Текст книги "Как называются женщины. Феминитивы: история, устройство, конкуренция"

Не-люди партнёрка, пилотка и байкерка

Когда я написала статью “Пани авторка, или О нечаянном эксперименте с русскими суффиксами”[40]40
  “Троицкий вариант – наука”, 31.07.2018, № 259.


[Закрыть], посвященную казусу с ударениями и вкусу стружки новых феминитивов, то предположила, что конкурентный успех -ша может вызываться тем, что он предотвращает омонимию с очень популярными в русском языке неформальными сокращениями словосочетаний и длинных слов. Устоявшийся феминитив партнёрша, в отличие от нового идеологического партнёрка, предотвращает омонимию с партнёрка – партнёрская программа (та или иная коллаборация в бизнесе).

То же самое можно сказать о парах лифтёрша – лифтёрка (помещение для лифтёров), гримёрша – гримёрка (комната, где гримируют) и т. п.

Но тогда я не осознавала масштаба этого явления в разнообразных профессиональных жаргонах. Из комментариев к статье: “Авторка” – это авторская работа. Слово жаргонное, но оно есть. Например, “на кукольной выставке в левом ряду показаны куклы массового производства, а в правом – авторка”. И конечно, называть этим словом человека мне совсем неприятно”. О том же напоминали в одной из дискуссий: “Режиссёрка – это режиссёрская версия фильма, без сокращений и купюр. А авторка – авторская работа. Это слово в ходу среди крафтеров и тех, кто крафт покупает. Поэтому, если вдруг попадется “продаю свою авторку” – не надо беспокоиться, речь не о торговле литнеграми, а о куклах, интерьерных мелочах, бижутерии и т. п.”.

Когда осознаешь, что слово авторка в контексте означает авторскую работу, на глазах происходит чудесное превращение: слово становится нормальным, дискомфорт исчезает. А все потому, что для таких неформальных сокращений безударная финаль -орка/-ерка вполне привычна, нормальна: взять старое полуторка (машина грузоподъемностью полторы тонны), или разговорное мусорка – мусорный контейнер или ведро, или разговорное же кондитерка.

Слова авторка – авторская работа и режиссёрка – режиссёрская версия фильма, где -ка нормально сочетается с -ор/-ер, образованы не от автор и режиссёр напрямую, а от прилагательных авторский и режиссёрский, как полуторка от полуторный, мусорка от мусорный, молочка от молочный, запрещёнка от запрещённый, а зачётка от зачётная… Список можно продолжать бесконечно, главное – закономерность: суффикс прилагательных при образовании таких сокращений отбрасывается.

Вообще такого рода словечки образуются на каждом шагу. Только что в комментариях к статье на психиатрическую тему мне попались префронталка, аутогенка и менталка. К одним, типа молочки, мы привыкли, другие живут в профессиональных жаргонах, как тассовка (сообщение информагентства), третьи входят на наших глазах: элитка, санкционка, запрещёнка, минималка… Конечно, чаще всего они ни с какими феминитивами не совпадают. Но нет-нет да и… ага, вот кондитерка – потенциальный омоним гипотетическому феминитиву нового типа от кондитер.

Слесарка – не женщина-слесарь, а слесарный инструмент. Ювелирка – не женщина-ювелир, а украшения. Столярка – не женщина-столяр, а столярная мастерская для одних, деревянная начинка здания – для других. Инженерка – это тоже совсем не женщина. “Но только инженерка для энергосбережения будет стоить ещё столько же. То есть на круг получится 30–40 тысяч рублей за квадратный метр. Это если только дом посчитать. Без ветряка” (О. Андреева. “Правильный дом для правильного человека”. “Русский репортёр”. 18.11.2010). А для кого-то инженерка – предмет “инженерная графика”.

Надо сказать, что общество относится к таким образованиям неоднозначно. Пуристы их порицают (хотя и пользуются, конечно), ну и нельзя отрицать их неформальный статус, местами прямо сниженный: туалетка – туалетная бумага, внешка – внешность человека или компьютерного персонажа (или внешняя ссылка). Даже воскреска – воскресная церковная школа. Может, ощущение пренебрежительности новых феминитивов на -ка от непривычных основ связано именно с такими сокращениями?

