Текст книги "Приз лотереи счастья"

Часть 2
Александр
(Декабрь 2005 г. – январь 2006 г.)

Глава 1

Два года назад Александр Викторович Крафт не смог смириться со случившимся – один сын оказался гомосексуалистом, другой – в тюрьме. Он вычеркнул обоих сыновей из своей жизни и, судя по всему, и из своего сердца. Да собственно, кроме жены ему мало кто был дорог и нужен в этой жизни. В спешном порядке он продал всё имущество в Москве, купил Эрику небольшую квартирку и автомобиль и эмигрировал с женой в Германию, куда уже давно звал его родной брат, который больше десяти лет проживал в Гамбурге. Александр Викторович считал, что свой отцовский долг по отношению к сыну он выполнил более чем, грех жаловаться, и с тех пор больше не вспоминал Эрика никогда, да и жене запретил заговаривать при нём о младшем сыне. Впрочем, о Максиме он тоже никогда не поминал. Тому дали пять лет строго режима. На суде он напрасно искал глазами родителей, они были уже в Германии.

Наталья Максимовна поначалу часто плакала по ночам и днём, когда муж был на работе. Душа болела о детях, которые так внезапно оказались вырванными из её объятий. Но время – первое и самое надёжное лекарство. Рана в душе потихоньку-полегоньку затянулась, тем более с Эриком они часто и регулярно, правда тайком от Александра Викторовича, перезванивались, да и виделись нередко.

Женщина от скуки – теперь ей надо было заботиться не о трех мужчинах, а всего лишь об одном – устроилась на работу в книжное издательство переводчиком с русского на немецкий язык. Она лично переводила художественную литературу для взрослых, а вот её приятельница, с которой она подружилась уже в Гамбурге, весёлая пухленькая блондинка Эльза, писала книжки для детей. Наталья Максимовна как-то показала ей рисунки Эрика, на которых милые зверюшки жили своей мультяшной жизнью. Женщина пришла в полный восторг от таланта парня и воспылала желанием, чтобы Крафт-младший проиллюстрировал её новую книгу. Работа Эрика была очень высоко оценена редактором, и теперь парень был внештатным сотрудником двух издательств – он иллюстрировал детские книжки, рисовал почтовые открытки. Свою работу он отсылал по электронной почте, но иногда необходимо было его личное присутствие в Германии. Приезжая в Гамбург, Эрик останавливался в гостинице, и мать приходила к сыну тайком от мужа, будто к любовнику. Они подолгу разговаривали, гуляли по городу, перекусывали в небольших уютных кафе и были счастливы.

В Москве Эрик переехал жить к бабушке по её настоянию и был в душе очень благодарен – вряд ли бы он смог жить один на один со своими мыслями, чувствами и воспоминаниями. Его квартиру они с бабушкой решили сдавать в наём, чему Эрик был рад – надо же как-то компенсировать расходы бабуле на своё содержание. Таким образом, всё, так или иначе, уладилось, шрамы остались, но боль ушла.

***

Новый год неумолимо приближался, больше оттягивать с покупкой подарков было нельзя. Последние две недели были хлопотные, нервозные, совсем не предпраздничные. Как-то навалилось всё сразу, впрочем, всегда так бывает. Не зря же в народе говорят – одна беда не ходит. На работе – конец семестра, у студентов – сдача зачётов, экзамены на носу, а тут, как назло, на кафедре высшей математики, которой заведовала Ирина Николаевна, один преподаватель слёг с сердечным приступом, другой – поскользнулся где-то на дорогах Москвы и сломал в двух местах голень. Одного-то можно было заменить, раздав временно часы по другим сотрудникам кафедры, но двух…

К тому же, в начале декабря Борис Григорьевич слёг с простудой и вызвать врача на дом отказался наотрез, лечился подручными средствами, но самолечение не помогло. Наоборот, простуда плавно перешла в острый бронхит. В последние дни он с трудом дышал, порой заходился в кашле так, что казалось, скоро все легкие выйдут вон, температура стабильно держалась высокой, поднимаясь вечерами до тридцати восьми, а то и выше. Ирина Николаевна всё-таки вызвала участкового врача, несмотря на протесты мужа. Эрик сбегал в аптеку, выкупил прописанные лекарства, и вчера вечером Борису Григорьевичу, слава Богу, стало заметно легче. После укола гентамицина вечером температура не поднялась, как обычно, и пожилой человек наконец-то хорошо выспался. Сегодня утром Борис Григорьевич с аппетитом позавтракал и выглядел бодрячком, слегка уставшим и измождённым, но весёлым. Будем надеяться, всё обойдется!

