Текст книги "Круг перемен"

Близ районного центра Успенск,
2019 год

Утро Анфиса провела за обработкой снимков и сумела выехать из города лишь к полудню. Каждый раз, выходя из дома, она испытывала мимолётное ощущение чуда от того, что у неё есть маленькая квартира, пусть ипотечная, пусть в области на границе с городом, но своя; плюс машина – недорогая, с изрядным пробегом, но тоже своя, родная и послушная, заработанная собственными руками.

День, когда она получила ключи от квартиры, до сих пор греет душу приятным волнением. Наверное, оно понятно лишь тому, кто, недоедая и недосыпая, долго горбатился за свои заветные метры. Спасибо незнакомке, подарившей фотокамеру.

Оставленных с камерой денег хватило заплатить за учёбу: если кто-то думает, что достаточно приобрести фотоаппарат и пройти курс в интернете, то он ошибается. Скорее всего, интернет-курсы научат ставить свет под углом сорок пять градусов и назовут это «рембрандтовским освещением», но почему именно рембрандтовским, придётся осмысливать самостоятельно или шагать на следующую ступень обучения, явственно ощущая отчаянную нехватку знаний. Кроме того, есть разные специализации фотографов: есть свадебные фотографы, семейные, фотографы-предметники и стрим-фотографы, которые снимают сценки на улице, есть папарацци, рекламные фотографы, фотожурналисты…

Анфиса выбрала одну из самых редких и трудных специальностей – профессию промышленного фотографа. Её всегда завораживала красота архитектуры или тени на обломках зданий, что скользили вне времени и пространства, указывая путь в вечность. Преображаясь на фото, дома и руины словно позволяли одним глазком заглянуть за завесу тайны, накрепко вмурованную в толщу их стен.

С тех пор как она стала фотографом, её не оставляло чувство благодарности незнакомой девушке, однажды вечером появившейся в коммуналке близ Таврического сада. Иногда Анфиса думала, что каждому человеку судьба посылает перемены, но очень сложно не растеряться, не испугаться и перешагнуть через порог, иначе можно так и остаться стоять возле открытой двери.

Когда машина подъехала к искомой точке, день тихо скатывался к вечеру, шелестя листвой в кронах деревьев. На верхушки сумрачных елей вечерняя заря успела накинуть рваное покрывало тумана, который невесомо дрожал в лучах заката.

Сверившись с навигатором, Анфиса припарковалась у обочины дороги и окинула взглядом открывшееся пространство. Кажется, здесь. Не спеша выбираться наружу, она побарабанила пальцами по рулю, проверила почту в телефоне и на всякий случай сообщила в диктофон, что в восемнадцать тридцать прибыла на место фотографировать бывший особняк купцов Беловодовых.

Любая нормальная девушка наверняка остереглась бы одна бродить по лесу в незнакомом месте, да еще вечером. Анфиса вздохнула, поменяла кроссовки на резиновые сапоги и достала камеру. Нормальные девушки не становятся промышленными фотографами, они снимают свадьбы, приглашают семьи на фотосессии и умело создают иллюзию счастья в красивых интерьерах.

Её пронзило чувство одиночества. Не того уютного одиночества в стенах квартиры, с книгой в руках и шоколадкой, а безбрежного, глобального одиночества, когда кажется, что ты единственный человек во Вселенной. Если не считать комаров.

Прихлопнув на лбу кровососа, Анфиса достала из бардачка спрей с репеллентом и нажала на головку распылителя. Если верить навигатору, дальше придётся идти пешком по дороге, густо поросшей иван-чаем. Полчаса на обзор местности, а потом ужин и ночёвка в машине, чтобы утречком со свежими силами приступить к работе.

Бали, 2019 год

Песок на Бали был вулканический, серый, как неочищенная соль. Инна расстелила полотенце, легла на спину и стала наблюдать за белым облаком у кромки горизонта. Сначала облако напоминало очертания башни, а потом ветер безжалостно разорвал его на несколько пушистых комьев и играючи разбросал по небу.

Делать нечего, читать не хочется, общение с друзьями надоело. Только и остаётся, что валяться на пляже и ждать, когда позвонит Лёнька. Тогда она вскочит, свернёт полотенце и побежит за ним с собачьей преданностью, куда бы он ни позвал. Желание постоянно находиться рядом саднило, как упорная зубная боль, и Инна изо всех сил старалась не думать о Леониде, но мысли постоянно прилипали к его персоне. Где он? Почему так долго не звонит? И главное, с кем он сейчас? Откуда-то подспудно точила мысль, что она привязалась к нему от скуки, но сердцу хотелось вопреки всему верить в любовь.