А следующее логичное предположение – что ощущаемый от некоторых сочетаний морфем дискомфорт может объясняться нежелательными ассоциациями с другими значениями этих морфем и предохранять от излишней омонимии при образовании новых дериватов.

• Каждый язык – уникальная система со сложнейшими внутрисистемными отношениями. Это и показал пример внедрения идеологических феминитивов. И то, что в чешском или в другом славянском языке есть слова докторка, профессорка, авторка или блогерка, не является аргументом за или против его использования в русском.

Кстати, персонажка встретилось мне в значении курс рисования анимационных персонажей. Вообще такие названия – средство сокращения дистанции с целевой аудиторией, нейминг такое любит. Одной из первых поняла это много лет назад моя знакомая хозяйка школы рисования для взрослых “Художка”, где -ожка смотрится вполне органично. Вот и слово “Кондитерка” появилось на вывесках…

Разумеется, в любом естественном языке омонимия неизбежна, но это тоже очень тонкий вопрос. Мы видели, что даже отбор этнонимов порой нацелен на предотвращение омонимии: китаянка, кореянка. Хотя большинство этнонимов может встретиться со своими омонимами в одном контексте – например, болгарка-инструмент с болгаркой-женщиной – с крайне низкой вероятностью. Чего не скажешь о названиях профессий, омонимичных названиям каких-то явлений в этой профессии. Авторка выставила свою авторку, а режиссёрка представила свою режиссёрку… Лифтёрка – в лифтёрке, а гримёрка в гримёрке…

Вспомним ещё некоторых не-людей на -ка. Штукатурка, матроска, анонимка и, наконец, пресловутая пилотка давно захватили законные формы потенциальных феминитивов.

Админка – панель управления сайтом. “В хорошей админке все понятно – как добавить текст, как редактировать текст, как добавить фото” (из Сети).

Старый феминитив товарка сейчас малоизвестен, и форму захватило новое значение. Даже значения – товарная древесина, товарный бизнес. “Так сложилось, что в августе я ушел в минус в товарке” (из Фейсбука).

Генералкой в одних групповых языках зовут генеральную репетицию, в других – генеральную уборку. Вы ведь в курсе существования в РФ женщин в звании генералов? Число их невелико, но одна генерал попала в наш дальний круг, став знакомой знакомого. И как-то естественно стала обозначаться генеральшей, невзирая на мощный корпус литературных генеральш – генеральских супруг.

Это благо, что в каких-то случаях выручает -ша. Вахтерка – помещение, кастелянка – лекарство, байкерка – куртка. А вот вахтёрша, кастелянша, байкерша – люди. В других случаях приходится мириться с омонимией. Например, ещё гуру правописания Дитмар Розенталь упоминал омоним толстовка – кофта и последовательница учения Толстого. Гражданка, землянка, шахтёрка не только женщины, но и жизнь вне армии, жилище и спецодежда.

А вот образовавшемуся было феминитиву от анатом: “Много лет спустя встретил ее в Киеве – уже профессором, работала в Ярославле. Анатомичка Серафима…” (Н. Амосов. “Голоса времен”. 1999) омонимия явно помешала закрепиться. Куда более известно значение слова анатомичка – анатомический театр, помещение, где препарируют трупы. То же произошло с совсем, казалось, прижившимся словом косметичка – мастер косметических процедур. Его вытеснило название объекта, распространившегося более широко – сумочки для косметики. Дело такое, зазеваешься – и форма уже занята. Конкуренция значений, растаскивающих формы. Почти как в живой природе. Побеждает частотное (то есть востребованное, приспособленное к актуальным условиям).

