Текст книги "Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция"

Похоже, дело опять в эффекте коротких слов

Мы уже сталкивались с нестандартным образованием пар к вор, плут, черт, хрыч, мот, шут, хлыст, врач, ткач, рвач… Ворка, шутка, мотка, врачка – все это не устроило пользователей русского языка. Хотя от слов с такими же финалями, но длинных – крохобор, баламут, идиот, скрипач – феминитивы спокойно образовались с помощью -ка. Обслуживать же короткие в одних случаях призывался -овка – мотовка, хлыстовка, в других -иха: шутиха, врачиха… Не в 100 % случаев, но сплошь и рядом -ка избегался, причем происходило это в разные времена. Почему?

Объяснение уже предлагалось.

• Потому что феминитивы с короткой основой и многозначным суффиксом -ка… не выглядели бы феминитивами. Вообще не были бы кристально понятными.

Короткие слова часто многозначны. Как уже говорилось, у слова вор со значением “мошенник, злодей” в XVII веке был неодушевленный омоним вор со значением “затвор, ограда”. У слова мот – “человек, тратящий бездумно” в XVIII веке был неодушевленный омоним со значением “моток”. “Продаются оныя <нитки> на вес, каждой мот в 5 фунтов”. И даже без омонимов короткие, состоящие из корня слова с многозначным суффиксом -ка скорее можно принять за неодушевленное отглагольное: мотка – сматывание нитей, например. А бывает, такое уже существует, как шутка. Так что феминитив на -ка от шут невозможен.

Врачка – что это? Птица какая-то, как крачка? Или любительница приврать? А ткачка? Стачка ткачей? А рвачка? Вот рвачка – это, понятно, ситуация нехватки времени. Так что феминитив на -ка от рвач (хапуга) невозможен. И что же? В итоге в языке образовались некрасивые ткачиха, врачиха, рвачиха. Даже пресловутое авторка сейчас кто-то нечаянно читает как автаркия…

Так вот, в случае с творец, купец, боец, борец, пловец и гребец, похоже, причина та же. По правилам в феминитивах от них -ец замещается на -ица, а оставшиеся основы тоже короткие: твор-, куп-, бой, бор-, плов-, греб-.

И, похоже, от коротких основ феминитивы не выходят кристально понятными и с суффиксом -ица: чем короче слово, тем больше вероятность, что феминитив на -ка или -ица будет походить на какие-то другие слова. Что такое гребица – увидь это слово впервые, вы бы его поняли? Может, какая-то разновидность расчески или скребок? А купица – маленькая купа (связка, куча)? А борица? Возможно, какое-то боровое растение, как душица или полуница? А пловица? Представьте себе, что прямо сейчас вы видите такое слово впервые. Наверное, что-то, связанное с пловом? Некрасивые пловчиха, гребчиха и т. п. имеют преимущество – бо́льшую однозначность. Ну и изредка выгребают из профессионального языка в общенародный: “В девятом классе его отбила у Саши одна гребчиха из института физкультуры” (М. Вишневецкая. “Вышел месяц из тумана”. 1997).

Но ведь в русском языке есть несколько коротких феминитивов на -ица?

Да, какие-то единицы – жилица, певица – зацепились ещё в старину, прошли жесткий естественный отбор на понятность. Другие, типа гипотетических пловица или писица (от писец), в свое время не были нужны, а потом такого отбора уже бы не прошли. Творица в XVIII веке образуется только как вторая часть длинных, двукоренных феминитивов: стихотворица, миротворица. В XX веке появляется спортивный термин многоборка. Слово тоже длинное, двукоренное и потому понятное даже с многозначным -ка. А вот короткое борка без разъяснений смотрится загадочно.

• Язык – своего рода экосистема, где надо отвоевать свою нишу или довольствоваться тем, что осталось. В частности – более редкими суффиксами, если слово требуется кровь из носу, или вообще отсутствием того или иного деривата, если такой жгучей необходимости нет. Необразование феминитива непосредственно от творец, видимо, закономерно: абсолютно понятное творчиха может быть только шутливым из-за противоречия коннотаций основы и суффикса, а творица вряд ли пройдет тест на понятность.

• Стоп! Разве только абсолютно понятные слова возникают в языке? Разве не уточняем мы порой, что значит то или иное слово? Да, но… Но такие регулярные образования, как феминитивы, должны быть понятны хотя бы на шаг в глубину словообразования. Должны понятно отсылать к слову, от которого образованы. И не только феминитивы. Скажешь заспойлерить – и всем, кому известно слово спойлер, сразу понятно значение глагола. Скажешь гуглёж – снова понятно всем, кто знает слово гуглить. Скажешь стартапчик – опять понятно всем, знающим слово стартап. Скажешь хейтерша – поняли все, кто понял бы слово хейтер. Точно так же, как столетия или десятилетия назад появлялись подобные образования: засветить (плёнку), платёж, шкапчик, авторша.