Инна повернула голову и посмотрела вдаль на прибрежную полосу пляжа, заполненную народом. То тут, то там торчали разноцветные зонтики. На высоком флагштоке хлопало на ветру голубое знамя, каким отмечают пляжи высокого качества.

Она сторонилась толпы отдыхающих и предпочитала скрытое местечко между двух скал, куда можно пройти лишь по одной малозаметной тропке, вырубленной в скале. Песок и ветер с океана придали ступеням полукруглую форму, и если не знать, за что цепляться, то легко можно сломать себе шею, поэтому туристы сюда не совались.

Сердце упало и подскочило, когда между камней замелькал белый лоскут Лёнькиной футболки. Пришёл! Сердце подпрыгнуло и упало. Хотя внутри всё задрожало от счастья, Инна прикрыла глаза и сделала вид, что дремлет.

– Привет, красотка!

Он растянулся рядом на песке и замолчал. Инна улыбнулась. Сейчас его молчание безраздельно принадлежало ей одной. Ну, может быть, ещё волнам, шелестящим у подножия скал.

Леонид стянул с себя футболку, скомкал и бросил к ногам Инны.

– Почему не спросишь, как у меня дела?

Инна пошевелилась:

– Как у тебя дела?

Сквозь полуприкрытые ресницы она посмотрела в его лицо с крупными рыжими веснушками.

– Мне осталось привезти медведей.

Прежняя бизнес-идея Леонида заключалась в торговле дорогой недвижимостью для открытия коуч-школ. План с треском провалился вместе с вложенными деньгами, и теперь Лёнька горел идеей открыть русский бар «Три медведя». Для открытия требовалась ни больше ни меньше как доставка из России двух чучел медведей на задних лапах. Инна предлагала нарисовать или, например, вырезать их из дерева, но Леонид сурово пресёк все её фантазии – только натурпродукт, потому что предполагается открыть элитный бар с казачками вместо официантов и народным оркестром балалаечников. Ладно, смуглолицые казачки-балийцы постоянно нуждаются в работе, но откуда возьмутся балалаечники, Инна не бралась угадать.

– Насчёт медведей я договорился, но не хватает денег на транспортировку. Поможешь?

Леонид зачерпнул горсть песка и стал через пальцы сыпать ей на живот. От его тела на Инну падала тень, и Инна знала, что если она ответит отказом, то он уйдёт. Но денег не было.

Она села и взглянула ему в глаза. Знала, что смотрит жалко, ищуще, но по-другому с Лёней не получалось, почему-то рядом с ним она всегда ощущала себя виноватой просительницей.

– Лёнечка, я не могу сейчас. Правда. У нас завтра срок уплаты аренды, а мама ещё не сделала перевод.

– Так поторопи. – Его голос зазвучал требовательно.

– Я что-нибудь придумаю, Лёнчик, обещаю, – путано пролепетала Инна, лихорадочно прикидывая возможные варианты. Представились ироничные глаза Дениса, который давно посоветовал послать Леонида куда подальше и не пускать на порог. Если бы она могла так сделать! Если бы могла! Иногда по вечерам, когда чувство одиночества особенно обострялось, она плакала от собственной глупости, завалившей её с головой, словно серый балийский песок.

Успенский район, 2019 год

Анфиса увидела церковь с дороги. Приземистое бревенчатое строение выглядело почти заброшенным, если бы не мерцание огонька за оконным стеклом в простой керосиновой лампе с фитилём. Толстый сруб украшали резьба по дереву над крыльцом и островерхий конус с крестом вместо привычной луковицы.

Пасмурный день мягкой кистью размазывал краски лета по крыше из тёмной дранки. Изумрудный мох на бурых валунах фундамента выглядел почти чёрным. Лесная чаща плотно смыкала кроны вокруг церкви, оставив место для узкой тропки посреди ельника.