Вообще омонимия всегда подстерегает формы на -ичка типа ботаничка, потому что чаще всего им соответствуют прилагательные: ботанический, а они часто попадают под сокращение: “У меня подруга на Ботаничке сняла шикарную однушку”. В повести Владимира Корнилова “Демобилизация” (1969–1971) герою “больше всего нравились Историчка и Тургеневка” [речь о библиотеках. – И. Ф.], а историчка может поднять грандиозный скандал (речь о преподавательнице).

При этом нет никаких вариантов образования феминитивов от слов на -ик типа практик, механик, академик и т. п., – только на -ка: католик – католичка, медик – медичка, фронтовик – фронтовичка, трудовик – трудовичка и пр. Но мало того, что такую же финаль имеют многие уменьшительные формы: певичка, страничка, вещичка, клубничка, – так ещё и универбаты типа методичка. Особенно в групповых языках, конечно. Практичка – практическое занятие. Академичка – творческая база Союза художников России на берегу реки Мсты, основанная Репиным. Тактичка и стратегичка – из сленга компьютерных игроков. Аналитичка – из сленга менеджеров: служебная записка или статья аналитического содержания.

А что делать с феминитивом от электрик? Женщины – инженеры-электрики появились в России ещё до революции, но не в таком количестве, которое бы спровоцировало появление феминитива[41]41
  Первая женщина – инженер-электрик и исследовательница в сфере электротехники, автор многочисленных изобретений – англичанка Герда Айртон, урожденная Маркс (1854–1923), дочь польского эмигранта-часовщика.


[Закрыть]. Пригородному электрическому поезду эта форма оказалась нужнее. Впрочем, феминитив, как выяснилось, живет в качестве группового шутливого названия! “На Троицкой ГРЭС (был там в командировке) 4 женщины работают электромонтерами, бывает, даже на высоте. Кстати, их там “электрички” называют” (с форума).

Если шутливая аура не мешает употреблению слова, как это бывает в узких кругах, среди своих, то омонимия может быть даже на руку. Как в случае с глаголом шарить от английского share, выражениями послать по мылу (электронной почтой) или сидеть в бане. Примеры подобных игровых феминитивов -замша (от зам – заместитель) и спецкорка (так называет себя сотрудница “Афиши”, специальный корреспондент). Но это, конечно, ситуативно.

Забавно, что такая конкуренция за форму не слишком нова. В XVIII веке словом сиделка обозначали совсем не женщину, а все то, на чем можно сидеть. Андрей Болотов в “Записках”: “Состояла сиделка хотя из простой лавочки, но сзади приделан был для защиты от солнца щит”. Но в начале XIX века форма захватывается феминитивом, а первое значение исчезает. Его продолжают выражать другие слова: лавочка, сиденье и т. д.

В принципе, закономерность видна. Естественные феминитивы в среднем понятнее – саморегуляция позволяет разнести, отстроить по форме элементы с разным значением так, чтобы взаимопонимание сохранялось.

• Новому деривату сложно. Чтобы быть понятным, он одновременно должен быть похож и непохож на уже существующие слова.

Похож – на слова с таким же словообразовательным значением. Аспирантка – как гувернантка, как комедиантка. Перфекционистка – как оптимистка. Непохож – на слова с другим словообразовательным значением. Гипотетические русские психоложка (от психолог) или эколожка (от эколог) с тем же -ка – что это? Какие-то ложки? Одна психологическая, другая экологическая? Психологическая и экологическая ложка? Да, в родственном болгарском психоложка – женщина-психолог. Но в том же родственном болгарском ложку называют другим, непохожим словом лъжица. Каждый язык – отдельная система. Произвольный перенос невозможен.

Словообразование как дыхание

В жизни существуют вечные загадки. Почему, если человек не стремится специально придумать феминитив, не ломает голову, а просто, например, предлагает в объявлении услуги по коррекции (а то и архитектуре) бровей, то все получается нормально. “Бровистка). Помогаю восстановить и поддерживать природную красоту бровей”.

• Лишь только человек осознанно поставит себе цель повысить видимость женщин и сконструировать какой-то идеальный во всех отношениях феминитив – эстетичный, идеологически выдержанный, лингвистически правильный и т. п., – у него/нее получается гомункулус, вызывающий удивление: ну как можно так с родным языком?