• Понятность нового слова по своему родителю называется прозрачностью внутренней формы слова. Гребица, купица, пловица, борица не прозрачны. Феминитивы от длинных слов в основном прозрачны сразу, даже новые и необычные, как первопроходица. Им однозначный суффикс не нужен.

…А редкие, но более однозначные суффиксы в XX–XXI веках продолжают свое дело – обслуживать короткие основы. Последние их образования не слишком респектабельны и литературны, но с точки зрения словообразования это не очень важно. Главное – они живые.

Первое слово живет в языке уже больше 70 лет, но так и не утратило ауру молодежности. Как в 1962-м, когда за него ругают Василия Аксенова: “Герои “Звездного билета” В. Аксенова, семнадцатилетние юноши и девушки, употребляют в своей речи такие выражения, как “железно нарубались”, “закидоны глазками”, “чувиха”, “загибаешь”.

Так или иначе, слово образовалось, и прошло отбор, и стало сейчас единственным примером на -иха с прямо-таки одобрительной коннотацией. Вместе с нейтральными портниха и ткачиха поддерживает репутацию суффикса. Чего не скажешь о более новом бомжиха – пожалуй, более неодобрительном, чем производящее бомж.

А когда потребовалось называть представительниц грубоватого сказочного народа с коротким названием гномы, под рукой вновь оказался этот суффикс: гномихи – не гномки.

Обнаружил живучесть и -овка. Жаргонное ментовка, безусловно, прежде всего обозначает помещение. Но и феминитив от мент больше никак не образуешь – это вновь короткая основа с негативной коннотацией. Детективный сериал “Ментовка” и контексты неформальной речи: “Женщина ментовка – это диагноз”, “Прекрасная, но стыдливая ментовка травит людей” – подтверждают реальность этого значения.

Наконец, эльфийка, литературное и субкультурное, образовано не от эльф (было бы эльфка), а от прилагательного эльфийский – снова понадобилось удлинить -ка, и под рукой оказалось уже образованное ранее однокоренное слово с так называемой прокладкой -ий-, вставленной для удобства произношения.

• Когда-то – и почему бы не в этот момент – нужно задаться вопросом, почему же так унифицированы у нас правила образования феминитивов по месту жительства и так невероятно разнообразны – по профессии. Ну, ясно, не считая того, что исторически сложилось. И того, что абсолютное большинство названий по месту жительства находится в тени – свои и так понимают, что такое омичка, а чужим не обязательно. И даже если этим чужим будет смешно или непонятно, это их проблемы. А ещё? Еще – то, о чем мы уже говорили, но вскользь. Это – куда большее фонетическое разнообразие самих названий профессий, чем названий жителей. То есть под более разнообразные финали основ надо подбирать суффикс.

• Кроме того, обозначения женщин в связи с их деятельностью не обязаны образовываться от мужских коррелятов. И, как мы видели, они не так редко образуются напрямую от глаголов, в том числе с помощью суффиксов, образующих и названия орудий. Например, сиделка.

• И, совсем наконец, в 10-е годы XXI века возникает принципиально новое в русском языке явление: осознанное образование феминитивов, в основном с суффиксом -ка, от таких основ, от которых в русском языке уже существовали феминитивы с другими суффиксами.

В других славянских языках, в частности в польском, суффикс -ка используется для образования феминитивов куда шире, чем в русском, и та самая авторка, докторка, блогерка, бухгалтерка и т. п. фактически являются инославянизмами – полонизмами, болгаризмами и т. п. или новыми образованиями по инославянским словообразовательным моделям.

Собственно, именно эти единицы многие и считают феминитивами – зловредными, ужасными, пресловутыми, или, наоборот, зарей новой жизни. Мол, какой же лифтёрша феминитив? А также сотрудница или начальница. Это же обычные слова…

Связанные с новыми феминитивами коллизии – от скандалов и отторжения до причин, по которым такие феминитивы не образовывались в русском языке сами, – имеют прямое отношение к секретам словообразования, рождения слов. Об этом – в следующей главе.