По средам у Ирины Николаевны был библиотечный день, и она, видя, что Борису Григорьевичу намного лучше, накормив его завтраком, напоив таблетками и сделав укол, решила походить по магазинам и всё-таки решить вопрос с подарками. Подождав, пока Эрик вернётся из института, и дав ему необходимые инструкции, она с легкой душой отправилась за покупками.

Ирина Николаевна отвела душу в универмаге, выбирая подарки к Новому году, заглянула потом в продуктовый магазин на первом этаже и, как это всегда бывает, накупила всего и много. Она вышла на улицу, с трудом неся тяжеленные сумки, и остановилась, чтобы немного отдышаться. В супермаркете было душно и жарко, а потому ласковые прикосновения морозного воздуха были приятны, они освежали и бодрили. Уже стемнело, шел настоящий предновогодний снег – с неба задумчиво падали большие белые хлопья, которые меланхолично пытались сделать белым и пушистым всё: машины на стоянке, пешеходные дорожки, лавочки, кустики, даже сумки, стоящие у ног Ирины Николаевны. Она любовалась на вальсирующие в свете фонарей хлопья снега, прикидывая, сможет ли донести сумки до стоянки такси.

Немного отдохнув, Ирина Николаевна подхватила сумки и пошла. Вдруг к ней резво подскочил какой-то мужчина и вмиг отобрал у растерявшейся пожилой женщины пакеты из рук, она даже ахнуть не успела.

– Позвольте я вам помогу, – услышала она вежливое, но испугалась не на шутку и попыталась отнять сумки у незнакомца. Но тщетно.

– Вам куда? – невозмутимо спросил мужчина.

Ирина Николаевна видимо ещё не пришла в себя от такой бесцеремонности, потому что машинально ответила:

– К стоянке такси.

Женщина огляделась вокруг в поисках помощи, но прохожим не было до неё решительно никакого дела, все спешили по своим делам. Ей стало страшно. Что же это, столько людей вокруг, а её грабят самым наглым образом! Она взглянула в лицо незнакомого помощника. Её ждало новое потрясение.

– Саша? Саша Шмелёв? Ты?! – воскликнула изумленная женщина.

Ушедший чуть вперед мужчина оглянулся, всмотрелся в спутницу и, смутившись, пробормотал:

– Ирина Николаевна? Добрый вечер. Простите, не узнал сразу. Вижу, женщина выходит с тяжёлыми сумками и смотрит растерянно по сторонам. Вот, решил помочь.

– Саша, Боже, это ты? Что с тобой случилось?! – с болью в голосе воскликнула женщина, не веря своим глазам. Её когда-то самый любимый ученик, блестящего ума студент, просто красавец стоял перед ней в самом жалком виде: одежда неопрятная и далеко не чистая, лицо измождённое, помятое, постаревшее, давно небритое, глаза усталые и тоскливые, как у брошенной собаки, морщины, спина ссутулена. Господи! Как старик, а ведь ему должно быть лет тридцать пять – тридцать шесть… – Сашенька, что с тобой стряслось?! Я тебя с трудом узнала.

– А-а-а, – отмахнулся мужчина, по лицу которого пробежала болезненная гримаса, и глухо произнёс, поставив пакеты на снег у ног Ирины Николаевны: – Постойте тут, я сейчас найду такси.

Вскоре подъехала машина, Александр вместе с водителем быстро определил пакеты в багажник, потом открыл и, придерживая дверцу, ожидал, пока Ирина Николаевна сядет в такси. Женщина внимательно посмотрела на него и, повинуясь внезапному порыву, приказала:

– Садись, поехали ко мне в гости, чайку попьём, поговорим. Столько лет не виделись. К тому же, сама я не подниму сумки до квартиры.

Александр мрачно поднял на Ирину Николаевну глаза, уныло посмотрел куда-то поверх её головы, вздохнул и, несколько помешкав, всё же сел в машину.

