этих портретов маслом её тогда надо было просто пару раз хорошо отыметь? А может, дьявольское несправедливое устройство этого мира и заключается в том, что одни мужчины пишут маслом портреты ими любимых, а другие мужчины в это время этих женщин имеют?»

Память унесла его опять назад в Вильнюс, где он помогал ей перепечатать на машинке реферат по наркологии на последнем, дающемся с огромным нервным напряжением, курсе её института. Она зашивалась, времени не было, дебильная система тогдашнего высшего образования почему-то обязывала этот реферат быть напечатанным на пишущей машинке. Печатать не умели ни он, ни она. Он взял её каракули, увез их в Вильнюс.

Каждый день после работы он оставался в приемной начальника, и начинал.

…«Осторожно…, один неверный стук, одна неверная клавиша и, тебе придётся начинать с нового листа. Сколько бумаги я тогда перепортил..?»

Взгляд опять сфокусировался на её маникюре.

…«Два часа назад она в беспамятстве впивала эти когти в мои ягодицы. А те, аккуратно подстриженные ноготки без капли лака? Может быть, когда я выстукивал одним пальцем на пишущей машинке её реферат по наркологии, она…»

Безумная ревность опять подступила к горлу противной мутной гнусью.

…«Стоп, притормози, возьми себя в руки, – говорил он себе, – Она женщина, у неё были свои права на всё, что женщине нужно в этом мире. Радуйся своей исцарапанной заднице сейчас. За что я люблю её? За её взгляд, который остался прежним? Её голос, который спустя столько лет заставляет моё сердце биться по-другому? Или надо мной доминирует сейчас, как и тогда, мой собственный страх? Страх, что я сейчас открою глаза и пойму, что это был всего лишь сон. Страх, что она протрезвеет и скажет:

– Хватит. Ну их эту Канаду с Ниагарой, вези меня, Оронов, в аэропорт.»

– Гарри, ты опять не здесь. Гарри, о чём ты думаешь?

– Да так. – сказал он, возвращая взгляд на её руки, – ни о чём.

Мы ведь сейчас на краю земли, и мне совсем нет никакого дела до дел этого мира.

Он корил себя за выпитое пиво, давно уже дающее позывы оставить её одну на несколько минут:

– Извини, я сейчас приду.

Понимающе кивнув головой, она стала смотреть в экранчик оставленного им на столе айфона.

* * *

– Ну… полегчало? – незабываемая улыбка на её лице опять щекотно прошлась по его душе.

– Хм… да… – сказал он немного смущаясь. – Что ты там смотришь?

– Ничего… У тебя на телефоне есть Дэйл Карнеги. На английском. «Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей».

– Да… – он безразлично пожал плечами, – иногда почитываю. Не уверен, правда, помогает ли…

Она остановила свой взгляд в пространстве, пытаясь вспомнить что-то:

– …Гарик…

– …Что..?

– Помнишь в Литве, зимой, я дала тебе эту дефицитную тогда книгу. На русском. Скопировать. Мне её дали на пару дней почитать. Ты увёз её в Вильнюс. А через пару дней у меня уже была увесистая пачка бумаги. Ты скопировал и привёз мне в Шяуляй.

Он молчал, растерянно гуляя глазами между пустых раковин съеденных ими устриц.

– Эй, Гарик… – она дотронулась до его руки, пытаясь опять прервать летаргию забытья, – …Ты… ты помнишь?

Заставляя своё сознание вернуться из той холодной зимы восемьдесят восьмого года, он опять пытался заглядывать в зеркало её души:

– Нет… не помню. Я много работал тогда. Работа была тяжелая. Иногда целый день на улице, на морозе. Вечером ехал к тебе в Шяуляй, потом ночью назад. Последний поезд из Шяуляя приходил в Вильнюс в два ночи. А в шесть часов мне уже надо было собираться на работу… Я уставал неимоверно тогда, я изматывал себя до тошноты… Та зима отняла у меня много сил. Я не помню… Но если ты говоришь, что было… скопировал… значит было… значит скопировал.

Виновато смущаясь, она потянулась к сумке за сигаретами.

Заметив это, он поднёс огонёк лампады к её лицу:

– Ничего… кури.

– А ты? Ты нет?

– Нет… – он помнил, как сейчас, свою последнюю в жизни затяжку при последнем разговоре в комнате у окна её квартиры,

– Нет… я нет.