“Как образовать феминитив от бровист? Мне нравится бровииня…” – наслаждается звуком и юная студентка филфака.

С другой стороны – то же самое. Издеваясь над “безумными затеями”, противники феминитивов рождают самые дикие предположения о том, как они могут выглядеть: писулька или писателька при живом писательница, педагогика как феминитив от педагог и т. п.

В первом случае руль речевого поведения в надежных руках внутреннего, подсознательного лингвиста. Как отключивший сознание нинзя, он бьет точно в цель, он мгновенно выдергивает единственно возможный способ образования феминитивов от бровист и водитель из сотен хранящихся в памяти пар: пианист – пианистка, хорошист – хорошистка, тракторист – трактористка, специалист – специалистка, коммунист – коммунистка, филателист – филателистка, учитель – учительница, родитель – родительница, житель – жительница, посетитель – посетительница, воспитатель – воспитательница, писатель – писательница…

Во втором случае сознание отнимает руль у подсознания, и итог примерно такой, как если бы мы сознательно, например, осуществляли движение ходьбы. Выбирали, на какую высоту поднять ногу, куда ее поставить…

• Поэтому словообразование как речевая практика отдано не сознанию, а непосредственно навыкам, программам, большому речевому компьютеру с невероятной интуицией. Поэтому даже филологи не могут выдумывать феминитивы, но и самые обычные люди легко их образуют, когда они вообще об этом не думают.

Страх бабищи и легенды о женах

Тем не менее использование идеологических феминитивов на -ка продолжается и стало, например для СМИ, определенным маркером принадлежности к продвинутому лагерю. Недавно слово миллиардерка употребила “Медуза” – несмотря на устоявшееся миллиардерша. В далекие 50-е в СССР пользовался успехом фильм “Миллиардерша из Милана”…

Почему же сторонницам новых феминитивов нужны именно они, а не устоявшиеся слова? Дело в том, что к авторше, комментаторше и т. п. у них свои претензии. Их тоже две: основная: “-ша – суффикс жены”; и не слишком оригинальная: “феминитивы на -ша пренебрежительны”. Мы где-то это уже видели…

С первым легко: идея, что какие-то суффиксы означают исключительно жен, относится к т. н. наивным представлениям о языке. Короче, является городской легендой. Правда, крайне живучей. Одна юная комментаторша ВКонтакте “своими глазами читала”, что авторшей называлась жена автора. Может, и в редакции “Медузы” думают, что миллиардерша – это обязательно жена миллиардера?

В XIX веке среди образований на -ша действительно было много званий женщин по мужу хотя бы потому, что многие мужские чины, звания и профессии относились к словам на -ор, -ер, -арь. Конечно, это не авторша. Это унтер-офицерша, которая сама себя высекла, это коллежская секретарша Коробочка, это бригадирша у Фонвизина и капитанша Василиса Егоровна у Пушкина, это лермонтовская тамбовская казначейша, генеральша Епанчина у Достоевского, чеховская докторша, сама стиравшая на речке белье… Все эти жены унтер-офицеров, генералов и т. п. перевесили таких обыденных и незаметных современных работниц: парикмахерш, кондукторш, библиотекарш, секретарш вместе с редакторшами. И даже перевешивают совсем современных хейтерш и риелторш. Человек при этом может вполне употреблять эти слова, но не рефлексировать их структуру. Русская культура литературоцентрична. “Образ суффикса -ша”, по крайней мере у старшего поколения, сложился из литературных впечатлений, из чтения Гоголя, Пушкина, Чехова, из гимназических и школьных сочинений и ответов на экзамене.