За стеклом автомобиля предновогодняя Москва соблазняла и манила разноцветными огнями, буйством красок и кричащей рекламой, а Ирина Николаевна ехала домой и гадала, что могло так сломать Сашу. Такой красавец был, а умница какой! Он ходил к ней на факультатив по топологии2525
  Топология – раздел математики, изучающий в самом общем виде явление непрерывности.


[Закрыть], они часто и подолгу беседовали и спорили на разные темы: пространство Минковского2626
  Минковский Герман (1864—1909) – немецкий математик, разработавший геометрическую теорию чисел и геометрическую четырехмерную модель теории относительности.


[Закрыть], многомерность Вселенной, теория струн… Помнится, у него была даже какая-то своя собственная теория строения Вселенной. Ему бы в аспирантуру пойти, а он женился на предпоследнем курсе на первокурснице. Где уж тут…

Ирина Николаевна не хотела беспокоить своих мальчиков и открыла дверь своим ключом, пропуская гостя вперед:

– Проходи, Саша, не стесняйся. Пакеты пока вот сюда поставь.

Мужчина разделся и разулся, сильно стесняясь своей, прямо скажем, далеко не свежей одежды и дырки на носке. Про неё он совершенно забыл и сейчас готов был провалиться сквозь землю от стыда. Александр проклинал себя за своё малодушие. Надо было проститься у дверей и решительно уйти. Какой же безвольной тряпкой он стал! Как неудобно! Ирина Николаевна почувствовала состояние гостя и тактично сделала вид, что не заметила его смущение. Она как ни в чём не бывало подала Александру домашние тапочки и радушно проговорила:

– Саша, бери пакеты и пошли на кухню.

Выложив продукты и убрав, что было необходимо, в холодильник, она поставила чайник на плиту.

– Пойдём в гостиную. Спасибо тебе, Саша, не знаю, чтобы я без тебя делала, – поддерживая за локоток, Ирина Николаевна легко подтолкнула гостя к выходу из кухни. В гостиной она усадила гостя в кресло около торшера. Верхний свет оставался выключенным, так что всё тело Александра оказалось в тени, и лишь лицо освещалось мягким желтоватым светом. Мужчина немного расслабился: так не бросался в глаза его убогий и затрапезный вид.

– Саша, ты посиди немного, отдохни, я сейчас…

Ирина Николаевна заглянула в соседнюю комнату. Больной с самым благодушным видом полусидел на кровати и о чём-то оживлённо рассказывал. Эрик, сидя в кресле и держа на коленях альбом, рисовал и слушал Бориса Григорьевича.

— Ну, ребята, как дела, вы обедали? – Ребята дружно кивнули. – Вот и молодцы. Как ты себя чувствуешь, Боря? – поинтересовалась она, хотя и так было видно, выглядел больной просто молодцом. Слава Богу!

– Замечательно, на поправку пошёл, слабость вот только… – весело отрапортовал Борис Григорьевич. – Там кто-то пришёл с тобой?

– Да, бывший мой студент, встретились случайно у магазина. Он мне помог донести сумки, а я его на чай пригласила. Сто лет его не видела, интересно поговорить, узнать, как сложилась его жизнь. Талантливый парень был… Вам чайку сделать? – Мужчины снова дружно кивнули.

Проходя мимо гостиной, Ирина Николаевна улыбнулась Александру и поспешила на кухню. Чуть позже она отнесла один поднос больному и Эрику, а второй поставила на журнальный столик перед Александром. Разлив по чашкам чай, она слегка подтолкнула к гостю тарелку с бутербродами. Немного поколебавшись, он взял один, потом другой… Женщина подливала в его чашку чай, а гость уплетал за обе щёки бутерброды с ветчиной и сыром, потом съел печенье, конфеты, что были в маленькой вазочке. Ирина Николаевна жалостливо смотрела на него и молчала, пусть покушает.

– Ну, а теперь рассказывай, что случилось?

Александр опустил глаза, вздохнул.

– Да нечего рассказывать. Сломался я.

– Это я вижу, что сломался. Что случилось-то? – и добавила более жёстко: – Саша, ты не стесняйся – я тебе в матери гожусь, давай всё как есть выкладывай, как маме. Я тебя всегда за сына считала, гордилась тобой и радовалась твоим успехам. Такой красавец был, умница, такие надежды подавал. А сейчас? Сердце же кровью обливается, глядя на тебя. Ты не хмурься, я ведь это говорю не для того, чтобы обидеть тебя, унизить или оскорбить. Нет, что ты. Я хочу помочь тебе, а для этого нужно знать, что произошло. Ты понимаешь меня, Саша?