Почти сутки на развалинах дома Беловодовых она караулила особый, золотистый свет неба, но погода окончательно испортилась, и Анфиса решила, что успеет быстро смотаться в ближайший населённый пункт и пополнить запасы продовольствия. Времени оставалось в обрез, потому что если поймать переход от вечерней зари к ночи, то может получиться сказочный снимок. Она устала и проголодалась, но проехать мимо подобного маленького чуда представлялось совершенно невозможным.

Остановив машину, Анфиса достала камеру и шагнула на мягкий песок грунтовки, щедро пересыпа вший обочину.

Казалось бы, то место, где она работала, находится всего в семи километрах: тот же лес, та же местность, а тишина разная. Там, у особняка, в руинах постоянно слышался плач ветра и жалобно скреблись о кирпичную кладку проросшие сквозь щели кусты ольхи. А тут, у церкви, тишина была какая-то особенная, бархатная, невесомая, как опадание лепестков с яблони.

Призывный свет лампы в окне завораживал и притягивал. Быстро сделав несколько снимков, Анфиса натянула на голову капюшон толстовки и приблизилась к двери, приоткрытой на узкую щёлку.

Золотистый свет лампы тускло освещал тесное пространство церкви, бликами отражаясь на нимбах икон. Анфиса увидела скромный деревянный иконостас, распятие в дальнем углу и женщину, которая сидела на лавке и что-то быстро писала карандашом в школьной тетради.

При взгляде на Анфису женщина встала и улыбнулась:

– Проходите, не стесняйтесь. К нам редко заглядывают. – Она указала взглядом на лампу: – Я зажигаю лампу, чтобы знали, что открыто. Но все летят мимо, мимо и не останавливаются.

– А почему вы не зажжёте большой свет или прожектор у входа? – спросила Анфиса.

Женщина вздохнула:

– Да откуда же здесь электричество? Никто не станет провода тянуть ради церквушки, что на одной Божией воле держится. То, что она больше ста лет простояла, уже непостижимо для разума. Революция, война, перестройка, разруха – гиганты в пыль рассыпаются, а она всё стоит. – Женщина была полной, румяной, с прядью пепельно-русых волос у виска, что непослушно падала на щёку. Одним пальцем женщина заправила волосы под платок. – Мы с подругами тут по очереди дежурим, но бываем не каждый день – добираться неудобно. Я чаще других бываю, потому что на мотоцикле езжу. – На немой вопрос Анфисы она усмехнулась: – Я мотоцикл за пристройкой прячу, с дороги не видать.

– А батюшка есть?

– Есть, есть, – радостно откликнулась женщина. – Как не быть! Отец Захарий по праздникам служить наезжает из ближайшего монастыря. Тогда и народ подтягивается: то свои, местные, то заезжие любопытствуют, когда видят, что народу у церкви много. – Она с интересом взглянула на Анфису: – А вы? – Она немного подумала и перешла на «ты». – А ты откуда?

В её любопытстве не слышалось ничего фальшивого или равнодушного, как случается, если спрашивают из вежливости, и Анфиса охотно откликнулась:

– Я приехала из Петербурга на несколько дней. У вас тут неподалёку остатки усадьбы, я их фотографирую для рекламного проспекта.

– У Беловодовых? – Женщина всплеснула руками. – Так ведь и нашу церковь купчиха Беловодова построила. А перед тем как усадьбу спалить, отдала нам икону.

– Спалила? Сама? – невольно вырвалось у Анфисы.

– Ну да. После революции новая власть постановила изъять имущество. Хозяйка и подожгла особняк, чтоб врагу не достался.

– Что с ней случилось, с купчихой?

– Да кто ж теперь расскажет? Слышала, будто говорили, что комиссар её лично застрелил; кто думает, что утопилась, а моя бабушка вспоминала, что исчезла она и как сквозь землю провалилась. Теперь дело прошлое, спросить не у кого, одна икона от господ Беловодовых и осталась.

Коротким шагом женщина переместилась вправо, и напротив глаз Анфисы оказалась небольшая икона в необычном металлическом окладе. Стоящая на облаке Богородица с Младенцем на руках нежно и скорбно смотрела на коленопреклонённых солдат в форме русской армии. На заднем плане виднелись палатки, горели костры, в сгущавшихся сумерках темнела полоса леса.

Икона притягивала к себе необычностью образов, каким-то непостижимым образом раздвигая пространство и время. Может быть, потому, что церковь тоже окружал лес, или это мерцающий огонёк лампады создавал эффект присутствия там, рядом с молящимися солдатами.