Почему-то при этом у всех выветрилось из памяти, что полковница, чиновница, прапорщица и даже сановница с прекрасными суффиксами -ница и -щица отнюдь не командовали полками, канцеляриями и частями, а разве что своими мужьями – полковником, чиновником, прапорщиком и сановником. Так же как дьяконица, протопопица и пономарица проповедовали не прихожанам, а разве что своим мужьям – дьякону, протопопу и пономарю. Что стремление персонажа ещё одного произведения Достоевского – “Дядюшкин сон” выдать дочь за дряхлого князя объясняется тем, что дочь после венчания станет княгиней. Что одна из трех девиц в сказке Пушкина стала царицей после того, как ее взял в жены царь Салтан. Что солдатка в царской России – это жена солдата, а морячка – моряка. Допетровская каштелянка – тоже именование по мужу, от полонизма каштелян, то есть комендант крепости.

Вот про сановницу Надежда Тэффи не даст соврать. “Как-то встретилась я у моей матери с ее старой приятельницей Л-ой, вдовой сановника… – Хочу почитать “Пулэмэт”, – говорила сановница, выговаривая почему-то это страшное слово через оборотное “э”. – Но сама купить не решаюсь, а Егора посылать неловко. Я чувствую, что он не одобряет новых течений. Егор был ее старый лакей” (Н. Тэффи. “Моя летопись”. 1929).

Известный журналист пишет в Фейсбуке, что -ша означает “принадлежность жены мужу”, а вот -иня – “самостоятельный персонаж” (княгиня). Правда, он лишь повторяет дословно сентенции героев Ефремова. Трудно представить большую путаницу, ведь как раз княжеский титул и право зваться княгиней женщина получала в результате брака с князем. Титул княжеской дочери звался иначе: княжна – и к мужу не переходил. Впрочем, графиня – это и графская жена, и графская дочь, но в любом случае не то звание, которое женщина имеет сама по себе. В отличие от современной инструкторши, авиаторши Серебряного века, музыкантши – современницы Пушкина и петровской “камедианши Анны”. У Лермонтова тамбовская казначейша – жена казначея, но у Даля это слово толкуется и как “мать-казначейша или казначея, монахиня, заведующая всем хозяйством, приходом и расходом обители”.

Собственно, то, что образования на -ша давным-давно – с момента их появления в русском языке – образуют названия деятельниц, доказывать не надо, мы это видели.

• Страшный секрет русских суффиксов женскости состоит в том, что все они по ситуации склонны к образованию названий как жен, так и деятельниц.

Среди образований на -есса есть как жены – баронесса и виконтесса, так и деятельницы – поэтесса и стюардесса. На -иха – Кабаниха и мельничиха, с одной стороны, сторожиха, ткачиха и портниха – с другой.

Допетровская дохтурица-докторица, докторша XVIII–XIX веков – жена доктора. Но когда девушки отвоевали право на медицинское образование и работу врачом, докторша превратилось в название деятельницы… Как и докторица, сохранившееся в современных южнорусских диалектах. Сейчас именование жены по мужу – функция безнадежно устаревшая, и беспринципные суффиксы легко с ней расстались.

Язык только и знает, что наливает новое вино в старые мехи, и в израильском русском солдатка – это девушка-солдат, а чиновница в современной России – госслужащая.

Бесконечно пережевываемая версия “авторша – жена автора” бессмысленна не только в свете советских и дореволюционных кассирш, библиотекарш и парикмахерш, она вообще ни в какую эпоху не была осмысленна, то есть в русском языке значения деятельницы и жены не различались грамматически никогда. И важное добавляет научный редактор этой книги Михаил Ослон: нынешние противницы -ша на самом деле ни разу не слышали в живом языке слов типа офицерша в значении “жена офицера”, т. к. они вымерли ещё в советское время. “В современном языке у суффикса -ша нет значения жены. О нем сейчас узнают даже в основном не из школьной программы по литературе, а из нового феминистического фольклора. Таким образом, возрождается старинное значение -ша, оживляется давно мертвый враг, чтобы снова убить труп. Получается совсем постмодерн”.

Со второй претензией – по поводу пренебрежительности – сложнее. Коннотации новых слов типа байкерша, каякерша, лайфхакерша, фикрайтерша, руферша, судя по контекстам, в основном нейтральны. Хороший симптом – можно сказать: я лайфхакерша. А вот что касается старых, можно заглянуть в словари.