Гость снова вздохнул.

– Вы знаете, я ещё в институте, на предпоследнем курсе, женился, вскоре дочка родилась. Я безумно любил, просто обожал их обеих – и жену, и дочку. Работал как лошадь, чтобы у них было всё, чего не пожелают. С одним приятелем мы открыли свой бизнес по продаже оргтехники, дела пошли прекрасно. Деньги появились. Купили квартиру в Москве, ездили отдыхать. Как жена говорила, жили в полном шоколаде, – горько усмехнулся Александр. – А около года назад мои девочки пропали. Вскоре их обеих нашли зверски убитыми на какой-то съёмной квартире… – рассказывал Александр своим коленям, но услышав, как охнула Ирина Николаевна, он поднял глаза на неё. Сколько горечи, муки и обиды было в его глазах!

– Только по анализу ДНК удалось опознать их, – скорбно продолжил гость. – Меня тогда вызывали на допросы бесконечное число раз, чуть не посадили. Кто первый подозреваемый в таких случаях? Конечно, муж.

– Да, но дочь… Неужели они всерьез думали, что ты убил собственную дочь? – возмутилась Ирина Николаевна.

– В том-то и дело, что она не моя дочь. Я взял жену уже сильно беременную от другого, не от меня, – пояснил Александр и продолжил: – Потом было доказано, что во время убийства меня видели в другом конце города не менее пяти человек, то есть у меня крепкое алиби. И от меня отстали.

Мужчина замолчал, разглядывая свои колени, на щеках играли желваки, губы подергивались.

– И что, убийцу так и не нашли? – тихо спросила Ирина Николаевна.

– Нашли… Я с горя стал пить… потом меня попросили с работы… А, конченный я человек. На работу я теперь не устроюсь – кто меня такого возьмёт.

– Так, парень, ты не дури. Надо взять себя в руки. Работу найдем, об этом ты не печалься. Главное, ты должен очнуться, захотеть жить, активно жить.

– Вот, вот главное – Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ! – воскликнул Александр, и на мгновение женщина увидела в этом полу-бомже того, прежнего Сашу – умного, жизнерадостного, сильного, целеустремленного. Увидела и подумала: «Нет, тот Саша жив и хочет жить, только ты его запрятал на илистое дно своей души».

– А я ещё раз тебе говорю – не глупи, ты ещё так молод. Всякое в жизни бывает. Не только ты потерял жену и дочь, другие тоже хоронят родных и близких, но жизнь продолжается и после их ухода. Ладно, уже поздно. Поговорим подробнее в другой раз. Ты, главное, вспомни: спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а я тебе помогу. Сейчас Эрик отвезёт тебя домой. Я подумаю на счёт твоего трудоустройства. Ещё увидимся. Ты, главное, не раскисай.

Мужчина затравленно посмотрел на неё и нехотя улыбнулся, явно давая понять, что давно уже не верит никаким словам – никому и ничему.

– Эрик! – крикнула Ирина Николаевна, из соседней комнаты появился Эрик и вопросительно взглянул на бабушку. – Эрик, детка, уже поздно, отвези Александра домой, пожалуйста.

– Да без проблем, – ответил парень и пошёл в прихожую одеваться. Подойдя ближе, он взглянул на гостя бабушки, на мгновение застыл и слегка отпрянул – на него с незнакомого лица смотрели глаза Димы. По лицу Эрика пробежала целая гамма чувств – испуг, удивление, облегчение, радость. Широко распахнутыми глазами он смотрел в его, Димины глаза. Но почему в них столько печали, боли, усталости?

– Это мой внук, Эрик. А это Александр Шмелёв, мой бывший студент, любимый ученик, – представила мужчин друг другу Ирина Николаевна.

Голос бабушки вывел Эрика из оцепенения. Он пожал протянутую руку, по-прежнему не отрывая взгляда от глаз гостя, потом накинул куртку, обулся и взялся за дверь. Александр был уже готов.