Несколько мгновений Анфиса молчала, не отрывая взгляд от необычного образа.

– Икона называется Августовская, – объяснила свечница, делая упор на букву «у».

– Августовская? – машинально переспросила Анфиса.

– Нет, не Августовская, а Августовская, – поправила женщина. – Название не в честь месяца августа, а в честь явления Богородицы русским войскам в Галиции, в местности под названием Августа. – Наверное, женщине приходилось объяснять прихожанам много раз, потому что интонация неуловимо изменилась на учительскую. Она скользнула пальцами по окладу иконы: – Явление произошло в ночь на четырнадцатое сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года перед большим сражением, которое закончилось победой.

Анфиса вздрогнула от изумления:

– У меня четырнадцатого сентября день рождения!

Женщина тронула её за руку:

– Значит, правильно ты в нашу церковь заглянула, всё промыслительно, и ничего не происходит просто так.

– Можно я сфотографирую икону? – попросила Анфиса, почти уверенная, что получит отказ. Всё-таки икона не музейный экспонат, чтоб её каждый любопытный фотографировал.

Но женщина по-доброму улыбнулась, рассыпая морщинки по уголкам рта. Она принадлежала к людям, которые могут расположить к себе только за счёт искренности, какую не купишь ни за какие деньги. С лёгкой завистью Анфиса подумала о счастье иметь такую замечательную маму. Наверняка дочки рассказывают ей свои секреты, понимающе шушукаются, по-доброму подшучивают друг над другом, вместе плачут и вместе смеются.

– Почему нет? Фотографируй на здоровье.

Стараясь, чтобы снимок не бликовал, Анфиса выбрала нужный ракурс, и камера послушно защёлкала, навсегда запечатывая изображение в свои недра. Потом, в трудную минуту, можно будет подолгу рассматривать икону в мельчайших подробностях, вспоминая об этой тёплой встрече в крошечной церкви, построенной госпожой Беловодовой.

Кстати, надо запомнить название иконы и поискать информацию в интернете.

* * *

За три дня у развалин особняка Беловодовых Анфиса успела сделать массу снимков, но никак не удавалось ухватить момент, в котором сходятся все составляющие идеальной картины, включая сам объект и окружающее пространство. Одно дело – сделать стандартные фото на фоне неба, и совсем другое – дождаться, когда руины живописно подкрасит розовато-багряный цвет солнца или над трубой от камина блеснёт оранжевая полоса заката, уводящая кадр в бесконечное пространство.

Чтобы увидеть будущую красоту, необходимо в любой замарашке суметь рассмотреть нынешнюю. Каждое место имеет своё волшебство и свою потаённую историю, которую обязательно ненароком выдаст, если проявить терпение и настойчивость.

Все три дня Анфиса урывками спала в машине, выскакивая ночью на любой просвет в тучах. Но сегодня к вечеру пошёл дождь, и, значит, работа откладывалась на неопределённое время. Холодные капли стекали по лобовому стеклу машины и барабанили по крыше, навевая дремоту. Анфиса порадовалась, что успела заранее сварить кофе на походной мини-плитке и залить им полный термос.

Раскинув спальный мешок, она взбила повыше подушку и улеглась с ноутбуком. Иногда маленький рост имеет преимущества перед дылдами. Монотонный шум располагал к отдыху. Анфиса озабоченно посмотрела на клубы туч над обломками усадьбы. Если дождь затянется, то придётся остаться здесь ещё на пару-тройку дней, а потом в лихорадочном темпе обрабатывать отснятый материал.

Заряд батареи ноутбука следовало беречь, поэтому она быстро перегнала с камеры фотоснимок иконы, а затем вбила в поисковик искомые данные. Интернет знает всё:

«Августовская икона Божией Матери – почитаемая в Русской церкви икона Богородицы, написанная в память её явления в 1914 году русским солдатам перед битвой под городом Августовом Сувалкской губернии Царства Польского и Российской империи (ныне Подляское воеводство, Польша)…»

Закрыв ноутбук, Анфиса вышла из машины под серую настырную морось. Представился польский лес, тронутый осенним разноцветьем, почувствовался запах тления опавшей листвы, дыма костров, полевой кухни, привиделись солдаты возле палаток и звёздное небо с необъятной глубиной вечности.