Исторический словарь галлицизмов русского языка считает слово авторша разговорным или шутливым, Современный толковый словарь русского языка Татьяны Ефремовой (2012) – разговорным, Толковый словарь Сергея Ожегова (1949) – просторечным. Насчет слов лекторша и редакторша все словари согласны: эти слова – разговорные. Пометы “пренебрежительное” у них нет. Их окраску лексикографы считают чисто стилистической, а не оценочной. Принадлежность к разговорному стилю, кстати, не противоречит нормативности слова, разговорный стиль – один из стилей литературного языка. Просто такое слово не употребляется в официальных, формальных текстах.

Но дело ведь не только в словарях. Да и совсем не в словарях – если мы говорим о живой речи, то вовсе не в словарях мы справляемся о коннотациях употребляемых слов.

А откуда же берутся коннотации?

В обсуждениях традиционных феминитивов время от времени всплывает, что поэтесса – нехудая тетя, участница поэтического кружка; что директриса – это злобная школьная грымза; мизантропша – “это что-то толстое такое, принимающее билеты” (видимо, ассоциация с билетёршей). Но всех превзошла участница дискуссии на странице ещё одного журналиста, задавшего вопрос, как правильно назвать девушку – компьютерного игрока: геймерша или геймерка. Она откровенно выразила то, о чем, в принципе, и раньше можно было догадываться: “Гримёрша уже останется гримёршей (потому что гримёрка занята комнатой), но даже парикмахерша становится парикмахеркой, чтоб уйти от этой совковой бабищи в халате”.

• Бабища. Вот и отсюда тоже растут коннотации традиционных феминитивов. Из отношения к соотечественницам, отличающимся культурно, принадлежащим к другому поколению и социальному слою. Ко всем этим парикмахершам, кондукторшам, контролёршам, бухгалтершам. Страх, что тебя примут за них, языковое отгораживание.

Да, увы, у традиционных, прижившихся феминитивов тоже есть нежелательные ассоциации. Но это не ассоциации с названиями неодушевленных предметов, как в предыдущем случае, – зданиями, шапками, куртками, едой, учебными предметами. Это ассоциации с названиями людей. Со слишком реальными, телесными, халатными людьми женского пола.

Натяжка, навет? Увы, нет. Вот опять: “Суффикс “-ш(а)” вообще неприятный – тут и кондукторша (сразу представляется грузная ворчливая женщина), и кассирша с обязательной фразой “пакетик брать будете?”, и ещё некоторые пейоративы, к которым и привычную докторшу отнести можно”. Опять статья про феминитивы, опять защита женских прав путем унижения реальных женщин – грузных (мы ж не фэтфобы какие, но лишний вес – зашквар и позор, ясное дело), работающих не на тех работах (поэтому кассирша превращается в пейоратив).

Кстати, геймерша в неидеологических контекстах вполне популярное и оценочно нейтральное. “Я геймерша. Ну как, играю редко, но метко”. Есть и паблики с названием “Типичная Геймерша”.

Мы видели, что до революции феминитивы авторша, лекторша, лидерша и даже авиаторша свободно употреблялись в газетах, статьях, воспоминаниях и никаких негативных коннотаций не содержали. А как насчет более современных источников?

Полностью нейтрально употребляет слово авторша Владимир Набоков, но он носитель законсервированного русского языка. У соотечественников же может звучать легкая снисходительность. “Молодая авторша запальчиво обругала его и ещё двух достойнейших драматургов на их встрече-беседе с молодыми драматургами Ленинграда” (С. Алешин. “Встречи на грешной земле”. 2001). Вот журналистка описывает “комическое впечатление”, которое производят большие бисерные картины, и в тексте возникают “анонимные авторши” (Э. Порк. “Эпоха бисера” в Музее имени Пушкина. Картинка с выставки”. “Известия”. 15.08.2002).