– Может, не надо… Я сам на метро доберусь, – робко произнёс гость, но Эрик уже открыл дверь и подталкивал его сзади на выход. Александр Шмелёв простился с Ириной Николаевной вышел вслед за парнем.

Глава 2

Александра поразила реакция Эрика в прихожей: ему показалось, что парень его узнал. Теперь, сидя в машине, он пытался вспомнить, где мог видеть Эрика. Ведь если парнишка его узнал, значит и он, Александр, должен был его где-то раньше встречать. Но тщетно, вспомнить не мог, как не пытался, хотя забыть такого колоритного парня вряд ли возможно. Красивая кожаная куртка, как у рокеров, бешеных денег стоит, сам высокий, широкоплечий, узкобёдрый, длинные густые и блестящие волосы темно-пепельного цвета, лицо красивое до неприличия. Александр посматривал на водителя – парень явно взволнован, о чём-то лихорадочно думает. Шмелева начало тяготить молчание, и он обратился к парню:

– Эрик, ты с Ириной Николаевной живёшь? Ничего, что я на «ты»?

– Ничего. Да, я с бабушкой живу, – бегло взглянув на спутника, ответил парень.

– А родители живы? – снова поинтересовался Александр и, сам отвечая на свой же вопрос, добавил: – Наверное, учиться приехал в Москву откуда-нибудь из глубинки и пока живёшь у бабушки?

– Да нет, я москвич, – усмехнувшись, ответил Эрик. – Родители мои живы и здоровы, но живут в Германии, а я не поехал с ними, с бабулей остался, в России.

– Патриот значит? Похвально. А может, глупо. Ну да, не мне судить, это твое личное дело.

Стояли на светофоре, и лицо Александра хорошо было освещено из-за какофонии уличных огней. Он вновь поймал на себе пристальный взгляд Эрика.

– Мы с тобой где-нибудь раньше встречались? – мрачно спросил мужчина, не любивший недомолвок. – Я понял, что ты меня узнал, но я, как не пытаюсь, не могу тебя припомнить.

– Да нет, я раньше вас никогда не видел. Просто вы несколько похожи на одного моего знакомого. Глазами.

– А, бывает, – несколько расслабился Александр.

Они ехали по ночной Москве и думали каждый о своем.

«Странный какой-то парень – красивый и длинноволосый, как девушка, и одет странно – кожа, металлические цепи и заклепки. Странный, но интересный, что-то в нём есть такое, загадочное, – думал Александр Шмелев. – Сейчас приедем, распрощаемся…» Ему стало страшно, почему-то дико не хотелось идти одному домой, в пустую квартиру. Хотелось, чтобы дорога не кончалась. Сидеть бы так в уютном салоне машины с этим красивым пареньком и молчать. Он знал, что когда вернётся домой, воспоминания, всколыхнувшиеся сегодняшним разговором с Ириной Николаевной, начнут терзать его с прежней силой.

Но, увы, всё когда-нибудь, да кончается. Машина остановилась недалеко от подъезда, но оба не спешили. Александр лихорадочно соображал, как бы пригласить под благовидным предлогом Эрика в гости к себе домой, но в голову не приходило ни одной мало-мальски путной идеи. Очень надо молодому парню идти в гости к старому незнакомому человеку на ночь глядя. Так ничего и не придумав, мужчина вздохнул и открыл дверцу машины.

– Спасибо тебе, парень, что подвёз. Передавай привет Ирине Николаевне. Может, увидимся когда.

Он вышел из машины и пошёл, ссутулившись, к подъезду. Эрик тоскливо смотрел ему вослед. «Сейчас он уйдёт, и я больше никогда его не увижу. Я не могу потерять Диму ещё раз. Ну, не Диму, но глаза, его глаза». Рана, казалось бы, затянувшаяся за два года, снова мучительно болела и кровоточила. Парень заглушил мотор, решительно вышел из машины, включил сигнализацию и почти бегом поспешил за Александром. Тот, услышав шаги за спиной, резко обернулся, и губы его дрогнули в робкой улыбке, а глаза смотрели чуть теплее.

– Постой, Александр, мне кажется, тебе сегодня не хотелось бы возвращаться одному в пустую квартиру. Ты извини, но слух у меня хороший, и я кое-что слышал из вашего разговора с бабулей, – Эрик почти умолял глазами своего нового знакомого пригласить его к себе в гости.