Глава 11
Блеск и нищета новояза

Наступило время поговорить об авторке и сестрах ее комментаторке и докторке. О тех появившихся несколько лет назад и уже проникших в ряд СМИ единицах, которые привлекают больше всего внимания и вызывают больше всего отторжения. Им посвятила несколько неодобрительных постов и интервью писательница Татьяна Толстая: “Нет слова «авторка» в русском языке и, надеюсь, не будет. Противоестественно. Оно звучит как слово из какого-то другого параллельно славянского языка”.

Словообразование – дыхание или общественный договор?

В инициированной Татьяной Толстой дискуссии одна из защитниц слова возразила: “Но ведь язык – это общественный договор!” Мол, как договоримся, так и будем говорить.

На самом деле нет – если под договором понимать сколько-то осознанное поведение. Почти все, что есть в языке, и в частности лексика, словарь, – вовсе не предмет договора, а результат бессознательного естественного отбора говорящими единиц, что наилучшим способом удовлетворяют их коммуникативные потребности (тоже, как правило, неосознанные), – потребности в удобстве произношения, понятности, выразительности и т. п.

• Предметом договора в обычном, бытовом смысле, во всяком случае, признания и осознания, можно считать, например, правила пунктуации – или же правила приличного речевого поведения, соблюдение запрета на использование тех или иных слов “при дамах”. Словообразовательный уровень языка, как правило, не рефлексируется, примеров чему здесь приводилось немало. Нынешняя общественная рефлексия по поводу новых идеологических феминитивов на -ка – редкий случай. Можно сказать, прекрасный повод узнать больше о нашем восприятии этого уровня.

Итак, как же восприняли носители русского языка то, что другие носители языка начали массово употреблять феминитивы, которых раньше в русском языке не существовало, и даже созданные по отсутствовавшей модели?

Основных претензий две: 1) “от них мне больно” 2) “они унизительны”. У кого что. У кого-то – обе.

На вкус как стружка

“Мне больно от такого количества искусственно созданных феминитивов. Да, я считаю, что они удивительно уродливы”.

“Авторка – да, вот я авторка, хых. На вкус как стружка. И на ощупь как кора”.

“Поперек горла слово встает”.

“Ну это как гвоздем по стеклу или пенопласт потискать – кому-то пофиг, а кто-то может и убить”.

“Уничижительными не кажутся, именно что коробит от этих слов”.

• Частый аргумент в спорах – да это просто новые слова, к ним просто надо привыкнуть, так всегда бывает. Но это не так!

Привыкать специально надо к неестественному, как к зубным протезам. К новым естественным образованиям практически не привыкают. Они могут поначалу забавлять, останавливать внимание, как тот же ждун, но не вызывать поистине физиологический дискомфорт. И даже окказионализмы типа мордонабивательница (реальный) так же естественны, как учительница, писательница и т. п. Морфонологически правильное воспринимается сразу как правильное, языковое сознание даже не фиксирует его в качестве нового. Какие-нибудь айфончик или марсианка никогда не воспринимались как ненормальные новые слова, потому что они морфонологически правильные.

От чего же зависит восприятие и суффикса, и слова в целом как нормального или жутко сводящего горло?

• Мы уже знаем, что есть такие словообразовательные модели. Фактически – словообразовательные привычки. То, как мы привыкли делать слова, сами того не осознавая. В данном случае – подбирать суффикс к основе. За привычками стоит некий известный нам невидимый корпус слов с одинаковым словообразовательным значением, в котором однотипные основы сочетаются с определенными суффиксами. Мы подсознательно ориентируемся на эти образцы, на уже сделанные слова. Например, при образовании уменьшительных форм.

Вот ряды слов с созданными когда-то и вращающимися в речи уменьшительными дериватами:

телефон – телефончик, лимон – лимончик, стакан – стаканчик;

паровоз – паровозик, матрос – матросик, вопрос – вопросик;

снеговик – снеговичок, мужик – мужичок;

компот – компотик, билет – билетик, велосипед – велосипедик.

Теперь, если нам надо образовать уменьшительное от нового слова, например бензовоз, айфон, пуховик, мы бессознательно относим его к одному из классов и используем суффикс, который обслуживает этот класс: -чик, -ик, -ок – бензовозик, айфончик, пуховичок. Представьте, что будет, если поменять суффиксы. Если кто-то, например программа, напишет айфоник или пуховикчик, мы или вообще ничего не поймем, или у нас сведет горло.

Как это связано с нашим случаем? Что такого неправильного[39]39
  Неправильного очень условно, конечно, – только для русского, но не для других славянских языков.