…Стучали ложки о котелки, кто-то пошёл спать, кто-то чистил оружие… Внезапно возле самой яркой звезды высыпал круг из мелких звёздочек. Расширяясь в стороны, круг темнел, выпуская наружу как бы из туннеля женскую фигуру с ребёнком на левой руке. Правая рука женщины была чуть вытянута вперёд в благословляющем жесте. От яркого сияния вокруг головы слепило глаза. Богородица! Изображение Божией Матери отчётливо высвечивалось на фоне облаков.

Отчаянный крик часового всколыхнул лагерь.

– Богородица! Пречистая!

Трепет в груди мешался с исступлённым восторгом. Молодой поручик плакал, седой полковник, запрокинув голову, застыл на месте. Выбегающие из палаток солдаты падали на колени и не поднялись даже тогда, когда образ потускнел и его затянуло сизой облачной дымкой.

«Святейший Синод, воздав хвалу и благодарение Господу Богу, дивно промышляющему по молитвам Пречистой Своей Матери, о всех обращающихся к Нему с усердною и искреннею молитвою, признаёт необходимым запечатлеть помянутое событие явления Божией Матери в памяти последующих поколений русского народа и посему определяет: благословить чествование в храмах Божиих и домах верующих икон, изображающих означенное явление Божией Матери русским воинам… 17 апреля 2008 года по представлению Издательского совета Русской Православной Церкви Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил внести в официальный месяцеслов празднование в честь Августовской иконы Божией Матери. Празднование установлено совершать 1 (14) сентября».

Дождь стих, и в наступившей тишине Анфиса слышала, как с ветвей деревьев падают капли. Косынкой с шеи она обтёрла мокрые щёки и глубоко вдохнула густой влажный воздух, настоянный на сосновой хвое. Собственный день рождения в день Августовского явления, словно шёлковой ниточкой, привязал её к событиям прошлого, и она подумала, что это обязательно каким-то образом отзовётся в её судьбе. Знать бы как!

Село Загоруево, 1903 год

Свою первую поездку в большой мир Матвейка запомнил на всю жизнь. Выехали чуть ли не затемно. Стадо коров ещё не выгоняли. Деревня со стороны реки плавала в клубах молочного тумана. Длинные языки марева жадно лизали траву ближнего выгона и исчезали у кромки леса, словно испугавшись первых лучей солнца на верхушках сосен.

Когда нанятая повозка извозчика Власа преодолела околицу села, Матвейка хотел спрыгнуть с неё и рвануть обратно, не жалея пяток. Недоставало сил думать, что боле никогда не увидит ни родной речки Белой, ни ореховой рощи с молодой лещиной, ни покосившейся баньки у пруда с чёрной водой. Даже о дядьке Панасе думалось едва ли не со слезами. Небось тот сейчас складывает в котомку свою баклажку с квасом да берёт в руки пастуший кнут погонять бурёнок. И подпасок нонче не Матвейка, а Петька Выхухоль. А рази же Петька сумеет сладить со стадом? Николи не сумеет! Всех норовистых тёлок по кустам растеряет! То-то вечером вой встанет, когда хозяйки своих животин недосчитаются!

Маманя почувствовала его настроение и крепко стиснула руку:

– Сиди смирно. От судьбы не убежишь, как ни старайся.

Он нахохлился: поди знай, что такое судьба? То ли бабка с клюкой, то ли девка на выданье – никому не ведомо, каким она боком обернётся или какую рожу скорчит.

Выворачивая голову, Матвейка увидел под берёзами бабку Сомиху с Наташкой, что пасли их козу, отведённую вчера вечером. Сомиха с поклонами стала крестить их повозку, а Наташка неслась позади, махала платком, сдёрнутым с головы, и кричала:

– Приезжай, Мотька, я буду ждать! Николи тебя не забуду!

Но Матвейка сердцем чуял, что больше не вернётся, и от этого из глаза выкатилась большая слеза и повисла на кончике носа. Он незаметно утёр её рукавом, потому что дал себе слово никогда больше не реветь, как несмышлёныш.

В дороге ему становилось то страшно, то интересно, то жалко себя с маманей, которая пристроилась рядом и молча утирала глаза кончиком головного платка.

Напротив них, за спиной кучера дядьки Власа, сидел приезжий барин господин Куделин и дремал, опустив голову и изредка вскидываясь на ухабах. В ногах у него стоял кожаный баул, где, как он сказал, хранятся документы особой важности.