А вот и признаки бабищи, по крайней мере, кого-то стереотипно и нелепо чувствительного. И толстого, конечно. Быть одновременно толстым и чувствительным – грех непростительный. “Толстая авторша во время чтения рыдала и пила валерьянку – а мы все, не дожидаясь конца чтения, просили сделать перерыв в надежде, что в перерыве угостят пирогом” (А. Щеглов. “Фаина Раневская: вся жизнь”. 2003).

С лекторшей и редакторшей примерно то же. “Лекторша была ученая тетка в очках и сером костюме” (В. Аксенов. “Пора, мой друг, пора”. 1963); “Омерзительная старуха соседка Полина Власьевна, редакторша из “Профиздата”, как только выходила на кухню, начинала громко, хорошо поставленным голосом лекторши объяснять второй соседке, вдове шофёра-золотаря Файзуллаева, как в ее время относились к свободной любви” (А. Кабаков. “Сочинитель”. 1991); “Вышедшая из дверей павильона сердитая редакторша в досаде уставилась на них: “Господи, вы уже вместе?! Вы же все испортили! Мы планировали показать зрителям внезапную вашу встречу…” (“Мозаика войны”. “Наш современник”. 2004). В общем, что-то не так. “Гламурная акула, мудрая и циничная редакторша глянцевого журнала” (Алексей Маврин (А. Иванов). “Псоглавцы”. 2011).

Вообще-то, похоже, эти контексты свидетельствуют не столько о пренебрежительном налете самого слова, сколько снова об отношении. О некоторых особенностях не столько языковой единицы, сколько взгляда, падающего на редактора, автора, лектора в юбке.

Впрочем, вполне нейтральных контекстов не меньше. “А чуть ли не за день до отъезда Василий Макарович неожиданно сам ко мне подошел: – Ты свободен после обеда? Сегодня редакторша моя мосфильмовская приезжает, Ира Сергиевская. Будет смотреть в клубе, чего мы тут наработали” (В. Фомин. “Калина красная”. “Родина”. 2010). “Авторша некоей книги, обложку которой я разглядел не сразу, давала автографы. Тонкая, ломкая, большеглазая, с короткой мальчиковой стрижкой Эрота. Лицо вечной юности, нимфа беззаботности и наслаждения. Вся звонкая, изменчивая, как быстрая вода…” (А. Иличевский. “Перс”. 2009).

Еще интересный источник информации о коннотациях феминитивов – неформальное, но заслуживающее уважения исследование блогера kot_kam, проведенное в 2016 году на основе опроса пользователей Живого Журнала об их восприятии феминитивов. Отвечало более 200 человек. Этот опрос касался не только слов на -ша, но и самых разных единиц, традиционных и вновь созданных от таких, как поэтесса, певица, начальница, писательница, учительница, до таких, как экспертичка, комментаторка, магичка, гончарыня.

Варианты ответа включали: “нормальное, нейтральное слово”; “нейтральное, но разговорное, просторечное, есть ситуации, где оно неуместно”; “чисто книжное или устаревшее, сейчас так не говорят”; “пренебрежительное, ироническое или грубое”; “нет такого слова, оно придуманное”; “ни разу не встречала”; “затрудняюсь ответить”. Как и следовало ожидать, лишь певица для 100 % отвечавших стопроцентно нормально. Остальных лидеров нормальности таковыми сочло от 90 до 98 %. Это феминитивы учительница, писательница, преподавательница, аспирантка, лаборантка, начальница.

То, что некоторые считают эти слова разговорными/просторечными и неуместными в каких-то ситуациях – официальных, понятное дело, – тоже закономерно. Неожиданно, что нашлись и те, кто считает их грубыми или пренебрежительными. Так что обольщаться по поводу безупречных респектабельных финалей типа -ница не стоит.

На противоположном конце шкалы лидер по пренебрежительности, тоже ожидаемый, – врачиха. Его сочли таковым 57 %. Правда, для 40 % оно всего лишь разговорное или просторечное, но при этом оценочно нейтральное. На втором месте странное судьиха, дальше физичка и лишь на четвертом – директорша, после них – докторица и с большим отрывом – автоледи (видят пренебрежение 30 %).