[Закрыть] в сочетании основ с суффиксом -ка в словах авторка, комментаторка, лифтёрка, бухгалтерка, блогерка, библиотекарка, кассирка, лекторка, лидерка? Ну, помимо того, что они зачем-то заменяют имеющиеся слова…

В русском языке есть старые нормальные феминитивы на -ка от основ, кончающихся на -ер, и подобные финали! Мы их вспоминали. Пионерка, революционерка, пенсионерка, танцорка, волонтёрка, знаха́рка, санитарка, коммунарка… Чем они отличаются от авторки?

Этого мы тоже касались. Отличие – в ударении слов, от которых они произошли. Если финаль -ор, -ер, -ар ударна, как в пионер и санитар, то одни феминитивы от таких слов образуются с -ка, другие с -ша. Так исторически сложилось. С одной стороны, пионерка, танцорка и санитарка, с другой – кассирша, маникюрша, партнёрша, бригадирша, секретарша, миллиардерша, гипнотизёрша, командирша, паникёрша. И это не только про финали типа -ер. Помните, в прошлых столетиях мы наблюдали конкуренцию форм типа музыкантка – музыкантша, магнетизёрка – магнетизёрша, гувернантка – гувернан(т)ша, комедиан(т)ка – комедианша, президентка – президентша, агрономка – агрономша. Из пары слов потом оставалось одно (если оставалось). Разнобой тут сложился исторически.

Ну а от основ с безударными финалями до эпохи идеологических феминитивов дериваты женскости на -ка в русском языке просто не образовывались! И это тоже исторически сложилось. Потому что безударные финали исконно русских основ -тель, -ец, -ник, -щик, -чик. Каждому из этих случаев соответствовал строго определенный суффикс -ница, -ица, -щица, -чица: учительница, стихотворица, мятежница и т. п. А заимствованные основы с безударными финалями чаще всего оканчивались на -ер, -ор, иногда -ан. Доктор, парикмахер, библиотекарь, мичман… И феминитивы от них, будь то обозначения жен или деятельниц, образовывались только с суффиксом -ша, начиная с докторша, гофмейстерша, малерша, продолжая словами авторша, парикмахерша, библиотекарша, авиаторша, кондукторша, нэпманша, организаторша, экзаменаторша и – уже в наши дни – блогерша, риелторша, биохакерша, фикрайтерша, руферша, геймерша и ещё бог знает чем. Плюс два слова на -ица: допетровское мастерица и фельдшерица XIX века. Плюс несколько заимствований – на -иса: директриса, инспектриса, редактриса. И ноль на -ка.

Вот этот невидимый корпус основ и феминитивов от них и заставляет носителей языка ощущать дискомфорт при встрече с такими единицами, как а́вторка, кура́торка: что-то не то! А не то – сочетание ударения и суффикса.

• И этот дискомфорт тем больше, чем больше человек сталкивался с правильными единицами, чем больше его корпус. А на это влияет и уровень знакомства с русской прозой, и принадлежность к тому или иному поколению. Можно столкнуться с тем, что человек в возрасте 25–30 лет, вполне образованный и профессиональный, вообще не знает слов авторша или героиня. И искренне считает, что у слова автор ещё недавно, до авторки, просто не было феминитива, а к слову герой с той же простотой берет и придумывает, заполняя пробел, геройку.

Поколенческий разрыв, конечно, связан с оттеснением феминитивов в маргинальные сферы, с тем, что они стали встречаться реже. Кроме того, толерантность к новым феминитивам может быть обусловлена двуязычием – когда носитель русского языка одновременно и носитель украинского, например, где феминитивов на -ка тоже больше, чем в русском, и где слова типа авторка – это закономерные образования (даже если на их употребительность влияют контакты с польским). То есть упомянутые словообразовательные привычки – не совсем всеобщие привычки, и сводит горло от новых феминитивов не у каждого. Но у многих.

Членка – пенка, поэтка – нимфетка, персонажка – бедняжка

С уменьшительностью-пренебрежительностью – второй претензией к авторке – не так однозначно.

“Да-да-да, вот мне чудилось вот это вот уничижительно-пренебрежительное такое – «авторка», «членка»”.

“Членка – пенка”.

“С упорством, истинно достойным лучшего применения, лепят ко всем основам на -ор/-ер именно тот феминитивный аффикс, который гораздо чаще бывает уничижительным, чем феминитивным. А в случае этой основы и подавно, потому как уже есть уничижительный прецедент – чем отличается актерка от актрисы, ни одному образованному человеку объяснять не надо!”

“«Докторка» – звучит вообще убого и вызывает единственную ассоциацию «недоделка»”.