– Пошли, коль не шутишь, – явно обрадовался Шмелев.

Парень мягко улыбнулся и пошёл рядом. Небо опалесцирующе светилось молочно-белым сиянием, отчего было очень светло, несмотря на поздний час. Тихо падал большими хлопьями снег.

Войдя в квартиру вслед за Александром, Эрик стряхнул с волос снежинки, разделся, повесил куртку, огляделся – и разуваться не стал. Грязь кругом была неимоверная, похоже, тут несколько месяцев не убирались. Он прошёл и огляделся: квартира хорошая, большая, обставлена со вкусом, но захламлена и запущена, пылищи везде – хоть картины пиши, а по углам пыль лежала хлопьями. Вещи живописно валялись повсюду. Да, запущенность, конечно, ещё та – сделал вывод парнишка.

– Ты располагайся, где понравится. Я сейчас, – донёсся с кухни голос Александра.

Эрик ещё походил по квартире. На подоконнике в гостиной стояли две фотографии в чёрных рамках. На одной была изображена молодая женщина с ослепительной улыбкой голливудской кинозвезды и глуповатыми глазами, на другой – рыжеволосая девочка-подросток. И рамки, и сам подоконник – тоже все в пыли. Тут же и высохший огрызок яблока, и полная окурков чайная чашка, и пожелтевшие газеты. Кругом такой беспорядок! Как он живёт здесь, это же свинарник, а точнее – филиал городской свалки, а не жилище человека!

– Извини, у меня сегодня несколько не прибрано, – светским тоном произнёс Александр, неся из кухни бутылку водки, две рюмки, блюдце с нарезанным черствым сыром и хлебом.

– Да уж, – усмехнулся Эрик. – Как ты живёшь в таком беспорядке?

– А, не это главное, парень. Важно то, что у меня в душе такой же бардак, – отмахнулся хозяин квартиры. Он сбросил на пол с журнального столика весь мусор, что на нём лежал, притер пыль какой-то тряпкой – не то полотенцем, не то футболкой – и поставил на относительно чистую столешницу водку и закуску. Увидев некоторое замешательство Эрика перед тем, как сесть в кресло, добавил, мрачно усмехнувшись:

– Да садись, не бойся, кресла чистые, не пыльные. Эй, а ты чего в кроссовках? Они зимние, наверное, ты упреешь в них. Сейчас я тебе тапки принесу.

Он вернулся из прихожей с практически новыми мягкими шлепанцами. Эрик переобулся и хотел было отнести кроссовки в прихожую, но Александр как радушный хозяин отнёс сам.

– Водку будешь? – вернувшись, спросил мужчина и налил до краев две рюмки.

– Нет, я не пью, – тихо ответил Эрик. Александр вскинул глаза на него и тут же потупился.

– И правильно. Ты не думай, я не алкоголик, просто сейчас мне надо немного успокоиться. Всколыхнулось в душе всё, как ил в болоте. А чай будешь? Я чайник поставил.

– Я бы кофе выпил, если есть.

– Есть, правда, растворимый, но очень хороший. Ещё с той жизни остался, – обрадовался Александр, что хоть чем-то может угостить парня. Он взял в руку рюмку с водкой, хмуро посмотрел на неё и опрокинул содержимое в себя.

Он тяжело вздохнул и уставился на свои колени.

– Ты не можешь прийти в себя после смерти жены и дочки? – мягко спросил Эрик, сочувственно глядя на Александра. Тот в ответ нахмурился и залпом выпил вторую рюмку, предназначавшуюся Эрику. – Я не должен был спрашивать? Тебе больно о них слышать?

Интересный этот парень, внук Ирины Николаевны, – высокий, красивый, от девушек, должно быть, отбоя нет, а глаза грустные. И волосы эти, почти с плеч свисают, как у девушки. Непривычно как-то, а красиво – густые тёмно-пепельные волосы блестели и переливались при малейшем движении, отчего это красивое лицо становилось ещё прекраснее, казалось каким-то неземным. А голос какой! Тихий, с небольшой хрипотцой, но мягкий и вкрадчивый, даже волнующий. Александр вдруг ухмыльнулся про себя – несмотря на тяжесть в душе, он сидит и любуется мальчишкой.

– Тебе сколько лет? – спросил вдруг мужчина.