У остальных феминитивов на -ша репутация лучше. Среди них лидер нормальности – кассирша, оскорбительное по мнению лишь 1 % голосовавших и стопроцентно нормальное по мнению почти 70 %. Слово барменша пренебрежительным сочли уже 7 %, а новомодное фикрайтерша – 10 %. За оскорбительность слова бухгалтерша проголосовало чуть больше десятой части опрошенных, зато более четверти считает слово абсолютно нормальным и применимым во всех ситуациях. Дальше идут диспетчерша, контролёрша и докторша. Последнее считают грубым 27 %, а полностью нейтральным – около 7 %.

В опрос попало только два “феминитива нового типа”: комментаторка и авторка. Больше половины опрошенных сочли эти конструкции придуманными или никогда их не видели (но три года назад!). Около четверти ощущали их пренебрежительными. Полностью нормальными – 7–8 %.

• Первый напрашивающийся вывод – слова, скроенные по одному лекалу, могут иметь очень разный статус. И стилистический (нейтральное/разговорное/просторечное), и оценочный (нейтральное/пренебрежительное). Нельзя по одному образованию на -ша судить обо всех геймершах, риелторшах и биохакершах.

• Второй напрашивающийся вывод – коннотации во многом дело индивидуальное, субъективное. Что для одного полностью нейтрально, то для другого ущербно стилистически или выражает что-то не то. И наоборот. Из дискуссии: “…очень зря на -ш ополчились, так звучит намного элегантнее и уважительнее. Адвокатша и адвокатка – тут даже без каких-либо знаний правил сразу чувствуется разница в статусе”; “Поэтесса такое… создание воздушно-эфирное; длинное платье, подчеркивающее красоту фигуры. Ахмадулина”.

• Третий вывод не менее очевиден – любой феминитив, имеющий коррелят мужского рода (унисекс), сейчас несет на себе хотя бы еле заметную печать второсортного слова. А это все названия профессий с суффиксами женскости. Единственное не второсортное – певица.

Что происходит, когда в семантике какого-то обозначения человека присутствует коннотация второсортности, неполной приемлемости слова? У слова начинают появляться синонимы-эвфемизмы – более приличные, более вежливые слова. Будь то ещё советское “лицо еврейской национальности” или современные политкорректизмы. Волей-неволей мы тем самым признаем, что принадлежать к группе X плохо и называть ее прямым обозначением нельзя. Если отношение к группе X не меняется, эвфемизмы обрастают негативом и их снова приходится заменять. Итог – синонимические ряды: старый – пожилой – в возрасте – возрастной и т. п.

И слова-унисекс, и идеологические феминитивы (при живых феминитивах традиционных) тоже как бы эвфемизмы. Они заменяют неприличные, слишком прямые обозначения бабищ и теток. Обе группы слов вытесняют реальные исторические феминитивы – названия профессий и делают невидимым профессиональный вклад женщин прошлого, тот факт, что ни феминитивы, ни сами деятельницы не появились в начале XXI века. Только вот унисекс выполняет эту роль замены гораздо лучше и последовательнее. Как мы видели, тень негативности все равно распространяется на любой феминитив, вплоть до слов художница и журналистка.

• Помимо стратегии политкорректности, эвфемизации – все нового и нового ухода от языковых единиц, заразившихся отрицательной оценкой, – существует и стратегия реаппроприации, перехвата даже оскорбительных обозначений в качестве самоназваний, после чего оскорбительность испаряется.

“Эксплуатация зашквара”, как сказал кто-то о нейминге кафе “Хачбургер”. Эту стратегию тоже можно назвать естественной. Гёзы, санкюлоты, импрессионисты, хиппи – все эти такие разные движения объединяет перезахват ими насмешливых названий со значениями нищие, бескюлотные, впечатляльщики, понимашки. После чего насмешливые коннотации навсегда остались в истории. Что ж, для использования этой стратегии нужна дерзость и уверенность в нормальности своей группы.