Продолжая толкать маслинки в своём фужере, она возобновила флирт:

– Слушай, а что мы будем делать, если отлив не наступит?

Глобальное ж потепление, вот не наступит, и всё… Блеск за линзами очков и придвинутые к их дужкам щёчки опять проникали в его душу щемящей ностальгической тоской.

…«Что же такого в ней, что заставляет меня чувствовать себя даже во сне полупридушенным мышонком в зубах решившей поиграть с ним кошки». Он медлил с ответом, пытаясь, как и тогда на кухне в Шяуляе, выловить что-то из её глаз, растянуть бесценные мгновенья:

– Не знаю… Знаю, что я хочу ещё одно пиво и чтобы отлив не наступил. Но он наступит…

* * *

– Оронов! Давай…я хочу, – Снимая очки, она дернула за шнурок тяжёлой шторы.

* * *

– Прилив-отлив, – в полном умиротворении она гладила его волосы на груди. Легла поудобнее, чмокнула там-сям:

– Оронов, теперь я предлагаю тебе игру в доверие. Скажи, я пошлая?

Скрестив руки за её затылком, он создавал ими шорох морских волн в раковинах её ушей.

…«Почему мне так трудно находить с ней нужные слова?»

– Когда прилив, немного – да. В тебе есть что-то наносное, чем ты пытаешься скрыть то, что внутри. Когда отлив, вроде – нет. Но мне трудно сказать, у меня ж в это время свой отлив.

– Оронов… не спать, псс, – она вкладывала всю размякшую женскую суть в корзинку его объятий. – Как ты это делаешь? Ты обнимаешь руками, ты обнимаешь ногами, ты обнимаешь даже пальцами ног… Оронов, в любви есть хозяин и есть раб. Это ж надо, на шестом десятке лет, такой подарок… Или месть? Ммм..? Кто из нас, кто сейчас под этим одеялом? Ты хоть понимаешь, что бабы от тебя должны писать кипятком?

«…Кто же устроил так несправедливо этот мир? Кем я хочу быть, спустившись к ней со своих взятых вершин тридцать лет спустя? Как променять мне весь их кипяток на полстакана её тёпленькой мочи?»

– Гарик, я… можно я возьму тайм-аут из нашего Аколь калюль? Я ведь пытаюсь как-то понять, постичь тебя. Ты понимаешь, что у меня желание сейчас тебя придушить, чтобы не стать твоей секс-рабыней? Ты хоть понял, что я тебе час назад по пьяни и сейчас говорю? По твоей реакции я совсем ничего не понимаю.

– Ну… ты вроде как номинируешь меня на роль сексуального короля.

– И что, тебе это никак?…Оронов, эй, ты где сейчас? Ты опять где-то, я ж с тобой разговариваю.

– Да… я, я где-то там, между подъездом и видом из окна. Ххх… – руки скользили по её щекам, восстанавливали образы с портретов, обманывали его глаза. Память скрежетала по нервам пустотой ночных литовских электричек:

– Элина, давай пока отложим его коронацию.

Она возобновила свой флирт, продолжая елозить по нему своими конечностями:

– Нет, мы это сделаем поутру! Ммм… она уткнулась в его лицо, увеличивая горбинку на своём носу… – Мсфс… ммм… я бы влезла туда вся…

– ??? Куда?

– Туда… в твою башку.

– Элина, утром нам долго ехать до Канады. Мне желательно бы поспать.

– А я вот не дам тебе спать, не дам и всё… вот не хочу. И зачем тебе спать? Я вот тут с тобой. А так будешь спать, и я, может, приснюсь тебе, а может, и нет. Вот не желаю.

– Элина, когда я сплю, я очень часто вижу тебя во сне, независимо от своего и твоего желания.

– Эй… не спать. Нее спаать. Оронов… а как я тебе в «ва-аще»?

– Ммм… ну… ничего так черепашка с коробочкой слипшегося монпансье, – закрывая глаза, он с упоением вливал себя десерт утомительного дня, – но в целом – полтора метра рыхлой коротконогой близорукой жопы.

– Как ты меня назвал!!!??? Фу, какая мерзость. Да я вот тебя сейчас при-ду-шу… Псс… или брошу… псс.

– Будь осторожна. Во сне между первым и вторым очень часто тонкая черта. В каких-то снах это вообще одно и то же…

August 20, 2018