– Двадцать недавно исполнилось, – просто ответил Эрик, не удивившись вопросу.

– Да?! Я думал ты старше, – поразился Александр и неожиданно для самого себя добавил: – У тебя глаза грустные. Тоже горюшка хлебнул, – то ли спросил, то ли попросту констатировал факт.

Эрик опустил голову и промолчал. С кухни донесся визгливый призыв чайника, и мужчина отправился исполнять обязанности гостеприимного хозяина. Эрик достал телефон.

– Бабуля, ты меня сегодня не жди, я у Александра останусь, – в трубке повисло напряжённое молчание, и Эрик поспешил пояснить: – Это не то, что ты подумала. Просто ему надо выговориться, а я готов его выслушать.

– Да-да, конечно, – смешавшись, ответила Ирина Николаевна.

Эрик убрал телефон, Александр принёс красивый бокал с кофе.

– Я посластил. Может, не надо было?

– Нет-нет, всё правильно. Я сладкоежка, – улыбнулся смущённо, совсем по-детски, парень.

Губы Александра дрогнули в улыбке, он чуть не с нежностью посмотрел на этого чужого парнишку, вспомнил дочку и снова почернел, как туча.

Эрик взглянул на Александра своими тёмно-серыми глазами и негромко произнёс:

– Ты расскажи мне всё. Поверь, тебе станет легче.

– Оно тебе надо?

– Надо. Поверь, чтобы справиться с горем, надо заново пережить его, рассказать обо всём и при этом пройти весь путь заново, с самого начала. Только тогда ты увидишь новую дорогу, ведущую вперёд. Пожалуйста, – настойчиво попросил Эрик.

– Не знаю… Ты так молод… Зачем тебе вся эта грязь? – Эрик удивлённо вскинул глаза на Александра. Потеря жены и дочери – это трагедия, горе, но причем тут грязь? – Вот говорят, друг познается в беде. Как оказалось, у меня нет ни одного друга. Ни единому человеку нет до меня никакого дела, – обречённо вздохнул Александр, и было видно, что он уже поставил на себе крест и смирился с этим.

– Ты не прав, – мягко возразил Эрик своим тихим с хрипотцой голосом, – один друг у тебя есть – я. И я хочу тебя выслушать, хочу тебе помочь.

– Да мы знакомы-то пару часов, – отмахнулся раздражённо Александр, – да и чем ты можешь помочь?

В глазах Эрика промелькнула обида, он опустил голову и промолчал. Александр вдруг понял, что пытается сорвать злость на ни в чём не повинном парне. Ну вот, ни за что ни про что обидел. В чём мальчишка-то виноват? В том, что проявил сочувствие? А потом удивляюсь, что друзей у меня нет. Кто ж с такой свиньёй неблагодарной дружить-то будет!

– Ты прости меня, сорвался я на тебя ни за что ни про что, – покаялся Александр, Эрик взглянул на мужчину печальными глазами и слабо улыбнулся.

– Ничего, проехали.

– Ну, хорошо, мне, наверное, действительно надо выговориться. Значит так… На четвёртом курсе в комнату одной моей знакомой девушки подселили первокурсницу, – начал свой рассказ Шмелев. – Я как увидел её, сразу понял – я пропал. Белокурые кудряшки на голове, большие глаза чуть навыкате, вздернутый носик, фигурка, как у куколки, и игриво-шаловливый взгляд. Ну, ты меня понимаешь, – Эрик потупился и снова поднял глаза на рассказчика.

– Я влюбился по уши с первого взгляда. Девочка тоже не стала ломаться. И понеслось. Я был на седьмом небе от счастья. Думал, никто не может быть счастливее меня. Представляешь, я тогда всерьёз думал по ночам, за что мне такое счастье досталось? Чем я заслужил? Такая красавица – и моя, и любит меня! Я просто голову потерял, ходил, как шальной! Ни о чём думать не мог. Верочка моя на меня ресницами махнёт – всё, сердце моё готово выскочить из груди и плясать камаринскую. Такая любовь у нас случилась, что просто не любовь, а тайфун какой-то.