Между прочим, упомянутые герои фантаста Ивана Ефремова, хвалившие слова на -иня, тоже ругали слова на -ка, в частности гражданка, как неуважительные. Вообще их диалог очень органично бы смотрелся в современной дискуссии о феминитивах, и даже странно, что он написан в 1958 году.

• Откуда ощущение пренебрежительности? Да, помимо -ка феминитивного, в русском языке существует -ка уменьшительный, часто выражающий пренебрежительность: певичка, девка, мужчинка… Можно даже вспомнить принятое в некоторых роддомах и детских больницах снисходительное обращение персонала мамочки. Но, между прочим, уменьшительный -ка выражает и ласкательность: детка, зайка, киска, ножка. При этом никто не говорит, что авторка или докторка звучит слишком ласково. А ещё – что пренебрежительны нормальные слова на -ка – скрипачка, пианистка, аспирантка, журналистка… (Как выяснилось, при желании можно пытаться унизить любым феминитивом, но дело тут не в конкретном суффиксе, а в семантике женскости: этот нехороший человек ещё и женщина/еврей/кавказец старый юный и т. п.)

Вспомним о не всегда желательных семантических ассоциациях, возникающих при сочетании суффикса -ка с разными финалями основы. Эти ассоциации связаны с омонимами суффикса -ка. Яркий пример – поэтка, созвучное словам, которыми в русском языке традиционно передают заимствованные феминитивы на -ette: от кокетки до нимфетки и старлетки.

Свежий пример из мира компьютерных игр: “Демонетки – меньшие демоны Слаанеш, одаренные волнующей красотой”. Во всех -етках -ка по происхождению уменьшительный, и во всех есть семантика кого-то меньшего, несерьезного. К этому можно добавить аналогичные неодушевленные: виньетка, статуэтка. И созвучные уменьшительные, одушевленные, как детка, неодушевленные, как сигаретка, газетка, конфетка, котлетка, застывшие, как ракетка. Все уменьшительное на -етка ложится на одну сторону весов, а на другой всего лишь атлетка да эстетка. Естественно, первое перевешивает, и -ка на фоне -ет гораздо сильнее ассоциируется с уменьшительностью, чем с женскостью. Еще уменьшительнее на русский слух звучат и выглядят образования с -ка после “ж” от слов на -лог, -аж, например, то современно-идеологические персонажка и психоложка.

За финалью -ажка в русском языке стоят в основном уменьшительные: бедняжка, портняжка, бумажка, бродяжка, дворняжка, на слух ещё и кашка, рюмашка и т. п. За финалью -ожка – тоже: бульдожка, дорожка, ножка, крошка, мошка, картошка… Плюс длинный ряд сложных слов со второй частью – ножка: ложноножка, босоножка, хромоножка, сороконожка… Нет русских феминитивов на -ажка/-яжка и -ожка, кроме редкого исторического этнонима варяжка.

Ассоциации с уменьшительностью перевешивают ещё безусловнее, и в итоге персонажка с психоложкой выглядят забавно независимо от целей говорящего. Это может быть весьма ценным в языковой игре, в нейминге, нацеленном на детско-родительскую аудиторию, наконец, в эпатажном или популярном сейчас нарочито инфантильном стиле речи (я персонажка, у меня печалька, всем обнимашки), но вряд ли – в серьезном деловом контексте.

Полную противоположность этому представляет собой сочетание с суффиксом -ист, в котором -ка не может читаться иначе как феминитивный. Пианистка, хористка, авантюристка, телефонистка, программистка, да хоть таксистка или почти не существующее лингвистка. Все это однозначно обозначения женщин. А все потому, что, во-первых, -ист – суффикс с единственным значением деятеля, и сразу сигнализирует о значении “человек”. А во-вторых, в русском языке нет уменьшительных слов, которые бы кончались на -истка. То же относится и к другим сочетаниям звуков/букв. Характерен комментарий: “Не режет глаз” к заголовку с действительно редким феминитивом, который мог за всю жизнь не попасться человеку на глаза: “Как живет первая женщина-космонавтка”. Феминитив редкий, но понятный и не смешной.

Хорошо, но какое отношение все это имеет к авторке и блогерке? Да, кое-какие уменьшительные на -орка и -ерка в русском языке имеются икорка, шторка, каморка, пещерка, дверка… Но с нужным нам ударением – ничтожно мало: искорка да ящерка. Не могут они создать массового ощущения именно пренебрежительности, разве что некоторое ощущение уменьшительности. Ведь и сами они не пренебрежительны.