Матвейка с уважением посмотрел на баул и подумал: а вдруг там лежат не документы, а золото? Вон какой барин богатый, за козёнку четвертной заплатил! Маманя обещалась на эти деньги их приодеть, как только в город приедут. При мысли о городе у Матвейки аж дух занялся. Привстав со скамьи, он вытянул шею и стал смотреть вперёд, боясь пропустить начало города. Но пролётка ехала мимо деревень, пустошей, лесов и полей, пока дядька Влас не остановил лошадь у аккуратного домика почтовой станции за крепим каменным забором.

– Доставил к месту, как уговаривались, – сказал барину дядька Влас и почесал огромную чёрную бородищу чуть не по пояс.

Дальше поехали в почтовой карете, но перед этим зашли в избу почтовой станции, и барин купил всем по тарелке наваристых щей с мясом и по кружке розоватого киселя, густого и вкусного. Быстроглазая девка в синем сарафане подала еду не в единой миске на всю семью, как принято в деревнях, а каждому на своей тарелке!

Рядом за длинным столом сидели два мужика в армяках и широких ямщицких кушаках, обернутых вокруг талии. Чуть поодаль, за отдельным столиком, пила чай молодая барыня в шляпке. Чтобы отхлебнуть глоток, она приподнимала двумя пальцами сеточку, прикреплённую к шляпке, а потом снова опускала.

Чудно! Хлеба можно было брать вдоволь. Сперва Матвейка стеснялся, но, когда господин Куделин подмигнул ему и приказал есть от пуза, Матвейка схватил с оловянного блюда сразу два куска ситного, а третий припрятал за пазуху на чёрный день.

С каждой минуткой поездка становилась всё интереснее и интереснее, вытесняя прочь недобрые ожидания, а когда господин поверенный пообещал, что дальше поедут на поезде, Матвейкина душа чуть не выпрыгнула наружу от любопытства.

Город он всё-таки проспал. Проснулся, лишь когда копыта почтовых лошадей застучали по булыжной мостовой, словно забарабанил дождь по крыше. Он поднял голову с материнских колен и распахнул глаза.

– Где мы, маманя?

– В городе, – ответил вместо матери Платон Александрович. – Сейчас поедем в гостиницу, переночуем, а завтра днём на вокзал.

В гостинице их ослепил яркий свет золочёных ламп на высоких ножках. Разинув рот, Матвейка смотрел на мягкие кресла вокруг низкого стола, что богато отливали густо-малиновым бархатом. Такое платье даже жена лавочника не на шивала! В углу на задних лапах стоял настоящий медведь, только неживой, с круглым подносом в огромных лапах. Из полуоткрытой двери сбоку залы доносился звон посуды и слышался мягкий женский смех.

Подскочивший мальчишка подхватил багаж:

– Куда изволите, господа?

Жёлтый пол под ногами блестел, словно бока у новенького самовара. Враз оробевший Матвейка в ужасе посмотрел на свои лапти с грязными онучами. Его рука сама нашла мамину ладонь и судорожно сжала.

Мама наклонилась к его макушке:

– Ничего, сынок, потерпи. Переживём и это.

– Сейчас пойдём в буфет и перекусим, – пообещал господин Куделин, но, взглянув на побледневшую женщину, махнул рукой и посмотрел на полового:

– Принеси-ка ты нам, голубчик, еду в нумера. – Он наморщил лоб: – Картошечки с селёдкой да лучка скажи, чтобы не жалели. Им, – он кивнул головой на Матвейку с мамой, – то же самое, но ещё каши гурьевской и пирогов с вязигой и яблоками.

– Кваску желаете? – елейно спросил половой.

Платон Александрович согласно кивнул:

– А как же! По кувшинчику в каждый нумер да чаю с баранками.

Нумером оказалась комната, где вместо лавок стояла широкая кровать, покрытая покрывалом такой красоты, что на него смотреть было боязно, а не то что спать. Хотя господин поверенный наказал ничего в нумере не убирать, после еды мама собрала посуду и начисто вытерла стол чистой тряпицей из торбы.

Ночь они скоротали на коврике возле кровати, положив под голову свёрнутую одёжку. Прижавшись к маманиному боку, Матвейка слышал, как она вздыхала и тихонько в полусне бормотала:

– Господи, Боже Милосердный, помилуй нас грешных!