Однажды утром у меня так схватило живот, что не вдохнуть, не выдохнуть. Маленько подождал, вдруг пройдёт, но нет, боль, напротив, усиливалась. Когда терпеть стало невмоготу, мой сосед по комнате вызвал неотложку, и меня увезли в больницу, прооперировали – удалили воспалённый аппендикс. На следующий день в палату ворвалась моя Верочка – шумная, весёлая, темпераментная.

***

– Ну, ребята, как дела, как настроение? – весело спросила Верочка, обращаясь ко всем четверым мужчинам, лежащим в палате. – На улице погода – просто прелесть: лёгкий морозец, солнышко светит, птички поют, заливаются, снег блестит. Красота! А вы лежите, нет чтобы пойти погулять. Это я шучу, для тех, кто не понял. Шурочка, как ты себя чувствуешь? – и, не ожидая ответа, продолжила: – Я вам сейчас анекдот расскажу, мне сегодня рассказали его – я так смеялась! Так вот. Сидят на ветке воробей и ворона. Ворона смотрит на соседа и спрашивает: «Ты кто?» Воробей отвечает: «Орёл». Ворона удивилась: «Орёл?! А что такой маленький?» – «Болел».

Верочка сама расхохоталась. Смеялась она потешно, слегка похрюкивая, но так заразительно, что все четверо пациентов, держась за швы, тоже засмеялись. Даже дедушка у окна, который всю ночь стонал и охал, и то осторожно захихикал, смешно сморщив высохшее личико. Дверь открылась, в палату вошёл их лечащий врач – рыжеволосый, рослый, худой мужчина лет тридцати с веселыми глазами. Увидев хорошенькую Верочку, он приосанился и игриво воскликнул:

– Вот у нас где весельчаки собрались, на всё отделение хохочут. Нечасто в хирургии больные так задорно смеются, а смех – лучшее лекарство. Вы, девушка, мой конкурент.

Верочка кокетливо потупилась, а потом полоснула своими голубыми глазищами по молодому доктору.

Все шесть дней Верочка приходила к Саше в больницу. Или к Шурочке, как она называла Александра. Честно говоря, он терпеть не мог, когда его называли Шурой, но ведь ей-то всё равно, и он терпел. Вся его палата ждала прихода Верочки, как глоток свежего воздуха. Девушка появлялась, и вся комната заполнялась смехом, радостью, жизнью.

***

– Я вернулся в общагу из больницы, и всё пошло как раньше – любовь, учёба, счастье. А через три месяца Верочка меня огорошила известием о своей беременности. Я сильно испугался, говорю как есть. Мне тогда было примерно как тебе – двадцать один год. Студент, живу в общежитии, а тут ребёнок. На что жить и где? Я только на четвёртом курсе учился. Короче, я был в шоке. Что делать? Верочка в слёзы – если бы ты меня любил, ты бы радовался, а ты… Истерики, слёзы, выяснения отношений… Кошмар! – Александр усмехнулся. – Ещё кофе хочешь?

– Пока нет, спасибо.

Александр встал, подошёл к окну и продолжил свой рассказ, глядя в окно:

– Пострадал я, пострадал, а потом как-то успокоился. Думаю, чего после драки кулаками махать, дело сделано – ребёнок уже есть, растёт, живёт. Хочешь не хочешь, а факт, и надо думать, как жить дальше. Ближе к лету я нашёл работу. Устроился дворником и нам дали однокомнатную служебную квартиру. Трудился тренером детской футбольной команды при этом же ЖЭКе. Работал грузчиком в оптовом магазине. Летом-то ничего, а вот как учеба началась, тяжело стало, – Александр повернулся лицом к Эрику и мрачно усмехнулся. Парень сочувственно смотрел на него и, молча, слушал. – Но нужны были деньги – малыш был на подходе, а ему столько всего надо! Да и своё собственное жильё – тоже немаловажно. И вот в середине октября Верочку «скорая» увезла в роддом, а на следующий день я стал отцом дочки, – помятое и давно не бритое лицо Александра разгладилось и просветлело от воспоминаний. Эрик мягко улыбнулся, разделяя с ним радость. – В день выписки меня ждал сюрприз: когда дома Верочка развернула малышку, то оказалось, что «моя» дочка – рыжеволосая, как хирург, который делал мне операцию. Гнев ядом растёкся по телу, это был удар ниже пояса. Я же боготворил её и был уверен, что и Верочка меня любит, а чуть я слёг, она тут же нашла мне замену.